- Ой, смерть моя неминучая, - причитал он. - Удушила вконец Филиха проклятая.
- Сам видишь, как мужик мой мается, Кос Тенкин. Помоги, парень, век благодарны будем.
- Попробую, - просто сказал Нов. Склонился над Тенкиным, разглядывая носопатку заклятого. Раздуло ее так, будто у мужика и впрямь не нос, а член прирос. Точно: надела хомут Филиха - синела вокруг багряного носа полоса-рубец, дышать не давала. Лес протянул пальцы к сопатке тенкинской, повел по рубцу. Подцепил ногтем основание хомута и давай мотать на средний палец виток за витком. Нос Тенкина тут же побелел, задышал мужик широко и привольно, только вот рубец обвивал теперь палец отрока наподобие злого перстня. Жал-давил, огнем жег. Ну, это не страшно. Огонь на огонь!
- Где печь, хозяйка?
- Дак в летнике. Эту печь по теплу-то не топим. Нов вышел вслед за хозяйкой на летнюю кухню и сбросил хомут в топку. Пламя хлестануло из печи, словно горыныч огнем плюнул. Отрок прикрыл дверцу и обернулся к женщине.
- Таким вотом, - пояснил он, демонстрируя растопыренные пальцы, чистые - без хомутов.
Кос Тенкин сидел на лавке, растирая онемевший нос и посылая по Матушке Филиху, а с нею вкупе и всех прочих ведьм. Но дышал он прекрасно, с беглого взгляда было видно, что мужик оклемался.
- Как тебя кличут, мальчик? - спросила женщина.
- Лесом зовут.
- Будем теперь знать, за кого просить Батюшку.
- Да ладно, чего там, - засмущался Нов.
- Нетушки, - заявил Кос, - нельзя это дело считать за нарошешное. На пласт ведь уложила, злыдня… А ты, Лесок, не можешь ли Филихе хомут наложить в отместку? Чтобы неповадно было добрых людей мучать. Она-то, Филиха, не меня одного уложила, весь околоток стонет, лихоматом клянет проклятую…
- Ой, не связывайся с Филихой! - запричитала Тенкина. - Она хомуты не только на людей - на коров накладает. Разнесет вымя кормилице, вместо молока кровь идет. Да что там коровы-лошади! Она-то, Филиха, хомут одеть может на овощ даже. Сама видела: пошептала над редькой кого-то - так на редьке кругом, кольцом почернело.
Слушая бабьи причитания, Нов решил, что ведьму следует приструнить. Совсем распустилась, злее юта лютует.
- Вот что, Тенкина, - сказал он, - неси сюда ступу да пест, а со двора притащи собачьи хохоряшки.
Хозяйка безропотно принесла посуду из кухни и собачий помет с улицы. Но когда Лес бросил хохоряшки в ступу и принялся толочь, бабье сердце не выдержало.
- Ты кого это ладишь? - запричитала она. - Экое дерьмо в чистую посуду поклал! Ты меня за чернолапотницу держишь, какая из избы выходит, а след за ней на снегу - черный, ли чо ли? Я - аккуратистка, и мужик мой то подтвердит. Не так ли, Косюшко?
- Цыть! - рявкнул мужик. - Пущай ладит! Видно, жажда мести жгла его изнутри.
Лес напрягся, и с пальцев его в ступу стекло пять языков огня. Хохоряшки потемнели и съежились. Нов принялся мельчить собачий кал в муку.
- Вот, хозяйка, - сказал он, возвращая ступу. - Порошок подсыпь Филихе, она свои злые способности и потеряет.
- Да как же я ей подсыплю-то? - озадачилась баба. - Я в гости к имя не ходок, да и она нас своими гостеваниями не шибко-то балует… Вот ежели бы впотай к ей прокрасться, так стыдно навроде лихого человека в чужу избу лезть. А ну соседи увидят? Какая такая дурная слава про меня пойдет? Как я имя в глаза смотреть стану?
- Ладно, - решил Лес. - Сейчас сама прибежит. Пошли в летник.
Нов и хозяева перешли в пристройку. Отрок выбрал небольшой горшок, влил полкружки воды и поставил на огонь. Бросил туда корешок тирлича из кошеля.
