Разумеется, старшины были против. Они собрали делегацию на пристани и величественно вошли в город через Ворота Семи засовов, с пением молитв, с постными рожами. Вокруг них на Рынке Земли собрались люди и стали причитать и плакать. Я понял, что без неприятностей не обойтись. Поэтому я пошел на рыночную площадь и предстал перед старшинами. Нетрудно было угадать, что они скажут: "Ты еще молод, Гильгамеш, и твоя храбрость больше, чем твоя мудрость. Твое сердце ведет тебя на очень рискованное предприятие. Стоит тебе пойти по дороге, которой ты еще не ходил, и ты потеряешься. Ты силен и могуч, но тебе вовеки не одолеть Хуваву. Он - настоящее чудовище. Его рев подобен горному потоку, его пасть - огонь, его дыхание - смерть". И так далее все в том же духе. Именно это они и говорили. Я их выслушал. Потом я с улыбкой ответил, что буду просить защиты у богов и уверен, что боги защитят меня, как они всегда делали это раньше. "Этой дорогой я раньше не ходил, верно… - сказал я, - но я иду без страха. Я иду с радостным сердцем".
Когда они увидели, что я не переменю своего решения, тогда они запели на иной лад. Теперь они заклинали меня, чтобы я не был так уверен в своей силе. Пусть Энкиду идет первым, говорили они. Пусть показывает дорогу, пусть собой прикрывает царя. Этот совет я выслушал спокойно, не ввязываясь с ними в споры. Они наставляли меня вверить свою душу солнечному богу Угу, он ведь бог, который охраняет всех, кто находится в опасности, и я поклялся в тот же день пойти в храм Уту и принести ему в жертву двух козлят: белого и черного. Я буду молить Уту помочь моим начинаниям, и пообещаю ему великие дары и славу, если он даст мне благополучное возвращение. А на своем пути в Землю Кедров я выполню все обряды, чтобы предохранить себя от бед. Все эти вещи я обещал искренне. Я на самом деле пребывал в неведении относительно опасностей.
Когда старшины прекратили меня терзать, настала очередь жрицы Инанны, которая призвала меня в тот самый храм, что я построил, и сердито мне заявила:
- Что за безумие, Гильгамеш? Ты куда собрался?
- Ты мне не мать, чтобы так со мной разговаривать.
- Ты царь Урука, и если ты погибнешь в этом путешествии, кто будет царем после тебя?
Пожав плечами, я ответил:
- Это решать богине, а не мне. Не бойся, Инанна. В этом путешествии я не погибну.
- А если?…
- Я не умру, - повторил я.
- Неужели так важно предпринять это путешествие?
- Кедр нам очень нужен.
- Так пошли свои войска, и пусть они сражаются с демоном.
- И все бы рассказывали, что я испугался Хувавы и посылаю войска вместо себя. Я же буду уютно сидеть дома до конца своих дней. Нет уж, Инанна, я отправлюсь, это решено.
Она в бешенстве посмотрела на меня. Я почувствовал, как всегда, силу ее красоты. И еще я почувствовал всю силу ее любви ко мне, которая бушевала в ней, как небесный огонь, с тех самых пор, когда мы еще были детьми. Еще я почувствовал тот гнев, который она питала ко мне за то, что мы не могли любить друг друга так, как все смертные мужчины и женщины.
Я подумал о той единственной ночи в году, когда она и я были на ложе богини, когда она лежала нагая в моих объятиях; грудь ее вздымалась, бедра раскрывались, пальцы раздирали мне кожу на плечах; и я подумал, а доживу ли я до того, чтобы снова обнять ее? На свой лад я тоже любил ее, хотя моя любовь всегда была смешана с каким-то недоверием и немалым страхом перед ней. Мы помолчали. Потом она сказала:
- Я принесу жертвы богам и буду молить о твоей безопасности. Сходи к своей матери и попроси, чтобы она сделала то же самое.
- Я так и собирался, - ответил я.
