* * *
Из умывальной был виден ряд кабинок, почти все свободны – над ручкой зеленая черточка.
Только одна кабинка была занята – над ручкой красный флажок.
Посмотрев на себя в зеркальце, Олена ужаснулась: ну надо же, как лицо распухло от слез!
Ополоснуть лицо не удалось: трубка над умывальником не имела мастерски приделанных к ней привычных белых звездочек, которые нужно было крутить, добиваясь нужной теплоты и силы искусственного родника.
Здесь над носиком родника торчала блестящая большая ручка, как у ложки, но покрепче, причем только одна ручка, а не две, вдобавок же еще и без черпала. Вместо того чтобы держать черпало, ручка ложки перерастала в блестящий железный толстый пенек. Из этого же пенька выходил и длинный носик родника.
О таком роднике ей никто никогда не говорил.
Наверное, надо взяться за этот рычаг и что-то с ним сделать. Но что? Алеша вчера сказал ей: "Не знаешь – не трогай", когда она начала обычной железной вилкой расковыривать электрическую розетку дома, на стене, на кухне, – чтобы дырки в розетке стали побольше и чтобы холодильник тоже смог бы включаться в нее и высасывать из нее "лек-тричество", а не только маленький кухонный телевизор.
Алеша сказал "Не знаешь – не трогай" после того, как вилка, которой она ковыряла розетку, вдруг укусила ее, как змея, даже больнее змеи, и обожгла один палец.
Не знаешь – не трогай!
Олена задумалась – как поступить?
– Коля, я умоляю… – вдруг донеслось из запертой кабинки. – Не надо так… Мы так не договаривались…
Олена похолодела.
– Коля, не делай мне больно. Прошу!
Олена стремительно перенеслась из умывальной к запертой кабинке и дернула ручку.
Заперто!
– Коля, давай еще раз… Давай попробуем начать сначала…
Олена легла на пол в метре от кабинки – чтобы змея-соперница не смогла ударить по лицу ногой – и, прижав щеку к полу, заглянула под запертую дверь.
– А вот так, Коля, можно, да!.. Мне так приятно это, Николай, ты никогда не сможешь себе представить, что испытывает женщина… Нет, Коля, ты себе не представляешь…
Олена увидела в щели под дверью пару женских ног со спущенными на них трусами. Мужских ног она не увидела: в глазах у нее были только женские трусы, трусы расплылись, она потеряла сознание.
* * *
– Ну, чего-то там твоя застряла… – вздохнула старушка-консьержка.
– Сходите, бабушка, посмотрите, – попросила Катя – Она, сестренка моя, очень дикая. Из такой дыры приехала, не приведи господи.
– Не могу я тебя тут одну оставить. Я уйду, а ты взорвешься.
– Давайте тогда вместе сходим.
– Вместе? – Старушка задумалась. – Вместе можно. Не вопрос.
Олена лежала на полу в метре от кабинок на животе, уткнувшись скукоженным от высохших слез лицом в сизые мраморные разводы кафельной плитки, устилавшей пол общественного туалета.
– О боже!
– Тогo сестра-то твоя…
– Что с ней?! – Катя села на колени рядом с Оленой и попыталась перевернуть ее бесчувственное тело на спину.
Занятая кабинка открылась, из нее появилась женщина, продолжающая разговор по мобиле:
– Теперь, Коля, я узнаю тебя, каким ты был в студенческие годы…
Перешагнув как ни в чем не бывало через Олену, женщина вдруг остановилась как вкопанная, затем вернулась и с любопытством стала наблюдать, как Катя кантует Олену.
– Как интересно! Наверное, девушка от любви отравилась.
– Надо "скорую" срочно!
– Похоже на то, – согласилась женщина и пошла в умывальную. – Коля, – подойдя к умывальнику и прижав сотку к уху плечом, она пустила воду из крана, – мне нужно руки помыть, у меня сейчас голос немного изменится, сотку ухом держу, ты не пугайся…
* * *
Катя и консьержка несли Олену по лестнице вверх, на улицу, к солнцу.
– Чувствовала, что сегодня мне что-то придется таскать: карьерный самосвал всю ночь снился, – призналась бабушка. – Сон в руку, как сказано… – Она слегка встряхнула Олену. – Нет, ну один мешок… Еще терпимо…
– Тяжелая у вас работа, – согласилась Катя.
– А где она легкая, работа-то? В мужском туалете, думаешь, девица, рай? Ничуть! Земли обетованной нет нигде, увы, уверяю тебя! Где нет прокладок в унитазе, там в умывальной пидорасы! И все, как один, еще учти, все мужики – мимо, мимо, мимо…
– Что "мимо"?
– Мимо толчка!.. Тебе-то в голову небось и не придет такое подстроить уборщице… А мужикам-то на пол налить – в радость!
