5
Проснулся он с рассветом, наскоро перекусил - и когда нежно-розовый, не вполне проснувшийся диск Гелиоса выкарабкался из-за гор, копыта Иолаевых коней уже дробно стучали по Истмийскому перешейку, с каждой оргией приближая бывшего лавагета к Пелопоннесу.
Неподалеку от Коринфа Иолай снова направил упряжку в жерло очередного попутного Дромоса - и вылетел на новую дорогу, словно демон Тараксипп,[79] подняв облака пыли и едва не врезавшись в семейство хилых акаций.
Скоро открылся мощенный булыжником въезд в белостенный Аргос, и Иолай шагом пустил коней к ближайшим воротам, надеясь узнать в городе свежие новости.
Но аргосцам было наплевать и на Геракла, и на Элиду - они сами собирались в поход на семивратные Фивы. Почему именно на Фивы, чем они так досадили или, наоборот, приглянулись аргосцам, осталось для Иолая загадкой.
К басилею города Амфиараю-Вещему - бывшему аргонавту и бывшему союзнику Геракла - Иолай не пошел. Не хотел быть в чужом пиру похмельем. Тем более, что Вещий Амфиарай наотрез отказывался идти на Фивы, а его двоюродный братец Адраст вкупе с целой компанией ахейских буянов усердно толкал аргосского басилея в спину.
- Прорицатель! - шептались на улицах. - Небось чует, что пахнет жареным!..
Как всегда, дело не обошлось без женщины - Эрифила, жена басилея (сводная сестра воинственного Адраста, которую Амфиарай когда-то поклялся слушаться во всем) благословила мужа на войну, и теперь басилей-прорицатель, не в силах нарушить клятву, заперся во дворце и пил горькую, проклиная жену, себя, Адраста, Фивы и вообще все на свете.
- Подкупили дуру-бабу! - шептались на улицах. - Ожерельем Гармонии[80] подкупили!..
- Адраст посулил его Эрифиле, чтобы та уговорила мужа идти в поход!
- Сам ты Адраст… просто у кого что на роду написано…
- Проклятое ожерелье… проклятый поход, - бормотали старухи, делая охранные жесты.
"Кажется, еще одна скамья на "Арго" скоро опустеет", - подумал Иолай, покидая Аргос.
Уже у самого выезда из города до него донесся обрывок спора:
- …из всех смертных!
- Врешь! Все знают, что сильнейший из смертных - великий Геракл, мой дальний родственник!
- Ха! Мой козел тебе родственник, и не дальний, а близкий! Говорю тебе - Молиониды теперь самые сильные! Потому как СРОСШИЕСЯ! Понял?! И двое их, и не разлучить их никак…
- Сам ты козел сросшийся! Тоже мне - Молиониды!.. Которых к тому же не по отцу, а по матери назвали!
- Сам ты по матери…
Конца разговора Иолай не расслышал - он спешил дальше.
Но в голове занозой засело странное прозвище: "Молиониды". Он уже слышал его раньше - и знал, о ком речь. Первые выродки Флегр, братья Молиониды, сросшиеся воедино близнецы-идиоты, сыновья Молионы, сестры Авгия, и Трехтелого Гериона. Понятно, почему их прозвали по матери - Авгий в жизни не признается, кто на самом деле их отец. А на повредившуюся рассудком Молиону и вовсе никто не обратит внимания. Вот и строят люди догадки, примеряя в отцы Посейдона, Гелиоса, Авгиевого брата Актора, самого Авгия…
Всяко люди говорят. Только правду мало кто знает. А кто знает - тот молчит больше.
Братья Молиониды. Союзники Авгия. Ктеат и… Эврит.
Совпадение?
В конце концов, имя "Эврит" встречается не так уж редко.
Палец в небе раскачивался, издеваясь.
Иолай убивал коней, мчась на запад.
Он должен был успеть.