Это было правдой. Энкиду и я прошли через весь город к мудрой и великой Нинсун, и я встал перед ней на колени и сказал ей, что отправляюсь по неведомому пути, и мне предстоит выдержать страшную битву. Она вздохнула и спросила, почему боги, дав ей в сыновья Гильгамеша, наделили его столь беспокойным сердцем. Но она меня не отговаривала. Вместо этого она встала, облачилась в свое багряное жреческое одеяние, надела золотую нагрудную пластину и ожерелья из граната, лапис-лазури и халцедона, - на голову тиару и пошла к алтарю Уту на крыше своего дома. Она зажгла ароматические курения и разговаривала с богом долгое время. Потом она вернулась к нам и обратилась к Энкиду:
- Ты не дитя мое плоть от плоти, силач Энкиду, но я принимаю тебя своим сыном. Перед всеми моими жрецами и прислужниками, я принимаю тебя своим сыном. - Она повесила амулет на шею Энкиду, обняла его и сказала: - Я вверяю его тебе. Береги его. Защищай его. Верни его назад. Ведь он царь, Энкиду. И он мой сын.
Закончились моления. Я повел своих людей из города Урука на север, в Землю Кедров.
21
Мы быстро поднимались из теплых низин, оставляя за собой рощи финиковых пальм и золотую грудь пустыни, поднимаясь все выше в прохладную зеленую землю востока. Мы шли быстрым маршем от зари до заката, пересекли семь гор, не останавливаясь, пока наконец перед нами не встали кедровые леса, неисчислимые легионы деревьев, поднимавшихся по склонам земли перед нами. Нам было очень непривычно видеть столько деревьев сразу, ведь в наших землях их почти нет. Из-за деревьев покрытые ими холмы казались почти черными. Деревья стояли, как вражеская армия, что невозмутимо ждет нападения.
Обрывы и скалистые ущелья этой страны скрывали еще одну особенность: свергнутые боги и демоны, изрыгали огонь прямо из камня то здесь, то там. И еще там были жирные, черные, маслянистые струи, которые подкатывались к нашим ногам, как сонные змеи преисподнего мира, ибо мы вступали в земли, известные как Земли Бунтовщиков, куда ссылались боги, посмевшие восстать против Энлиля. Именно сюда победившие воители Энлиль, и Нинурта, и Энгирсу сбросили своих посрамленных врагов много-много лет назад. Тут они до сих пор находились, угрожая и рыча, трясли землю, испускали огромные столпы огня и дыма и выпускали маслянистых змей из-под земли. С каждым своим шагом мы углублялись в эту темную страну, чувствуя, как злобные и мстительные божества фыркают и сопят у нас под ногами.
Мы не позволяли себе бояться. Мы останавливались, когда надо; возносили молитвы Уту, Ану, Энлилю, Инанне. Когда мы разбивали лагерь, то выкапывали колодцы и давали священным водам подняться к поверхности земли, как подношение богам. Я вызывал Лугальбанду и советовался с его душой, потому что он бывал в этих краях и мучительно страдал от вредных испарений. Его советы были великим утешением.
Энкиду хорошо знал эти места. Он безошибочно вел нас по нескончаемой местности, где не было ни следов, ни примет. Он обходил места, которые были обожжены злобным дыханием вредоносного демона. Он заставлял нас обходить места, где земля соскальзывала и разламывалась. Мы обходили жирные маслянистые озера, которые лежали на поверхности земной груди. Все ближе и ближе продвигались мы внутрь, во владения демона Хувавы.
И вот наконец мы среди первых кедров леса. Если бы мы пришли за древесиной, то могли бы тут же срубить двадцать или тридцать деревьев и вернуться с ними в Урук, празднуя победу. Но мы пришли не только за этим.
Энкиду сказал:
- Тут большие ворота, которые отделяют священные рощи. Мы уже почти подошли к ним.
- А Хувава? - спросил я.
- По ту сторону ворот, совсем недалеко.
Я пристально посмотрел на него. Голос у него был сильный и ровный, но я не был в нем до конца уверен. У меня не было никакого желания оскорблять его гордость. Но через минуту я спросил:
- Пока все в хорошо, Энкиду?
