Когда она год назад смогла сама, пусть и с помощью Ингрид, доковылять до булочной - это было чудом, которое сотворила Свобода. А летом она смогла вернуть Свободе этот долг, выйдя на демонстрацию на Кафедральную площадь. Элеонора видела, что вокруг сотни, тысячи людей: и маленьких детей, и совсем юных, и просто молодых, и среднего возраста и уже достигших преклонных лет, но она тоже была необходима на этом митинге, словно символизируя своим присутствием желание всего народа Литвы самому решать свою судьбу, а не следовать указке Москвы. И ее глубоко тронули кадры, показанные в отчете о митинге по местному телеканалу, который, в отличие от союзных, пусть даже самых демократических, показывал полную правду. Оператор смонтировал краткое интервью с Элеонорой (всего-то вопрос и ответ) вместе с таким же вопросом-ответом, только на месте старушки была совсем юная симпатичная девчушка с красивым именем Снежана. И так уж получилось, что говорили они почти одними и теми же словами об одном и том же: о свободе, о выходе из состава СССР. Желание покинуть коммунистический барак объединило всех, кто вышел на площадь, люди словно стали единым целым, одинаково ощущали происходящее и понимали друг друга без слов…
Воспоминания об этом дне, были, вне всякого сомнения, самыми яркими ее воспоминаниями за последние годы и, всякий раз, вспоминая тот день, Элеонора ощущала радость и прилив сил.
Звонок в дверь раздался совершенно неожиданно, в первое мгновение ей показалось, что это ей померещилась, но трель вновь заполнила квартиру и сомнений не осталось. Накинув поверх ночной рубашки халат, она направилась к двери, недоумевая, кто это может быть. А могли это быть кто угодно, вплоть до еще действующих в стране агентов КГБ, что, впрочем, было крайне мало вероятно.
- Кто там? - спросила она, напряженно вслушиваясь в тишину за дверью.
- Ирмантас, - ответил хорошо знакомый голос. - Можно мне войти?
Появление соседа в столь неурочный час выглядело весьма странным, особенно если учесть, что еще вчера вечером он не вернулся из поездки в Москву. Но дверь Элеонора открыла без всяких колебаний: за долгие годы она успела убедиться, что, несмотря на свои коллаборационистские убеждения, отставной контр-адмирал Ирмантас Гаяускас был безупречно порядочным человеком. Пожалуй, он был даже ее другом, как ни странно звучит такое выражение в их годы.
- Доброе утро, Элеонора, извини, что побеспокоил, - Ирмантас протянул ей пеструю, белую с красным, гвоздику. - Я прямо с вокзала, у меня срочное дело.
- Проходи, - она заперла дверь и жестом пригласила его в глубь квартиры - то ли в кухню, то ли в малую комнату.
Да, кто-то может над этим посмеется, но каждый из них твердо придерживался правил этикета. Посещая даму, мужчина должен преподнести ей цветы, хоть даме уже и семьдесят шесть лет. Ну а она, безусловно, не могла себе позволить допустить гостя в комнату с неприбранной постелью.
Пока Ирмантас в прихожей снимал пальто и ботинки, она дошла до кухни, определила гвоздику в небольшую хрустальную вазу на подоконник и поставила на плиту кофейник.
- Элеонора, спасибо, сегодня я не буду пить кофе, - послышался за спиной голос Ирмантаса.
Она удивленно обернулась. Адмирал стоял в дверях кухни, какой-то непривычный, предельно серьезный. И еще лицо, оно было у Ирмантаса непривычно одутловатым и посиневшим, такие лица она запомнила по больнице, добрая половина пациентов ревматического отделения страдала сердечной недостаточностью из-за тяжелого ревмокардита.
- Ирмантас, ты плохо выглядишь. Давай я вызову тебе неотложку.
- Не нужно, не отрывай понапрасну занятых людей.
- Но ты действительно плохо выглядишь…
- Я просто устал, только что с поезда. Ты же знаешь, в моем возрасте человек уже достаточно опытен, чтобы самому понять, когда ему требуется врач, а когда - нет. Так вот сейчас мне требуется не врач, а диван, чтобы хорошенько отдохнуть. Но сначала я хотел обсудить с тобой одно важное дело.
