Второй чаши у Хирона под рукой не оказалось, зато нашлась здоровенная бадья (вполне достаточная, чтобы кентавр мог в ней искупаться), которую Хирон с некоторым усилием накренил и вылил часть ее содержимого на многострадального Гермия.
Лукавый еще раз встряхнулся, одобрительно хрюкнул и довольно-таки резво подполз к стене, где и принял более подобающее богу положение, усевшись на земляной пол и привалясь спиной к прохладным замшелым камням.
Почти сразу перед его глазами возникла мощная рука Хирона с долбленой миской, до краев наполненной какой-то зеленоватой жижей.
Миска двоилась и оттого казалась вдвойне непривлекательной.
- Опять вино?! - ужаснулся Гермий, с трудом подавляя тошноту. - Вы что тут все, сговорились?!
- Не вино, не бойся! Выпей, легче станет. По себе знаю - Силен у меня частый гость…
Последние слова явно убедили Лукавого. Непослушными пальцами вцепился он в миску, едва не расплескав, поднес к губам и стал торопливо глотать терпкий травяной настой, роняя капли на свой и без того уже безнадежно испорченный хитон. Горечь заполняла рот, в голове по-прежнему шумело, но окружающие предметы приобрели резкость, и даже удалось слегка изменить позу, не треснувшись при этом о стенку затылком.
- Хороший ты лекарь, Хирон, - криво улыбнулся Гермий. - Еще немного - и я буду совсем трезв. А зря… зря. Так хорошо быть пьяным, ничего не помнить, ни о чем не знать, ничем не мучиться… Забыться. И забыть… Наверное, я плохой бог, - добавил он непонятно к чему, но кентавр лишь согласно кивнул, ложась напротив и разглядывая Лукавого - такого несчастного, в насквозь промокшем хитоне, плотно облепившем тело.
- Да, ты плохой бог. И я плохой бог. Потому что когда в Семье начали всерьез выяснять отношения, я ушел в сторону. Наверное, это был не лучший выход, но для меня он был единственным.
Хирон некоторое время молчал, слегка подергивая хвостом.
- Ты сейчас тоже на распутье, Гермий. Хотя бы потому, что понял, какую опасность представляют эти дети. Для Семьи. Для нас. Для всех. Надежда для тех и для других - это очень, очень опасно.
- Понял, - хрипло выговорил Гермий, не то спрашивая, не то утверждая.
- И ты хотел убить их. Не сейчас - раньше. Я помню, ты уже говорил мне об этом почти три года назад.
- Хотел. Но не их - его. Алкида. А Ификл… мог бы заменить брата. Герой должен быть один. Так лучше и для Семьи, и для людей, и для него самого.
Голос Гермия дрогнул, и сказанное прозвучало неубедительно.
Хирон задумчиво наматывал на палец прядь волос из своей бороды.
- Ты говоришь и не веришь, Гермий. Они действительно опасны. Особенно - Алкид. Тут я с тобой согласен. Убей его, Гермий. Убей мальчика.
- И это говоришь мне ты? - опешил Лукавый.
- Это говорю тебе я. Да, с первого раза у тебя не получилось. И я не дам совершиться этому у себя на Пелионе. Но кто мешает тебе повторить попытку? Ты же бог! Почему бы, к примеру, метательному диску СЛУЧАЙНО не угодить Алкиду в голову? Или почему бы не произойти несчастному случаю, когда братья будут упражняться с оружием? Или кони понесут. Не мне тебя учить, Лукавый. Если хочешь - посоветуйся с Герой.
- А Олимп?! - совсем растерялся Гермий. - А гиганты?! Папа, наконец… он так надеется на Мусорщика-Одиночку!
- Ну и что? - Хирон жестко глянул в глаза Лукавому, и Гермий отвел взгляд. - Ты знал об этом и сегодня. Это остановило тебя? Отвечай!
- Нет. Но… если я убью Алкида, а Ификл все-таки заменит его, став Истребителем Чудовищ, - то первым чудовищем, которое он постарается убить, стану я. А это значит, что потом придет черед других членов Семьи… и Тартар в результате получит долгожданного союзника. Это не выход, Хирон!
Хирон, как-то странно прищурившись, слушал Лукавого, время от времени косясь на спящих детей.