- Сейчас прибежит, - сказала Лес. - Как войдет, ты, хозяйка, возьми ухват и поставь кверху ладом, чтобы сразу не убегла. А ты, хозяин, гляди в горшок. Как закипит, сейчас представляй себе Филиху и зови шепотом.
Сам тем временем размешал хохоряшки с водой и на стол выставил. Вода в горшке закипела, и через пару минут приметелила Филиха - старая обрюзгшая баба. Влетела, глянула в глаза Лесу и попыталась выскочить вон. Но тут уж - дудки. Тенкина успела поставить у дверей ухват рожками вверх, и Филиха шлепнулась жирной задницей на лавку, будто ком теста шмякнулся.
А выпей-ка, милая, - слащавым голосом предложил Лес и протянул ведьме чашку с хохоряшками.
- Тьфу! - отплюнула Филиха, попробовала приподняться, но опять села на жопу. Как видно, поняла, что ухват ее из избы не выпустит, придется пить. - Давай уж, изверг.
Взяла чашку, глотнула и тут же сползла на пол. Изо рта ее пошла пена, тело в припадке билось о лавку, затем скатилось вниз. Хозяева и Нов молча следили, как ведьма каталась по полу, рвала на себе волосы, а изо рта так хлестало, так хлестало…
Заблевала Филиха весь пол и помаленьку утихла, встала на карачки и жалобным голосом сказала юному чародею:
- А ведь ты, голубы глаза, решил меня.
- А ты-то чего? - оправдал гостя Кос. - Пошто меня испортила?
- А корову нашу кто извел? - не смолчала и Тенкина. - Пошто из скотины заместо молока кровь хлобыстала?
Да не порешил я тебя, - сказал Лес, - а зло выпустил. Жива-здорова будешь, лишь злую силу потеряешь. И ни один колдун его тебе не вернет. Пытаться станешь - тогда и помрешь. Подумай хорошенько - потеря не столь велика: можно и добром жить, людей хороших не морочить, скотину не обижать, огородную овощ не засушивать.
Филиха поднялась и на нетвердых ногах пошла вон из пристройки. И рожки ухвата не помешали, верная примета, что злая сила пропала.
- Ну, Косюшка, - спросила хозяйка, - как теперь Лесика благодарить станем?
- Да я хучь кого, последнюю рубаху отдам, жизнь за его положу, какую он спас от смерти позорной. И не мне одному помог, знаю, что вся округа вздохнет теперь спокойно.
- Сейчас стол накрою, - засуетилась женщина, распахнула западню и скатилась в подполье. Минут через пяток стол в горнице был накрыт солеными грибочками, мочеными ягодами, копчеными мясом и рыбами: харюзами да таймешками, линками да осетрами. Возникли на столешнице лагушок с хмельным медом и лагушок с вином ягодным, а хозяйка все носилась от печи к столу, что-то жарила-парила.
- За добрую встречу, Лесик, - провозгласил хозяин, наполняя кружки пенным напитком.
- Нет, - сказал Нов, - этого мне пока не надобно. Мал еще хмелем баловаться. Ты уж выпей за здравие, и хозяйка пусть пригубит, а мне слей брусничной воды, то и хорошо будет.
Таким вотом Леса накормили-напоили и спать уложили. С утра истопили баньку, Нов попарился вволюшку, похлестался березовым веничком, распарил косточки, отвел душу. В ютшколе не было настоящей бани, одни души-дождики, да жесткий-прежесткий банщик вместо мягкого банничка.
Тенкины приготовили ему чистую одежду: светло-зеленые посконные штаны и рубаху, а также новые портянки. Лес взял в руки рубашку и почувствовал, что наговора от стрел она не имеет. Но дареному коню в зубы не смотрят. Да и сам с усам: умеет наложить такое крепкое заклятие, что не только стрелы отклоняться станут, но и мечи… Стоп, сам себе скомандовал Нов, вот этого - не надо. Слыхал он про наговоры, после которых от рубах клинки отскакивали, точнее, скользили, но знал и другое, дед объяснял: человек, носящий одежду с такой силы заклятием, начинает чахнуть. Коли не снимет - угаснет за год-два. Выберу время, решил Лес, сотворю простое заклятие. На том и успокоился. Надел рубашку, натянул порты. Обулся.
