- Я давно не ребенок, Риамфада. Посмотри на меня. Я стара, у меня ноют кости, без помощи магии я уже не могу вставить нитку в иголку. - Ведунья вздохнула. - Сорок лет прошло с тех пор, как ты впервые привел меня в лес Древа Желания. Сорок долгих лет.
- Тебя именно это беспокоит?
- Нет. - Ведунья посмотрела на мерцающий шар, и на минуту ее оставили мысли о собственных проблемах. - Почему ты больше не принимаешь человеческий облик?
- Это мой настоящий облик, дитя. Я превращаюсь в человека только тогда, когда говорю с людьми, неспособными понять моей истинной природы. Собирать частицы из воздуха и придавать им нужную форму утомительно. Так мне удобнее. Так я выгляжу в обществе друзей. Что ты страшишься сказать мне?
- Я боюсь, Риамфада.
- Демонов, которые устроили на тебя охоту?
- Они не демоны и не духи, подобные тебе, - ответила Живущая. - Это люди, которые нашли способ покидать свои тела. Меня преследует их ненавидящий шепот, они пытаются напасть, когда мой дух свободен от тела. Пока еще мне удается убегать, но они становятся все сильнее, и… - Незаконченная фраза повисла в воздухе.
- Ты хочешь сразиться с ними, Карефа? Убить их?
- Неужели это так плохо?
- На простой вопрос не всегда найдется простой ответ. Твой дар в том, чтобы исцелять, поддерживать угасающую магию мира. Когда целитель бросается в бой, гибнет последняя надежда.
- Значит, я должна позволить убить себя?
- Лучше это, чем уподобиться им. В них кроется настоящая опасность. Зло не превозмочь злом. Даже сидхи в конце концов поняли это.
- Почему они покинули нас? - перебила Ведунья. - Они могли помочь, указать путь. Тогда не было бы ни войн, ни чумы, ни убийств.
- Когда-то они думали так же, как и ты, - ответил Риамфада. - И тысячи лет пытались что-то изменить, заставить людей прекратить безжалостно поглощать магию, сеять семена зла, ведущие к уничтожению мира, к гибели всего живого. Однако вскоре сидхи поняли, что ничем не лучше людей. Они тоже питались магией и приближали гибель мира. Сидхи тоже начали воевать, друг с другом и с людьми. Величайший из них, Керуннос, на какое-то время взял верх, принял человеческое обличье и стал королем. Три сотни лет его армии опустошали земли. Затем Керунноса свергли, а его тело уничтожили. После этого сидхи начали покидать этот мир. Последней ушла Морригу. Я любил ее. Когда-то она привела меня в мир сидхов. Я проводил ее.
- Куда они ушли?
- Далеко к звездам. Я не знаю, что там.
- Почему ты остался?
- Я рожден здесь и принадлежу этому миру, дитя. Внезапно Ведунья выпрямилась, подняв глаза к ночному небу.
- Они здесь, - сказала она.
- Вижу. Встань между колоннами, - ответил голос Риамфады.
Ведунья заставила себя подняться. Шаль упала с плеч, она поспешно водворила ее на место. Снова все вокруг вспыхнуло. Секунду она просто висела в воздухе, лишившись собственного веса. Затем что-то плавно опустило ее на мягкую землю. Свет не погас. Открыв глаза, Живущая обнаружила, что кругом день. Низко висящее в голубом небе солнце освещало незнакомый пейзаж. Повсюду, куда хватало глаз, росли деревья невероятной величины, с красноватой корой, настолько высокие, что их верхние ветви, казалось, пронзали небо.
Позади нее, кружась, словно вихрь, с земли поднялась тучка пыли. Постепенно она приобрела человеческие очертания. За формой последовали цвета, зазолотились волосы, поголубели глаза. На рубахе из крашеной оленьей кожи появилось орлиное перо с белым кончиком. Когда все замерло, перед Ведуньей предстал Риамфада в одеянии, какого она никогда еще не видела. На ногах его были мягкие сапожки, рубаха украшена нарисованными отпечатками ладоней и концентрическими кругами, с оленями и птицами в центре.
