Матушка Ци мигом засуетилась, беря безмолвную Хамиджу за руку, увлекая за собой, что-то ей ласково приговаривая - а Асахиро все стоял и поглядывал на меня колко и неприязненно.
- Ты чего, Ас? - спросил я. - Я же сказал - накормите…
И тут до меня дошло.
- Погоди, погоди, Ас… что-то я сегодня плохо соображаю! Если она из Вэя, Хамиджа эта, значит, она - как вы… как ты и Фариза! Попала в Шулму когда-то, убила шулмуса в кругу, была принята в племя… Или до сих пор рабыня?
Асахиро смягчился - что, правда, почти никак не проявилось, за исключением некоторого потепления во взгляде.
- Нет, Чэн, она не рабыня. Рабыню-давини изгнали бы просто так, без ничего, а у Хамиджи - лошадь, шатер, вьюка не то два, не то три… Так что, как ни крути - была принята в племя!
И он многозначительно прищелкнул пальцами - дальше, мол, сам догадывайся!
Что уж тут догадываться… Раз была принята в племя - значит, наверняка стояла в круге племенном, значит, на руках ее кровь какого-то бедняги-шулмуса - верней, не на руках, а на Блистающем, которого с ней нет. Почему? Ну, в шатер, наверное, обратно положили, на пунцовую кошму. Не давать же такого замечательного Блистающего - или как там его по-шулмусски назвали - девушке, чей рассудок оседлал голодный дэв!
- А мне она не понравилась, - ни с того ни с сего заявил с плеча Асахиро большой Но-дачи, задумчиво поблескивая. - Мы когда сюда шли, она меня пальцем трогала. Три раза.
Я-Единорог невольно улыбнулся.
- Ну и что? - спросил Единорог-Я.
- Да ничего… Пальцы у нее холодные.
3
…Вечер.
Я в одиночестве - впрочем, со мной Единорог и Обломок, не меньше меня вымотавшиеся за день, так что я в относительном одиночестве сижу у костра, чувствуя, как звенящий угар последней недели постепенно проходит, а Шулма остается, и Джамуха остается, и много чего остается, и надо что-то со всем этим делать, а я тут сижу…
Шагах в двадцати от меня Матушка Ци обихаживает Хамиджу-давини, пытаясь не то разговорить бедную дурочку, не то окружить чисто женской заботой-жалостью, но Хамиджа спрятана сама в себе, как меч в ножнах, она бесстрастно глядит перед собой а потом внезапно встает и куда-то уходит.
Ну и пусть себе уходит…
Оглянулась. Отблески пламени упали на ее лицо, и лицо показалось мне на удивление живым и разумным, и даже озабоченным - но тени сложились в еще одну маску, и еще одну, затем Хамиджа ушла, а я забыл о ней, о ее лице и пляске огня.
- Дозволит ли Асмохат-та поговорить с ним? - слышится у меня за спиной вкрадчивый хрипловатый голос.
- Дозволит, дозволит, - отнюдь не радушно бурчу я, поворачиваясь.
И вижу пред собой Неправильного Шамана. Ох, и не хочется мне с ним сейчас говорить! - впрочем, шаман тут не виноват. И говорить придется - раз сам подошел, значит, не отвяжется, да и я же дозволил, никто за язык не тянул.
А ведь мог бы и не дозволять, на правах Асмохат-та…
Я хлопаю по неизвестно чьей кошме рядом с собой.
- Садись, шаман. Говорить будем. Семь дней молчали - теперь, похоже, пора.
Куш-тэнгри еле заметно кивает и легко опускается на предложенное место под перезвон своих побрякушек.
- Ты прав, Асмохат-та. Пора говорить. Раньше нельзя было - ты и слушать бы не стал. Сейчас - станешь.
Да уж стану…
- Ну и о чем мы будем говорить, мудрый Куш-тэнгри?
- О тебе. О людях твоих. О живых ваших мечах (Я-Единорог внутренне вздрагиваю: как он догадался? Или ему кто-то сказал?..). О шаманах Ур-калахая Безликого. Обо мне - тоже. О том, как нас учат. О том, как вас учат. О многом говорить будем.
- И как вас учат? - для порядка интересуюсь я.
Куш-тэнгри пропускает мой вопрос мимо ушей. Во всяком случае, мне так кажется.
