Увидев незнакомых воинов, выскакивали из хижин полуодетые жители в браках и звериных шкурах – как видно, римское влияние не слишком-то затронуло этих людей. Кое-кто, сообразив, бросился было к ручью – там беглецов встретила развернувшаяся центурия Капитона. Все еще испытывая гнев из-за подлой ночной вылазки врага, легионеры не знали пощады – бегущие из селения люди были тут же проткнуты ланцами, а центурия даже не замедлила шага. В деревне заиграл рог, призывая всех к обороне… Бедные беспечные галлы! Полтора десятка мужчин с рогатинами и луками – видимо, охотники – попытались организовать хоть какое-то сопротивление, даже умудрились затеять стычку. Они сражались яростно, все – старики, женщины, дети, не говоря уже о мужчинах. Солдаты Памфилия, поначалу рассматривавшие рейд как развлечение, потеряли с десяток человек и обозлились, после чего навалились на несчастных галлов всей своей массой. Окружив небольшие группы защитников, они быстро перебили всех мужчин, а потом началась потеха: убрав окровавленные мечи в ножны, легионеры принялись ловить женщин и девушек, тащить их в хижины. Командиры, созвав совет, приняли решение не брать пленных, что, на взгляд Рыси, было достаточно странно, учитывая меркантильность дуумвира Ротомагуса. Почему именно он привел алаудов? Наверное, по решению городского совета. Или даже по решению наместника всей Лугдунской Галлии! Если так, высоко взлетит Памфилий. Человек, проявивший в нужную минуту жесткость и решительность, с легкой руки наместника может пойти далеко, очень далеко. На то, как видно, и рассчитывает сейчас дуумвир, и не жестокостью вовсе вызван его жуткий приказ никого не щадить, а тонким и хитрым расчетом. Слухи о его решительности в подавлении мятежа наверняка очень скоро достигнут ушей наместника, а то и сенаторов в далеком Риме. И кому какое дело будет до того, что ведомые Памфилием Руфом алауды расправились-то вовсе не с мятежниками, а с мирными жителями? Мертвецы никому уже не расскажут, по крайней мере на этом свете. Значит, не пощадят никого. Так и велел сейчас дуумвир, лично бросая зажженный факел на соломенную крышу деревенской хижины.
У Рыси, как командира вспомогательного отряда, была во всем этом бесчинстве своя задача – следить, чтобы никто из секвонов не убежал. Для того и были расставлены по кустам вокруг деревни часть гладиаторов-новичков.
Подожженное в разных местах, запылало селение, черные дымы поднялись в высокое голубое небо. И, словно в насмешку, денек-то какой сегодня выдался славный! Светлый, прозрачный, теплый, с безоблачным, чистым небом и желтым, уже совсем по-летнему жарким солнцем. Наверное, кто-то из деревенских, просыпаясь утром, искренне радовался предстоявшему дню, благодарил богов, не зная еще, что этот теплый весенний день станет для него последним.
От огня пылавших кругом хижин стало жарко, да и солнце уже припекало почти как летом. В поисках добычи и уцелевших женщин легионеры громили амбары. Хоть и немного чего нашлось в деревне, – откуда здесь взяться большому богатству? – а, тем не менее, воины были рады и малому: нескольким серебряным монетам, случайно обнаруженным в глиняном горшке, узорчатому кувшину, скоту, наконец, – кое-кто уже с радостным воплем свежевал овец. В их числе Рысь заметил Автебиуса с окровавленными по локоть руками.
– А твой приятель-гладиатор не промах, – подойдя, с усмешкой произнес Луций.
Меч его так и находился в ножнах, на левой щеке кровавился подсохший шрам, полученный в ночной схватке.
– Он мне не приятель, – глухо отозвался Рысь.
– Кажется, меня теперь совсем перестанут любить девушки, – скривившись, посетовал воин. – Хотя, может быть, и наоборот… Пойдем к ручью сполоснемся. Или ты предпочитаешь оставаться здесь?
Рысь развел руками:
– Насчет ручья – хорошая идея, ужас как хочется пить!
Тропинка к ручью шла лугом – зеленым, с веселыми желтыми одуванчиками, средь которых тут и там валялись окровавленные девичьи тела, многие с отрубленными конечностями и головами. Рысь передернулся, стараясь на них не смотреть.