- Настолько важное, что прямо с поезда нужно было идти ко мне, а не домой? - она присела на скрипнувшую табуретку. В то, что Ирмантасу не нужен был врач, верилось слабо, но сосед зачастую бывал чрезвычайно упрям, к тому же, взрослый человек действительно имеет право самостоятельно решать, когда ему обращаться к врачу.
- Настолько, - он присел рядом, она обратила внимание, что левую руку он почему-то держит за спиной. Мысленно усмехнулась: вот и довелось побывать в шкуре старушки-процентщицы, сейчас окажется, что в руке - топор… Конечно, это было невозможно, но сама внешняя схожесть ситуации выглядела забавной.
- Надеюсь, это не политика?
- Нет, - Ирмантас улыбнулся и на мгновение в его глазах мелькнули прежние веселые искорки. Мигнули - и тут же погасли. - Политики тут и близко нет. Семейное дело.
- Семейное? - изумилась Элеонора.
Она знала, что жена Ирмантаса умерла довольно давно, еще в начале шестидесятых, второй раз он жениться не стал. От брака остались двое детей, сын и дочь, жившие где-то в Вильнюсе и довольно часто его навещавшие. Со стороны его отношения с детьми выглядели чуть ли не идеальными.
- Да, именно семейное. В моем возрасте следует подумать и о разделе наследства. Завещание я написал уже давно, но есть пара вещей, о которых я не хотел упоминать в бумагах. Ты можешь их передать тому наследнику, которому я скажу?
Элеонора на мгновение задумалась. На старости лет влезать в чужие семейные тяжбы совсем не хотелось, за свою долгую жизнь она не раз и не два видела, как близкие родственники при разделе наследства становятся злейшими врагами на всю оставшуюся жизнь.
- А о чем именно речь?
- Вот.
В левой руке адмирала оказался офицерский кортик в парадных ножнах. Ирмантас положил его перед собой на стол, затем снял с левой руки свой старинный перстень и положил его рядом с кортиком.
- Вот это прошу передать моему внуку Балису. И еще…
Из внутреннего кармана пиджака адмирал достал толстый заклеенный конверт, так же положил его на стол.
- Здесь - мое письмо к нему. Пусть откроет только после моей смерти.
- Ирмантас, думаю, что вопросов о кортике не будет. Но твой перстень - вещь очень дорогая.
Уж ей ли, искусствоведу, было не знать, какую сумму стоил этот перстень…
- Я понимаю… Ты думаешь, что может вспыхнуть скандал?
- Будешь убеждать, что скандала ни за что не возникнет? - улыбка у старушки получилась мудрой и лукавой одновременно. Элеонора не старалась специально добиться такого эффекта - это получилось само по себе. И снова у адмирала в глазах вспыхнула веселая хитринка. И снова - сразу пропала.
- Не буду. Очень хочется верить, что не будет, но в жизни бывает всякое. Поэтому, предлагаю поступить так: если Балис не заглянет к тебе в первые дни - на девять дней, ты передашь перстень любому члену семьи. Думаю, в конечном итоге он все равно попадет к внуку, я говорил своим, что перстень должен достаться ему.
- Хорошо, Ирмантас, если так, то я согласна: если твой внук обратиться ко мне первым, то я отдам перстень ему.
- Отлично. Только вот еще что… Ты же его не знаешь?
Она на мгновение задумалась.
- Пару раз ты показывал фотографии. Он у тебя офицер, на Черном море служит, верно?
- Верно, - улыбнулся отставной контр-адмирал, - в меня пошел мальчишка… Капитан морской пехоты.
Он помолчал немного и добавил.
- Но ты все-таки спроси его, какое прозвище у него было в детстве, ладно?
- Хорошо, спрошу, - эта просьба ее озадачила. - А зачем?
- Да просто так… Не забудешь?
- Ирмантас, у меня ревматизм, а не склероз.