6
…Этого прихрамывающего человека в изрубленном кожаном панцире с редкими бляшками, опирающегося при ходьбе на копье с погнутым наконечником, Иолай увидел, подъезжая к знакомой излучине Алфея; где-то ниже по течению должны были сохраниться остатки той запруды, которую соорудили близнецы лет четырнадцать тому назад.[81]
Солдат понуро брел, не глядя по сторонам, и бывший лавагет, терзаемый нехорошими предчувствиями, поспешил остановить колесницу.
- Откуда путь держишь, герой? - с напускной ленцой поинтересовался Иолай, с трудом сдерживая волнение.
Солдат остановился, некоторое время тупо смотрел на Иолая; потом суть вопроса наконец дошла до него, и солдат разлепил потрескавшиеся губы.
- Из-под Пис.
- Ты случаем не из войска великого Геракла? - Иолай выбрался из колесницы и протянул солдату бурдюк с сильно разбавленным вином.
Солдат долго и жадно пил, потом вернул Иолаю изрядно полегчавший бурдюк и, утирая рот тыльной стороной ладони, хмуро ответил:
- Случаем.
- Неужто славный Геракл потерпел поражение и его люди спасаются бегством? - наивно поднял брови Иолай.
Солдат неопределенно хмыкнул, присаживаясь у обочины.
Иолай поспешил сесть рядом.
- Мы с Гераклом так не договаривались! - после долгого молчания буркнул солдат и покосился на бурдюк, который Иолай ему немедленно вручил.
Солдат сделал еще несколько богатырских глотков - и тут его наконец прорвало.
- Не договаривались! - заорал солдат, брызжа слюной. - Не договаривались! Это не война, а божье проклятие! Сперва Молиониды эти, Авгиевы родственнички, Эреб их забери! Дерутся как демоны, не поймешь, двое их или двести… народу накрошили - ужас! Бронза не берет! Стрелы ломаются, копья отскакивают, мечи тупятся… не договаривались мы так!
- Сам видел, или как? - вкрадчиво поинтересовался Иолай.
- Видел. Издали… потому и жив остался!
- Ну и что - впрямь они сросшиеся, или врут люди?
- Врут, - отрезал солдат. - По отдельности они, но…
Он задумался, подбирая слова.
- …но дерутся, как один! Спиной они друг дружку чуют, что ли?! На вид вроде люди как люди, здоровенные, правда, - а все-таки не люди они! И двигаются по-другому, и морды страшные, и не поймешь - то ли доспехи на них, то ли чешуя рыбья… сам видел. Издали. А те, кто близко был, те уже ничего рассказать не могут!
Солдат дернулся, заозирался по сторонам.
- Не договаривались, - хрипел он себе под нос, - нет, не договаривались… ни про уродов этих, ни про богов… кто ж знал, что сами Олимпийцы за Нелея да Авгия против Геракла встанут?!.. Нет, не договаривались…
- Быть не может! - Иолай хлопнул себя по ляжкам, изображая крайнюю степень удивления. - Боги?!
А все внутри него кричало: "Может!"
Именно этого Иолай ждал в глубине души, ждал и опасался - боясь признаться в этом даже самому себе.
Боги на стороне Салмонеевых братьев.
Против Геракла.
Семья и раскаявшиеся Одержимые - против Мусорщика, видевшего их общий позор!
- Не может? Не может?! А я говорю - боги! Сам не видел, врать не стану ("Солдат попался на удивление честный", - мимоходом отметил Иолай) - только их многие видели. И Арея-Эниалия, и Геру, и даже самого Аида! Понял?!
"А вот это - врут. Не верю. Не вытащит Семья Владыку из его Эреба со смертными воевать…"
Никаких теплых чувств к Аиду Иолай не испытывал, но и не мог представить себе Старшего, самолично отправившегося с оружием в руках на заготовку теней для своего царства.
- Не договаривались мы с богами воевать, - бубнил меж тем обмякший солдат. - Даже если Геракл кого-то из них ранил - нет, не договаривались! Не за тем шли…
- Геракл ранил кого-то из Олимпийцев?! - уже по-настоящему взвился Иолай.
