Драка получилась веселой и происходила с большим размахом. Хотя "общечеловеков" было втрое больше, но они уже прилично напились, а у пьяного бойца координация сильно хромает. Мы с Павлом работали слаженно, как на тренировке, поэтому матросы разлетались по углам, словно кегли в кегельбане. Сирота вязал противников блоками и лупил коваными сапогами по ногам, а я работал танком, нанося завершающий удар открытой ладонью в нос или коленом в пах. Конечно, такие удары считаются подлыми, но менее эффективными от этого они не становятся.
Первых двух матросов мы вырубили в течение нескольких секунд, поэтому их приятели не сразу разобрались в обстановке и атаковали нас вразнобой. Нам это было только на руку, мы воспользовались ситуацией и громили врага по частям. Видимо, матросы не считали нас серьезной угрозой, и их главная ударная сила вступила в бой с опозданием. Однако когда рыжий бугай, вырубленный ударом пятки в затылок, врезался головой в стену и затих на полу, было уже поздно пить боржоми. Пока главарь "общечеловеков" скреб ногтями доски пола и пускал слюни, подрыгивая левой ногой, мы с Сиротой продолжили избиение младенцев.
Европейцы не умеют драться по-мужски и, когда прилично огребут по мордасам, хватаются за ножи. Однако к такому развитию событий мы с Павлом были готовы, и троим схватившимся за оружие матросам засунули их собственные ножи в задницы.
Быстро сообразив, что в Европейский суд по правам человека русские обращаться не собираются, а сразу бьют по роже, европейцы толпой бросились бежать из кабака, но застряли в дверях. Такой расклад очень понравился нашей компании, потому что у нас появилась прекрасная возможность окучивать пьяную матросню на выбор.
Однако все хорошее в жизни когда-нибудь кончается, вот и наши враги закончились, поэтому бить стало некого. В трактире сразу стало скучно, и мы по-английски, не попрощавшись, отправились в другое заведение, чтобы закончить прерванный обед, а заодно отпраздновать победу. Пойманный на пристани за шкирку паренек проводил нас в трактир, в котором отдыхало местное население, где мы плотно поели и выпили с устатку.
Пока моя компания расслаблялась за кувшином вина, слава о разборке в портовом кабаке докатилась и до этого трактира. У нашего славного подвига оказалось несколько случайных свидетелей, поэтому желающих выпить за здоровье победителей было много. В общем, отнесли нас на "Чуду-юду" уже на руках, а проснулся я только к полудню следующего дня, с больной головой. Как раз в это время к причалам Староладожской крепости швартовались отставшие корабли нашего каравана.
Пока мы с Сиротой спали, слухи о побоище в кабаке широко обсуждались в порту и наконец докатились до городской администрации. Избитые европейцы, не сумев отстоять свою честь в драке, сразу побежали жаловаться на русских варваров воеводе Ладоги. Воевода уже был в курсе произошедшего и знал, что "общечеловеки" получили за дело, но положение обязывало его принять меры против дебоширов. Поэтому воевода в сопровождении десятка дружинников и четверых представителей пострадавшей стороны явился на причал, чтобы лично разрулить ситуацию.
Мы с Сиротой только что похмелились, и настроение у нас было не очень радужное, и когда рыжий бугай, брызгая слюной, бросился на меня с кулаками, то я не раздумывая выписал ему в торец. Сирота тоже не растерялся и добавил немцу здоровенного пинка для скорости. Бугая сразу унесло с пристани в Волхов, и он едва не утоп, но пострадавшего быстро выловили из воды дружинники воеводы.
Я по старой памяти ожидал наезда со стороны правоохранительных органов Ладоги за избиение невинных европейских туристов, но в пятнадцатом веке на Руси еще не привыкли лизать задницы "общечеловекам", посему разбор полетов не затянулся.