– Что отворачиваешься? – усмехнулся Луций. – Ты же гладиатор и давно привык к крови.
– Как и ты, – тихо заметил Ант. – Хотя, я вижу, тебе не очень нравится то, что здесь происходит.
– Верно, не нравится! – с какой-то яростью вдруг воскликнул легионер. – Но кого это интересует? Я воин. Сказано убивать – буду убивать, убивать во имя римского народа, как и ты, гладиатор, убивал своих друзей на арене цирка.
Рысь молча свернул к ручью, чтобы пройти напрямик, сквозь желтоватые заросли дрока. Оглянулся: Луций так и продолжал идти по тропинке, погрузившись в свои мысли. Солнце ощутимо напекло спину под кожаным панцирем – да, неплохо будет вымыться сейчас в ручье, окатиться холодной водицей, смывая пот и кровь. Рысь подошел к кустам и замер, почувствовав на себе чей-то взгляд. Рука гладиатора словно сама собой легла на рукоятку меча, ноги приняли устойчивую боевую позицию. Позвать Луция? Пустое! Вряд ли кто из галлов справится с цирковым бойцом. Бесшумно вытащив меч, юноша нырнул в кусты…
За ними в гуще травы, держась за ногу и постанывая, лежал тот самый местный пастушонок – круглоголовый, светленький, которого Рысь не далее как вчера спас от нападения быка.
– Прикончи меня, – увидев перед собой римлянина в панцире и шлеме, с вызовом бросил мальчишка. – Спорим, ты не сразу попадешь в сердце!
– Зачем? – снимая шлем, тихо спросил юноша.
Мальчишка моргнул, видимо, узнал своего спасителя и еще жалобнее попросил:
– Убей. Мне все равно не уйти. А ваши убили всех.
– Не уйти? – Рысь усмехнулся. – Через кусты и поле – да. А если по ручью, на лодке или челноке?
– Я туда и полз, – тихо признался парень.
– Так и ползи. Только не сейчас, ночью. – Рысь отвернулся.
– Постой, – позвал пастушонок. – Почему ты не убьешь меня, римлянин?
– Я не римлянин, – гладиатор отрицательно качнул головою. – Просто вынужден служить им. Пока…
Они вымылись в ручье – вода оказалась прохладной, а сверкающее в голубом небе солнце быстро высушило кожу. Потом Луций и Рысь вернулись в лагерь, Луций пошел к своим, а Рысь разложил костер, чтобы поджарить принесенное кем-то из "деревях" мясо. После битвы центурион разрешил всем отдыхать, естественно, кроме часовых. Часть воинов Теренций послал к пастбищу – свежевать и жарить овец. Воспользовавшись этим, Рысь вновь спустился к ручью и кинул в один из привязанных челноков изрядный кусок поджаренного на углях мяса. Почему бы не помочь несчастному парню? Ведь это сейчас совсем ничего не стоило. Журча, бежали вдоль берегов прозрачные воды ручья, на холме догорали хижины Адалуя – мирной деревни секвонов.
Глава 13
Весна 225 г. Лугдунская Галлия
Фибула
Нет, уж лучше терпеть: жди и дождись своего.