Ведунья не успела произнести ни слова, как почувствовала, что сквозь нее, будто тронутая ветром, рябью пронеслась магия. Живущая упала на колени и вытянула руки. Сила магии приводила в трепет. Казалось, земля источает ее, как туман.
- Это рай? - прошептала она.
- Пока да, - ответил Риамфада. - Это Узамат. Видишь то дерево?
Он указал налево. Ведунья оглянулась и замерла, не веря собственным глазам. Перед ней предстало дерево в десять, в двадцать раз толще любого, которое она когда-либо видела.
- Ему больше двух тысяч лет, - сказал Риамфада. - Оно было уже древним, когда Коннавар сражался с армиями Камня. Его питает магия. В вашем мире, за океаном, прежде росли такие же деревья. Теперь их нет. Слишком много магии человек сжег в войнах, слишком многое погубил собственной жадностью. Когда-нибудь он придет и сюда. Он посмотрит на деревья и увидит не величие веков, а строевой лес. Перед ним предстанут горы и водопады, а он увидит золото и серебро. Человек растерзает землю скважинами и шахтами. - Риамфада печально улыбнулся. - Но пока этого не случилось.
- В моем мире еще осталась магия, - торопливо сказала Ведунья. - Каждый день я стараюсь призвать еще хоть толику, чтобы накормить землю.
- Знаю, дитя.
- Я понимаю, мне не победить, - продолжила Живущая. - Один день войны причиняет больше вреда, чем я возмещу за десять жизней. Говорят, что погибло уже сто тысяч, а войне нет конца. Гэз Макон сейчас там. Я боюсь за него. Сердце говорит мне, что когда-нибудь враг дойдет и до севера. Это наполняет меня болью, болью и ужасом.
- Тебе надо отдохнуть, Карефа. Вбирай в себя магию. Восстанови силы тела и духа. Тебе нельзя остаться здесь надолго. Поспи несколько часов, потом я перенесу тебя на озеро Птицы Печали. Когда ты вернешься, найди способ достучаться до души седовласого фехтовальщика. У меня нет твоего дара к пророчествам, но я чувствую, что его помощь будет необходима.
- Неужели ты ничем не можешь помочь нам в борьбе с этим злом, Риамфада?
- Я уже помогаю, дитя. Всем, чем могу.
Мулграв устало тащился по рыхлому снегу. Рано поседевшую голову покрывал капюшон, толстая овчинная безрукавка и широкий плащ не давали окончательно замерзнуть. На рыночной площади почти не осталось торговцев, большая часть лотков была пустой; вокруг каждого, кто продавал еду, собирались толпы. За пару зайцев просили целый чайлин, в четыре раза больше обычного. Купившая женщина быстро сунула их в мешок и кинулась прочь, испуганно оглядываясь. Ей было чего бояться. Нравы давно перестали отличаться кротостью. Мулграв не раз думал: неужели войны всегда лишают людей простой человечности? Все стали вспыльчивыми, горожане все чаще начали ввязываться в беспричинные драки.
У пекарни на углу улицы Маррал вооруженные стражники сдерживали длинную очередь изголодавшихся, ждавших открытия лавки. Хлеба на всех не хватит. Снова пошел снег, порыв ледяного ветра подхватил плащ Мулграва и обмотал его вокруг груди. Заживающая рана в левом плече заныла от внезапного холода.
Несмотря на толпы людей на площади, город окутывала зловещая тишина. Звуки шагов приглушал рыхлый снег, шепот разговаривающих уносил ветер. Повсюду царил страх. Люди боялись не только голода. Война все приближалась, ужас усиливался. Всего несколько лет назад жители Шелдинга частенько собирались в тавернах и обсуждали позиции договора. Некоторые отстаивали право короля на абсолютную власть, другие поддерживали договорщиков, напирая на то, что каждый варлиец должен иметь равные права перед законом. Иногда доходило до ссор, но обычно все подобные споры велись исключительно благожелательным тоном. В конце концов горожане мирно расходились по домам.
За четыре года, прошедшие с начала войны, дружеские сборища и споры прекратились сами собой.