Он улыбнулся и сказал:
- Я что, побледнел? Ты что, видишь, как я дрожу от страха, Гильгамеш?
- В Уруке я слышал, как ты с большим уважением и почтением отзывался о Хуваве, ты говорил, что от него не убежать. Ты говорил, что он страшилище, которого не выдумаешь. Ты говорил, что когда он рычал, ты думал, что умрешь от страха. Ты говорил такие слова.
Энкиду пожал плечами.
- Может, в Уруке я и говорил такие слова. В городах люди меняются. А здесь я чувствую, как возвращается ко мне моя сила. Бояться нечего, мой друг. Следуй за мной. Я знаю, где обитает Хувава и какими дорогами он ходит.
Он положил мне руки на плечи, и крепко обнял.
На следующий день мы оказались перед стеной леса и воротами в этой стене.
Я много думал об этой стене с тех пор, как Энкиду рассказал мне о ней. Страна Кедров лежит на границе между землей и краем эламитов, и спор о том, кому она принадлежит, восходит ко времени Мескингашера, первого царя Урука. Так как это земля, которую нельзя возделывать, нам никогда не приходило в голову утверждать свое владычество над ней, но когда нам требовалась кедровая древесина, мы беспрепятственно входили в нее и брали все, что нам было нужно. А если вдруг кто-то возвел в лесу стену? Одно дело, если Энлиль решил поставить какого-то страшного огнедышащего демона сторожить деревья. Я не могу судить Энлиля. Но я не позволю какому-то грязнобородому эламитскому горному царишке перегораживать стенами лес только потому, что ему вздумалось оставить кедровую древесину только для своих грязных оборванцев из горного племени.
Стоило мне увидеть эту стену, как я понял, что ни эламиты, ни Хувава, ни кто-либо еще тут ни при чем. По этой стене ясно было видно, что строили ее люди, и не очень умелые вдобавок. Кедровые стволы, слегка обработанные, с сучьями, неокоренные и небрежно связанные травой, были навалены как попало в выкопанную траншею, которая простиралась в обе стороны насколько хватало глаз. Розовая сердцевина деревьев была шершаво и жалко выставлена дождям и ветрам, словно дерево не распиливали, а разламывали. Во мне поднялся гнев при виде этой неуклюжей стены. Я оглянулся на своих воинов и спросил:
- Ну что, сметем эту дрянь и войдем в лес?
- Ты бы сперва посмотрел на ворота, - посоветовал Энкиду.
Ворота находились южнее. Еще не дойдя до них, я ахнул от изумления. Они возвышались высоко над стеной и являли собой совершенство во всех отношениях, хотя это были скорее не ворота, а сторожевая башня. Эти ворота не посрамили бы и Урук. Они тоже были из кедра, срезанного и обработанного рукой мастера. Все рамки и узлы были подогнаны с огромным мастерством, петли и фрамуга ворот были выточены абсолютно гладко, и огромный засов был совершенен.
- Врата богов! - вскричал Бир-Хуртурре. - Ворота, построенные самим Энлилем!
- Ясно, что никакой эламит таких ворот не мог бы поставить, это уж точно, - сказал я, подойдя поближе, чтобы рассмотреть их повнимательней.
Да, они были совершенны. Они не только были отлично построены, но и великолепно украшены. На тонко отполированном дереве были вырезаны чудовища и змеи, боги и богини, - в эламитском стиле, стиле, который я видел на щитах воинов, убитых мной в той войне, что я вел под предводительством Акки. Высоко на воротах были букрании, очень похожие на те, что эламиты вырезают и ставят на фасадах своих храмов. А по сторонам ворот на стене были надписи - варварские эламитские письмена, которые грубо подражают нашему письму: рисунки зверей, кувшинов, звезд, гор и много всякого другого, казалось сваленного в кучу, поэтому смысл не был мне понятен. Резьба была прекрасно выполнена, но писать таким образом, рисуя картинки, мне кажется глупейшим способом.