Воевода допросил нас с Сиротой о вчерашнем происшествии в кабаке и вынес вердикт, что виноваты заморские гости, а потому именно они попали на деньги. Адвокатов в те времена даже в природе не было, так что приговор был окончательным и обжалованию не подлежал. Воевода присудил нам с Сиротой по гривне серебром за обиду и приказал "общечеловекам" оплатить ущерб хозяину трактира, а также внести две гривны серебром в городскую казну Ладоги в виде штрафа. Решив финансовые вопросы, воевода спросил нас с Павлом о том, не желаем ли мы вызвать рыжего на "божий суд", чтобы смыть нанесенную обиду кровью, или мы ограничимся только вирой.
Я благоразумно заявил, что резать немцев все одно что свиней в хлеву, а потому марать об них руки нам неохота. Однако если у оппонентов есть желание помереть, то я зарежу любого из них, как положено по закону.
Видимо, наш с Павлом решительный вид и моя наглая речь произвели на "общечеловеков" должное впечатление, и шоу с мордобоем не получило своего кровавого продолжения. Один из матросов молча расплатился по выставленному воеводой счету, на этом все и закончилось. Конечно, заморские гости были недовольны приговором местных властей, но спорить с воеводой все равно что плевать против ветра, так можно остаться и без последних порток.
По окончании судебной тяжбы мы с Павлом стали на две гривны богаче, а потому пригласили экипаж "Чуды-юды" в трактир на обед. Есть примета, что легко доставшиеся деньги должны и уйти легко, иначе удача может отвернуться, так что мы не стали жадничать. Оставив дежурить на корабле подмастерье Плотника, мы всей остальной командой отправились обедать. Пир только начался, когда к нам присоединились Никифор Ушкуйник и кончанский сотник Никифор Сторожевский. Мы с Павлом лично наведались на лодию Никифора, чтобы пригласить его и сотника на званый обед, но те ушли по делам в крепость, поэтому дорогие гости и припозднились. Я поздоровался с друзьями и пригласил их за стол. Прислуга трактира быстро накрыла поляну, и гости присоединились к нашему празднику. Однако, выпив первую чарку медовухи, Никифор хмуро посмотрел на меня и спросил:
– Ну, Александр, рассказывай, как же тебя угораздило отличиться на этот раз? Ну прямо дите малое! Всего на день раньше нас припыл, а уже вся Ладога о тебе гудит. Ладно бы кому из пустячных людей нос расквасил, так нет, самому Рыжему Черту с приятелями рыло разбил, да еще и при всем честном народе!
– Да я и сам не знаю, как это вышло. Пришли мы с Павлом в портовый трактир мирно пообедать, а тут этот рыжий со своей бандой заявился и давай всех подряд колошматить. Мы уйти собирались, а один из немцев подмастерью Плотника в глаз засветил, ну и понеслось! – начал я оправдываться.
– Да наслышан я уже, как вы хотели уйти! Люди бают, что вы с Павлом вдвоем два десятка немцев в трактире покалечили! – пресек мои оправдания купец.
– Вот те крест, Никифор! Врут люди! Немцев всего дюжина была, а нас четверо, да и пьяные они были в лоскуты! Пьяного мужика и баба побьет!
– Ну конечно! Прямо сирот беззащитных вы с Павлом побили! А ты знаешь, что Рыжий Черт разбойный конунг и под его началом три свейские лодьи с дружиной под полторы сотни воев? Это твое счастье, что он на ушкуе с малой дружиной в Ладогу заплыл, чтобы присмотреться, кого выгоднее потом ограбить в Варяжском море. Врага ты, друже, себе нажил кровного! Теперь, если что, выкуп за тебя не спросят, а убьют. Правда, сначала все жилы вытянут, свеи в этих делах мастера!
– Так чего же этого Рыжего Черта ладожский воевода не повяжет, или кишка тонка? – обиделся я на незаслуженную отповедь.