Все знали, что происходит с городами вроде Барстеда на южном побережье. Выиграв битву, в него вступила армия договорщиков, перебив тех, кто выступал за корону. Повесили шестьдесят человек. Три дня спустя договорщики отступили, и в город вошли армии короля. Были повешены триста человек, сочувствующих мятежникам. Затем пришли Искупители. При мысли о них Мулграва передернуло.
Барстед был выжжен дотла. Никто так и не узнал, что стало с женщинами и детьми, пережившими два предыдущих нашествия. Но Мулграв говорил с разведчиком, побывавшим на пепелище, и тот рассказал, что видел. Повсюду лежали обгоревшие трупы.
Выкинув из головы горькие мысли, фехтовальщик пошел дальше, срезая путь переулками и темными двориками. Заворчала чуть живая от голода собака, но он не обернулся, и облезлая псина продолжила прерванное занятие - грызть обледеневшую дохлую крысу.
Переходя горбатый мост, Мулграв остановился посмотреть на скованную льдом речушку. Чуть ниже по течению, накрывшись одеялами, несколько человек с удочками сидели перед полыньями.
Фехтовальщик двинулся дальше и тут же поскользнулся на спуске. Впереди показалась церковь, старое здание с покосившимся шпилем. Разговоры о том, чтобы поправить шпиль, велись давно, а Мулграву все и так нравилось. Чтобы посмотреть на церковь, он снова остановился. Несколько бревен на северной стене надломились, отчего все здание опасно перекосило, и теперь оно скорее напоминало шляпу волшебника. Кумушки судачили, что церковь скоро рухнет, но Мулграв, непонятно почему, не хотел в это верить. Перекошенный шпиль одним своим видом низвергал несгибаемость и прямолинейность варлийцев, которые должен был увековечивать, и это согревало сердце фехтовальщика.
Прямо за церковью стоял крытый соломой домик Эрмала Стэндфаста. Над высокой трубой курился дымок. Мулграв добрался до входа, с трудом открыл занесенную снегом дверь и вошел внутрь. Некогда полный священник сидел у камина, прикрыв лысый затылок вязаной шапочкой и накинув на плечи одеяло в черно-белую клетку. Он улыбнулся Мулграву, который снял плащ и потопал ногами по лежавшему под дверью тростниковому коврику.
- Скоро станет теплее, - сказал Эрмал. - Весна идет.
- Что-то она не торопится, - ответил Мулграв, сбросив овчинную безрукавку. Фехтовальщик подставил стул к камину и сел, протянув к огню руки.
- Как твое плечо?
- Почти зажило, - ответил Мулграв. - Все еще ноет, когда холодно.
- Неудивительно. Сколько тебе лет? - неожиданно спросил Эрмал.
Мулграв задумался от неожиданности.
- Тридцать четыре… почти тридцать пять, - наконец сообразил он.
- После сорока будет ныть в любую погоду.
- Воодушевил - слов нет.
- Попади пуля на два дюйма ниже, - рассмеялся Эрмал Стэндфаст, - и у тебя ничего бы уже не болело. Дюйм влево - и ты бы лишился руки. Учись быть благодарным боли, Мулграв. Она - напоминание, что ты еще жив. Готов вернуться в свой полк?
- Нет, хотя ненадолго придется. Я собираюсь просить Гэза об отставке.
- Но мне казалось, - удивился Эрмал, - что ты незаурядный солдат. Зачем отказываться от своего призвания?
- Убийство не должно быть призванием.
- Вот в чем дело?.. Серый Призрак расстроится. Когда он принес тебя сюда, то назвал лучшим другом. Два дня не отходил от твоей постели.
Мулграва укололо чувство вины.
- Гэз меня поймет. Я видел слишком много смертей. Ты когда-нибудь бывал на поле брани после битвы?
- К счастью, нет.
- Однажды Люден Макс сказал, что проигранная битва - худшее зрелище в мире. В списке перед ним идет выигранная битва.
- Цитируешь предводителя врагов?
- У меня нет врагов, - покачал головой фехтовальщик. - Просто я хочу уйти… - Он замолк, задумавшись.
- Домой? - подсказал Эрмал.
- У меня нет дома, - снова покачал головой Мулграв. - Там, где я родился, больше никто не живет.
- Где твоя семья?
Секунду Мулграв не отвечал, глядя на пляшущие языки пламени.
