Зато на левом фланге положение дел к тому времени, когда конные полки ясов и половцев ударили в незащищенную монгольскую спину, обстояло как нельзя лучше. Под началом Давьята и Товтивила там храбро дрался прибалтийский корпус, составленный из свирепых пруссов, косматых ятвягов, неукротимых мазовшан, злобных эстов, диких литвинов, яростных куронов, отважных семигалов, упрямых ли-вов и прочих прибалтийских племен.
Именно они приняли на себя основной удар монголов, чье правое крыло традиционно было ударным - крылом атаки. Благодаря ему великий Чингисхан неизменно добивался победы над любым врагом, ломая его сопротивление и заходя во фланг.
Прибалты уже знали, как подло монголы разделались с их соплеменниками в степи под Оренбургом, и пылали жаждой мести. Так что они не просто мужественно приняли этот могучий удар, не дрогнув и не попятившись, но противопоставили стремительному натиску степных дикарей могучую стойкость дикарей лесных.
Разумеется, если бы эта стойкость не была помножена на славную выучку под руководством воевод Константина, да еще на хорошее вооружение, пусть и уступающее по качеству экипировке русских полков, но ненамного, то как знать, как знать. Навряд ли они сумели бы устоять перед монгольскими туменами, скованными железной дисциплиной и закаленными в постоянных боях. Однако не зря их гоняли до седьмого пота, буквально вдалбливая азы элементарной дисциплины строя.
Именно их стойкость послужила причиной тому, что Гуюк, видя, что вражеский строй не подался назад хотя бы немного, совсем чуточку, вынужден был бросить в помощь правому крылу свой последний резерв - тяжеловооруженную гвардию, которую, вопреки обыкновению, повели за собой чингизиды - Хайдар и Бури.
Сын и внук Чагатая бились отважно, потеснили полк литвинов и опасно приблизились к белоснежному полотнищу с соколом посередине, гордо реявшему на невысоком холме. Кто знает, что случилось бы, промедли половцы и ясы со своим ударом хотя бы на полчаса. Но они пришли вовремя.
Монголы, попавшие в кольцо, попытались обернуться навстречу новому неведомому врагу. Не сразу, с огромным трудом, потеряв четверть состава, но они это сделали, норовя вырваться и сознавая, что путь в степь для них остался только один.
Если бы у половцев было наполовину меньше людей или они не успели бы соединиться с ясами, то им и впрямь пришлось бы худо. Даже заяц, загнанный в угол, бесстрашно кидается на охотника, а тут в загон попал волк, к тому же бешеный. И немало "загонщиков" навсегда осталось в той небольшой долине, где протекала маленькая речушка Хупта, а изрядное число вернулось в родные места с тяжкими ранами.
Волк не просто кусался. Исступленно рыча, он почти до самого вечера грыз и рвал когтями окруживших его охотников, пытаясь вырваться на волю. Но уж больно много их оказалось, к тому же у каждого - что у половцев, что у ясов, что у русичей - имелся к ним свой счет, где каждая буква была выписана ярким темно-красным цветом. Только это была не киноварь, а кровь.
Уже начинали сгущаться сумерки, когда сражение, переросшее в побоище, закончилось. Сыновьям Чагатая повезло - их взяли в плен целыми и невредимыми, Кулькана тоже. Родной брат Гуюка Кадан получил два ранения, но оба не опасные для жизни, хотя крови потерял много. Больше всех досталось Менгу, старшему сыну Толуя, и самому Гуюку. Они со своими воинами сумели прорваться, и если бы не двое князей-алдаров, то непременно ушли бы.
Однако не зря дружины Шапуха и Араслана гарцевали на длинноногих афсургах, из-за чего их и оставили в резерве. Поначалу они восприняли это как обиду, но посланники русского воеводы нашли нужные слова, чтобы пояснить обоим гордецам, что как раз им-то поручено самое тяжелое и ответственное дело.
- Бой - не самое трудное дело, - заметил им Евпатий Коловрат. - Когда ваши тысячи ударят по врагу, тот так напугается, что его останется только рубить без устали. Но царь повелел, дабы никто живым с этого поля не ушел, а царевичей-чингизидов непременно надо пленить. Такое гораздо тяжелее исполнить. Потому вам и надлежит держаться позади прочих, чтобы сберечь прыть коней. Если кто-то из ворогов сумеет прорваться, то тут ваш черед и придет.
- Ты хорошо сказал, боярин, и мы благодарны тебе и твоему царю за доверие, которое он нам оказал. Но кто из нас будет первым гнаться за беглецами? - встрял неугомонный Араслан.