– Так Рыжий Черт в Ладогу не разбойничать, а за съестными припасами для своей дружины приплыл. Это он в море людей грабит, а здесь гость торговый. Новгородские ушкуйники тоже на Волгу поиграть топоришком ходят, и не дай бог даже новгородскому купцу им на пути повстречаться. Только говорят, что не пойман – не вор, вот поэтому трогать разбойного немца нельзя! – ответил Никифор.
– Мы с Павлом ссоры с Рыжим Чертом не искали, но ежели он отомстить надумает, то пусть сразу исповедуется. Не буду я от каждого шороха в портки гадить! Трусу лучше дома на печи лежать, а не по морям в дальние страны ходить. Однако если ты считаешь, что мы с Павлом на твой караван беду навели, то мы можем и отдельно в Любек поплыть! – огрызнулся я на незаслуженный наезд.
Беседа за столом грозила перерасти в скандал, но, чтобы охладить страсти, вмешался в разговор сотник:
– Александр, ты зря не кипятись! Никифор не со зла тебе свою заботу высказал, это его ганзейские купцы настропалили. Опасаются купцы, что Рыжий Черт высмотрел, что караван наш небольшой, и рискнет напасть в море, хотя сил у него может и не хватить. Однако после такого позора свеи наверняка попытаются отомстить!
– И что ты предлагаешь теперь делать?
– Уходить нужно из Ладоги как можно быстрее! Завтра утром отчалить, тогда Рыжий Черт со своей дружиной встретить нас не успеет, и мы сумеем проскочить в Неву, ну а в Варяжском море нагнать нас будет сложно. Я с ладожским воеводой уже потолковал об этом, и он свеев в Ладоге до завтрашнего полудня задержит.
На этом серьезные разговоры закончились, и мы, выпив с Никифором мировую, продолжили обед, а потом каждый отправился по своим делам.
Нищему собраться – только подпоясаться, поэтому подготовка к отплытию была закончена еще засветло. По причалу весь вечер шастали какие-то подозрительные личности, и это действовало мне на нервы. Я решил, что перебдеть лучше, чем недобдеть, и приказал выставить двух часовых вместо одного, после чего экипаж завалился спать.
Глава 19
Порядок движения каравана был утвержден еще с вечера, и купеческие корабли с рассветом отчалили от пристани. Над Волховом местами висел туман, но видимость была достаточной, поэтому проблем с навигацией не возникло. "Чуда-юда" отошла от причала примерно через полтора часа после купцов, чтобы корабль Рыжего Черта как можно позднее отправился за нами в погоню. Так как тримаран пришел в Ладогу на сутки раньше купеческого каравана, то "Чуда-юда" не ассоциировалась с караваном из Новгорода. По этой причине свеи не отреагировали на уход каравана и засуетились, только когда мой тримаран проплыл мимо их корабля.
Видимо, наша хитрость удачно сработала, поскольку купеческий караван спокойно миновал Ладожское озеро и беспрепятственно вошел в Неву. Пиратов на пути мы не встретили, однако "Чуда-юда" постоянно курсировала вдоль намеченного маршрута конвоя в поисках противника. Плавание по Неве также прошло без приключений, и мы через сутки вышли в Финский залив.
Я всего несколько раз бывал в Питере и не являюсь большим знатоком города на Неве, а потому абсолютно не узнавал окружающий пейзаж. Единственная мысль, которая посетила мою голову, была о том, что Петр I, построивший новую столицу России на раскинувшемся вдоль Невы бескрайнем болоте, явно курил что-то покруче табака, если надумал заложить город в таком гиблом месте.
Балтика встретила нас нудным моросящим дождем, и практически все полторы недели, которые длилось наше плавание до Любека, я мечтал только о теплой постели и сухой одежде. По пути караван заходил в несколько портов, первым из которых оказалась Колывань. О существовании такого города на Балтике я даже не подозревал, а потому особо не заинтересовался достопримечательностями этого заштатного городишки и расслаблялся с командой в портовом кабаке, пока Никифор Ушкуйник и Михаил Жигарь занимались в городе торговыми делами. Утром наши корабли снова ушли в море, и путешествие продолжилось.