- Я родом из Шелсана, - признался он.
Эрмал внутренне содрогнулся и осенил себя знаком древа.
- Как тебе удалось выжить? - спросил он. - Тебе тогда было девять… от силы десять лет.
- Я гостил в холмах у старика-пасечника, помогал ему варить медовый напиток. Мы видели все, что там произошло. Потом старик увел меня в горы. - Мулграв взял обгорелую кочергу и разворошил угли в камине. - Единственное место, которое я могу называть домом, - на севере, горы Кэр-Друах. Там хорошо, легкий воздух, честные люди. Мне всегда нравились местные жители. Эрмал встал.
- У меня осталось немного ячменного отвара с медом. Я его разогрею.
Мулграв сел поудобнее и закрыл глаза. Разливаясь по всей руке, в левом плече пульсировала боль. Кончики пальцев слегка покалывало. В последнем бою ему очень повезло. Когда их стали осыпать картечью, первым залпом разорвало Тоби Вайнера слева. Его лицо превратилось в кровавое месиво. Второй залп снес правый фланг. Мулграв получил лишь одну пулю, Гэз Макон - ни одной: огромный серый мерин неуязвимого генерала как ни в чем не бывало гарцевал на линии огня. Атака конницы разбила ряды вражеских канониров, и те попытались отступить. Конники Гэза ринулись в погоню. Мулграв подстегнул коня, но тот рухнул, всадника выкинуло из седла, и только тогда фехтовальщик понял, что летевшие в него осколки приняло на себя животное.
Небольшая и, казалось бы, несерьезная рана загноилась. Два дня спустя Мулграв впал в беспамятство.
В себя он пришел в этом доме. Эрмал Стэндфаст рассказал, что его сначала отнесли к полевому хирургу, который лишь пожал плечами и сказал: "Он не протянет и недели. Рана слишком запущена". Но Гэз Макон ничего не желал слышать, и, когда ему рассказали о лекаре, живущем в Шелдинге, в тридцати милях от лагеря, приказал отправить фехтовальщика туда.
Мулграв плохо помнил дорогу в Шелдинг. На память приходила только жгучая боль, мимолетные облака, проносившиеся высоко по далекому небу, и обрывки разговора:
- Он умирает, господин. Но Гэз Макон отвечал:
- Он не умрет, я этого не позволю, - и они ехали дальше. Повозку подбрасывало на ухабах. Больше Мулграв не помнил ничего.
Вернулся Эрмал с парой глиняных кружек в руках, протянул одну другу и снова занял место у камина.
- Так что ты решил, дружище?
- Ничего.
- Ты лишился веры в свое дело?
- Какой еще веры? - пожал плечами Мулграв и протер слипающиеся глаза.
Уже которую неделю ему не удавалось выспаться. Во сне поджидали кошмары, и фехтовальщик по нескольку раз за ночь просыпался с криком боли, злости или отчаяния.
- Говорят, короля избирает Исток, - назидательно сказал Эрмал, прервав тяжкие мысли. - Значит, те, кто воюет за короля, исполняют волю Истока. Неужели это не стоит веры?
- В это верят только те, кто не видел королевских Искупителей за работой.
- О жестокости солдат тоже ходит немало слухов, - нервно ответил священник.
Мулграв поднял глаза и заметил страх в глазах друга.
- Да, ты прав. Давай поговорим о чем-нибудь другом, - ответил он и увидел, что Эрмал успокоился.
Священник устроился на стуле поудобнее и отхлебнул похлебки. Огонь вдруг затрещал, и несколько угольков попытались выскочить за каминную решетку.
- Тебе все еще снится седовласая женщина? - Да.
- Так ничего и не говорит?
- Нет. Пытается, но я не слышу. Кажется, она в опасности.
- Почему ты так решил?
- В последних снах она карабкается вверх по склону горы. Потом замирает, оглядывается. Внизу какие-то… люди. Кажется, преследователи. Тогда-то она смотрит прямо на меня и что-то говорит. Но я ничего не слышу.
- Почему ты запнулся?
- О чем ты? - удивился Мулграв.
- Ты запнулся перед словом "люди". Это люди?
- А кто же еще? - огрызнулся фехтовальщик, неожиданно для себя встревожившись.