- Ранил! - отмахнулся солдат. - Так на то он и сын Зевса, ему что человек, что бог, что чудище - все едино!.. А мы люди простые, мы с богами воевать не договаривались… мы богам - жертвы, а не нож в пузо!..
Иолай вихрем взлетел на колесницу, швырнув бурдюк в лицо растерянно моргавшему солдату, и ожег коней бичом.
Он должен был успеть.
7
Весь день ему навстречу попадались измученные солдаты, бредущие прочь - поодиночке, вдвоем, втроем…
Изредка он останавливался и расспрашивал их, кусая губы от бессильной ярости.
Все подтверждалось.
Безумные бойцы-Молиониды, действующие вдвоем, как единое существо; Олимпийские боги на стороне Пилоса, Элиды и Спарты…
- Говорю тебе - Посейдон это был!
- Какой-такой Посейдон, если на суше и без трезубца?! Аид это, Владыка теней…
- Может, Зевс?
- Да ну тебя! Зевс без молний?! И не станет Зевс против любимого сына идти! Говорю же - Посейдон!..
Армия Геракла отступала. Пускай великий герой ранил в битве не то Геру, не то Арея, не то самого Аида - это ничего не меняло. Разве что не давало отступлению перерасти в повальное бегство.
Солдаты не хотели драться с богами и чудовищами. Наемники - они хотели убивать людей, а потом грабить богатую Элиду, а заодно, если удастся, Пилос и Спарту.
Иолай слушал их, кусал губы и хлестал коней.
Он должен был успеть.
* * *
Под вечер Иолай нагнал отряд хорошо вооруженных воинов, спешивших в ту же сторону, что и он сам. Из-за сгущающихся сумерек он не сразу признал в них тиринфских ветеранов и мирмидонцев Теламона - пока не увидел впереди знакомую широкоплечую фигуру.
- Иолай! - искренне обрадовался Теламон. - Где ж ты пропадаешь, возничий?! Я как узнал, что здесь творится, сразу с Саламина на материк, собрал своих парней - и сюда! Вот, подмогу из Тиринфа встретил… Привал делать будем?
- Нет. Идем дальше. За ночь, думаю, доберемся.
- И я так думаю, - согласно кивнул Теламон. - Вперед!
Бегущих аркадян они перехватили за час до рассвета. От них Иолай с Теламоном и узнали, что войска Авгия во главе с Молионидами еще затемно ворвались в лагерь Геракла - хотя перед этим по их же инициативе было объявлено временное перемирие - и учинили кровавую резню.
Один из близнецов остался вместе с аркадянами прикрывать отход, пока другой уводил уцелевших солдат в небольшой городок Феней, до которого отсюда было рукой подать.
Кефей Аркадский с сыновьями пал в бою (еще одно весло на призрачном "Арго" осталось без гребца), а тот из братьев, кто прикрывал отступление, был тяжело ранен.
Аркадяне же были рассеяны и бежали.
Постепенно раскаляющийся Гелиос уже подбирался к зениту, когда колесница Иолая, влекомая двумя загнанными лошадьми, въехала на центральную площадь Фенея.
Иолай сразу понял, что опоздал.
8
Он опоздал.
Один из его сыновей лежал на носилках в тени старого вяза, росшего у края площади, и по его бледному лицу с заострившимися чертами, по багровым пятнам, проступившим сквозь свежие повязки, по надсадному дыханию Иолай понял, что сын умирает.
Второй, стоявший рядом, поднял на Иолая пустые глаза.
- Почему ты приехал так поздно, папа? - тихо спросил он, нарушая давний уговор.
Иолаю нечего было ответить.
Амфитриону нечего было ответить, и старое имя дырявым плащом повисло на его плечах.
Стоявшие рядом понурые люди то ли не расслышали, то ли не задумались над смыслом этих слов.