Следующим портом на пути в Любек оказалась Рига, где караван покинули три ганзейских когга. В Риге мне доводилось бывать в прошлой жизни, поэтому мы с Сиротой решили сопровождать Жигаря на торг. Увы, но ни одной достопримечательности из двадцать первого века мне узнать не удалось, к тому же древняя Рига не впечатляла своей красотой и ухоженностью, а если сравнивать ее с Новгородом, то проигрывала по всем параметрам. Поход по грязным городским улицам, где тебе запросто могли вылить на голову ведро помоев, только разозлил и испортил настроение.
К моему удивлению, европейцы оказались настоящими свиньями не только в моральном, но и в гигиеническом плане. Даже от зажиточных горожан воняло как из помойки, а от разодетых в кружева и бархат дам попахивало протухшей селедкой, хотя, чтобы заглушить вонь, они обильно поливали себя духами. Может, для пятнадцатого века запах тухлой селедки с отдушкой из настойки боярышника последний писк моды, но у меня такое сочетание ароматов полностью отбило желание общаться с рижскими красотками.
Мало того, по напудренным парикам местных модников и модниц толпами скакали блохи, а вши и вовсе протоптали целые автострады! Видимо, культурные европейцы даже не подозревали о том, что нужно хотя бы изредка мыться. Неудивительно, что чума в средневековой Европе выкашивала целые страны, при таком отношении к личной гигиене от одной только грязи сгниешь заживо!
Михаила Жигаря тоже воротило от всепроникающей вони и поголовной вшивости местной элиты, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Хуже всего оказалось то, что в европейской Риге не оказалось ни одной бани, так как истинный католик моется всего два раза в жизни – при крещении и перед собственными похоронами. И эти вонючие и немытые дикари называют русских варварами?
Не знаю, нахватался ли я блох и вшей от "общечеловеков" во время своей экскурсии по Европам или просто начался нервный зуд, но еще трое суток после посещения Риги у меня чесалось все тело. Чтобы избавиться от неприятных ощущений, я, стуча зубами от холода, трижды выстирал одежду в морской воде. Зуд прекратился.
Однако постирушка под дождем не прошла без последствий, меня просквозило на холодном ветру, и я заболел. По этой причине в Данциге я в город не пошел, а отлеживался на корабле с температурой. К счастью, народные средства, которыми лечил мою простуду Мефодий Расстрига, довольно быстро поставили меня на ноги, и я снова занял место за штурвалом корабля.
В полдень 26 июня 1463 года наш караван наконец вошел в порт Любека, и на этом первый этап путешествия в Европу закончился. В столице Ганзейского союза мне, несмотря на стойкую аллергию на европейские красоты и достопримечательности, все-таки пришлось сопровождать Жигаря и Ушкуйника на переговоры с купцами. Обязанности охранника с меня никто не снимал, а Жигарь должен был получить за пушнину большую сумму наличности, и его запросто могли ограбить по дороге в порт.
Любек внешне мало отличался от Риги – те же кривые узкие улочки между обшарпанными двухэтажными домиками, толпы народа бомжеватого вида и кучи мусора в переулках. Правда, грязи на центральных улицах было поменьше, чем в Риге, да и народ слегка приветливее, а так те же щи, только погуще.
Коммерческие переговоры с ганзейскими купцами в основном велись в тавернах, так как европейцы редко пускали в свой дом посторонних, а конторы имелись далеко не у всех. Торговые контрагенты Жигаря как на подбор оказались довольно темными личностями, поскольку крупные торговые дома находились в ценовом сговоре и справедливой цены за новгородскую пушнину не давали, вот и пришлось договариваться с дельцами черного рынка. Михаилу и самому не очень нравился такой способ получения дополнительной прибыли, но кто не рискует, тот не пьет шампанского! Увы, но если не иметь надежного выхода на черный рынок пушнины, то торговать в Любеке невыгодно, поэтому русские купцы предпочитали продавать пушнину в Новгороде, а не возить товар в Ганзу.