День был базарным, и юный чародей отправился потолкаться по торговым рядам. Товаров было полно, ряды ломились от свежего и копченого мяса, разной рыбы и ягод. Громоздились мешки с зерном, гирляндами висели сапоги и женские ботинки, лежали штуки материи. Лавки лопались, переполненные пушным товаром. Штаны, рубахи, сарафаны, ленты - все яркое, цветное. Торговали конями и коровами, овцами и поросятами, ловчими ястребами и пестрыми говорящими кукшами. Чего только не было. Но цены нельзя было назвать низкими. В княжестве скопились излишки золота.
Страна нуждалась во внешней торговле, это Лес понимал, недаром был выпускником ютшколы: экономика была одним из предметов, изучаемых на старшем курсе. Но торговали разве что с северянами, оленными людьми. Торговле с западными и восточными соседями, считал отрок, мешали юты. Их почему-то не устраивали дружеские отношения ни со степняками запада, ни со всадниками востока. Да и немного их было - соседей. Жили они мелкими племенами, не наторгуешься. А с южанами торговли практически не было из-за трудностей сообщения: почти непроходимые горы и Безводное Место разделяли лесной народ с желтокожими владельцами драконов. Шелка у них были хороши. Но и стоили немало, потому что караваны желтокожих купцов редко-редко добирались до таежных пределов Лесного княжества. А сами лесичи не могли к ним попасть, потому что не имели выносливых двугорбых лошадей, способных пройти Безводное Место.
Развлекаясь, Лес уставился на тугой кошель препротивного вида юта. Ютант ходил по базару с брезгливым выражением на лице, все ему не нравилось. Ткани он брал щепотью и презрительно морщил нос, нюхал копчености и картинно отплевывался. Продавцы смотрели на его проделки вроде бы равнодушно, но в душе костерили в Матушку и Первоматушку, это Нов чувствовал как вещун.
Лес понюхал ладошку, она еще пахла соком тирлича. Тогда чародей сосредоточился на завязках кошеля, развязывая хитромудрые узлы. Увидел, что кошель валится в песок, и осторожно, чтобы не заметила базарная публика, выставил ладонь в его сторону. Кошелек голубком порхнул в руку, Лес зажал его в кулаке. Стыдно ему ничуть не было. Помнил примету, что, сколько с юта ни возьми, у того взамен вдвое прибудет.
Кошель уютно устроился у него за пазухой, когда Нов вещун-слухом почувствовал пристальное к себе внимание. Чей-то взгляд буквально буравил его затылок. Лес чуть развернулся и скосил глаза. Батюшки! Тон Кин - надзиратель набора из школы ютов. Как он здесь оказался? Через пару дней выпускной вечер, а до школы как раз два дня пути. Похоже, что Тон признал подопечного. Что же делать? Бежать? А если Кин поднимет крик? А вдруг еще и видел трюк с кошелем? Беглец, да еще вор… Выбросить деньги, пока не схватили? Наоборот, привлечешь к себе из
лишнее внимание. Может, Тон Кин и не видел ничего. А если напустить на себя личину? Сумеет ли он отвести глаза надзирателю, знавшему Нова как облупленного? Сомнительно. И менять личину нужно уж никак не на глазах Кина…
Лес нырнул в толпу и побежал. Тон Кин, кажется, кинулся вслед, судя по крикам и брани, раздававшимся позади. Юркому пацану было легче лавировать в людском муравейнике. Надзиратель отстал. Он что-то выкрикивал, но слов за людским гомоном было не разобрать. Лишь бы не вмешались стражники, не перекрыли выходы, подумал Нов. Нырнул в щель между двумя лавками - скобяной и торгующей упряжью, представил себя стариком с лицом, изборожденным морщинами, седыми власами, кустистыми бровями и носом морковкой.
Заниматься превращением в пыли и паутине щели было некогда, какая-то дрянь лезла в нос и сыпалась за шиворот, под ногами пищали не то крысы, не то мыши: в темноте было не разобрать. Нов провел ладонью по лицу, нащупал бороздки морщин и решил, что наложение личины удалось, но тут что есть мочи чихнул и потерял уверенность. Полированного серебряного зеркальца не было, стеклянного, как в школе ютов, - тем более. А как иначе проверить, в кого все-таки превратился. Пришлось полагаться на авось. Пронеси, Батюшки, подумал отрок и выбрался из щели. В толпе он шел не спеша, будто придавленный грузом лет. Медленно, но верно Лес продвигался к выходу с базара.