А до поры не считай за позор ни брань, ни побои…
Публий Овидий Назон. Наука любви
То, что сделал всадник Памфилий Руф с несчастной деревней, вызвало результат обратный задуманному: если ранее мятеж только тлел, то после резни галлов вспыхнул с такой яростью, словно в костер плеснули масла. Но может быть, именно это и требовалось Памфилию и тем, кто стоял за ним, ведь, как объяснил Луций, чем больше крови, тем больше чести. Ну, подавил бы Памфилий Руф мелкий мятеж, и что? Ни славы особой с того, ни денег. Другое дело, когда восстание разгорится так, что жарко станет если и не в Риме, то уж в Лугдуне и Нарбоннской Галлии точно. Вот тогда и можно проявить себя во всей красе, вот тогда и лавры защитника отечества обеспечены, и почет, и императорская милость. На то, как видно, и рассчитывали Памфилий, эдил Марций… и тот ночной гость из Лугдуна, на вечеринке в честь которого был отравлен прежний дуумвир, мерзкий старикашка Публий Венций Мильс. И отравил его, скорее всего, привратник. И наверное…
Рысь даже бросило в жар от внезапно пришедшей в голову мысли. Так ведь, выходит, не просто так отравили Мильса. Тот, видно, не решился присоединиться к заговору Памфилия и Марция и вполне мог выдать их или каким-нибудь образом помешать разжиганию мятежа. За то и поплатился. Ай да Памфилий, не такой уж ты простачок! И супруга твоя… А может, всадник ее нарочно использовал? Подумав так, Рысь тут же хмыкнул. Ну да, как же! Больно надо чего-то там мудрить, чтоб прижучить провинциального гладиаторишку, бесправного и никому не нужного раба. Но Мильса-то отравили… и, выходит, по приказу Памфилия и Марция. Ну и получается, что Памфилий вполне мог использовать свою неверную супружницу, чтобы завлечь в сети неопытного в любовных делах гладиатора. Да-а… Но ведь письмо-то написала Флавия! Впрочем… Рысь вздохнул. Откуда это ясно, что Флавия? А вдруг сам Памфилий? Ну да, похоже, так оно и есть! Тогда все становится ясным. Расправиться с гладиаторами просто так – привлечь к себе внимание, а это, особенно в данный момент, заговорщикам вовсе не нужно. Лучше так вот, по-тихому. Рысь бы казнили, а потом нашли бы способ расправиться и с Тираком. Кому нужны лишние свидетели? Уж точно, не Памфилию с эдилом. Но тогда точно такой же опасности подвергается и Тирак. Хотя Памфилий-то сейчас здесь. А Марций? Надо бы предупредить иллирийца, да как? Впрочем, Тирак далеко не глуп, сам догадается.
Проворочавшись всю ночь, юноша лишь к утру забылся коротким тревожным сном. Казалось, только-только закрыл глаза, и вот уже рожки играют подъем.
– Вставай, Ант. – Проснувшийся Автебиус толкнул Рысь в бок.
Гладиатор тут же поднялся и вместе со всеми выбежал из палатки. Под звуки рожка воины выстроились на поляне перед центурионами и важно восседавшим на коне Памфилием Руфом. Красное восходящее солнце окрасило кровавым светом поредевшие кудри всадника, словно оправдывая семейное прозвище "Руф" – "рыжий".
Стараясь не попасться на глаза дуумвиру, Рысь быстренько пробрался на свое место – позади всех шеренг, как и положено гладиаторам, варварам и прочим.
– Друзья! – громко воскликнул Памфилий, да так, что едва не свалился с коня. – Мы были счастливы видеть вчера плоды нашего боевого братства! Деревня мятежников не продержалась и дня. Мы победили, и, без всякого сомнения, это была великая победа, клянусь Юпитером и Кибелой! Но, друзья мои, не стоит предаваться излишней радости – мятеж еще не подавлен. Еще таятся по урочищам и болотам отряды "косматых", еще плетут интриги их недобитые жрецы. Но мы, римские граждане, сделаем все, чтобы защитить отчизну от этих подлых людишек. Да, вчера мы славно повоевали, а сегодня… Сегодня, друзья, настала пора прощаться. Нехорошие вести принес посыльный сегодняшней ночью: мятежники окружили Кроциотонум, пусть небольшой, но все же наш город. И мы не позволим врагам взять его! Я и мои верные "жаворонки" отправимся туда прямо сейчас, а наши боевые друзья, воины уважаемого центуриона Теренция Капитона, пойдут на север, к Алауне, – врагов в тамошних лесах не так много, но они есть, и нужно выловить их всех до единого. Задача несложная, но трудоемкая. Тем не менее я уверен, что славный центурион Теренций и его верные воины выполнят ее с достоинством и честью!