- Это мудро, Гермий. Ты взрослеешь - не ухмыляйся, я имею в виду не число прожитых лет. Но только ли поэтому ты не хочешь убивать Алкида… или обоих? Попробуй снова опьянеть и, трезвый, понять себя пьяного. Попробуй, Гермий! Почему ты хочешь, чтобы они жили?!
Гермий долго не отвечал, и взгляд Лукавого в эти минуты был расплывчатым и сосредоточенным одновременно, словно он и впрямь пытался всмотреться в глубины своего существа, в личный внутренний Тартар, в чьи медные стены сейчас, словно руки гекатонхейров, били слова Хирона.
- Я действительно плохой бог, - медленно проговорил наконец Гермий, глядя в лицо Хирону и на сей раз не отводя глаз. - Просто… просто я слишком привязался к этим мальчишкам! Частица меня уже вложена в них - и мне жалко эту частицу, Хирон, потому что это тоже "я". Да, я понимаю, что они все равно умрут - не сейчас, так через сорок, пятьдесят, семьдесят лет! Для них это - жизнь. Для нас - мгновение. И все равно я не могу их убить просто потому, что не могу! Семья Семьей, но (хотя по мне лучше Семья, чем Павшие!) я не стану убивать этих двоих даже ради Семьи! И пусть я плохой бог… я такой, какой я есть, и другим уже не буду.
- Вот теперь ты сказал, а я услышал правду, - удовлетворенно кивнул кентавр. - Ты и вправду стоял на распутье, Гермий: сверкающий Олимп, темные глубины Аида - и серединный мир, не знающий небесного всемогущества и подземного спокойствия, мир ежедневного, ежеминутного выбора; мир живущих в нем, таких, как я, Дионис, Пан, Амфитрион, Кастор, Алкмена, вот эти дети, старый Силен… все мы, сделавшие свой выбор, равны - как бы мы ни назывались и на скольких ногах бы мы ни ходили, на двух или четырех! Сказав: "Я привязался к ним!" - ты выбрал, Гермий, и я очень надеюсь, что ты не ошибся. Теперь ты вправе приходить ко мне на Пелион, не дожидаясь приглашения или разрешения, хоть с детьми, хоть без, просто так, как приходят в дом друга. Пелион - не место для Семейных игр, но для друзей он всегда открыт.
Гермий слушал кентавра, улыбаясь растерянно и чуть-чуть смущенно.
- И еще, - после паузы добавил Хирон. - Дети детьми, но… хорошо было бы, если бы ты поближе познакомился с их отцом.
- С которым? - Гермий кивнул на близнецов, заворочавшихся во сне. - С которым отцом-то?
Хирон не принял шутки - если, конечно, Лукавый шутил.
- С ИХ отцом, - подчеркнуто повторил он. - Я полагаю, что так ты сможешь лучше понять детей; и не только детей. Потому что прадед этих близняшек Персей стал героем не тогда, когда ты по приказу Зевса подарил ему меч и повел к Грайям-Старухам. Просто он увидел вот таких каменных мальчишек на улицах Серифа и Аргоса - и понял, что Медуза больше не должна жить.
Гермий неожиданно протянул руку и легко коснулся конского крупа Хирона.
- Скажи, Кронид, - спросил Лукавый, - ты действительно считаешь, что сегодня я что-то выбрал? Хорошо бы, если так…
Он встал, подошел к наполовину опустевшей бадье и принялся брызгать водой себе в лицо.
Сандалии Гермия, до того прятавшиеся за бадьей, выпорхнули из укрытия и опустились у ног хозяина.
13
- Брата хочу! - повизгивал Гермий, явно становясь прежним - легкомысленным обманщиком, обманчиво-легкомысленным богом, непредсказуемым, шумным выдумщиком. - Брата-близнеца! Чтоб удерживал меня от неразумных поступков! Как Ификл Алкида во время приступов!
- Почему же он сегодня не удержал брата? - спросил Хирон, явно не рассчитывая на ответ.
Но ответ прозвучал.
- Потому что гад Пустышка убить нас хотел! - раздался из дальнего угла пещеры заспанный детский голос. - Вот почему! Вот! Уходи отсюда, Пустышка! Мало тебе тогда камнем досталось?! Еще хочешь? Получай!..
И раскрасневшийся Ификл запустил в своего врага подвернувшимся под руку яблоком.
Яблоко мальчишка швырнул довольно метко, однако сочный золотистый плод по непонятной причине завис в воздухе, на локоть не долетев до головы склонившегося над бадьей Пустышки.