- Это легче всего. С чьей стороны прорвутся, тому и скакать наперехват. А в середине шесты со знаменами воткнем.
- А если они как раз посередине ринутся? - не унимался Араслан.
- Тогда, чтобы по справедливости решить, я предлагаю жребий кинуть. На кого выпадет, тому и быть, - и Евпатий показал князьям серебряную монету.
Более молодой и горячий Араслан выбрал лик царя. Шапух хладнокровно пожал плечами, мол, пусть так. Монета взлетела в воздух и упала на кошму, тускло поблескивая в свете костра. Склонившись над ней, Араслан первым увидел, как с аверса на него глядит Константин, и радостно вспыхнул. Честь первой погони хоть отчасти скрасила то, что бой его воины пропустят. Шапух вновь пожал плечами и ничего не сказал.
Однако на следующий день, по ходу боя, Араслан напрочь забыл все наставления и пустился в погоню за монголами, прорвавшимися со стороны Шапуха, отчего их вторая группа ушла беспрепятственно. В ней-то и был хан Менгу вместе с Гуюком и Каданом.
Спохватились поздно, а потому уже и не чаяли догнать. Афсурги хороши на малом отрезке. Тут им равных нет. Случись долгая скачка, и горячий нерасчетливый конь неминуемо начнет выдыхаться пораньше невысокой мохноногой монгольской кобылки.
Потому и принялись бить стрелами, а им, известное дело, все едино, чья там спина впереди. В кого лучник ее пустит, у того она тело и прошьет. Хорошо, что вовремя подоспел Коловрат, а то и раненых добили бы. В темноте разве разглядишь, какой чапан надет на поверженном, то ли шелковый, то ли обычный, то ли нарядные разводы на нем, то ли сплошные разноцветные заплаты. Да и не до разбирательств, когда душа горит счеты свести. Словом, вовремя вмешался Евпатий.
Зато Вячеславу Михайловичу досталась в целости и сохранности вся походная канцелярия чингизидов вместе с двумя младшими писарями-уйгурами, которые, не растерявшись, мигом пали ниц, когда на них налетели с гортанными злобными криками неведомые всадники. Эти хитрецы головы-то склонили, а вот крест, напротив, держали над собой. Тем и спаслись. Да еще их счастье, что в этом месте ломились ясы, которые почитали этот самый крест за святыню.
Были бы половцы, и все сложилось бы иначе. Их хоть и окрестили лет десять-пятнадцать назад, и в походных юртах служили священники, присланные патриархом Мефодием, а в самом Шарукане стояла высоченная каменная церковь, но для усмирения буйного нрава истинных сынов степей нужны не десятилетия - века.
Кстати, именно по той же причине оказался недобитым и Гуюк - крест спас. Ясский воин уже занес было над тяжелораненым монголом кинжал, хотел добить, чтобы не мучился, но разглядел на его груди крест и потому трогать не стал, подозвав боярина Коловрата.
Вечером отпраздновали победу, на следующий день захоронили павших, а наутро уже выдвинулись обратно к Волге. Марш предстоял долгий, а время поджимало. Вестей из-за Волги не поступало, но Вячеслав и без того догадывался, что Константину приходится несладко.
Да, у него остались самые лучшие, самые испытанные полки, собранные преимущественно из рязанских, черниговских и новгород-северских земель. Но количество ратников было слишком мало, чтобы сдержать ту могучую силу, которую вел Бату и остальные чингизиды. Помочь же Константину было некому.
И теперь Вячеславу, устремившемуся ускоренным маршем по замерзшей Оке, оставалось только надеяться, что его друг продержится, несмотря на то что имеет в своем распоряжении всего двадцать русских полков.
Особенно ему не нравилось соотношение конницы. Пять тысяч дружинников хороши, когда надо пересчитать зубы кое-кому из наглецов на западе. Для тамошних рыцарей такого количества вполне хватит. А вот бросать их в открытый бой против пяти или шести туменов Бату - самоубийство.
К сожалению, половецкий хан Бачман тут как раз ничем помочь не мог. Не принимавший участия в битве под Ряжском, он в это время, согласно полученной от царя грамоте, оставив при себе только тысячу, прямиком ушел в заволжские степи. Его задачей было вобрать в свой отряд саксин и прочих кочевников, чьи стойбища и пастбища располагались между Саратовом и Волгоградом.
В низовьях Волги тем временем собирал людей под свои бунчуки вождь племени кайы храбрый Эрторгул. Перекочевавшие под Каспийск еще шесть-семь лет назад, честные кочевники намеревались добросовестно выполнить договор об охране рубежей, заключенный с царем Константином.
