– Охотились, – ответил Одноногий слегка удивленно. – Устали от рыбы…
– Понятно. Мясо себе оставьте. Мясо вредно. А кок пусть принесет мне сюда свежие потроха и слитую свежую кровь. Это будет пункт два.
– Дальше? – спросил Одноногий.
– Да вроде все. Больше как будто ничего и не нужно от вас, – пожал плечами Аверьянов. – Сейчас подумаю, вдруг что-нибудь забыл…
Мельком он кинул взгляд на привязанных к мачте Свету и Веру.
– Вот сволочь… – прошипела Вера, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Светлана, невеста, широко раскрыв от удивления и ужаса глаза, смотрела на него и сквозь него; похоже было, что она стала плохо соображать от пережитого и не успевает вовремя и правильно оценивать происходящие события. В ее затуманенном взоре были бешеный гнев и мольба о помощи – довольно дикое сочетание эмоций.
Они не понимали простейшей вещи: чем более они ценны для Николая с точки зрения пиратов, тем с большей вероятностью их могут использовать в качестве живого щита, прикрытия, а то и убить одну из них с целью устрашения спасателей.
В них говорила всепобеждающая женская обида: на них плевали, ими пренебрегли.
Что может быть страшнее для девиц, для женщин? Угроза группового изнасилования всем пиратсоставом с последующим утоплением – пустяк по сравнению с перспективой быть связанной, привязанной, но после этого и вопреки логике забытой, не раздетой, не избитой и не спасенной – словом, абсолютно – даже извращенным способом! – не востребованной.
Аверьянов скользнул по лицам девушек равнодушным, не замечающим их взглядом и отрицательно покачал головой:
– Пока что-то ничего путного вспомнить не могу. Позже, может быть, вспомню…
Одноногий, да и все остальные пираты выглядели весьма обескураженно: основной, с их точки зрения, предмет переговоров совсем не вызвал интерес у прибывших.
– А девок, значит, не берем? – вкрадчиво поинтересовался Одноногий. – Принцесс-то?
– Да ну к шутам, они заразные, – отмахнулся Аверьянов. – Пусть остаются.
– Я аплодирую тебе, Аверьянов! – От удовольствия поросенок сделал в воздухе бочку, двойной боевой разворот и иммельман. – Ye-es-s-s!!! …Это круто! "Заразные"! Фу, гадость! Да, находка!
Пираты, наиболее близко стоящие к задней мачте, слегка попятились от девушек.
– Верно! – "вспомнил" поросенок. – Мы же сюда их привезли, чтобы подальше, чтоб сжечь живьем. А то чего их одевать-то так было? А как не одевать? Они же жертвы для наших кровожадных богов! Одеть получше, сжечь поярче… Очищение огнем…
Света, открыв было рот, собралась закричать, но вместо этого оглушительно чихнула.
– Будь здорова! – кивнул ей Николай. – Крепко простудилась. Ну ничего! Костер все спишет…
– Погребальный! – подчеркнул поросенок. – Не забывай уточнять.
– Да я из деликатности, – объяснил Аверьянов. – Чтоб лишний раз не напоминать им, не расстраивать. Оп-па! – повернулся он к четверым пиратам, принесшим в этот момент сундучок. – Показывай!
Сундук был невелик, ведра на два по объему.
– Так-так… Ювелирные изделия из желтого металла, бижутерия… Украшения из прозрачных и полупрозрачных ограненных минералов либо веществ неизвестного химического состава, различных цветов… Бусы, состоящие из бусинок шарообразной и эллипсоидной формы, размером от пяти до тридцати пяти миллиметров в диаметре… белого, розового и черного цветов с характерным жемчужным блеском… Пойдет! Вон туда, в люк поставьте. Прекрасно. Так, молодцы! – Николай перевел дух, понимая, что сейчас не тот момент, когда стоит снижать темп и степень давления на потенциального противника, превосходящего его во всем, кроме смекалки и житейского опыта. – Ага! А вот и потроха приехали! Так. Господин кок, слушай мою команду. Потроха делишь примерно пополам и выкидываешь за борт: половину – с правого борта, половину – с левого. Кровь. Что непонятно? Половину кувшина с кровью выливаешь с левого борта, половину – с правого…
Кок, принесший кувшин крови и потроха, завернутые в окровавленную шкуру, как в мешок, испуганно отступил на полшага:
– На кровь акулы придут!