Гермий лениво обернулся, протянул руку, взял яблоко прямо из воздуха и с хрустом откусил чуть ли не половину.
- Как это? - озадаченно спросил Ификл, на миг позабыв про свою обиду.
- А вот так! - ухмыльнулся Лукавый и схрумал остаток яблока.
- Ну вот… сидит тут и яблоки жрет, - толкнул брата в бок тоже проснувшийся Алкид. - Вроде так и надо. Ты зачем нас убить хотел, обжора?!
- Да, зачем? - присоединился Ификл, протирая глаза.
- А зачем ты первый на меня напал? - в тон близнецам ответил Гермий, для ясности ткнув пальцем в Алкида.
- Я?! - искренне изумился Алкид. - Чего ты врешь? Ты сам - первый…
- Нет, ты вправду на него напал, - не поддержал брата честный Ификл. - Приступ у тебя был. Ты ему головой в живот как дал! Пустышку аж скрутило…
- Не помню, - угрюмо буркнул Алкид. - А жаль!
- Ну ладно, Алкид первый, - Ификл нетерпеливо махнул рукой. - Так ведь и ты его тоже здорово кинул! А убивать-то за что?! Вот меня - меня ты за что убить хотел?
- Тебя? - в свою очередь удивился Гермий, садясь на край бадьи. - Тебя я и пальцем бы не тронул! Алкида - да… ну, погорячился - уж очень больно было! Разозлился я…
- Да, ты хотел убить Алкида, - Ификл, смешной и взъерошенный, о чем-то напряженно думал, но мысль ускользала, и слова давались мальчику с трудом. - Конечно, Алкид… а потом ты начал убивать Алкида - и меня! То есть…
Он совсем запутался, замолчал - и вдруг лицо его просветлело. Видимо, Ификлу наконец удалось поймать нужную мысль и облечь ее в более или менее связные слова.
- То есть мне было все равно, кого из нас ты будешь убивать! - выпалил он. - Хоть Алкида, хоть меня - все равно МЕНЯ! И я очень захотел убить тебя первым… Ну, за двоих захотел - за себя и за Алкида!
Ификл просиял, вспомнив, как он один захотел за двоих убить негодяя Пустышку.
- А здорово я тебя тогда камнем треснул! - уже более миролюбиво закончил он.
Хирон незаметно для Гермия показал Ификлу оттопыренный большой палец - дескать, еще как здорово!
- Жалко, я не видел, - хлюпнул носом Алкид, тоже постепенно успокаиваясь.
- Зато ты такую дубину выломал! - поспешил утешить его Гермий. - Если б ты меня ею огрел, я б сразу в Аид провалился!
- Какую дубину? - живо заинтересовался Алкид.
- А вон такую примерно, - Гермий высунулся из пещеры, огляделся и, подозвав Алкида, указал ему на росший неподалеку орешник. - Видишь крайний ствол?
Алкид с сомнением посмотрел на орешник, потом на Пустышку - явно подозревая, что тот попросту врет - и снова перевел взгляд на указанный ствол.
- Сломал, - подтвердил Ификл. - Я сам видел.
- Не помню, - в очередной раз пробормотал Алкид, выбрался из пещеры и попытался сломать орех, упершись в него коленом и изо всех сил дергая ствол обеими руками.
Разумеется, дерево и не думало ломаться.
- Врете, - уверенно заявил Алкид. - Все врете: и Пустышка, и ты, Ификл, и этот… лошадядя.
Тут он с удивлением огляделся по сторонам и без всякого перехода добавил:
- Где это мы? Ой, я раньше спросить хотел… и заснул.
- У меня. На Пелионе, - подал голос молчавший до того Хирон.
- На Пелионе? - глаза мальчишки округлились. - А ты чего тогда - мудрый кентавр Хирон?! Мы ж у тебя на спине катались…
- Насчет "мудрого" не знаю, - улыбнулся кентавр, - но зовут меня Хироном.
- А… как мы сюда попали? Это же от Фив…
- Пустышка притащил, - проворчал Ификл.
- Ничего не помню! - искренне огорчился Алкид. - А как он нас сюда тащил? За шиворот, что ли? Мы что, месяц шли?!
- Какой там месяц, - вздохнул Ификл. - За пояс, говорит, держись… три шага сделали - и тут.