Потом я увидел нечто, что вызвало мой гнев. Совсем внизу на левой стороне ворот, шла надпись угловатыми иероглифами наших земель, четкая и безошибочная. Она гласила:
"Уту-рагаба, великий мастер Ниппура, построил эти ворота для царя Зинубы, владыки Хатамти".
- Ах ты предатель! - воскликнул я. - Чем сослужить такую великолепную службу подлому эламитскому владыке, оставался бы лучше в Ниппуре! - И я замахнулся топором на фасад ворот.
Но Энкиду перехватил мою руку и остановил меня. Я, нахмурясь, посмотрел на него.
- Что такое?
- Эти ворота так прекрасны, Гильгамеш, - сказал он, и глаза его сияли.
- Да, конечно. Но ты видишь эту надпись? Человек моего народа создал эти ворота для наших врагов.
- Ну и пусть, - равнодушно сказал Энкиду. - Красота есть красота, и ее нельзя осквернять. Красота дается от богов, правда? По-моему, нельзя разбивать эти ворота. Отойди в сторону, брат, и дай мне лучше их открыть. Что нам за дело, кто их строил, если работа столь великолепна? Воистину боги водили его рукой. Разве ты этого не видишь?
Меня очень удивило подобное рассуждение. Но в его словах я услышал мудрость. Я устыдился, присмирел и подчинился ему. Теперь я об этом жалею. Энкиду отважно выступил вперед и обухом своего топора старался открыть засов, налегая на него всем телом. Он стонал от напряжения, напирая на ворота изо всех сил. Ворота отворились, но в тот же миг он сдавленно вскрикнул, уронил топор и схватился за правую руку. Она висела плетью. Он упал на колени, стеная, отчаянно растирая плечо. Я встал на колени с ним рядом.
- Что с тобой, друг? Что случилось?
Он заплетающимся языком ответил:
- Должно быть, в этих воротах сидел демон. Смотри, я повредил руку. Вся сила ушла из моей руки! Ее словно разорвало изнутри, Гильгамеш. Она погибла, она больше не может мне служить! Смотри сам!
Его рука была страшно холодной на ощупь, болталась, как мертвая, и покрылась странными пятнами, начиная распухать. Он дрожал, словно в лихорадке. Я слышал, как стучат его зубы.
- Вина! - приказал я. - Вина Энкиду!
Вино согрело его, и дрожь прекратилась, но рука у него так и висела, хотя мы ее отогревали и растирали часами. Возможность владеть этой рукой вернулась к нему только через много дней, и никогда уже не служила ему так, как раньше. Очень горько, что такой воин, как Энкиду, лишился части своей силы. Гораздо хуже было то, что с пострадавшей рукой к нему вернулся страх перед демоном Хувава. Он был убежден, что демон наложил заклятье на ворота. Теперь он упрямился, не желая пройти в ворота, которые сам же для нас и отворил.
Меня глубоко огорчило, что он снова чувствует страх, и наши воины увидят это. Но он не мог ступить за ворота, а я не мог оставить его одного в таком состоянии. Поэтому мы разбили лагерь перед воротами и оставались в нем, пока он не перестал кататься по земле от душевной муки и не почувствовал, что силы возвращаются к нему. Но и тогда он с неохотой пошел вперед. Он был в мрачном настроении, целиком уйдя в размышления. Страх сидел в нем, словно ночная птица. Я подошел к нему и сказал:
- Пойдем, дорогой друг, давно пора двигаться.
Он покачал головой:
- Иди без меня, Гильгамеш.
Я резко ответил ему:
- Мне больно слышать, когда ты говоришь, как слабак. Неужели мы ушли так далеко, только для того чтобы здесь повернуть обратно? Возле этих ворот?
Он ответил столь же резко:
- Когда это я просил тебя повернуть обратно?
- Нет, ты о таком не заговаривал.
- Тогда иди дальше без меня!
- А этого я не сделаю. И с пустыми руками обратно в Урук не пойду.
- Ты не оставляешь мне выбора. Значит, я должен идти с тобой? Значит, я должен обязательно идти следом за тобой и подчиняться любым твоим капризам?