– Я понимаю, – кивнул Аверьянов. – Акулы придут, а там ваши купаются. Все правильно, так и было задумано, ты не волнуйся. Именно! Приступать! Что встал, как памятник?! Не кладбище здесь, не мемориал, здесь бойня сейчас будет!
Кок испуганно оглянулся на своих…
В левом ухе его висела крупная серьга, свидетельствующая, как известно, о том, что кок ходил и успешно прошел опаснейший Магелланов пролив…
Аверьянов, качнув "марголиным", сшиб серьгу выстрелом, не задев пулей уха кока.
– Лей, сказал!
Качаясь, как сомнамбула, кок выкинул половину потрохов и вылил половину принесенного кувшина крови с правого борта, а затем заковылял к левому…
– Вот молодец! – похвалил его Аверьянов. – Да, вот еще что! Девок мне отвяжите от мачты. Мы их все-таки сами сожжем. Да режь веревки! Боишься заразиться – получишь пулю в лоб. Вот то-то! Всем спасибо! Света, Вера… Быстро, девочки, в люк и проходите вглубь, подальше. Здесь скоро пули будут летать. Да что у вас за лица?! Улыбнитесь, милые, – вас снимает скрытая камера! Ну, вот и хорошо. Пора и нам, анимированный интерфейс, выполнить обещанное.
– Не заржавеет! – кивнул поросенок, вонзая взор в безвольно висевшее на плече Одноногого тело умиравшего от горя Брашпиля.
* * *
Сознание неожиданно забрезжило в нем, и сквозь туман возвращающейся действительности Брашпиль понял, что видит какой-то совсем другой мир, где солнца и зелени больше, чем невзгод и огорчений, где вода журчит звонко и радостно, а не глухо-бурчаще, как моча в унитазе, где солнце светит не пожелтевшей от алкогольного гепатита луной, а оранжевым теплым светом неразлучных подружек – Веры, Надежды, Любви.
Энжела склонилась к нему, тревожно блестя влажным глазом.
– Не покидай нас, любимый, – дрожащим голосом, подавляя рыдание, курлыкала Энжела. – Ты нужен мне – что стану делать я без тебя в этом пустом и ненужном мне больше мире! Не уходи! Я умру от тоски, если ты вдруг выберешь для себя другой, параллельный мир!
Я этого не переживу! Я уже видела сон, как меня насмерть забила ворона и выклевала мозги, как пух моей теплой груди полевая мышь затырила в землю – себе на гнездо! Ты не представляешь, как это ужасно! Не уходи, мне не жить без тебя; солнце, орехи и фрукты не будут мне в радость, полет потеряет стремительность и упоение свободой!
Кто без тебя будет разбрызгивать плошку с водой на всю комнату, кто, если не ты, будет так мастерски, так смешно хрупать фундук, выплевывая скорлупу на голову спящей кошке?!
Кто наделает дел на макушку бюста Карла Великого, одарив его стекающей по лицу серо-зеленой тюбетейкой съеденного тобой только что шпината? Кто так умело загадит весь верх гардероба, украсив черно-белыми сосульками все дверцы и стенки с боков?
Найди, отыщи, дорогой, в себе силы вернуться в наш мир! Я не хочу потерять тебя!
Посмотри в мечтах на наших будущих детей! Мне предстоит их снести, высидеть, а тебе воспитать, обучить, вырастить!
Я уже вижу их – два мальчика и две девочки!
Ты должен встать, расправить крылья, стать здоровым, готовым к длинной и счастливой жизни!
Ведь без тебя я останусь бездетной – пожалей меня!
А если и появятся в моей жизни другие какаду, подумай, как, пользуясь твоим отсутствием, они ощиплют меня, простодушную! Я беззащитна и наивна, не выживу я без тебя, без твоей любви, без твоей бесконечной заботы!