- Когда рождается мальчик, Асмохат-та, то его показывают шаманам Ултая-целителя. Есть у ребенка шесть дюжин тайных признаков - быть ему шаманом. А найдут семь дюжин - быть ребенку слугой Безликого. Заберут его от матери, сюда принесут и с двух лет учить станут.
Смотреть научат - чтоб глаз не уставал. Видеть научат - чтоб замечал, что надо. Меня самого старый шаман Хум-Тэнгэ учил. "Обернись, - говорит, - и смотри. Что видишь?" "Табун вижу", - отвечаю. "А теперь закрой глаза. Сколько лошадей в табуне?" Ну, я ответил. Правильно ответил. Полторы дюжины и еще две. "А мастей каких?" Я ответил. "Сколько кобыл, сколько жеребцов?" И так все время. А собьешься - поначалу, пока до груди ему не дорос, кнутом бил. Больно, а обидно - вдвойне. Как дорос до груди - перестал меня бить Хум-Тэнгэ. Но, бывало, так посмотрит, что уж лучше кнутом бы вытянул…
Дышать учил. Стоять учил. Камни ловить учил. Как с голыми руками от волка отбиться учил. После травам учить стал. Чтоб наощупь чуял - где живая трава, где мертвая, где злая, где добрая. Ну а позже, когда мне все это передал - стал другому учить. Людям в глаза смотреть, душу их видеть, мысли их трогать, тело взглядом вязать; людское вчера и завтра - прозревать.
Старый был Хум-Тэнгэ. Перед смертью сказал: "Хорошим шаманом будешь, Куш-тэнгри. Знаю. Потому как сам учил. А я - хороший шаман. Был. Все, что знал - тебе передал. Теперь последнее отдаю. Не бойся мира. Не жалей мира. Не живи в этом мире, как звери живут - опасаясь его потерять. Безликий Ур-калахай не один это мир создал. И другие - есть. Я знаю. Я два раза видел. Деревья странные. Люди в ненашей одежде. Небо - чужое. Не наш мир. Не тот, что за горами. Не тот, что за Кулханом. Тот, что за поворотом пути шамана. Я - видел. Смотри на наш мир. Ищи - другие. Зачем - не знаю. Может, ты узнаешь. Но сперва - найди."
И умер.
Великий шаман был Хум-Тэнгэ. Сейчас ни одного такого нет…
4
Куш-тэнгри вздыхает и молчит, глядя в огонь - и мне кажется, что языки пламени робеют и успокаиваются под черным взглядом шамана.
Я тоже молчу.
Некоторое время.
- Ты раньше никому это не рассказывал, Куш-тэнгри.
Я не спрашивал.
Я утверждал.
- Никому, - соглашается Неправильный Шаман.
- Тогда почему мне рассказал?
- Попробуй сам догадаться.
- Я догадываюсь. Но лучше расскажи ты.
- Хорошо. Все эти дни я на тебя и на людей твоих смотрел. На ваши Беседы (это слово Куш-тэнгри выговорил по-кабирски); на то, как и чему вы ориджитов учите; как кузнец ваш железо кует; как клинки ваши живые друг с другом играют. Ты, Асмохат-та, когда мне его кинул, - шаман кивнул на Обломка, встревоженно выглядывавшего у меня из-за пояса и внимательно слушавшего все, что переводил Единорог, - я его жизнь под рукой почувствовал. Жизнью он мне ладонь обжег. Не как сабля шулмусская. Не как трава. Не как зверь. Как человек. И потом, когда мы прошлое смотрели… Тогда - не понял я. Испугался. Теперь - понял. Его это прошлое было.
И Куш-тэнгри указал на Единорога.
- Ты смотри, какой понятливый, - пробормотал Дзюттэ. Однако, продолжать не стал. Только о рукоять Дан Гьена слабо брякнул - переводи, мол, ни слова не упускай!
- Семь дней смотрел, - продолжил меж тем Неправильный Шаман. - Смотрел и думал. Думал о том, что мне ваш Асахиро сказал. И ты тоже. У нас дышать, стоять, смотреть, землю чувствовать - только шаманов учат. У вас - всех. У нас только шаманам кровь проливать заказано. У вас - всем. Сначала ты говорил - я не верил. Жизнь твою смотрел - и то до конца не верил. Хоть и знал, что правда. Теперь - верю. Можно. Можно оружие в руки брать и не проливать крови. Значит, и мне можно. И другим шаманам.
- Можно, - согласился я.