- Молчу, молчу… - он шутливо поднял руки вверх. - Ладно, не придавай этому разговору слишком большого значения, вообще-то я не собираюсь умирать. Просто, проявляю предусмотрительность…
Элеонора покачала головой. Она и раньше не раз замечала в Ирмантасе совершенно неправдоподобную, какую-то детскую наивность. Ни один взрослый человек не поверит в то, что другой взрослый человек затеет такой разговор на пустом месте. Что-то случилось у старика, что-то очень неприятное… Она еще раз внимательно посмотрела на синюшное лицо соседа. Все-таки, наверное, у него плохо с сердцем. И разумное поведение в этой ситуации одно: позвонить ноль три. Но… Это был Ирмантас, человек совершенно необычный, и ей не хотелось обидеть его недоверием. Поэтому она только сказала:
- Хорошо, я спрошу его про прозвище, а что он должен мне ответить?
- Разве я не рассказывал? - адмирал изумился совершенно натурально. - У него в детстве было прозвище Бинокль: у него очень острое зрение.
- А если он не ответит? - Элеонора продолжала игру.
- Тогда - не отдавай ему ничего. На девять дней отдашь все кому-нибудь из родственников и расскажешь про этот разговор, ладно?.. И вообще, пойду я отсыпаться… Что-то слишком много разговоров о моей смерти, я на это не рассчитывал.
Адмирал улыбнулся, но она видела, что улыбка эта надуманная: глаза Ирмантаса оставались серьезными и печальными.
- Ирмантас, я еще раз хочу тебе сказать, что, по-моему, тебе нужно обратиться к врачу.
- Элеонора, я, конечно, не Сэм Клеменс, но слухи о моей смерти, похоже, тоже сильно преувеличены.
После ухода адмирала Гаяускаса Элеонора Жвингилене позавтракала, выпила кофе, немного посмотрела телевизор. Все это время ее не отпускала мысль, что следует все же вызвать врача. Наконец, она не выдержала и набрала телефон скорой медицинской помощи…
Попрощавшись с Элеонорой Андрюсовной, адмирал Гаяускас почувствовал странное облегчение. Он сделал все, что мог, остальное предстояло делать другим. Его теперь ждало Высокое Небо, где он сможет, наконец, отдохнуть. Еще немного - и он увидит отца, которого не видел целых семьдесят с лишним лет. Увидит всех Гисборнов, Литвиновых, фон Лорингеров в разные годы несших тяжкое бремя Хранителей. Еще немного… Сейчас ему надо только дойти до квартиры и лечь отдохнуть перед дальней дорогой.
Вот и дверь. Он не стал запирать ее, чтобы не создавать лишних проблем тем, кто обнаружит его мертвое тело. Элеонора Андрюсовна, прячущая под напускной холодностью и чопорностью свою доброту, конечно, не утерпит и вызовет "Скорую помощь". Она же не знает, что врачи ему уже не помогут, они не в состоянии помочь мертвецу. Но ему их помощь и не нужна, он выполнил свой долг. Единственное, он не сумел передать Балису архив, но охранное заклятье откроет тайник носителю перстня…
Ирмантас Мартинович прилег на диван. Так было легче, голова перестала кружиться, и сразу захотелось спать. Наверное, это было началом пути туда. Что ж, сон так сон. Если бы еще это был добрый и светлый сон.
Последний сон, который увидел контр-адмирал Ирмантас Мартинович Гаяускас, был добрым и светлым. Стоял яркий и теплый солнечный день. За бортом баркентины "Альтаир" весело плескалось летнее море. Сидя у брашпиля, старый морской волк Альфред Мартинович Гаяускас (тогда, в марте семнадцатого, выдавая юного Густава фон Лорингера за своего племянника, папин вестовой придумал почему-то ему имя Альфред) покуривал папиросу и степенно беседовал с сидящим рядом мальчишкой. Паренек оказался влюбленным в море и ветер, и появление старой баркентины в гавани для него было светом в окошке. Вот и сейчас, глядя на старого боцмана (в этой, несостоявшейся, жизни он не стал ни адмиралом, ни капитаном, но это его не сильно огорчало) широко раскрытыми зелеными глазами, он чуть дрожащим голосом спросил:
- Говорят, парусников на свете все меньше и меньше остается. Говорят, их скоро совсем не будет. Правда?