"Жаворонки" одобрительно закричали. Закончив речь, Памфилий повернул коня и, оглянувшись на свой манипул, кивнул командирам: пошли, мол. Теренций Капитон, стоя у старого дуба, провожал уходящих алаудов презрительной усмешкой. Ну да, там, где пахнет славой и грабежом, – там Памфилий и "жаворонки", а его, Теренция, центурии предстоит вылавливать мятежников по болотам – занятие долгое, нудное и не сулящее ни славы, ни прибылей. Сиди себе в лесах да жди, пока отзовут. Тем не менее пришлось подчиниться приказу – сам наместник Лугдунской Галлии предоставил высшему чиновнику Ротомагуса широкие полномочия в деле подавления мятежа. А выше наместника лишь сенат да сам император. Жаль, жаль, что мятеж не такой большой, что обходятся пока мелкими центуриями, что не вступили в дело номерные легионы: уж теми бы Памфилий, морда штатская, не покомандовал бы, не позволили бы легаты. А так что ж… Чтоб ловить бродяг по болотам, конечно, легионов не надо. Вполне достаточно одной центурии и ее невезучего командира Теренция Капитона. И угораздило же попасться на глаза легату во время приезда наместника! Сидел бы сейчас в Лютеции – давно уже романизированном городке паризиев – и горя не знал. А что? Служба себе идет, скоро пенсия, двенадцать тысяч сестерциев, да участок земли – вовсе даже неплохо. Только вот пенсии лучше дожидаться в Лютеции, с ее тавернами и лупанариями. Что и говорить, пить вино и тискать веселых девок куда приятнее, нежели кормить комаров в болотах Северной Галлии. И ладно бы еще, была настоящая заварушка, тогда уж понятно. Но так вот, как сейчас… Центурион сплюнул под ноги и, тяжело вздохнув, велел сворачивать лагерь.
Сказать по правде, Рысь даже обрадовался такому повороту дела. На север? К Алауне? Да и ладно. Все равно куда, лишь бы не встретиться с Памфилием Руфом. А в центурии ничего себе, жить можно, да легионеры уже не так презирают пришлых, притерпелись, видно. Ну и новый приятель неожиданно завелся – Луций, Квинт Луций Агнус. Агнус… Рысь хмыкнул. Тот еще ягненочек!
"Жаворонки" уходили. Кое-кто весело кивал на прощанье знакомым из центурии Теренция, а кто-то откровенно улыбался. Еще бы, им-то повезло, в отличие от этих вот угрюмых парней, обреченных рыскать неизвестно сколько по лесам да болотинам, где ничего не найдешь, кроме одной лихорадки. Ну, да что поделать: приказы не обсуждаются, они выполняются. Беспрекословно!
Последняя группа алаудов, звеня амуницией, скрылась в кленовой роще. За тяжелой панцирной пехотой последовала легкая – пращники и метатели дротиков, за ней – обслуга. И вот тут-то Рысь заметил вдруг… Нет, показалось. А вроде… Бросив возиться с палаткой, юноша специально взобрался на вал и увидел, как, чуть косолапя, догоняет своих коренастый мужик, жилистый, с длинными, свисающими почти до самых колен руками. Вот он вдруг остановился, словно бы почувствовав взгляд Рыси, обернулся – черная косматая бородища, пронзительный блеск глаз, в уголках губ клыки. Он! Привратник! Ну, а почему бы и нет? Почему бы Памфилию не взять с собой верного слугу? Ага… Тогда интересно, где он прятался вчера?
– Ну и рожа! – Придерживая перевязанную руку, на насыпь ловко забрался Луций. – Да, да, я про того посланца, на которого ты сейчас смотришь.
– Посланца? – удивленно оглянулся Рысь.
– Ну да, – Луций кивнул. – Он явился ночью, во время второй стражи, я едва не заколол его, да тут вышел этот, кудрявый…
– Памфилий Руф.
– Ага, Памфилий… чтоб ему ни дна ни покрышки. Это из-за него мы будем торчать в глуши, в то время когда другие заработают себе добычу и славу.
– Не так уж и велика добыча у "косматых" галлов, – усмехнулся Рысь, глядя, как привратник исчезает за кленами.
– А вот тут ты не прав. – Римлянин помотал головой. – В самой занюханной хижине иногда попадаются такие изящные вещи! Золотые, серебряные… Галльские кузнецы ничуть не хуже римских.
Рысь промолчал. Для него лично все пока складывалось неплохо, вот только жаль несчастных секвонов – в конце концов, они ни в чем не виноваты. Впрочем, как выражается Плавт, это уже политика.
– И долго вы будете бездельничать, когда все остальные работают?
Оба парня вздрогнули, услышав недовольный голос центуриона.
– Эй! – махнул рукой тот. – Я вас спрашиваю! Кто будет сворачивать лагерь? А ну, живо ко мне, оба!
Быстро спустившись с насыпи, юноши вытянулись перед командиром.