- Но об этом - после. А ты сначала вот что мне скажи, Асмохат-та… У вас людей учат, как у нас - шаманов. Всех. С детства. Пусть не всему и не так, но - похоже. Почему тогда у вас шаманов нет?! Будущее никто не видит, прошлое не видит, мысли человека не видит, даже людей сосчитать - и то сразу не может! Почему?
А действительно, почему? Не тому учили? Или не так?
Я не знал. И Единорог не знал. И даже Дзюттэ.
Поэтому я честно ответил за всех троих:
- Не знаю.
- А я знаю. Долго смотрел. Долго думал. И понял. Мы, шаманы, своим путем идем; вы - своим. А поперек того поворота, где мы друг к другу свернуть бы могли - мечи наши легли. И не пускают. Наша глупая шулмусская сабля, в крови по рукоять, и ваш клинок, живой да мудрый. Такой мудрый, что и человека не всегда за человека примет. Потому и идем мы каждый своей дорогой, друг друга не видя. Не пускают мечи, не дают встретиться. Мы, шаманы, боимся меч поднять, вы боитесь без меча остаться. И поэтому вы, когда оружия в руках не держите - как наши воины. В голове ветер, глаза слепые, память дырявая, смотрите - и не видите. А вот как меч обнажили - сразу другой человек. Я долго смотрел. Взгляд другой. Стоит по-другому. Удар до удара видит. Мы так будущее видим. Когда у вас меч в руках - вы шаманы. Без меча - глупые воины. Пусть они не обижаются, если слышат…
Шаман еще раз указал на Дзю и Единорога.
- Я правду говорю. Нельзя на правду обижаться. Потому что - правда. Вот и нет у вас шаманов, потому как мечи ваши живые да мудрые. Вот и нет у нас бойцов, способных не убить - сабли шулмусские, может, и не совсем мертвые, да глупые. Мудрость с глупостью оседлали нас, гонят в разные стороны, не дают встретиться…
"Он прав, - добавляет Единорог. - Он прав, и мне стыдно. За Блистающих. За гордыню нашу мудрую. Такую мудрую, что глупей шулмусской глупости будет. Он прав."
"Прав-то он прав, - не замедлил встрять Обломок, - да только спроси его: почему это он, шаман, когда прошлое или будущее шаманит, всегда за клинок держится?! Вам, Придаткам кабирским, Блистающие шаманить мешают - а ему?!"
Я спросил.
А Куш-тэнгри ответил.
- Хороший вопрос, Асмохат-та.
- Это не мой вопрос. Его, - и я слегка дотронулся до Дзюттэ.
- Все равно хороший вопрос. Умный. Я отвечу. Мир у нас такой. Хочешь не хочешь - судьба человека с его оружием связана. Вот и смотрю я их общую судьбу. Иначе только половину увижу. И то - смутно. Потому за клинок держусь. Потому мы, слуги Безликого, одним воинам гадаем. А воины у нас дикие да глупые. И сабли у них глупые да дикие. Воину предсказывать просто: убьют-не убьют, с добычей вернется или без.
Вы - другие. И оружие у вас другое. Вон вопросы какие умные задает, - шаман уважительно покосился на Обломка. - И предсказывать вам труднее. Но интереснее. И вот что я думаю - с мечом, без меча, а не сойдутся ли наши дороги? Не здесь, так далеко… А может, и не так уж далеко. Попробовать надо.
- Давай пробовать, - согласился Я-Единорог, забыв даже на миг, где нахожусь и с кем говорю. - Только как?
- Неважно. Главное - пробовать. Идущий - дойдет. Например, я буду тебя и их, - кого имел в виду шаман, было нетрудно догадаться, - учить будущее видеть. Или прошлое. Или помыслы человеческие разгадывать. Самим. Без меня. Но не так, как я - так у вас не получится. Вы попробуйте - когда свою Беседу ведете. Сперва Беседу наперед увидеть. Не один удар - два, три, дюжину; потом - дальше.
- Попробуем, - с сомнением пробормотал Я-Единорог.
- Или - когда с невидимым врагом бьетесь. Я видел - вы так часто делаете.
"А вот это уже интереснее, - заметил Единорог. - А то какой смысл Беседу наперед знать! Вот когда танец…"
- …ну а вы меня учить станете.
- Чему? - удивился я. - Это ведь ты шаман, а я…
- А ты - Асмохат-та, железнорукий, который говорит со своим мечом. Ты будешь учить меня владеть оружием.