Умирающий медленно разлепил тяжелые веки. В ясных глазах не было ни страха, ни боли; только склонившиеся над ним лица брата и отца сливались в одно знакомое лицо, словно он глядел на самого себя в чистую, незамутненную реку.
Слабая улыбка на миг тронула запекшиеся губы.
- Герой… должен… быть… один, - чуть слышно прошептал он и снова закрыл глаза.
- Ификл, ты? - так же тихо спросил Амфитрион.
- Я… Геракл, - выдохнул умирающий.
- А ты? - Амфитрион вгляделся в лицо второго и впервые понял, что не может различить сыновей.
- Я - Геракл, - как эхо, прозвучал ответ.
Уткнувшись лбом в ствол вяза, беззвучно содрогаясь всем телом и уже не стыдясь этого, плакал Лихас.
- Он… он спас нас всех, - пробился сквозь рыдания его срывающийся голос. - Прикрывал… раненый… меня отшвырнул - а сам… они отступили, и только тогда… он упал… Это я, я должен был! Вместо него…
"Герой должен быть один", - раскаленным молотом стучало в мозгу Амфитриона. Герой. Должен. Быть. Один. И гибнет под обломками "Арго" Язон, умирает от странной лихорадки Дедал, Тезея "призывает к себе" его отец Посейдон, обезумевшие вакханки разрывают на части безутешного Орфея… в Иолке остывает труп Акаста, Амфиарай-Вещий идет на Фивы, как на казнь, убит в сражении Кефей Аркадский… и вот теперь здесь, в захолустном Фенее, преданный людьми и богами, умирает один из его сыновей - все только потому, что:
Герой должен быть один
Кто так решил?
Он узнает это. Но - потом. Сейчас это не имеет значения, потому что здесь, в восточной Элиде, на площади Фенея под вязом умирает его сын.
И никто не в силах спасти его от смерти. А если кто-то и в силах - ему не позволят этого сделать.
Герой должен быть один.
И где-то далеко, на самом краю сознания, глухо звучат слова Геракла:
- Они убили нас обоих, брат, - и поэтому мы оба еще живы. Геракл умер. Да здравствует Геракл! Теперь для меня больше нет законов - ни людских, ни божеских. И они скоро узнают об этом. Очень скоро. А мы… мы еще встретимся.
"Мы еще встретимся", - эхом отдалось в сознании бывшего лавагета, лучше многих знающего, что такое смерть.
Или это прошептал умирающий?
Вокруг стояли воины с мрачными в своей решимости лицами. Те, кого этот человек спас ценой жизни.
Их больше не интересовала добыча.
Страх покинул их сердца.
И в жажде мести они не различали отныне людей, чудовищ и богов.
К вечеру Геракл умер.
9
Была уже ночь, когда к сидевшему у костра Амфитриону подошел Буфаг - пожилой фенеец, в доме которого умерший нашел последний приют перед завтрашней огненной тризной.
- Позволь мне посидеть с тобой, Иолай, - он тронул сидящего у костра человека за плечо, - и хоть отчасти разделить твое горе. Сегодня умер твой отец, великий герой Ификл, брат богоравного Геракла, - и все мы скорбим вместе с тобой.
Амфитрион медленно поднял голову и посмотрел на Буфага.
- Если ты знаешь это, ты знаешь больше меня, - ответил он. - Садись.
Так они просидели до рассвета.
10
Этот праздник с легким привкусом истерии, охвативший три из шести областей Пелопоннеса, мало походил на обычные торжества.
Скорее он напоминал вызов.
И имя празднику было - разгром Геракла.
Басилей Авгий забыл о жадности и вспомнил, что он сын не то Гелиоса, не то Посейдона (ну уж никак не мятежного богохульника Форбанта-лапифа!), мигом сделавшись хлебосольным хозяином. Земледельцы в долинах рек Алфея и Пенея, освобожденные от доброй трети податей, хором славили мудрого элидского басилея. Пастухи с обильных травой низменностей утирали рты, измазанные сладким жиром дареных телят и ягнят, и громогласно возносили хвалу щедрому Авгию. Жрецы из священной рощи Олимпия, расположенной на территории Элиды, не успевали загружать подвалы дарами благочестивого басилея и истолковывали молчание богов нужным образом.
