Прочитав довольно лаконичное послание, царевич вопросительно изогнул соболиные брови:
– Батюшка, так я же еще тогда говорил, что они не успокоятся… Не получилось достать ядом через книгу, так еще что придумают…
Еле удержавшись от свирепого оскала, московский властитель нарочито-медленными движениями огладил рыжеватую бороду и ласково улыбнулся:
– А напомни-ка мне, сыно. Что ты там для Жигимонтишки предлагал?..
Привыкшая к разноголосому шуму заседаний боярской Думы или к торжественно-помпезной атмосфере во время приемов послов, Грановитая палата невольно давила на всех, кто оказывался в ней в другие дни, – да так, что иной человек чуть ли не с порога начинал ощущать свое ничтожество. Высокие потолки и гулкие просторы большой залы, обилие золота на стенах и потолке, массивные колонны – все это несло в себе отзвук власти московских Рюриковичей. Было пронизано ею, всячески демонстрировало ее, незримо давило на волю и шею, заставляя против желания покорно склонять голову даже перед пустующим троном великого государя всей Руси…
– Ваше высочество, нельзя ли повернуть голову чуть-чуть правее? Благодарю вас.
Тем не менее венецианский художник Якопо Робусти, более известный как Тинторетто, никакого неудобства не ощущал, ибо был занят привычным и, что более важно, любимым делом. Всего год назад он соблазнился предложением владыки московитов, покинув свою прекрасную родину ради высокой цели – основать в дикой северной стране лучшую во всем цивилизованном мире школу живописи. Имени себя, разумеется. И надо сказать, что все его надежды покамест оправдывались – приняли его хорошо, разместили еще лучше, а уж количество заказов и вовсе превысило все мыслимые пределы! Настолько превысило, что Робусти даже отписался парочке знакомых художников, с которыми некогда постигал тонкое искусство живописи под началом самого Тициана Великого – все равно на несколько ближайших лет он будет занят исключительно портретами царской семьи… Оглянувшись на тихий звук шагов, Тинторетто увидел, как девятилетний инфант Теодоро с приветливой улыбкой ему кивнул, блестящим от любопытства взором рассматривая наполовину готовый семейный портрет. С должным почтением поприветствовав члена августейшей фамилии, мэтр позволил себе ответно-добродушную улыбку – все же мальчик проявлял к его творчеству неподдельный интерес, к тому же имел отличные способности к рисованию. В хорошем темпе проработав полчаса, Якопо столкнулся с необходимостью основательно пополнить запас краски на палитре. Повернулся к столику со всеми принадлежностями своего ремесла и без промедления отвесил новый поклон, причем гораздо ниже и дольше первого. Уж больно внимательно его разглядывал инфант Джованни, средний из трех сыновей государя Московии. Так внимательно, словно приценивался, как бы сподручнее ткнуть стилетом!..
– Брр!..
Побурчав себе под нос (тихо-тихо) и удивляясь столь странной привычке бесшумного передвижения, венецианец протер кисти, после чего и продолжил отточенными движениями переносить на подготовленный холст удивительно гармоничные черты лица тринадцатилетнего принца крови Деметрио. Заодно мысленно прикидывая, как же именно ему исхитриться передать чудесный и невиданный доселе цвет его волос. Цвет живого серебра! Честно говоря, в сочетании с поразительно ярко-синими глазами и временами исходящим от него ощущением мягкого покоя, наследник трона сильно походил на ангела, спустившегося в грешный мир…
– Отдай!
Рука невольно дрогнула, и оплошку тут же пришлось стирать специальной тряпочкой. Убрав лишний мазок, Якопо повел глазами в поисках источника столь звонкого голоса – им оказалась юная и весьма сердитая инфанта Эудоссия.
– Дурак!..
Как раз вызволившая из рук инфанта Джованни небольшой томик с целой кипой разноцветных закладок.
– А ты вредина книгочейная…
– Тише.