- Владеть? - усмехнулся Обломок. - Ну-ну…
- Тебя?! - воскликнул я.
- Да, меня. Воины боятся шаманов - потому что шаманы делают то, чего не могут они. И воины завидуют нам. Зато воины носят оружие. Они - мужчины. А шаманы… ну, вроде бы тоже мужчины, да не совсем. Безоружные. Раньше мы и сами думали - нельзя шаманам оружие носить. Или оружие - или дар шаманский. А теперь вижу - можно. Можно оружие носить. Беседовать можно. Как друзья беседуют. И дар при этом не потерять. А если получится - не только не потерять, но и дальше пройти, по дороге нашей. До того места, где она с вашей вновь пересечется. А потом - вместе идти. Вместе легче идти, и нам, и вам, и мечам…
- А мы… мы сможем то, что и он?.. - помолчав, тихо спросил Обломок.
- Теперь, когда я видел живое оружие, я вижу, что и для него не заказан этот путь, - словно отвечая на вопрос Дзю, снова заговорил Куш-тэнгри. - Я вижу… что-то. Что-то, что ждет нас впереди. Оно уже близко. Рядом. Надо только сделать несколько шагов, надо сделать их вместе - и тогда, за поворотом…
- Я не уверен, но, по-моему, это те самые миры, о которых говорил Хум-Тэнгэ, мой учитель, - сказал Куш-тэнгри, Неправильный Шаман.
5
Этого ли ожидал я, выезжая из Мэйланя и направляясь к Кулхану?!
А теперь шаман, видящий суть вещей и никогда не бравший в руки Блистающего, кроме как для прорицания; шаман, чьи слова были одинаково понятны и мне, и Единорогу с Обломком - этот Неправильный Шаман рассказывает мне о других мирах, сотворенных Безликим, и собирается увидеть эти миры, и для этого он возьмет в руки Блистающего, одного из тех Блистающих, которые, по его же словам, закрыли для людей эмирата путь шамана…
"Открыв взамен Путь Меча…"
"Да, это так, Единорог. И все равно это трудно укладывается у меня в голове. Может быть, потому что я видел зарево Масудова огня над Кабиром? И я предчувствую…"
"…я - тоже. Я предчувствую, что ответ на наши вопросы лежит там, впереди, на том Пути, по которому хочет идти Куш-тэнгри. И мы должны идти вместе с ним. Я не знаю, почему я в этом уверен, но это так. Остальное сейчас неважно."
- А я знаю, почему у Единорога предчувствия! - не выдержал Дзю. - Потому что он уже становится шаманом! И мы все скоро ошаманимся…
- Мы сделали выбор, - оборвал я Обломка, сжав его рукой аль-Мутанабби. - Мы сделали его еще в Кабире, не понимая этого. Наш выбор - идти. А Куш-тэнгри сделал его сейчас. И он должен найти себе Блистающего.
- Или Блистающий должен найти его, - уточнил Обломок.
- Допустим. Но это должен быть Блистающий, не пробовавший крови.
Это я произнес вслух.
Шаман понял.
- В дальнем шатре, - сказал он. - На белой кошме. Там наверняка должно быть оружие пришлых рабов, не достойных того, чтобы их приняли в племя. Оружие приносят сюда, чтобы служитель Ур-калахая совершил обряд погружения в водоем.
Единорог содрогнулся.
- Но мы прибыли быстро и неожиданно, - продолжил Куш-тэнгри, - и шаманы могли не успеть совершить обряда. Пойдем проверим? Да?
- Хорошо.
- И вы… вы поможете мне выбрать? Если там есть из чего выбирать…
- Поможем. Вам - выбрать. Обоим. Если будет кому выбирать.
И мы пошли к дальнему шатру.
Ждал ли нас там кто-нибудь?
Не знаю.
Зато нас ждал Путь.
Ждали Кабир и Мэйлань.
Ждала Шулма.
И ждал Джамуха Восьмирукий.
Хотя у меня возникало странное ощущение, что Джамуха уже дождался.
Чего?
Может быть, я тоже становлюсь шаманом?..
ЧАСТЬ IX. ЧУЖДЫЕ ПОЛЯ
…Мы бились мечами на чуждых полях…
Н.Языков
Глава 26
1
Этот шатер был совсем не таким, как другие.