- Мулграв, это же сон, - развел руками священник. - Внизу может быть кто угодно, хоть окунь на коне.
- Понятно, - рассмеялся Мулграв. - Думаешь, это все шуточки моего уставшего разума? Что она ненастоящая?
- Я ничего не утверждаю. Когда-то я знал одного человека, его звали Аран Подермил. Чудак с золотыми зубами, ворюга и жулик. И при этом знал, где искать пропавшее. Однажды ребенок упал в давно заброшенный колодец. Подермил потребовал два чайлина за поиск, но нашел! Еще я знал женщину, которая общалась с душами умерших. Такое умеет не каждый. А мне однажды приснилось, что меня запекли в ежевичный пирог, причем не одного, а в компании с белым медведем. И никакой мистики, я просто объелся и завалился спать на медвежью шкуру. Иногда в снах приходят видения, гораздо чаще - просто снится всякая чушь. Ты когда-нибудь встречал ту женщину?
- Нет.
- А горы тебе знакомы?
- Да, это Кэр-Друах - Друахские горы.
- Наверное, тебе стоит туда съездить.
- Я тоже так думаю.
- Возможно, лучше будет подождать до весны. Многие города опустели из-за войны, а по селам, говорят, бродят банды головорезов.
- Весной вряд ли станет лучше. Война еще долго не закончится.
- Мне будет недоставать твоего общества. Никто из моих прихожан не умеет так хорошо играть в шамак.
- Да я выиграл единственный раз! - рассмеялся Мулграв.
- И еще три партии мы сыграли вничью. А я не люблю лишаться выигрыша.
Комнату наполнила уютная тишина. Мулграв посмотрел на пляшущие в камине огоньки, вздохнул и снова повернулся к священнику.
- Там были не люди, - признался он. - У них покрытые чешуей серые лица с кроваво-красными глазами.
Эрмал ответил не сразу.
- Должен быть еще железный обруч над бровями, - наконец произнес он.
- Верно, - поразился фехтовальщик.
- Подожди минутку, - сказал священник, сходил в кабинет и тут же вернулся с тонкой серебряной цепочкой в руке. На ней висел крохотный круглый медальон, тоже серебряный, с изображением дерева. С обратной, покрытой золотом, стороны была выдавлена древняя руна. - Такие носили друиды еще во времена империи Камня. Считается, что каждую монетку благословила Госпожа-в-Маске, а потом сам Персис Альбитан. - Он застегнул цепочку на шее фехтовальщика и спрятал медальон под его рубашкой. - Никогда не снимай ее, мой мальчик.
- Спасибо, Эрмал. Правильно ли я понял? Ты больше не считаешь мои сны игрой разума?
- Не знаю, - развел руками священник. - Эти существа описаны в древнейших сакральных свитках, там их называют Дежем-Бек. Не слышал раньше?
- Не слышал.
- Возможно, они снятся тебе потому, что ты слышал о них в детстве, в Шелсане. Надеюсь, что так.
- Что это за твари?
- Зависит от того, как к ним отнестись. Для тех, кто поклоняется Истоку всей Гармонии, Дежем-Бек - это люди, которые вступили на путь мрака, предались злу в обмен на огромную власть. В одних свитках их называют некромантами, в других - пожирателями душ. В переводе с древнего языка "дежем-бек" значит просто "ненасытные вороны". В других записях, оставленных, скажем так, философами, не пришедшими к пониманию Истока, Дежем-Бек описываются как люди, достигшие невероятно долгой жизни, а также силы и красоты, недоступных обычному человеку.
- Красоты? - рассмеялся Мулграв. - Ну нет, чешуя пока не в моде.
- Во сне тебе явилось их духовное обличье. Слышал когда-нибудь о державе Краноса?
- Разумеется, - ответил фехтовальщик. - Это какая-то ваза из незапамятных времен.
- Нет, не ваза, - возразил Эрмал. - Некоторые полагают, что это хрустальный шар, через который человеку открывается будущее. Другие утверждают, что раньше она была навершием магического меча. Я даже слышал версию, по которой держава - отрубленная голова некроманта. Считается, что Дежем-Бек - хранители державы, благодаря ей становились почти бессмертными.