* * *
"Понял! – Николай хлопнул рукой по штурвалу. – Проще пареной репы, ничего нового! Если я отсюда улечу назад на сутки и оттуда вывезу всех в Москву вовремя, то сейчас, в данный момент, через двадцать четыре часа, как я их вывез, тут уже никого нет. И нет никакой причины мне с этого места прыгать на сутки назад. Это все тот же парадокс – следствие убивает или может убить свою причину. Если причина и следствие отстоят друг от друга на много десятков лет, то связь как бы размывается – все влияет на все и ничто не влияет существенно, радикально. Если же причина и следствие разделяются всего лишь несколькими часами, то они просматриваются четко. Опасность напороться и родить мощный пучок параллельных и практически равноправных миров резко возрастает. В таком пучке легко запутаться, не успеть среагировать. А без раздвоения можно и в ящик сыграть…
Безопаснее двигаться в локальном времени вперед и не позволять себе пустячные прыжки на несколько часов или дней назад, исправляя опоздание: это может стоить головы.
Значит, придется сейчас перемещаться на барк и затевать там разборку".
Прекрасно.
– Ну, что вы там сидите? Сделайте что-нибудь.
Возле открытого люка стояли теща и свекровь.
– Вы ж нас сюда завезли!
– Сейчас, гражданочки. Я жду сигнала с парусника… – соврал Николай авторитетным тоном.
– Он нас не слышит. Мы уже вам пять минут почти в ухо кричим!
– Я когда думаю, я как глухарь, отключаюсь.
– О чем тут думать-то?!
– Сейчас батальная сцена будет сниматься на барке. Я вот и думаю: должны пираты в воду падать пачками или на палубе будут погибать.
– Я бы и так и этак сделала, – сказала теща, немного оживляясь. – Правдоподобно и эффектно.
– Конечно! – согласилась свекровь. – Всех убить на палубе – правдоподобно, но не эффектно. А выкинуть команду за борт – очень эффектно, очень!
– Но не вполне правдоподобно! – кивнула теща. – Кого-то надо же убить! Прикончить зримо, убедительно!
– Мне ваша точка зрения близка, – согласился Аверьянов. – Корабль сжечь в конце?
– А как в сценарии?
– Еще не читал, – бросил Аверьянов через плечо, но, поняв, что сморозил чушь, попытался сгладить: – У нас фильм снимается скрытой от актеров камерой по скрытому от режиссера сценарию… Мало того, снимается на скрытые от налогов деньги! – подчеркнул он для полной убедительности.
– Тогда послушайте меня, корабль не сжигайте, – попросила теща. – Его потом продать можно.
– Он такой красивый, этот парусник! – подхватила свекровь.
– Сжигать не будем, – кивнул Коля. – Красивый, ваша правда. Только подождите минутку гудеть мне на ухо, нужно решить еще пару вопросов…
Первый вопрос – как причаливать хронотопом к барку? На воду ему садиться пока не приходилось, хотя понятно, что хронотоп без груза обладает положительной плавучестью.
И что с того? Вот барк и хронотоп, допустим, рядом. Где окажется люк хронотопа относительно воды? Встанет-то он сначала нормально, но потом? Может лечь на бок. А может и кильнуться – лыжами вверх. Яйцо нельзя назвать симметричным. Мало того, форма яйца хронотопа иногда "играет" слегка, как крупный мыльный пузырь. Где у него центр тяжести? Где центр плавучести? Сверху? Сбоку? Внизу? Балансировка неизвестна.
Дальше. Как в этом случае перебраться с хронотопа на барк, а затем, со спасенными девушками, обратно?
Очевидно, что палуба барка метра на два, а то и на три окажется выше телепортатора.
Просить спустить с барка трап?
Ни за что!
Тем более если возникнет ситуация, требующая оперативного отхода, то с этими Светами-Верами в веревках застрянешь. Трап исключается. Точка.
А значит, остается одно…
Николай прощально кивнул женщинам:
– Все. Я пошел. А вы, попрошу вас, отойдите на двадцать шагов, а то песком глаза запорошить может…
* * *
Хронотоп окутался розовыми трубками старт-луковицы и исчез.
Почти в то же мгновение высоко, метрах в двухстах над бухтой, возник небольшой узелок зеленой возврат-луковицы. Зелень вспыхнула и погасла, открыв металлическое, сверкающее всеми цветами спектра, падающее в самый центр бухты яйцо хронотопа.
Люк падающего хронотопа раскрылся ирисовой диафрагмой; в глубине блеснули окуляры призматического бинокля.
Осмотр барка сверху занял у Аверьянова не больше секунды.