– Тебе, как раненому, – центурион посмотрел на кровавый шрам, пересекавший всю левую щеку Луция, – лишняя ночная смена. А тебе, – он перевел взгляд на Рысь, – две смены и десять плетей. Все! Исполнять… Впрочем, постой-ка! – Теренций внимательно посмотрел на фибулу, которой был застегнут плащ анта. – Откуда у тебя это, гладиатор?
– Подарок, – честно ответил Рысь.
– Изящная вещь. – Центурион неожиданно скривил тонкие губы в улыбке. – Я видел такие в Риме. Кто это? Август? Коммод?
– Марк Аврелий.
– Говорят, хороший был император… не то что сейчас. – Не выдержав, Теренций презрительно сплюнул и, подумав, предупредил: – Последних моих слов вы не слышали!
– Конечно не слышали, – переглянувшись, разом кивнули оба.
Получив плетей – так себе били, не очень, – Рысь, как и положено, доложил об исполнении наказания центуриону и, получив в ответ кивок, бросился догонять своих – разобрав лагерь, центурия уже выступала в путь. На север, в Алауну!
Миновав кленовую рощу, вышли на широкую тропу. Кое-где под ногами хлюпала болотная вода. Слева виднелась дубрава, справа – заросли орешника и малины. Впереди на холме блестела под солнцем дорога. Самая настоящая, мощеная и чуть выпуклая – дабы не скапливалась дождевая вода. Идти по такой – одно удовольствие. Приунывшие было воины повеселели.
– Я и не думал, что в Косматой Галлии есть дороги! – радостно выкрикнул кто-то.
– Выходит, не такая уж она и косматая, Марк!
– Да уж… Наверное, тут и лупанарии найдутся?!
– А зачем тебе лупанарий, Кравт? Ты ж, говорят, мальчиков любишь?
– Плюнь в лицо тому, кто тебе это сказал!
Воины на ходу заржали. Рысь тоже улыбнулся, краем глаза замечая, как Автебиус потешается над молодым парнем, едва доставленным в гладиаторскую школу и волей ланисты посланным в центурию Теренция Капитона. Парень – звали его Сакс – совсем плохо понимал по-латыни. Голубоглазый, высоченный, с буйными рыжими кудрями – эдакая здоровенная неотесанная деревенщина. Видимо, его не так давно захватили в плен где-то на германских границах. Хитрый галл вполголоса учил его всяким ругательствам, выдавая их за слова с другим значением. Рысь хотел было вмешаться, да передумал: в конце концов, надо ведь хоть чем-то развлечься? Жаль, Луций не слышал, тому ведь не положено идти в рядах уцелевших гладиаторов, вернее, это гладиаторам не положено вместе со всеми. Как говаривал Плавт, что можно Юпитеру, то нельзя быку.
– Как центурион призовет тебя для приказа, – учил германца Автебиус, – ты встань перед ним ровно и поприветствуй: "Аве, апер авидус!" Это значит "Здравствуй, славный центурион!" Понял?
– Да, похоже, ничего он не понимает. – Рысь тихо засмеялся. – Зря ты с ним говоришь.
– Ничего и не зря, – обернувшись, подмигнул хитрый галл. – Повеселимся еще, вот увидишь!
Ант лишь покачал головой да и выкинул из мыслей и Автебиуса, и Сакса. Дорога вела вверх, на холм, с которого, если оглянуться назад, далеко, у самого горизонта, виднелись серые стены Кроциотонума. Наверное, там сейчас было жарко. Хотя нет – центурии алаудов не могли так быстро дойти. К вечеру дойдут в лучшем случае. Да и вечер скоро, пожалуй, – вон как припекает солнце, давно уже за полдень перевалило. Тепло, жарковато даже. Под ногами широкая дорога, по сторонам луга, холмы, перелески. Свежая изумрудная трава, зеленеющие деревья, небо цвета полевых васильков, какие во множестве росли когда-то на побережье Альдейги-Нево – озера-моря. Рысь вдруг вспомнил, как еще в детстве собирал в лугах цветы вместе с сестрой Добронегой. Глаза у Добронеги были, как и у братца, голубые, небесные, в волосах застряли сосновые иголки – к лугу шли лесом. Красивая была Добронега… Была…
– О чем задумался, братец? – нагнал Рысь Автебиус, видно, надоело потешаться над мало что понимающим Саксом.
Рысь отмахнулся:
– Да так…