- Неправда, - убежденно ответил Гаяускас. - Когда появились машины, глупые люди говорили, что на свете не останется лошадей. Разве это так? Паруса будут всегда, пока есть на свете три вещи.
- Какие?
- Ты и сам знаешь. Очень просто. Во-первых, море…
- Во-вторых, ветер! - радостно перебил его мальчик. - А в-третьих?
Имя мальчишки ему никак не удавалось вспомнить, но это было неважно. Затянувшись, Гаяускас ответил.
- Люди, Мальчик. Такие, как ты.
А дальше - только слепящий глаза свет Солнца, отраженный поверхностью моря.
ЭПИЛОГ. ГОРОД, ГДЕ СХОДЯТСЯ ЛЮДИ.
МОСКВА. 13 ЯНВАРЯ 2003 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.
Это заведение не было ни самым дешевым, ни самым хорошим кафе в округе. Но вот по соотношению "качество-цена" (в народе совершенно неверно называемому "цена-качество") - могло претендовать на лидерство. И еще его плюсом было удобное расположение: всего-то и нужно выйти из метро "Белорусская-радиальная", пройти под мостом, от которого берет начало Ленинградский проспект, еще несколько шагов - и крутая лестница вверх завершается у дверей в кафе-шашлычную "Весна". В теплое время года рядом с кафе принимала гостей вместительная веранда, но сейчас, когда на улицах города лежал толстый слой снега, работали только внутренние помещения - кабинеты и небольшой бар на десяток столиков.
В баре было тепло и уютно, только вот посетителей явно не хватало. За вторым столиком от дверей обосновались двое мужчин. Один - лысеющий, рыжеватый с тронутыми сединой бакенбардами не спеша потягивал из бокала пиво. Второй был помоложе, худощавый, в фиолетовом шерстяном свитере. Перед ним на столе стоял большой расписной чайник и фигурная стеклянная пиала: в "Весне" для чая вместо банальных чашек использовались именно такие пиалы. Молодые люди негромко беседовали, лишь изредка до стоявшей за стойкой официантки долетали обрывки фраз:
- И посчитать градиент…
- Синхронизация по порождающей Грани…
- Сам смотри, направление вектора Мебиуса при этом будет…
- Ерстка, а если теперь посчитать эффект Тарканова-Федорова…
- Говорят, Мохов еще пятнадцать лет назад…
- Ой, да что теперь только не говорят про Мохова…
Очевидно, мужчины относились к тому племени инженеров-трудоголиков, для которых понедельник начинается в субботу, а заканчивается не раньше полуночи.
Кроме них, в баре еще только один посетитель - за столиком у дальней стенки лысый усатый мужчина лет сорока медленно пил кофе, то и дело поглядывая на двери. Похоже, он кому-то назначил здесь встречу.
И действительно, через пару минут в бар заглянули двое мужчин, которые тут же уверенной походкой направились к лысому. Первый был постарше, сильно за сорок, с густой коротко стриженой шевелюрой, когда-то черной как смоль, теперь уже более чем наполовину поседевшей. Второму на вид еще не было и тридцати, высокий, русоволосый. При виде их ожидающий радостно поднялся навстречу.
- Ну, наконец-то, я уж заждался…
- Здорово, Серёга…
Лысый и седой обнялись.
- Знакомься, это Толя Бреднев.
- Сергей Клоков.
Лысый обменялся с молодым крепким рукопожатием.
- Ну, садимся.
- Ирина! - позвал официантку лысый.
- Да, что вы хотите заказать? - от стойки до столика всего-то четыре шага.
- Значит, давайте нам водки бутылку.
- Бутылку или в графине? - уточнила официантка.
- Нет, бутылку. "Гжелку"… Так, три порции шашлыка. Что еще?
