- Я стал эсэсовцем только для того, чтобы не погибнуть в застенках СС. Мне нечего бояться справедливого суда, брат.
- Я рад слышать это, брат.
- Призываю в свидетели Высокое Небо, если я лгу, пусть оно меня покарает.
- Не надо так говорить, я верю тебе, Макс. Счастливо тебе миновать опасности.
Ирмантас Мартинович глянул на часы - с того момента, как он спустился в подвал, прошел уже почти час, его отсутствие явно затянулось.
- Я должен идти. Удачи тебе, Макс.
- И тебе, Густав.
СС гауптштурмфюрер Макс фон Лорингер, не верил в сказки про Высокое Небо и не собирался выполнять обещание, данное своему наивному брату. Ценный архив, который мог открыть ему доступ к вершинам тайной организации, стоящей за спиной у "Туле" и "Ананербе" следовало немедленно вывезти из замка.
Однако, его планам не суждено было сбыться: следующей ночью, пробираясь через линию фронта, он скончался в лесу на берегу Немана от разрыва сердца и был похоронен в общей могиле.
МОСКВА-ВИЛЬНЮС. 10-11 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА.
Эта поездка в Москву получилась у Ирмантаса Мартиновича на редкость бестолковой. В ЦК КПСС с ним говорил какой-то пожилой инструктор, видимо, всю жизнь последовательно колебавшийся вместе с генеральной линией партии, а теперь, на старости лет, когда с него сняли ошейник с поводком, чувствовавший себя совершенно беспомощным. Обрисовывая ему обстановку в Прибалтике, адмирал четко видел, что его слова не доходят до адресата, не воспринимаются. Для этого человека то, что не было видно из окна служебного кабинета на Старой площади, казалось то ли фантастикой, то ли происходящим на другой планете. Уже покидая здание, Ирмантас Мартинович на мгновение задумался, сколько же еще осталось времени, прежде чем этих улиток, прячущихся от жизни в скорлупу выдуманного мира, выметут из их укрепления. По всему выходило, что до времени "Ч" оставалось не более года, однако, прогнозы в таких вещах - дело неблагодарное, это он знал очень хорошо.
На следующий день он в редакции новой патриотической газеты пару часов беседовал с двумя Владимирами - литературным критиком, заместителем главного редактора и военным корреспондентом в звании капитана. Эти молодые люди (критику, похоже, было уже за сорок, но, с точки зрения восьмидесятичетырехлетнего Гаяускаса, это было еще время молодости) в целом производили хорошее впечатление, однако и у них уже были прочные стереотипы. Нет, не могли в Москве поверить в реальность распада Союза, в реальность отделения Прибалтики, Украины, Молдавии. Им, с рождения знавшим про Союз нерушимый и пятнадцать сестер, все происходящее казалось нелепостью, и, сердцем понимая весь трагизм ситуации, они не могли никак принять это понимание умом, цепляясь за наивные иллюзии.
После полудня, покончив с общественными делами, отставной контр-адмирал поехал в гости к Роману Солнцеву, своему бывшему заместителю по службе в Главном Штабе ВМФ СССР. Роман был уволен в отставку около двух лет назад, жил теперь на окраине, недалеко от метро "Речной вокзал". Именно у Солнцева он собирался оставить на время дипломат, в котором хранилась часть архива, документы двадцатого века - письма и фотографии отца, свой дневник семнадцатого-восемнадцатого годов, объясняющий превращение Густава Альбертовича фон Лорингера в Ирмантаса Мартиновича Гаяускаса, записи военной поры. Это было то, что в первую очередь должен был изучить Балис после своего посвящения в тайну. Основная часть архива хранилась в недоступных подземельях замка Лорингер, ныне ставшего музеем, в защищенном от постороннего глаза сильнейшей логрской магией тайнике Совы. За ее сохранность Ирмантас Мартинович нисколько не беспокоился. А вот держать малый архив на своей вильнюсской квартире опасался. Обстановка в столице Литвы была взрывоопасная и активное участие отставного контр-адмирала в деятельности Интерфронта, разумеется, не прошло мимо внимания тех, кто претендовал на то, чтобы стать у истоков органов госбезопасности молодой независимой Литвы. Ареста он особо не опасался, а вот тщательного обыска не исключал. Конечно, ничего важного с точки зрения независимости Литвы, в этих документах не было, но объясняться об их содержании с кем-либо кроме Балиса Ирмантасу Мартиновичу не хотелось, а уж с Департаментом Охраны Края - в последнюю очередь.