- Я тебя не заставляю, - сказал, - но мы же братья, Энкиду! Мы должны вместе встречать все опасности, рука об руку.
Он бросил на меня горький и грустный взгляд.
- Вот как? Мы должны? А если я не хочу?
Я уставился на него.
- Это на тебя не похоже.
- Нет, - сказал он с горьким вздохом. - Это на меня не похоже. Но что я могу сделать? Когда я повредил руку, Гильгамеш, великий ужас вселился в меня. Я боюсь. Ты можешь понять? Я БОЮСЬ! В его глазах было такое выражение, какого я никогда не видел: ужас, стыд, презрение к себе самому, гнев, - еще сто самых разных чувств горели в его глазах. Лицо его блестело от пота. Он оглянулся, словно боясь, что нас услышат, и тихим, измученным голосом сказал:
- Что нам делать?
- Есть один способ. Так: становись со мной рядом и возьмись за мою одежду. Моя сила перельется в тебя. Твоя слабость пройдет. Войдем в лес вместе. Ты это сделаешь?
Он колебался. Потом сказал:
- Ты думаешь, я трус, Гильгамеш?
- Нет. Ты не трус, Энкиду.
- Ты назвал меня слабаком.
- Я сказал только, что мне больно слышать, как ты говоришь, точно слабак. Именно потому мне и больно, что ты на самом деле не слабак. Ты это понимаешь, брат?
- Понимаю.
- Тогда пойдем. Дай мне излечить тебя.
- Ты можешь?
- Мне думается, могу.
- Тогда начинай.
Он подошел ко мне и встал рядом. Он протянул руку к моей одежде и взялся за ее край. А потом я. обнял его так крепко, что мои руки задрожали от напряжения. Через минуту он обнял меня с такой же силой. Мы не говорили ни слова, но я чувствовал, как страх покидает его. Я чувствовал, как возвращается его храбрость. Мне казалось, он становится прежним Энкиду, и я знал, что он пойдет за мной в этот лес.
- Иди, - сказал я, - подготовься. Хувава ждет нас. Жар битвы согреет тебя, распалит твою кровь, укрепит твою решимость. По-моему, нет демона, который мог бы сокрушить нас, если мы будем стоять рука об руку. Но если мы и падем в битве, то имена наши будут помнить во веки веков.
Он слушал, но ничего не отвечал. Потом он кивнул мне, дотронулся своей рукой до моей, затоптал наш костер и пошел смазывать маслом свое оружие. Утром мы прошли через ворота в кедровый лес решительно, с подобающей смелостью.
Это было место, внушающее немалое почтение. Оно было почти как храм. Я чувствовал присутствие богов повсюду, хотя я не понимал, что это были за боги. Кедры эти были самые высокие деревья, виденные мной, они, точно копья, пронзали небо. Между ними были небольшие открытые и чистые пространства. Но их кроны были столь густы, что солнечный свет едва проникал сквозь них. Это был зеленый и сумрачный мир, прохладный и полный восторга. Перед нами лежала гора, без сомнений, обиталище богов, достойный трон для любого из них. Но точно так же лежало вокруг нас присутствие Хувавы, мы чувствовали его, видели его следы, ибо там были такие места, где подземный огонь прорывался наружу, и это были знаки демона.
Но нигде не было видно его непосредственного присутствия. Мы углублялись в лес, пока нас не остановила темнота. Как только солнце, стало заходить, я выкопал колодец и принес воды в жертву богам, разбросав три пригоршни перед лицом горы. Я попросил богов, обитавших на этой горе, послать мне благоприятный сон. Потом я улегся подле Энкиду и вверился сну.
В середине ночи я внезапно проснулся и сел, совершенно проснувшийся и бодрый. В неверном свете нашего костра я увидел поблескивающие глаза Энкиду.
- Что тебя тревожит, брат?
- Это ты меня разбудил?
- Нет, это не я, - сказал он. - Должно быть, тебе что-то снилось.
- Снилось. Да, конечно, снилось!
- Расскажи мне.