- Салат надо какой-нибудь, - предложил от вешалки избавляющийся от пальто седой.
- Точно, - поддержал его лысый, - три салата еще.
- Какого?
- Так, - лысый перелистнул страницы меню, - давайте-ка "Столичный".
- Хлеб, соус нужны?
- Конечно, что же за шашлык без соуса…
- Еще что-нибудь?
- Пока что все…
Ирина кивнула и отправилась к выходу из зальчика, передать заказ поварам: прямого прохода в это помещение из кухни не имелось. Проходя мимо инженеров, немного притормозила, готовая и у них принять дополнительный заказ, но его не последовало.
- Значит, такое дело, Сергей: Толя службу начинал у Балиса в роте…
Лысый посмотрел на молодого с явным удивлением.
- У Балиса в роте?
Тот кивнул.
- Девяносто первый год, весенний призыв. После карантина направили в роту капитана Гаяускаса. Только, он не долго после этого нами командовал: в сентябре девяносто первого его ведь уволили.
- Но фундамент Тольке заложить он успел, - подхватил седой.
- Ага, - снова кивнул Анатолий. - В общем-то, я военным стал под его влиянием. Думал после Армии обратно на завод возвращаться. Пока служил - завод-то почти встал. Сокращения сумасшедшие, кому я там нужен. А наш Кстово - городишко маленький, кроме как на НОРСИ и податься некуда. Ну там, молокозавод, автомастерские… Так не резиновые же… Короче, решил: буду служить…
- И правильно решил, - усмехнулся седой, - таких бы офицеров нам побольше, да дерьма бы всякого поменьше…
- Так не бывает, - как-то устало возразил лысый, - в любом большом деле сразу черви заведутся: есть, чем поживиться…
Вернулась передавшая заказ на кухню Ирина. Она, было, хотела вернуться к стойке, продолжить разговор с подругой-барменшей, но ее планы нарушил один из инженеров.
- Принесите мне еще кружку пива.
- Снова "Сибирская корона"?
- Да, пожалуйста.
А трое офицеров за дальним столиком продолжали свой тихий разговор.
- …ну а после штурма, естественно, дали выходной, ребята вечеринку небольшую устроили. Ну и стали пить за первого командира, это же все равно, что первый учитель.
- Вот тут товарищ генерал на меня особое внимание и обратил, - улыбнулся Анатолий.
- Еще бы не обратить, - усмехнулся седой. - Знаешь ли, то, что мы тогда пережили в Вильнюсе, не забывается. Так же, как теперь все, кто брал "Норд-Ост" - не забудут.
- Да вообще ни один бой, наверное, не забудешь, - предположил Клоков.
Собеседники согласно кивнули, подтверждая правоту Сергея.
Ирина между тем принесла на столик приборы, плетеную хлебницу с кусочками нарезанной буханки, а во второй заход - бутылку с бело-голубой этикеткой и три маленьких рюмочки - под водку.
- Так, Валерий, разливай по первой.
- Ждать салат не будем?
- Чего тут ждать…
- Тоже верно…
Седой аккуратно разлил прозрачную жидкость по рюмочкам.
- Ну, товарищи офицеры, давайте вспомним… Друга, боевого товарища, командира… В общем, за Балиса - не чокаясь…
Несколько мгновений все помолчали.
- А Вы его с детства знали? - поинтересовался Анатолий у Клокова.
- С первого класса вместе учились, - ответил Сергей. - У меня отец как в сорок седьмом в Вильнюс приехал, так там и остался. Я себя в детстве коренным вильнюсцем считал. А Бинокля как раз - нет, да он и сам Питер не меньше Вильнюса любил. Каждое лето в сентябре обязательно рассказывал, как он там, у деда, отдыхал. Ирмантас Мартинович в Вильнюс переехал только в семьдесят шестом, у него как раз юбилей был. А Балис в тот год еще в Севастополь ездил, все уши потом про ту поездку прожужжал.
Клоков улыбнулся, вспоминая детство.
- Да, классная была у нас компания… А теперь как разметало…
- А кстати, кто теперь где? - поинтересовался седой.