Однако, от идеи оставить до середины мая архив у Солнцева пришлось отказаться. В разговоре Роман пожаловался на почки и сообщил, что в феврале будет ложиться на операцию. Оставлять же архив совсем без присмотра (с супругой Солнцев разошелся сразу после выхода в отставку, точнее, разошлась с ним супруга) было еще рискованнее, чем держать его в Вильнюсе.
Дорога от дома, в котором жил Солнцев, до метро шла через парк Дружбы Народов. А на другой стороне шоссе за высокой чугунной решеткой располагался парк Северного речного порта. Адмирал вспомнил лето сорок первого, предвоенную субботу, которую они с Ромой провели в Москве, веселого летчика Алексея Грушина, его жену, сестру жены и ее мужа. С тех пор многое изменилось. Давно нет в живых Ромы. Про Грушина Ирмантас Мартинович наводил справки еще в сорок седьмом - старший лейтенант погиб в битве за Москву. Не было тогда ни этого парка, посаженного к московскому Фестивалю Молодежи пятьдесят седьмого года, ни кирпичных башен вдоль Ленинградского шоссе, в одной из которых теперь проживал контр-адмирал в отставке Солнцев. Тогда, в сорок первом, это было еще Подмосковье и вдоль шоссе встречались лишь деревянные избы да двухэтажные кирпичные бараки. А как раз на месте парка стояли корпуса Никольского кирпичного завода, построенного еще в царские времена. Кстати, бараков располагались как раз дальше в сторону Химок, в поселке Никольском. А ближе к Москве - сплошные избы. Хотя нет, в Головино, бараков тоже хватало. Кстати, ведь именно на Головинском кладбище похоронен Пашка Левашов. Контр-адмирал глянул на часы - если поторопиться, то можно было успеть посетить могилу старого друга. Бросив последний взгляд на видневшийся за стволами деревьев вход на территорию порта, который совсем не изменился за полвека, сохранилась даже скульптура девушки с парусником, у которой они вшестером сфотографировались на память, Гаяускас заспешил ко входу в метро.
Одну остановку подземный поезд пролетел за какие-то три минуты, но, когда он вышел из метро, уже наступили ранние зимние сумерки. За долгие годы (в последний раз на могиле Павла Ирмантас Мартинович был аж шесть лет назад) район здорово изменился, но Головинское шоссе Ирмантас Мартинович узнал сразу. Что ж, хоть что-то он сегодня успеет. Купив у цветочного ларька шестерку темно-синих гвоздик, адмирал торопливо зашагал в сторону кладбища.
Аура у кладбища была на редкость паршивая, похоже, блудили здесь порой неспокойные. В прошлые разы он также ощущал какую-то особую неприятность этого места, но тогда она всё же была выражена намного слабее. Адмирал пожалел, что оставил в гостинице перстень, заключенная в нем сила сейчас бы очень пригодилась. Но, еще с конца четырнадцатого века, с событий, совпавших с убийством Кейстута, у Хранителей его рода появилось четкое правило: архив, меч и перстень не должны быть вместе. Либо одно, либо другое. Сейчас при нём была часть архива, поэтому перстень он с собою не взял. Кражи Гаяускас не боялся: перстень всегда настроен на Хранителя, и он запросто мог найти его в чужих руках хоть во Владивостоке. Но вот идти на кладбище, где обосновались неупокоенные, без защиты, да еще и с архивом, казалось довольно рискованным делом. В какой-то момент ему захотелось даже вернуться назад, но не сделать вообще ничего за день было уже просто недостойно. С Пашкой они вместе штурмовали крепость Кенигсберга, что бы он ответил, если бы узнал, что его боевой друг повернул назад, испугавшись мертвяков.