У ворот его грубо схватил за плечо страж.
- Стой! - скомандовал он и обернулся ко второму с редкостной для лесичей лысой головой. - Проверь патрет, на мой нюх сильно похож на Леса Нова!
Его узнали. Уловка с переменой личины не удалась. В чем же ошибка? Не знал он, что толпа вынесла на Бура Лома, одного из лучших сыскных дел мастера Западного Дома стражи. Лом был слабо выраженный вещун, нигде не учился магии, но сумел развить способности в одной, строго ограниченной области - в розыске беглых. Преступников он действительно "чуял", "видел насквозь" и умел "выводить на чистую воду".
Лысый страж вытащил из холщовой сумки на ремне, перекинутом через шею, лист бумаги, испещренный дырочками, и протянул Буру. Лес тоже глянул. На портрете он выглядел двенадцатилетним. Таким он был, когда их набор проходил лекарский осмотр. Заключался он в стоянии перед какими-то штукенциями, назначения которых ученикам никто разъяснять не собирался. Тогда-то, наверное, их всех и "нарисовали" без красок и кисточек. У ютов были поразительные, не объяснимые никакой магией возможности. Они связывались друг с другом ничем не хуже вещунов на любых расстояниях. Связь эта почти не зависела от погоды и могла передавать голос человека со всеми его особинками: картавостью ли, заиканием, хрипотцой. Или взять эти портреты. У вещунов многое зависело от умения рисовать. Если вещун был плохим рисовальщиком, то портрет выходил мало похожим, а порой и вовсе ни на что не похожим. Портреты же, выходящие из сундучков ютов, были один в один, не отличаясь ни дырочкой. Другое дело, что не имели красок. Лес даже подозревал, что юты вообще не разбирают цветов: окраска их одежд, если ютант не ходит в форме, была настолько странной, по разумению лесичей о красоте и гармонии, что просто раздражала.
Стражник, державший Нова за плечо, вгляделся в портрет, потом внимательно осмотрел пацана и вдруг резко крутанулся на месте, ухватил за волосы на загривке и пригнул мордой к бочке с водой. В зарябившей на миг воде отразилось изборожденное морщинами лицо старика и тут же пропало. Сквозь старческую личину проступило румяное лицо отрока. Это и называлось "вывести на чистую воду". Наведенная заклятием личина в чистой воде не отражается.
- Ага! - взревел страж. - Это он! Я его узнал!
Лес рухнул на землю, оставив в лапах Лома рукав рубашки. Перекувырнулся через голову, поднялся и задал лататы. Он петлял улочками и переулками, перепрыгивал через прясла и заплоты, бежал огородами, пока не убедился, что погони нет. Забился на сеновале какого-то двора и пролежал до вечера. К Тенкиным вернулся в сумерках. Его усадили за стол и принялись потчевать, как самого дорогого гостя. Хмельного меда больше не подавали, а сразу налили большую кружку брусничной воды. Пока по пояс голый отрок сидел за столом и уплетал за обе щеки густую сметану с теплым хлебом, жареную лосятину и клюкву на меду, Тенкина пришила к рубахе новый рукав.
- Пацаны, пацаны, - покачала она головой, - все-то на вас горит. В обновке и не походите, сразу же угвоздаете или порвете.
Лес поднялся из-за стола и стал прощаться с хозяевами. Оставаться в Козырьграде стало опасно. Раз патрули выяснили, что чародей в городе, то станут прочесывать дом за домом, чтобы отыскать беглеца. За поимку им причитается награда длинной деньгой.
Тенкины собрали ему в дорогу торбу с продуктами, подарили плащ под цвет прочей одежды. Бледно-зеленая, она будет неплохо скрывать его в траве. Для хозяев подарок был неразорительным: Кос работал в ткацком цеху - станок стоял в южной комнате его крестового дома. Супруга занималась домашним хозяйством, но подрабатывала швейным делом.
Когда Лес вывел жеребца и собирался садиться, женщина поцеловала его на прощание и тихо шепнула:
- Что же ты, Лесик, так быстро собрался? Пожил бы еще, глядишь, и мне бы кое в чем помог…
- А в чем твоя печаль, бабочка? - спросил Нов.