Даже попрошайки-нищие, наводнившие в те дни разгулявшуюся Элиду, усердно жевали лепешки с козьим сыром и, подобрев на сытый желудок, шепотом говорили друг другу:
- А ты знаешь, приятель, этот сукин сын Авгий, пожалуй, и не такая уж сволочь!..
Потом нищие вскидывали на плечо свои дырявые котомки и отправлялись на север, в Мессению.
Во владения Нелея Пилосского.
Где подаяния были не менее изобильными.
О Мессения!.. о золотые нивы ячменя и пшеницы, о провисшие под тяжестью плодов ветви фруктовых деревьев в садах, о хмельное детище лозы виноградной и густое масло - дар мессенских олив!
О мудрейший из мудрых, ванакт Нелей Пилосский!
Как прав ты был, отказав некогда в очищении безумному Гераклу!
И пели сладкоголосые рапсоды на улицах и площадях Пилоса, не избегая, впрочем, и Нелеева дворца:
- В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя
Зверский Геракл, посрамивши Зевесов закон и накрытый
Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство
Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить.
И на тиринфской стене прекратил сын Зевесов,
Геракл беспощадный,
Жизнь благородному Ифиту, Эврита славному сыну…
С душой пели рапсоды, вспоминая былое, перебирая струны кифар, - и ванакт Нелей отворял обширные кладовые, приказывал разводить костры во внешнем дворе и колоть быков с овцами, заливая землю дымящейся кровью.
Гуляй, Мессения, в честь победы над Гераклом!
Дым возносился к небу с пилосских алтарей, дым щекотал ноздри бессмертных - правда, в Пилосе и раньше обходили молитвами Зевса-Тучегонителя, предпочитая его братьев, мятежного Колебателя Земли Посейдона и мрачного Аида, а также хранительницу очага Геру и буйного Арея-Убийцу.
Ну а сейчас Зевса избегали славить вдвойне: негоже, разгромив сына, молиться отцу!
Зато остальным богам, выступившим за Пилос против самого Геракла, - жертвуем от чистого сердца!..
Дым плыл над Мессенией, дым стелился на восток, к высокому горному хребту Тайгету, где смешивался с другим жертвенным дымом, текущим с той стороны Тайгета, со спартанских алтарей.
Спарта и вся Лакония ликовали не меньше своих союзников.
Но буйному спартанцу, грозному басилею Гиппокоонту, было мало мирного празднества. Накормить нищих - пожалуйста; снизить подати - сколько угодно; воздать богам - ради бога, тем более, что кто старое помянет, тому - сами знаете…
Но где кровь?!
Где та кровь, что радует взгляд воина?!
И кровь нашлась.
Собака - одна из охранявшей дворец Гиппокоонта своры волкодавов свирепой молосской породы - набросилась на случайного юношу, проходившего мимо дворца. Юноша оказался не лыком шит, поднял с земли увесистый камень и отправил бешеного пса в его собачий Аид - но тут из дворца выбежал басилей Гиппокоонт с сыновьями.
Та еще свора, почище молосских собак…
Выяснилось, что дерзкого юношу, не давшего себя сожрать, зовут Ойон, сын Ликимния.
Ликимния?
Это который сводный брат Алкмены, матери Геракла?!
Юноша по имени Ойон, виновный в родстве с Гераклом, умирал долго и мучительно.
Через неделю о случившемся знал весь Пелопоннес.
А Гиппокоонт, утолив жажду крови и взяв человеческую жизнь за собачью, не только не обратился за очищением к богам или людям, но и всячески бравировал своим поступком.
Правда, рапсоды почему-то отказывались восхвалять подвиг спартанского басилея.