Хотя, о том, сколь опасными могут быть мертвяки, Пашка не имел ни малейшего представления.
С этими мыслями Ирмантас Мартинович прошел в главные ворота и двинулся вглубь территории кладбища. Зимние сумерки коротки, и, хотя дорога от метро до входа заняла никак не больше десяти минут, уже окончательно стемнело, и Гаяускасу хотелось побыстрее покинуть это место. Однако сразу сориентироваться не удалось, и только поплутав по аллеям, он, наконец, нашел нужное надгробие: "Герой Советского Союза, Полковник Павел Иванович Левашов 1908-1960". Могила была совершенно занесена снегом, видимо, ее минимум с осени никто не навещал.
Адмирал не стал разгребать сугроб вокруг цветника, он просто положил свой букет прямо на снег, рядом с гранитным надгробием, и вздохнул. Эх, Пашка, Пашка. Как все-таки быстро летит время. Давно ли они планировали взаимодействие пехоты и катеров, чтобы с наименьшими потерями вышибить гитлеровцев из прибрежных укреплений? Пашке было тогда тридцать пять. А теперь вот уже тридцать с лишним лет прошло, как его друг спит под этим камнем вечным сном…
И вдруг Ирмантаса Мартиновича словно что-то толкнуло. Резко обернувшись, он увидел, как к могиле со стороны аллеи подходит человек. И почувствовал, что никакой это не человек, а тот самый… Другой мертвяк перекрыл адмиралу путь между могилами в другую сторону. И вообще, только теперь он ощутил, как его буквально давит темная сила. Зачем, зачем он снял перстень… Не четырнадцатый ведь сейчас век на дворе.
Теперь надо было спешить. Прислонив дипломат к надгробью, он торопливо стал читать заклятье. Успел. Глянул на нежить. Те спокойно стояли чуть поодаль, перекрывая в обе стороны выход с дорожки, уверенные в том, что он никуда не денется. Отлично, раз так, то надо использовать шанс. Сосредоточившись, Ирмантас Мартинович начал шептать охранное заклинание, взывая к Предкам. Конечно, любое охранное заклинание можно взломать, вопрос только в том, кто этим будет заниматься. Хотелось бы, чтобы у хозяина неспокойных сил на это не хватило.
Закончив колдовство, адмирал вдруг почувствовал прилив сил и давно забытый азарт. Обложили, значит? Думаете, что победили? Ну что же, посмотрите, как сражаются русские моряки… Наверх вы, товарищи, все по местам… И он решительно двинулся в направлении аллеи.
- Ну что, чуг, надоело прятаться? - Ирмантасу Мартиновичу казалось, что он видит пустые глаза заступившего ему дорогу мертвяка. И еще удивило, почему неспокойный назвал его чугом, о таком ругательстве читать ему не приходилось.
- Прятаться? Да я и не собирался.
- А что же ты собирался делать?
- Пройти.
- Ну, попробуй, чуг.
- Пробую.
Несильный магический удар смел мертвяка с пути, проволок несколько метров по тропинке между могилами и швырнул на железное ограждение. Развернувшись, Гаяускас встретил этим же заклинанием второго метнувшегося к нему неспокойного. Тому пришлось еще хуже: он перелетел через низенькую ограду и завяз в разросшемся кустарнике. Адмирал рванулся в сторону аллеи и тут же почувствовал, как что-то огромное и жуткое тянется к нему под землей. Мощь этого нечто была несравнима с предыдущими противниками и, упреждая его атаку, Ирмантас Мартинович нанес свой удар, вложив в него все силы…
Что это бы ни было там, в глубине, удар по нему пришелся чувствительный и, минимум на некоторое время, оно перестало представлять опасность. Тяжело дыша, Гаяускас выбрался на аллею, где стоял еще один неспокойный. На магический удар сил у старика уже не оставалось, но в запасе у Хранителя был еще один способ ведения боя - Истинный Облик. Ирмантас Мартинович шагнул вперед, собираясь начать превращение - и словно уперся в прозрачную стену. Это означало конец - справиться с неспокойным из высших он сейчас не мог, разве что тот добровольно решит распасться на части на глазах адмирала. Но мертвяк, разумеется, распадаться не собирался. Он издевательски медленно поднимал руку, готовясь произнести убийственное заклинание. Заговорили они одновременно. В первый и последний раз в этом месте звучали одновременно слова на двух древних наречиях.