- Ну да! Пустышка, как это у тебя получилось? И с яблоком…
- Да вы хоть знаете, кто он такой, ваш приятель? - вмешался Хирон, напуская на себя притворную строгость.
- Знаем! - хором ответили близнецы. - Пустышка! Врун и…
- И предатель, - не удержался Ификл, но в голосе его уже не было прежней злости.
- Правильно. А еще он бог, - негромко, но так, что все разом присмирели и замолчали, бросил кентавр. - Бог Гермес, один из Семьи… э-э… из Олимпийцев. Между прочим, парни, ваш родственник. Как и я. Дальний, правда.
- У нас в роду Пустышек не было! - запальчиво выкрикнул Алкид, еще не успевший до конца осмыслить то, что сообщил Хирон.
- И лошадей тоже, - тихо добавил Ификл.
- А прадед ваш, герои, кто был?
- Персей! - гордо ответили братья в один голос.
- А отцом Персея кто был?
- Зевс-Громовержец, - тоном тише произнесли близнецы. - Кронид.
- Так ведь и я Кронид! И Зевс - мой сводный брат, а заодно отец вот этого… - Хирон указал на приосанившегося Гермия ("Вот этого?!" - недоверчиво ахнул Ификл, Алкид же просто показал Пустышке язык). - Так что независимо от того, герои, кого вы считаете своим отцом…
- Наш папа - Амфитрион!
- Хорошо, Амфитрион, я же не спорю, - еле заметно усмехнулся кентавр. - Но в любом случае мы родственники. Хотите вы этого или нет.
Близнецы переглянулись.
- Ну ты - еще ладно, - милостиво разрешил Алкид Хирону считаться их родственником. - А вот этот…
- Нет у нас таких родственников, чтобы маленьких обижали! - базапелляционно закончил за брата Ификл. - Да и вообще - какой из него Гермес?! Грязнуля и прохиндей! И этот… как его? Ну, этот…
Гермий чуть не подпрыгнул, когда Ификл вспомнил наконец нужное слово - которое однажды подслушал у выпившего Автолика и потом повторил при маме, за что был нещадно порот Амфитрионом.
- Лукавый, покажи им, - еле сдержавшись, чтоб не рассмеяться, Хирон впервые назвал Гермия Лукавым.
И уставившиеся во все глаза на Пустышку близнецы увидели.
Они увидели, как сами собой исчезают грязные пятна с некогда нарядного хитона Гермия-Пустышки, как измятая ткань высыхает и разглаживается, быстро приобретая первозданный вид; а дырок теперь не нашел бы в ней и самый дотошный свидетель.
Они увидели, как неизменные, не знающие сносу Таларии[30] сами обуваются на Пустышкины ноги, трепеща призрачными крылышками, сливающимися в туманные полукружья; увидели, как их приятель-неприятель, смеясь, взлетает на локоть над полом и, вольно взмахнув руками, покидает пещеру. Снаружи Гермий проделал в воздухе несколько замысловатых фигур, и, когда он опустился, в руке Лукавого шипели две змеи, обвивающие невесть откуда взявшийся жезл-кадуцей - всем известный атрибут бога Гермеса, покровителя атлетов, путников, торговцев и воров.
Гермий рассеянно щелкнул змей по носу - и те исчезли вместе с жезлом.
- Достаточно? - осведомился Лукавый, подмигивая кентавру. - Или еще полетать?
- Ну вот, а мы еще жертвы тебе приносили, - непонятно почему обиделся Ификл.
- А он маленьких обижает! - добавил Алкид.
Тут ему в голову пришла какая-то мысль, и глаза мальчишки подозрительно заблестели.
- Вот вернемся домой - я твой жертвенник поломаю! - пообещал он опешившему Гермию. - Или лучше…
- Лучше навоза на него насыплем! - подхватил Ификл. - И подожжем… Пусть ест!
Много чего было бы обещано Гермию сейчас - но близнецов прервал неудержимый, наконец прорвавшийся наружу смех Хирона, чем-то похожий на лошадиное ржание. Кентавр хохотал от души, сотрясаясь всем своим могучим телом и схватившись руками за живот (человеческий, потому что до лошадиного руки не доставали).