На высоте ста метров над водой люк закрылся, и яйцо охватилось снова старт-луковицей, продолжая падение…
Над самой водой, за миллисекунду до удара об водную гладь, старт-луковица растаяла без следа, не породив даже волн на зеркальной поверхности бухты, и в тот же момент передняя мачта барка – фок-мачта – с оглушительным щелчком разломилась на три части, освобождая место зеленой возврат-луковице и появляющемуся вслед за ней хронотопу.
Треск разрываемых парусов на секунду заглушил крики ужаса, возникшие на палубе пиратского барка. Десятка два пиратов, спасаясь, выбросились за борт, обгоняя звук треска лопающегося, ломающегося такелажа и проклятия оставшихся на палубе.
Обломки фок-мачты оседали медленно, как в страшном сне, сдерживаемые парашютирующими обрывками парусов и довольно сложным сплетением вант.
Зеленая возврат-луковица начала гаснуть…
На том месте, где минуту назад была фок-мачта, сверкало яйцо материализующегося хронотопа. Первая в истории человечества посадка телепортатора на палубу военного корабля была успешно завершена.
Плавающие вокруг барка пираты легли на спину: любопытство пересилило страх.
Люк хронотопа открылся, и Аверьянов, шагнув на палубу, поднял руку, привлекая внимание и требуя тишины.
– Я пришел, чтоб дать вам вволю! – сказал Николай, слегка исказив известное приветствие Степана Тимофеевича Разина, неизменно произносимое при встрече с освобождаемыми им представителями беднейших слоев крепостного крестьянства.
* * *
Элемент внезапности и эффектное введение новых сил на театр военных действий всегда дает преимущество внезапно и эффектно действующей стороне.
Вся жизнь на барке остановилась на секунду, как на стоп-кадре, давая Коле возможность оценить обстановку.
Он быстро окинул взглядом всю палубу барка, включая надстройку.
Пираты они, без вопросов. Отпетые рожи. Печать ставить некуда. Подонок к подонку.
Много бочек, канатных бухт, ветоши. Лопаты испачканные. Копали несколько часов назад – земля и грязь засохли не вполне еще.
На палубе следы крови: кого-то, истекавшего кровью, тащили от борта с передней части барка, вдоль судна, к кормовой надстройке…
Рядом с длинными мазками крови на досках глубокие борозды царапин, как будто тут только что зарезанных и освежеванных коров проволокли на двух обломках бороны. Ну, это понятно, чего жалеть – изгадив этот барк, можно взять на абордаж следующий, так ведь?
Очень грязно. Всюду, везде.
На чистом судне чистота не заметна, она естественна. А вот грязь на борту, бардак, свинарня режет глаз – ну просто до боли! Смотреть невозможно. Как жить, как можно ходить по морям в такой обстановке? Бог весть!
Армейская школа, годы службы, учебка, училище, начало учебы в Академии, опыт и простая бытовая привычка всегда убирать за собой – весь этот элементарный житейский багаж едва не взорвался в душе у Аверьянова при виде обстановки пиратского корабля.
Он с трудом сдержал себя, чтобы не начать стрелять – за организацию, устройство и поддержание такой антисанитарии может быть применена только одна мера наказания – высшая.
Невеста и ее подружка, так называемая свидетельница невесты, были привязаны к задней мачте.
Примотали их, очевидно, недавно: веревки еще не въелись в кожу, кисти связанных рук не успели изменить цвет, не покраснели и не посинели. Привязывали быстро и впопыхах – у невесты в левом ухе остался наушник от МР3-плеера. Сам плеер застрял между мачтой и нижней частью спины невесты.
Кольца, украшения? Все еще цело. Платья не тронуты, не помяты. Хотя, конечно, сорвать весь верх, схватив за высокий стоячий воротник и рванув его вниз вместе с платьем, оголив груди, было первое, что приходило в голову: и просто, и смешно! А как занятно! Не сделали! Больные? Нет, на больных пираты не были похожи – морды смуглые, мясистые, щетиной заросшие: совсем не скорбящие. Тупые, неопытные? Едва ли: даже тупой и неопытный быстро обучается – секунда на теорию, и сразу же к живому древу жизни, к практике, привязанной к мачте.
Похоже, что его версия верна: девушек берегли. Но, правда, привязанные к мачте, стоя на ветру, они простудились: то одна, то другая чихает. Слезы от этого.
Мимика девушек – и при чихании, и в паузе, – молча молящих его о спасении, очень живая, выразительная, динамика моргания и искривления губ отличная. Тушь почти не течет: и тушь хороша, и слез вроде нет – стонут еле слышно… Липсинг соответствует стонам, и асимметрия лица в моменты мольбы, озлобления, остервенения, общее выражение – стыд и отчаяние – все гляделось вполне естественно.