А потом на заснеженную аллею повалилось бездыханное тело.
По одну сторону от шоссе за бетонным забором расположилось кладбище. По другую, также за бетонным забором, находилась территория какого-то гаражного кооператива, где жизнь на ночь замирала. Жилья поблизости не было, некому было наблюдать, как во втором часу ночи у ворот кладбища кого-то поджидали трое мужчин. Падал снег, то и дело налетали порывы злого январского ветра, в ветвях деревьев иногда громко каркало кладбищенское воронье. Ожидающие, похоже, ничего этого не замечали. Неподвижность, с которой они застыли у ворот кладбища, выглядела какой-то неправдоподобной. Никто не топтался, не отворачивался от пронизывающего ветра, не сутулился, не поднимал воротник пальто… Даже сигареты никто не закурил.
И только когда по пустынному Головинскому шоссе к воротам подъехала "Волга", ожидающие подали признаки жизни, быстро перестроившись в шеренгу рядом с правой передней дверцей, из которой вылез высокий человек в офицерской шинели и меховой шапке.
- Товарищ майор, разрешите… - начал было один из ожидающих, но офицер перебил.
- Показывай, Викулов. Я что, приехал сюда среди ночи только ради разговора с тобой?
- Виноват, товарищ майор, - Викулов двинулся к калитке на кладбище, следом - майор. Остальные двое ожидавших шли сзади, очевидно, не желая лишний раз обращать на себя внимание грозного начальника.
- Чуг, товарищ майор, - на ходу объяснял Викулов. - Я его, суку, сразу засек, как он только к воротам подошел. Натуральный чуг, да еще и колдующий. Крепко ребят помял, ну да я его колпаком накрыл. Душу он, падла, ясень пень, спрятал, так душа его мне без надобности.
- Что он здесь делал? - нетерпеливо прервал таинственный майор.
- Да хрен его разберет, что делал, товарищ майор. У могилки чего-то шабуршился. Мож, похоронен у него здесь кто. На этом участке ведь могилы-то старые, шестидесятых годов, когда база была на консервации. Могли и чуга под плиту положить, никто бы и не почесался.
- Труп где? В сторожке? - офицер мотнул головой назад, на оставшийся за спиной приземистый барак кладбищенской конторы.
- Никак нет. Там это, сегодня долго больно ненадежные из новеньких крутились. Мы его на дальний участок вынесли и снегом забросали. С утра пораньше Эрдман труповозку обещал подогнать. Оформим как бомжа замерзшего, не впервой.
- Смотри, Викулов… Чтоб никто ничего не заподозрил. Мне тут МУР не нужен… А уж смежники и подавно…
- Все в лучшем виде оформим, товарищ майор, не беспокойтесь.
- Оформил уже один такой… в тридцать восьмом, - пробормотал майор. - К восемьдесят шестому только и отмылись.
Пару минут они шли по заснеженной аллее в молчании. Тишину нарушал только скрип снега под каблуками, да шум ветра в ветвях кладбищенских деревьев.
- Здесь направо, - наконец произнес Викулов.
Узкий проход между могилами уже замело свежим снегом, единственными следами от произошедшего несколько часов назад боя остались только поломанные ветки кустарника в нескольких шагах от могилы, к которой Викулов привел майора.
- Свет, - негромко приказал офицер.
Один из сопровождающих тут же щелкнул кнопкой мощного электрического фонаря, и яркий луч света выхватил из тьмы гранитный памятник.
- Герой Советского Союза, полковник Павел Иванович Левашов. 1908-1960, - прочитал вслух майор. - Найти завтра все документы на это захоронение. Копии передать Эрдману. Чтобы к концу недели на этого Левашова у меня лежало досье. Как жил, где служил…
- Так точно, - с готовностью отозвался тот, что с фонарем.