Близнецы умолкли на полуслове, с недоумением глядя на хохочущего Хирона, Гермий не выдержал и тоже прыснул; не прошло и минуты, как к нему присоединились братья - и вскоре изумленные нимфы и сатиры Пелиона могли наблюдать всю четверку, буквально корчившуюся от смеха у входа в пещеру Хирона: мудрый кентавр, юноша-бог и двое смертных мальчишек - будущих героев Эллады.
14
- Ну что, мир? - осведомился Гермий, когда все устали смеяться и теперь без сил валялись на траве у входа в пещеру.
- Мир, - вяло махнул рукой Алкид.
- Мир, - согласился Ификл.
- Мир - это правильно, - поддержал Хирон. - И сейчас, когда все отсмеялись и помирились, - у меня есть к вам, герои, пара вопросов.
- Ну? - одновременно повернулись к кентавру близнецы, разом забыв про усталость.
- Не "ну", а "каких", хотели вы сказать, - как бы невзначай заметил Хирон, чем сильно смутил мальчишек. - Первый вопрос к тебе, Алкид. Извини, что приходится возвращаться к неприятному, но - надо. Ты уже почти взрослый, ты поймешь.
- Я понимаю, - солидно кивнул Алкид, хотя по его виду было ясно, что он ничего не понял. - Надо - значит, надо.
- Так вот, Алкид… ты помнишь хоть что-нибудь из того, что делаешь во время приступов?
Алкид честно попытался что-либо вспомнить, на лбу мальчика проступили упрямые складки, но в конце концов он отрицательно помотал головой.
- Не вспоминается, дядя Хирон. Помню, как с Пустыш… с Гермесом о Миртиле говорили, а потом раз - и мы уже здесь, я лежу, а Ификл с камнем против Гермеса стоит. Все.
- Ну а что ты чувствовал в это время? Не помнишь - ладно, но хоть что-то… может быть, перед тем, как потерять сознание…
Алкид вздрогнул и затравленно огляделся, словно боясь, что Пелион сейчас исчезнет и он опять останется один на один с безумием.
- Не знаю, - медленно протянул он. - Вроде я куда-то проваливаюсь, глубоко-глубоко, а вокруг темень, ничего не видно, и гудит все… кто-то меня держит, за руки хватает, сам весь скользкий и плесенью пахнет, а я вырываюсь, вырываюсь… и вырываюсь. Потом мне говорят, что я опять дрался или ломал что-то, а я ничегошеньки не помню. Слушай, Пустыш… Гермес ("Да называй меня как хочешь!" - отмахнулся Гермий), раз ты бог - объясни, что это со мной? Или лучше - вылечи меня… пожалуйста. Что тебе стоит?
Столько сдержанной боли прозвучало в этой просьбе, что Лукавый не выдержал и отвернулся, еле слышно помянув Тартар такими словами, которые может произнести только бог и только сгоряча.
- Не трогайте его, - Ификл положил руку на колено брата и неприязненно посмотрел на кентавра. - Видите же, он не помнит ничего… лучше меня спрашивайте. Они - которые скользкие и плесенью пахнут - они тоже меня спрашивают. Только я им не отвечаю, кто я, а они тогда зовут Алкида и хотят, чтобы он был с ними. Чтоб тоже - скользкий… и чтоб помог им откуда-то выбраться. Тогда Алкид кричит и начинает на всех бросаться, а потом ничего не помнит.
Ификл глянул на Хирона сухими горячечными глазами.
- А я держу Алкида, - почти беззвучно прошептал мальчик. - Я его держу, а он вырывается… и те, что его зовут, - тоже вырываются… а я держу. Потому что иначе Алкид будет с ними, а я хочу, чтобы он был со мной.
- А кто эти "они"? - спросил Алкид.
- Они… - Гермий немного помолчал, раздумывая. - Они очень старые, мальчики, очень-очень, и потому… непонятные. Их действительно заперли, но не в этом дело, а в том, что они - не такие, как вы. Они даже не такие, как мы.
- Сейчас уже не такие, - двусмысленно подтвердил Хирон. - Так что, Ификл, держи брата крепче, когда они его зовут. Иначе может случиться беда.
- Знаю, - глухо отозвался Ификл.
- И последний вопрос, - Хирон повел плечами, как сильно усталый человек или очень усталый кентавр, знающий, что отдыхать ему в ближайшее время не придется. - К тебе, Ификл. Что чувствовал ты, когда кидал в Гермия камни? И потом, когда твой брат пришел в себя?