Сырой и холодный, он неожиданно пах болотом, и зябкая дрожь пробежала по моему клинку, когда я подумал о том, куда ведет дорога, начинающаяся от этого шатра.
- Темно, - пробурчал Дзюттэ, неуютно ворочаясь.
- Да уж, - согласился я. - Темно.
Сказано было гораздо меньше, чем не сказано.
Чэн и шаман вообще молчали.
- Темно, - повторило эхо, и я сперва не понял, что это не эхо, а когда понял, то ложное эхо уже смолкло, повисла тяжелая пауза, и сразу же, полукриком-полустоном:
- Во имя Небесного Молота! Блистающие! А вас… вас-то за что? Тоже - не смогли?!
Куш-тэнгри с громким шорохом отдернул полог, рассеянный вечерний свет вошел в шатер, в углу слабо засветилась белая кошма - и стройное тело на ней, длиной примерно с Волчью Метлу. Я вышел из ножен, привыкая к скудному освещению, и вскоре сумел разобрать, что передо мной - Чыда.
Из хакасских копейных семейств. Потому что только в Малом Хакасе давались такие имена, которые произнести было труднее, чем Беседовать с Гвенилем, когда эспадон пребывал в дурном расположении духа.
А еще только хакасская Чыда имела столь вытянутый узкий наконечник на длинной трубке, которая насаживалась на древко, обвитое стальными лентами внахлест - и из основания трубки, на полтора локтя ниже жала наконечника, торчала поперечная перекладина, чьи заточенные края слабо загибались вверх.
Я знаю, что говорю. В первые два десятилетия моей жизни в Кабире я не раз наведывался в дом напротив, где жила Чыда Абенсерах, Блистающая одних лет со мной - и мы с удовольствием Беседовали, пока в один не очень-то прекрасный день Абенсерах не уехала навсегда, вернувшись в свой родной Хакас.
- …Значит, не смогли, - тоскливо подытожила Чыда, по-своему истолковав наше молчание. - Ну что ж… чему быть, тому быть, а вместе и плавиться легче. Давайте знакомиться, а то скоро, небось, прощаться придется. Чыда Хан-Сегри с Белых гор Сафед-Кух. Ой, где ж вы, горы мои Белые…
- Сафед-Кух? - недоуменно переспросил Обломок. - Причем тут Сафед-Кух? Ты что, в Кулхане не была?
- Кулхан? - в свою очередь удивилась Чыда Хан-Сегри, тускло блестя наконечником. - Что такое Кулхан? Где это? Я Придатка за перевал Ан-Рок увела, дура любопытная, а там пошло-полетело… Скала на скале, ущелье за ущельем, где скользишь, где падаешь! Говорили ж мне: кто думает, что знает горы - тот их узнает, да поздно будет!.. Вот и узнала. И горы, и горе, только горы кончились, а горю конца-края не видно…
- Отсюда выйти хочешь? - напрямик свистнул я.
Было ясно, что если сейчас мы возьмемся с подробностями объяснять простоватой Чыде, что происходило с нами за последние полгода, да где это было, да как это было, да с кем это было и зачем-почему - то закончим мы как раз к возвращению Джамухи и Чинкуэды из победоносного похода на Кабир.
И то можем не успеть…
- Как не хотеть? - простодушно изумилась Хан-Сегри. - Да только как?
- Вместе с новым Придатком, - вмешался Обломок. - Станешь его обучать - сегодня же свободной будешь, чудо ты горное, не с той стороны свалившееся!
- А где ж мне Придатка-то нового взять?
- Да вот он стоит! - брякнул я, острием указывая на Куш-тэнгри. - Куш-тэнгри да Хан-Сегри - чем не пара?!
- Этот? - тихо и не по-доброму, так не по-доброму начала Хан-Сегри, что меня ознобом прохватило. - Этого… мне в Придатки? Ох, и научу я его, окалину паскудную, ох и…
- Цыц! - рявкнул Обломок, обрывая Чыду, и, уже спокойнее, обратился ко мне:
- Слушай, Единорог - бери-ка ты Чэна с шаманом, и выйдите отсюда ненадолго. А меня на кошме оставьте. Всю жизнь мечтал на такой кошме поваляться, да с такой Чыдой поговорить…
И мы вышли.
- Полог-то задерните, - донеслось нам вслед. - Любовь у нас сейчас будет, а я любви при свете не понимаю…
Чэн пожал плечами и задернул полог.