Кто, если не ты, станет учить меня среди подруг не щелкать клювом?
Ты нужен мне, ты нужен миру! Не падай духом, ты востребован.
Всех надо будить по утрам; кто крикнет нам: "Утррро! Утр-р-ро!", кто? Ведь настоящих, натуральных петухов, кукарекающих на заре, давно уж не хватает: кругом лишь пидоры, а не певцы Авроры!
Вспомни, Брашпиль, как много у нас тупорылых, которые нуждаются в повторении, повторении, повторении старых, проверенных временем, надежных истин, которые все равно до них не доходят!
Вспомни, мой Брашпиль, и о глухих – им тоже нужно повторять сто раз, пока они в тебя ботинком не запустят!
Кто, если не ты, будет повторять им с божественным терпением и упорством одно и то же, одно и то же… Кто, если не ты, способен за вечер сто семьдесят раз пошутить, крикнув кому-нибудь в самое ухо: "Пир-р-раты!!!"
Проснись, мой Брашпиль, дорогой, восстань из мертвых, щелкни клювом!
Пронесшееся вмиг видение оживило Брашпиля.
Покачиваясь, он встал на плече Одноногого, собрал ноги в витую пару и прохрипел, обращаясь к Аверьянову и поросенку:
– Звер-р-ри!
– Попка – дурак! – равнодушно констатировал поросенок.
Внезапно Аверьянов заметил, что пират, висящий на вантах, наводит пистолет.
– Сверху! – крикнул он, отскакивая в сторону.
– А это лишнее! – заметил поросенок и понесся прямо на источник угрозы, на наведенный пистолет.
Грохнул выстрел, пират окутался клубом сизого дыма. Поросенок, влетевший в облако, буквально нанизался своим телом на ствол пистолета и тут же закатился громким, надрывным кашлем, как будто захлебнувшись дымом… Вспыхнувший внутри поросенка эллипсоид Эйри замигал синхронно со звуками кашля, попутно раскалив металлическую окантовку рукояти пистолета до темно-пурпурного свечения.
Вскрикнув, стрелявший отбросил пистолет и, с искаженным от боли лицом, вперился в свою обожженную до мяса ладонь.
– Пописай себе на руку! – громогласно посоветовал поросенок, садясь ему на голову, так, чтобы ухо пирата стало как можно ближе к источнику звука. – Это известное народное средство…
Ухо пирата в ответ задымилось.
Пират, вскинув руки к голове, сорвался с вант.
– А на ухо пописать не сумеешь – попроси друзей, – снова посоветовал поросенок вслед летящему за борт пирату. – Друзья с удовольствием обоссут тебе голову!
– Акулы! – крикнул кто-то.
– Господи, сколько их!
– Боже мой, Грейса пополам перекусила!
– Помоги им, святой Патрик!
– Трап скинь! Трап!
– А где он, трап-то?! Кто последним видел трап?
– А он вообще-то был у нас?!
– Да ты стоишь на нем, дубина эфиопская!
– От Клайда только красное пятно осталось!
– Ужас!
– Господи наш, Христос, Сын Божий!
– Вспомнил…
– Пора! – решил Аверьянов, задраивая люк хронотопа.
Однако он успел увидеть, как один из пиратов, ухитрившийся вскарабкаться по якорной цепи, выхватил у кока из рук большой кухонный нож и, тут же воткнув его коку в живот, захохотал:
– А вот и тебе акула, да?!
* * *
"Вот странно, – мелькнуло в голове у Аверьянова. – Пираты. Отпетые разбойники, убийцы. За душой – ну абсолютно ничего святого. Душа черна, как ночь, грехов на сердце на три вечных срока в аду потянет, а вот купились же на попугая! Как дети. Как малыши, чистые души: "птичку жалко". Я точно вычислил: весь экипаж все лучшее, что было у них за душой, поместил в этого Брашпиля. Для них он бог, тотем и вместе с тем единственный их коллективный ребенок, воплощение самого святого, свет в их общем окошке. Человеческий фактор!"
Как же все-таки правильно сказал Антуан де Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за тех, кого приручили"!