- Так, ну что же, посмотрим, что тут этот чуг оставил, - офицер шагнул за ограду, протянул руку к памятнику и… Затмевая свет фонаря, ярко вспыхнула радужная искра. Майора отбросило от памятника словно щепку, приподняв в воздух на добрые полметра, так, что за ограду он задел только каблуками. Словно крылья взметнулись широкие полы шинели. Задев рукой кого-то из спутников, майор упал на ограду соседней могилы, шумно перевалился через нее, ощутимо ударившись головой о тыльную сторону памятника и какое то мгновение так и лежал - вверх ногами, закинув сапоги на ограду. Сопровождающие, придя в себя, тут же бросились к нему.
- Товарищ майор, как Вы? - растеряно бормотал Викулов.
Свет фонаря скользнул по надгробию, затем осветил погон с двумя просветами, петлички инженерных войск и остановился на широком лице майора, которое от такого потрясения пошло пятнами - местами было багровым, местами - бледным.
- Руку, идиот, - рявкнул офицер, протягивая им свои руки. С правой кисти слетела перчатка, в свете фонаря ярко блеснул массивный золотой перстень с печаткой в виде припавшей перед прыжком хищной кошки.
- Сейчас.
Викулов и третий сопровождающий, крепко ухватив за руки майора, рывком подняли его из-за могильной ограды. Пока он приводил себя в порядок, отряхивая снег с шинели, третий перегнулся и достал упавшую с головы шапку.
- Вот, возьмите, товарищ майор.
Не говоря ни слова, майор, нахлобучил шапку. Затем повернулся к Викулову.
- Ведите к трупу, быстро. Астафьев, с фонарем - вперед.
- Слушаюсь.
Отлично ориентировавшимся на кладбище Викулову и Астафьеву не понадобилось много времени, чтобы привести офицера к нужному месту.
- Вот за этим кустом мы его и положили… Мать твою…
Снег изрядно успел замести следы, но развороченный сугроб и отсутствие тела ясно говорило о том, что здесь произошло что-то непредусмотренное Викуловым.
- Товарищ майор, он же мертвый был… Бля буду…
- Давай мне без истерик, не на зоне срок мотаешь, - осадил подчиненного офицер. - Ты меня еще гражданином начальником назови…
- Так ведь - мертвый. Точно - мертвый…
- Живее тебя, идиота.
- Но как же это… Как же это так…
- Обыскал его хоть? Документы были?
- Только это.
Викулов протянул майору небольшую книжечку, Астафьев услужливо подсветил фонарем.
- Хм… Ветеран Великой Отечественной Войны, контр-адмирал Гаяускас Ирмантас Мартинович… Не трясись, Викулов… С таким чугом тебе было не справиться. Либо тайный дхарме, только вот как же его тогда в тридцать восьмом проглядели, либо Хранитель… Гаяускас… Литовская фамилия…
Неужели - снова встретились, через столько-то лет, мелькнула в голове шальная мысль.
- Значит так. Викулов, будь готов в любой момент базу свернуть, но пока ничего не предпринимай. Думаю, твой чуг в милицию не пойдет. Удостоверение это - срочно Эрдману. И чтобы все данные мне на этого адмирала были сегодня, к обеду. Астафьев, свяжитесь с Вильнюсом, с "Бетой". Предупредите, что если этот адмирал оттуда, пусть срочно готовятся к работе. И серьезно, там, вероятнее всего, дело до ликвидации дойдет.
Из глубины памяти на мгновение всплыли события почти шестисотлетней давности. Замок князя Ягайлло, название которого он уже давно забыл… Низкие своды подвала… Вздернутое на дыбе детское тело… Неестественно вывернутые из суставов руки… Струйка крови на подбородке из прокушенной насквозь нижней губы…
И тихонько, не для спутников, для себя, майор добавил:
- Этих Хранителей надо как слепых котят - давить в зародыше. Пока не заматерели…
- Но, товарищ майор, "Бета" отправлена в Вильнюс со специальным заданием, - попытался возразить не услышавший последних слов командира Астафьев.
- Это меня мало волнует. Комову передай, если будет проблемы, то чтобы сразу выходил на "Мерина". Раз товарищ генерал-полковник так активно набивается в друзья - пусть отрабатывает нашу дружбу.