Живость девичьих лиц и естественность выражения можно было принять в качестве строгого доказательства того, что по портретам их еще не квасили. Потому что дай такой девице раза – и годится. Спазм, а затем паралич части мышц лица обеспечен. Да, без сомнения: кожа невесты настолько белая, нежная, бархатистая, что даже после легкого, шутливо-заигрывающего удара сапогом по лицу у нее всю щеку раздуло бы на полпогона и окрасило б во все оттенки зреющей сливы.
Скорее всего, джентльмены удачи не сочли нужным портить столь перспективный материал, рассчитывая устроить масштабную презентацию попозже – для психологического давления на ожидаемых переговорщиков. Иными словами, ему это все и начнут сейчас демонстрировать.
Прекрасно! Это значит он успел.
А раз он успел, то теперь осталось немного – не дать успеть им.
Что у него в распоряжении, под рукой? Под мышкой, в кобуре – "марголин". Пять патронов – полная обойма. И запасная обойма. Десять выстрелов. Все.
Что против?
В поле зрения, ближе всех, стоял пожилой пират с огромным белым попугаем какаду на плече, одноногий. Правая нога – деревянный протез. Правое плечо опирается на костыль. Полноценно действовать правой рукой он не может. Попугай сидит на левом плече. Значит, левая тоже под нагрузкой. И значит, не очень ему нужна. Похоже, что он у них главный – капитан, предводитель.
Кроме Одноногого, в прямой видимости на палубе еще одиннадцать головорезов. Рассредоточены.
У пятерых пиратов и у Одноногого кремневые пистолеты. Все, кроме Одноногого, при шпагах то ли при эспадронах, бог знает, как правильно, – обоюдоострый прямой клинок, метр с хвостиком на глаз, и рубящий, и колющий. А также все они при ножах, при кортиках. Шесть стволов, одиннадцать клинков и ножи. Плюс к этому у Одноногого мизерекордия, "кинжал милосердия", – по-нашему, трехгранная заточка в двадцать сантиметров – добивать раненых.
Ага! А тут и двенадцатый – висит на вантах, наблюдая сверху за развитием событий. Замер, затаился. И тоже с пистолетом, с кортиком и с клинком. В итоге всего их тринадцать, включая Одноногого. Но это только на палубе. Вокруг барка плавает не меньше пятнадцати… нет, девятнадцать головорезов – девять по правому борту и десять по левому. Минута-другая-третья, и они будут здесь, мокрые и очень злые.
А сколько там внутри, в кубрике? Кто знает? Могли затаиться? Могли! Они не дураки: живут шпагой, пистолетом и ножом. Их жизнь зависит от этого. Каждая боевая стычка в их послужном списке уникальна. По аналогии с нами они, конечно, не армия, а морская пехота, спецназ семнадцатого века. Не дети. Не Батыевы батыры. Профессионалы абордажей, рукопашной скоротечки.
Пауза, вызванная его появлением, фактором внезапности, иссякает. Секунда-другая, и время, замершее сейчас, сорвется в галоп.
Что можно быстро предпринять? Пять патронов. Убить пятерых. Перезарядить. Одноногого – в заложники.
И что?
Пятью трупами дело не кончится. Десять патронов не хватит даже на тех, кто на палубе. А сколько еще набегут?
Взятый в заложники, Одноногий может не представлять собой никакой ценности для остальных. Кто знает, они, может, спят и видят, как от этой деревянной ноги с попугаем отделаться. У них, может, бунт, заговор на борту уже месяц зреет, а он им только поможет. Тем более что они откопали золото. А это значит, что чем больше народу он положет, тем больше золота достанется уцелевшим.
Если трезво оценить ситуацию, то мужики при шпагах, при пистолетах… Понимают, что происходит. Адекватно оценивают расклад. Мастера. Опытные.
Могут и не дать время перезарядить "марголина". А даже если и успеть, – что делать с остальными? С теми, которые выскочат? Девки привязаны к мачте – не отвязать и со счетов не скинуть. Прикрыть, откидаться стульями, откататься бочками – это получается только в голливудских фильмах и авантюрных романах. А в жизни выше головы не прыгнешь. От десятерых не отфехтуешься.
Хреново дело-то.
Не спуская глаз с Одноногого, Николай не спеша вынул правой рукой "марголина", из наплечной кобуры, а левой – штрих-кодер – из кармана пиджака.
Чувствуя, что отпущенная внезапностью пауза подходит к концу, Коля, не спуская глаз с пиратов, на ощупь нажал НС – "нештатная ситуация"…
– Ништяк ситуация! – расцвел поросенок, материализуясь на фоне голубого неба. – Ты даже их уже привязал!
Радостно хрюкая, советник-видение стремительно пронесся к задней мачте и завис в метре от привязанных девушек.