Тинторетто уже не раз становился свидетелем того, как быстро и беспрекословно младшие дети слушаются старшего принца крови. И постоянно замечал отблески искренней любви во взглядах двух мальчиков и обожание девочки, направленные на старшего брата. Довольно необычное явление для любой королевской семьи, где даже самые близкие родственники непременно интриговали друг против друга… Что же, уже сейчас можно сказать, что власть Деметрио будет крепка!..
– На сегодня всё, ваше высочество.
Маленькая инфанта тут же подскочила к принцу, выдав длинную и малопонятную фразу на родном языке. За ней к наследнику приблизился средний инфант, недовольно окликнувший младшего Феодоро, чересчур увлекшегося разглядыванием готовой едва ли наполовину картины. А когда все они собрались вокруг отцовского трона, Якопо Робусти в который уже раз отметил, сколь щедро одарила природа и Господь отпрысков великого князя Московии. И если к красоте телесной он уже несколько попривык (в этой стране вообще было крайне много красивых женщин и мужчин), то живости разума все еще не уставал поражаться. Как и высокой образованности в столь юном возрасте. К примеру, принц несколько раз беседовал с ним о нравах и обычаях Венеции, причем вопросы задавал как на испанском, так и на итальянском языках. А его братья и сестра, не имея возможности похвастаться столь чистым выговором, тем не менее прекрасно понимали сам разговор… Разумеется, если он был неспешен и не касался действительно сложных событий и вещей.
– Ваши высочества!..
Едва заметно ответив на почтительный поклон Тинторетто, Дмитрий в окружении братьев и сестры добрался до своих покоев, где верная Авдотья караулила накрытый незадолго до их прихода общий поставец. Проследив, чтобы все омыли руки и лицо, хозяин покоев проделал то же самое и начал обязательную молитву, предваряющую любое вкушение хлеба насущного:
– Господи, Иисусе Христе, Боже наш, благослови нам пищу и питие молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен во веки веков. Аминь!
Последнее слово отдалось в ушах старшего царевича тихим эхом и едва заметным всплеском силы трех родственных средоточий, после чего Иван отодвинул от себя миску с гороховой похлебкой на копченостях, Федор, наоборот, отказался от пшенной каши в пользу похлебки, а десятилетняя Рюриковна впала в настороженную задумчивость, раз за разом сканируя-проверяя источником расположенные вокруг нее кушанья и питье.
– Хм!
Поглядев на братьев, сестра еще раз все хорошенько проверила и окончательно отбросила пустые сомнения, принявшись с аппетитом уплетать духмянистую, нежно-рассыпчатую кашу на меде и молоке. Затем была густая рыбная похлебка-пюре, небольшой пирожок с малиной… По зову Авдотьи целый десяток стольников проник в покои наследника, покружился-повертелся вокруг прямоугольного поставца и быстро пропал, оставив после себя полдюжины блюд с восточными сладостями и три больших кувшина. В первом был горячий ореховый сбитень, во втором медвянисто-кисловатый освежающий травяной взвар, а третий скрывал в себе дорогую диковинку из далекой Испании, густое какао на молоке. Первым, разумеется, выбирал старший из братьев…
– Взвар.
Затем средний:
– Каву!
Младший:
– Сбитень.
И наконец, сама царевна:
– Каву!..
Одновременно со словами выбора вновь проснулись родственные средоточия… С тем, чтобы через мгновение уснуть вновь. Неспешное поглощение десерта сопровождалось довольными фразами и тихими шутками, пока нежное личико Евдокии вдруг не надумало чуть побледнеть, а потом и вовсе приобрести едва заметный зеленоватый оттенок.
– Ох!..