Верный присяге, Эрторгул и не подозревал, что принятие этого предложения поставило крест на великом будущем кайы, которое теперь уже никогда не будет гордо именовать себя турками-османами в честь его сына - ныне пока еще совсем юного Османа. И Западная Европа уже никогда не содрогнется от неумолимой поступи неустрашимых янычар великой Порты, лупивших благородное рыцарство в хвост и в гриву.
Узнав о том, чего лишил этих людей Константин, Вячеслав только присвистнул, уважительно покосившись на друга и заявив, что, по крайней мере, три памятника он себе обеспечил, причем один надлежит воздвигнуть в самой середине Косова поля, другой - болгарам, где-нибудь на центральной площади их нынешней столицы Трново, а третий в Константинополе, которому уже не бывать Стамбулом.
Потом до него дошло, что об этом благодеянии ни те, ни другие, ни третьи так ничего никогда и не узнают, и Славка долго распространялся о несправедливости истории, в обилии цитируя по этому поводу свою мамочку Клавдию Гавриловну. Он усомнился лишь в том, не выйдет ли еще хуже, не разгуляется ли эта орда на берегах Каспия, где их поселили.
- Во-первых, вокруг них будут преимущественно иноверцы, учитывая, что крещение кочевников идет полным ходом. Во-вторых, они в кольце наших крепостей, - рассудительно заметил Константин.
- Тоже мне кольцо! - насмешливо фыркнул Вячеслав. От Астрахани до Каспийска триста верст, а на севере над ними и вообще пусто.
- Пока пусто, - заметил Константин. - К тому же у них нет ни мулл, ни имамов, то есть ислам для этого поколения нечто привычное, а вот для следующего он уже начнет забываться. Без постоянной подпитки хиреет любая вера, особенно учитывая то, что она еще не пустила глубокие корни. Наглядный пример - Кавказ. Вспомни, сколько горцев на восточном Кавказе добровольно пришли креститься к твоим священникам?
- А с какой радостью я принимал участие в этом деле, - мечтательно закатил глаза воевода. - Особенно когда начали крестить тех, кто жил в горах близ Терека. Слушай, я так наслаждался этой процедурой, что отец Петр как-то откровенно признался, что, когда мы пришли на Кавказ, он подозревал, да даже уверен был, что я нестоек в вере, но теперь воочию убедился, как жестоко ошибался.
- А ведь большинство из них еще лет за двести до нашего прихода, а может, еще раньше, турки пинками загнали в ислам, - заметил Константин. - Теперь видишь, к чему привело отсутствие контроля?
- Точно, - согласился Вячеслав. - Только некоторые по привычке до сих пор орут в церквях "Аллах акбар", но я думаю, что их дети молиться будут правильно.
- Вот-вот, а что касается кайы, то я думаю, что мы еще и ускорим этот процесс, - многозначительно заметил Константин и слово сдержал.
За пару-тройку лет до того как Бату заключил договор с Русью, Евпатий Коловрат, якобы провожавший очередное посольство в Великий улус монголов, остановился погостить у радушного Эртор-гула. Уже прощаясь и благодаря за гостеприимство, он тонко намекнул ему, что в награду за те усилия, которые прилагаются племенем по охране рубежей, он мог бы обратиться к царю с ходатайством, чтобы кто-то из государевой семьи окрестил его младшего сынишку Османа.
- По высоким заслугам и честь высокая, - спокойно произнес боярин, наблюдая за реакцией вождя.
Эрторгул сдержанно поблагодарил Евпатия, но конкретных обещаний не дал, да и вообще не выказал особой радости. Об этом разочарованный Коловрат, вернувшись, доложил государю, добавив от себя, что вождь молод, но за веру держится крепко.
Константин пожал плечами и заметил боярину, что если бы Эрторгул был действительно крепок в вере, то он бы пусть вежливо, но отказался от этой чести сразу. А коли нет - значит, будет размышлять, как ему поступить с наибольшей выгодой.
Эрторгул надумал через полгода, и Константин, прихватив с собой Святозара, поехал к кайы принимать участие в крещении. Четырнадцатилетний Осман, не по годам серьезный и рассудительный юноша, смущался и краснел как девочка, залезая в купель. Однако желание отца было для него свято, и он послушно повторял на ломаном русском языке вслед за бородатым каспийским епископом владыкой Феогностом загадочные слова молитвы "Отче наш".