Мне довелось посетить несколько таверн и рестораций, но я оказался не в восторге от предложенного нам сервиса, хотя эти заведения считались приличными. Цены в тавернах были значительно выше новгородских, однако грязи в заведениях тоже оказалось в разы больше. Особенно меня убивало то обстоятельство, что посуду в Европе практически не мыли, а зачастую просто давали вылизывать собакам, после чего кормили из нее следующего клиента. Видимо, слово "тошниловка" пришло в Россию из просвещенной Европы, потому что по-другому назвать местный общепит язык не поворачивался. Даже мой луженый желудок не мог перенести европейского сервиса, поэтому я питался на "Чуде-юде" тем, что готовили мои гвардейцы.
Расторговаться нам удалось всего за три дня, причем весьма удачно. Никифор Ушкуйник и сотник Никифор Сторожевский договорились с ганзейцами о выгодном бартере, обменяв пушнину на сукно, парусину свейский железный уклад и краску для тканей. Три новгородские лодии позволяли взять на борт до полутора сотен тонн груза, а потому обмен товара на товар увеличивал прибыль почти на треть. Увы, но грузоподъемность моего тримарана была всего около пяти тонн, поэтому мы закупили только бочку пороха и две бочки селитры, а за остальную пушнину с нами расплатились серебром и какими-то специями.
Больше в Европе делать было нечего, и мы засобирались в обратную дорогу, но здесь начались первые проблемы. Видимо, мы перебрали лимит удачи. Нам пришлось задержаться в Любеке еще на пять дней в ожидании попутного каравана в Новгород. Однако сговориться с ганзейскими купцами о совместном плавании так и не удалось – то наши маршруты не совпадали, то караван должен был надолго задерживаться в портах по дороге, что намного увеличивало время в пути, а бесконечно ждать у моря погоды было невозможно.
Хотя небольшой караван являлся лакомой добычей для пиратов и возвращаться в Новгород всего на семи кораблях было опасно, но время нас торопило. У Никифора Сторожевского могли возникнуть серьезные проблемы на службе, проще говоря, кончанский сотник рисковал из-за задержки лишиться хлебного места, поэтому было решено возвращаться домой самостоятельно.
Немного введу читателей в курс о политической ситуации, сложившейся в 1463 году на Балтике.
На Руси в 1463 году шла напряженная подковерная борьба за наследство Василия II Темного, поэтому Москве и Новгороду было не до европейских разборок. На московском престоле утвердился Иван III, однако его власть была довольно шаткой. Новый московский князь был не в чести у Золотой Орды, и Русь замерла словно перед грозой, но открытое противостояние еще не началось.
Северная Европа давно бурлила, будто закипевший котел на огне, и междоусобные войны велись непрерывно. В балтийском регионе противоборствовали три основные силы: княжество Литовское, где правил Казимир IV, Тевтонский орден во главе с Великим магистром Людвигом фон Эрлихсхаузеном и Датское королевство, где на престоле сидел Кристиан I.
Литва вела затяжную войну с Тевтонским орденом, а Дания под шумок плела интриги, в результате которых на вакантный трон короля Швеции взошел Кристиан I. Однако числиться королем и управлять страной – далеко не одно и то же. Шведское дворянство перегрызлось между собой, и власть в Швеции менялась словно в калейдоскопе. Одни дворянские группировки требовали передать власть в стране регенту, другие требовали короля, в результате чего шведское побережье Балтийского моря превратилось в территорию без власти.
Как говорится, кому война, а кому и мать родна. Вот в этом бардаке главной силой оказался купеческий Ганзейский союз. Для купца война прибыльное дело, поэтому Ганза снабжала оружием и припасами все противоборствующие стороны, набивая мошну серебром и золотом.