…Как позже выяснилось, акулам удалось сожрать двенадцать головорезов. Они их сожрали живьем, но после этого ни в каком ответе не были.
Акулы никого не приручали и, значит, ни за что не отвечали.
* * *
– Колоссально! Такая сцена! – Теща и свекровь повисли на Аверьянове, выходящем из хронотопа, почти не обращая внимания на спасенных Веру и Свету.
– Натуральная кровь! Акулы – как живые! Такая анимация! Такие куклы! Человек десять они схрумкали, мы считали. Вы – гений! Мы наблюдали за всем, глаз не отрывая, с самого начала. Признаюсь честно, я очень давно так не волновалась! Сюжет захватывает, вам удалось привлечь и удержать внимание!
– Каскадеры прекрасно выполнили синхронный прыжок за борт, да и бой – вы отсюда гляньте – на палубе предельно натуралистичен.
Аверьянов кинул взгляд в сторону барка. Там дым висел коромыслом.
Кто-то из пиратов, встревоженный возникшей проблемой с приготовлением пищи и будучи удручен беспричинным убийством кока, происшедшим исключительно под воздействием необузданного порыва, разбил голову убийце кока, разбил в брызги-дребезги, выстрелив в нее в упор из допотопного мушкета, использовав в качестве пули тяжелую и крупную серьгу, отстреленную у кока несколькими минутами ранее Аверьяновым.
Трое пиратов, вылезшие из трюма уже к шапочному разбору, припозднившись, видимо, из-за ярко выраженного абстинентного синдрома, ощутили дискомфорт от немыслимой щедрости Одноногого, имевшей следствием исчезновение сундука с драгоценностями.
Однако, попытавшись нарушить пятую заповедь, гласящую, как известно, "не убий", они опять проваландались лишние полсекунды, в результате чего сами залетели под ту же пятую статью, которую охрана Одноногого успела нарушить раньше их, проколов недовольных шпагами. Не останавливаясь на достигнутом, охрана произвела затем каждому нападавшему контрольное перерубание горла до позвоночника. Это было выполнено мгновенно, самыми концами шпаг, с лихим свистящим звуком, отдаленно напоминавшим резкий и глубокий выдох.
Даже издалека ощущались профессионализм, живость и заразительный задор в работе телохранителей Одноногого: ребята шпагами владели хоть куда.
Брашпиль тревожно заклекотал, взмывая на ванты.
– Наконец-то и наши по-настоящему кино снимать научились!
– Вдобавок еще – с первого дубля!
– В нашем кино, со скрытой камерой, второго дубля не бывает, – объяснил Аверьянов.
– Я буду писать о вас! – пообещала теща. – Я шеф-редактор журнала "Овцеводство"…
– Спасибо.
– Нет, вы не думайте, это специальный журнал, распространяется по подписке в высших эшелонах власти. Так управлять народом, своей командой…
– Это не моя команда, – отмахнулся Николай.
– Тем более! Тогда это дар свыше! Этому нельзя научить. Значит, вы колдун, вы приметы знаете…
– Знаю, – согласился Коля. – Перелом руки – это к гипсу, а газовый пистолет – к слезам…
* * *
Свекровь, подхватив невестку под руку, отвлекла ее в сторону:
– Что там случилось, Светочка? На тебе лица нет… – Голос свекрови был тих и настойчив. – Тебе нагрубили там, деточка, да? Или сказали, что ты им не подходишь на съемки, а все, за что мы тут все страдаем, – фотопроба? Или что-то в этом духе. Я угадала?
– Я даже не знаю. Как вам сказать…
– Тогда скажи, как есть. Ведь у тебя такое лицо… Я правду говорю, не комплимент, – с лица, как говорится, не воду пить, но в лице, с которого не то что пить, а даже деньги получать противно… Ты уверена, что ты поняла, что я хотела сказать, но деликатно промолчала? Если у тебя такое лицо, извини меня, с которым рядом на поле, прости меня, деточка, какать не сядешь… Почему я не слышу хамства в ответ?! Что с тобой происходит, милая?!