После того как Святозар собственноручно надел на крестника Ивана, как теперь стали звать Османа, золотую цепочку с крестиком, усеянным драгоценными камнями, а Константин одарил сына вождя мощным составным луком и саблей настоящего булата, Эрторгул, любуясь клинком, отливавшим благородной льдистой синевой, окончательно уверился в том, что он принял правильное решение.
Ну а раз сын вождя принял крещение, то последовать за ним - святое дело. В тот же день в купель залезли ровно два десятка человек и еще тридцать с лишним - на следующие сутки. А еще через два дня в промерзшей зимней степи с трудом вырыли небольшой ров - основание будущей каменной церкви, и епископ с государем торжественно заложили по большому камню в ее фундамент.
Так что теперь по степи, собирая воинов, мотался мусульманин Эрторгул, среди сынов которого был и христианин Иван.
Но Бачману и Эрторгулу нужно было время, чтобы собрать воинов из стойбищ, раскиданных по степи, и в ближайшее время помощи оттуда ждать не приходилось.
Конечно, благодаря разработанной системе оповещения, сбор происходил значительно быстрее, но существовала еще и такая постоянная величина, как расстояние, и сократить его - увы - не дано никому. Кони кочевников неприхотливы, но, чтобы их не загнать, больше пятидесяти верст за один дневной переход делать нельзя, ибо чревато.
Вот и считай, за сколько времени удастся одолеть без малого пятьсот верст от Каспийска до Уральска, а потом еще полстолько от Уральска до Самары. Да плюс немалый "хвост" в полтораста с лишним верст до Саксина и Сувара - самых южных городов Булгарии.
* * *
Воевода же великий и князь Вячеслав Михайлович собрата братию со всей Руси из тех, кои ратному делу училися близ града Воронежа, и ушед с ими под Ряжск. Тамо же сотвориша он с пришедшими погаными брань, тако сказав воям своим: "Велика Русь, а отступати некуда, ибо позади Резань". И зачали сечу удалцы и резвецы Руси Святой и ворога победита. Вси нехристи равно умроша и едину чашу смертную пиша. Ни един оттель не возвратися вспять, вси вкупе мертвии лежаша.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года
Издание Российской академии наук. СПб., 1760
Глава 19
Ножницы Норн
Враги смешались - от кургана
Промчалось: "Силен русский Бог!" -
И побежала рать тирана,
И сокрушен гордыни рог!
Помчался хан в глухие степи,
За ним шумящим враном страх…К. Ф. Рылеев
- А что, стрый-батюшка, мы так и будем торчать здесь всю битву? - разочарованно осведомился худенький юноша у подошедшего к нему воеводы Золото.
- Нешто не навоевался еще? - буркнул тот, внимательно разглядывая проделанную работу. - Лучше глянь, какой труд закончили. Оное нам великим подспорьем станет, ежели что. Да ты и сам поди помнишь, яко досталось, когда без ничего бились.
- Помню, - посерьезнело лицо юноши.
Поначалу, когда они, следуя по замерзшей Каме, напоролись на передовой дозор степняков, им, уже свернувшим в сторону правого берега, и впрямь пришлось тяжко без укрытий.
Хорошо, что бой у арбалетов гораздо сильнее, чем у монгольских луков. Только потому и отбились от поганых, почитай, без потерь. И еще хорошо, что воевода проявил мудрость и повелел никуда далее не идти, а рубить городок прямо здесь, в устье Вятки. Место было и впрямь хорошее. С одной стороны - Кама, с другой - ее приток, правда, с двух других пусто, зато басурманам незаметно не подкрасться.
Слан, который с десятком своих людей сопровождал караван чуть ли не от самой Чусовой, тогда еще возмущался. Мол, поганых отогнали, теперь идти надо, время не ждет, каждый час на вес золота. Но с Юрко спорить - все равно что против ветра… плевать.
- Я сам Золото, - пробасил он. - Тута бой принимать станем.
- С кем?! - возмутился Слан. - Ты где басурман узрел?! - И широким жестом обвел безлюдную Каму. - А те, коим мы зубы пересчитали, бегут, поди, со всех ног куда подальше!
- Куда подальше, это точно, - подтвердил Юрко. - Но подальше-то их хан. Ежели Бату их обратно не воротит да людишек им не придаст, то, стало быть, он вовсе без головы. А мыслить, что у ворога головы на плечах нет, - своей вскорости лишиться. Помяни мое слово - к завтрему анчихристы сызнова сюда вернутся.
- А ежели нет?
- Тогда я… шапку свою воеводскую съем, - пообещал он твердо.