- О таком с посторонними не говорят, - зарделась хозяйка, - но с тобой можно. Ты лечишь болезни и снимаешь заклятия. Я к лекарям обращалась, сколько сала да яиц, а то и мягкой рухляди перетаскала, все без толку. Плату берут, а помощи нет.
- А что за болезнь у тебя?
- Да женская. Никак не могу забеременеть. А детей и я, и Косюшка мой очень любим. Знал бы ты, как хочется иметь вот такого сыночка. Уж я бы его любила-холила, целовала-миловала!
Лес вытянул ладони и, не прикасаясь, обвел статную фигуру женщины от коленей до плеч. Почувствовал токи в каналах и внизу живота затор, преграду потокам энергии.
- Э-э, - сказал Косу, - заводи коня назад. Бабу твою править будем.
Они вернулись в избу, чародей велел женщине разболокаться. Тенкина застеснялась, но, как говорится, вещуну все рассказывай, а лекарю все показывай. Хозяйка разделась и легла в постель лицом в подушку. Лес долго гладил воздух ладонями над ее спиной, но никак не мог разрушить затор.
- Перевернись, - велел он, сосредоточился, и на этот раз смог вцепиться в преграду, и потоки энергии не сумели его оторвать и унести прочь. Почувствовал, что затор поддается усилиям, удвоил их и прорвался. Преграда рухнула, потоки размыли их и теперь двигались равномерно и даже красиво. А красота - залог тому, что лечение правильно, учил его дедуля Пих.
- Вот и все, - сказал Лес, распрямился и чуть не упал, настолько опустошило лечение.
Хорошо, Кос успел подхватить.
- Да что с тобой? На тебе лица нет!
- Утомился, - объяснил чародей. - Но бабу твою вылечил. Ложись сегодня же с нею, если хочешь родить сына. Родишь деда скифского царя Ковыля. А если мечтаешь о дочке, то потерпи три дня, как раз дочка и выйдет. И звать ее все будут Елена Прекрасная. Понял меня?
- Понял, как не понять! - истово затряс башкой Тенкин. - Да тебя теперь благодарить, Лесик? Чем отдариваться? Я же простой мужик, ничего в вашей магии не понимаю, ни шапки-невидимки, ни сапог-скороходов не имею, а что еще дарят чародеям - не ведаю…
- А ты поминай меня добрым словом, - посоветовал Нов, - сам другим людям добро твори и детей учи тому же. А они пускай внуков твоих учат, а те - правнуков. Так и пойдет добро по земле нашей.
- Спасибо, Лес. Храни тебя Батюшка с Матушкой.
- Проводи меня со двора.
Лес взобрался на жеребца, и теперь уже не на голый хребет, потому что Тенкин подарил ему прекрасное седло с серебряной отделкой.
Глава четвертая. Стрелы. Великое переселение евразийских народов
С юга возможно лишь в три стороны белого света бежать.
Тривиальная истина
Из Козырьграда Лес выезжал западной дорогой. Путь шел мимо стрелки, где речка Инда впадала в реку, давшую название городу. Там Нова поджидала засада - тройка патрулей. Врасплох его не застали, способности вещуна вовремя предупредили Нова о готовящемся нападении. Юный чародей отвел глаза стражникам-лесичам и спокойно проехал бы мимо, кабы не тройник-ют. Тот не поддавался внушению. Он и разглядел беглеца на залитой лунным светом дороге.
- Стой! - заорал ютант и поскакал наперерез.
Патрули-лесичи рванулись за ним, хотя никого и не видели. Для них Нов был пустым местом. Юты внушению не поддаются, сказал себе Лес, но про коней такого не скажешь. Лошади нашенские, местные.
Чародей представил вставшего на вздыбки медведя, тянущего когтистые лапы к морде ютова коня. Тот страшно заржал и встал навздым. Ют вылетел из седла в придорожную пыль.
- Лети, - мысленно приказал Нов Грому.
Вороной стрелой понесся по тракту, стуча копытами так, будто дорога была железной. Лесичи пропустили его, потому что попросту не видели. Ют видел, орал и тыкал пальцем в сторону пацана, но патрули лишь вяло шевелились, засыпая в седлах.