– Это настоящие пираты, Софья Соломоновна, – зашептала Света. – Это не кино. Не знаю, как объяснить, но это все взаправду, понимаете?
По лицу Софьи Соломоновны пробежала тень… Быстро, за пару секунд, подвергнув переоценке происшедшее, она понимающе прищурилась:
– Интересная мысль…
– Нас чуть там не убили.
Лицо Софьи Соломоновны на мгновение стало жестоким и хищным:
– Ну, ты скажешь тоже…
Взгляд скользнул по пиратскому барку – оттуда донесся далекий, приглушенный, но тем не менее душераздирающий крик: повисшего на якорной цепи пирата акула сорвала назад в воду, почти перекусив ногу.
– Отсюда надо бежать, бежать, бежать!
– Да, тут я с тобой соглашусь, пожалуй. – Софья Соломоновна помолчала, а затем, задумчиво пожевав губами, спросила свистящим шепотом: – Они там надругались над тобой?
– Нет… – Светлана отрицательно покачала головой и вдруг вся затряслась от беззвучных рыданий. – Они не успели…
Свежеиспеченный муж, спрыгнувший с пальмы, хромая, подковылял к ним, придерживая правой рукой надорванный левый рукав пиджака:
– Что ты к ней пристаешь, мам? Еще и обвенчаться не успели, а она уже рыдает… – Он обнял жену: – Светунчик, Светочка, ну прекрати… Иди отсюда, мама…
– Как ты говоришь с матерью? – возмутилась вполголоса Софья Соломоновна. – Чтобы я тут такого больше не слышала!
– Хорошо, мама, – сбавил тон Петр. – Оставь нас одних, я прошу!
– Вот так бы и надо начать! Если хочешь чего-то добиться, научись говорить так, чтоб все видели в тебе человека! – отпечатала свекровь, не сдвинувшись ни на миллиметр.
– Хорошо, тогда мы уйдем.
Отведя Свету в сторону, Петр нежно обнял ее за плечо. Почувствовав мужскую поддержку, участие, Света пустила слезу.
– Ах, Петя, Петя…
– Я видел все, Светунчик. Видел, как они тебя к мачте привязывали, видел, как потом отпустили, перерезав веревки… Не плачь… Они надругались над тобой?
Света, прекратив плакать, подняла на мужа широко открытые, полные слез глаза:
– Ты же все видел, Петя…
– Я середины не видел, – признался Петр. – Не мог смотреть, я разливал. Меня мужики отозвали с пальмы, чтоб я последнюю бутылку точно на всех разлил. У меня же глаз – ватерпас.
– Боже мой! – Света закрыла лицо руками. – Боже мой!
– Что "боже мой"?! Скажи! Клянусь, я ничего не сделаю. Надругались?
Света застонала и, отвернувшись от мужа, протянула руку к стоящим поодаль остальным, окружившим свидетельницу Веру.
– Светка! – вдруг крикнула Вера, вырываясь из толпы и устремляясь к Вере с Петей. – Скажи ты им, что нас не насиловали! Скажи им, гадам!
– Почему, Вера, вы ставите так вопрос? – возмутилась Софья Соломоновна, идя вслед за Верой. – Я никого не хотела обидеть. У меня близорукость, и я ничего не вижу! Поэтому и спросила. За спрос денег не берут!
– По коням! – скомандовал Аверьянов, закончив запихивать в хронотоп сильно поплывших мужиков, квасивших в тропиках сутки без дельной закуски. – Я ждать не буду: кто не успел, тот опоздал!
– Странный какой у вас БМВ… – сказала Софья Соломоновна, усаживаясь поудобнее.
– С чего вы взяли, что это БМВ? – удивился Николай.
– Ну, только не держите меня за дуру, не люблю! Вы же бандит? Значит, это БМВ!
Не желая вступать в пререкания и что-либо объяснять, Николай повернулся к мужикам:
– Двигаем прямо к церкви. Кто помнит адрес, где у вас венчание заказано?
– На2 приглашение, – протянул ему кто-то карточку. – Там адрес есть и даже карта…
– Ну, то, что надо! – кивнул Аверьянов, кладя руки на штурвал.