Потеряв интерес к пахлаве и какао, десятилетняя сладкоежка быстро покинула обеденный стол, сопровождаемая сочувственными взглядами братьев. Среднего и младшего – уж они на собственном примере знали, как тянет на нужную бадейку после пропущенного в еде и питье зелья. Иван, прикончив последний кусочек халвы, не выдержал и подошел к стулу сестры, вновь пробудив свой источник. Чуть помедлил, перепроверяя, затем взял изящный серебряный кубок и сравнил его содержимое с большим кувшином – уже догадываясь, отчего оплошала Дуня. Как-никак, самого на подобном подлавливали…
– Так и знал, отрава под ободком!..
Действительно, секрет оказался простым – всего лишь слабительное, замешанное на меду, и нанесенное тонкой и почти неприметной полоской на столовое серебро.
– Очень хорошо, Иван.
Средний из царевичей польщенно улыбнулся.
– А я?!
– И ты молодец, Федя.
Подхватив с полки серо-коричневую плоскую коробочку из картона, хлебосольный брат вручил ее в цепкие руки младшенького.
– Награда тебе.
Вскрыв коробочку и обнаружив в ней ровно-одинаковые торцы чертилок, Федор счастливо рассмеялся, просто-таки не веря своим глазам.
– Сорок восемь цветов и оттенков… Беги, испробуй подарок в деле.
Вернувшиеся стольники убрали все следы обеда, всего через минуту оставив царственных братьев наедине.
– Завидую тебе, брат.
Приоткрыв оконце, Дмитрий вздохнул свежего воздуха, проследил, как двенадцатилетнее "чадушко" со всего маха упало на его ложе, и поинтересовался:
– В чем же?
– Ну как! Батюшка тебя всюду одного отпускает: в иные святые обители; на Ярославль и Рязань в прошлом году посмотрел. В Туле целых полгода провел! А в Твери и вовсе все полтора своей головой и разумением жил!.. Теперь вот в Полоцк съездишь… А я же дальше Сокольников и Лосиного острова и носу не высовывал.
– А кто с отцом по святым местам зимой катался?
Почесав живот и еще больше развалившись на зеленом покрывале, Иван огорченно отмахнулся:
– Да что там разглядишь, по пути-то? Квохчут надо мной, словно я цыпленок неразумный! Туда нельзя, сюда тоже. Даже просто проехаться по какой деревеньке, поглазеть на черный люд и это невместно достоинству царевича!
Засмеявшись, хозяин покоев искренне посочувствовал:
– Прямо стон души!
– Тебе хорошо говорить!..
– Ладно уж, замолвлю за тебя словечко батюшке, чтобы отпустил на месяц-другой к отцу Зосиме. По дороге всласть наскачешься, наохотишься, в тверском кремле пару дней поживешь да на город поглядишь. Ну и на обратном пути тоже не теряйся…
– А отпустит?
– У нашего рода особые отношения с Кирилло-Белозерской обителью – ты разве забыл?
Поерзав в нешуточном возбуждении и предвкушении, средний сын великого государя мечтательно улыбнулся. Действительно, как это он не подумал о такой возможности?..
– Настало время урока.
Иван тут же выкинул из головы все свои мечты и сел на ложе, приготовившись внимать. Однако Дмитрий не торопился показывать что-то новое, отвернувшись к окну.
– Меня радует, как далеко ты продвинулся в освоении наследия крови, брат. Твое упорство, старательность и в особенности ум. Но более всего меня радует, что я не вижу в тебе дурного жестокосердия.
Помолчав немного, наследник все же повернулся к младшему лицом:
– До этого дня я учил тебя, как стать сильнее и выносливее, справляться с болезнями и не бояться ядов… Ну и еще кое-каким полезным мелочам.
Средний из царевичей тут же покосился на нарядный полавочник, скрывавший следы его недавнего экзамена. Вспомнил, с какой легкостью пробил насквозь толстенную буковую доску. И преисполнился заслуженной гордости…
– Ай!..
– Не зазнавайся.
Потерев лоб, в который только что отвесили увесистый щелбан, Иван сосредоточился и сел ровнее – ничего-то и не скрыть от старшего!
– К сожалению, несмотря на все мои старания, твои чувства недостаточно… тонки и изощренны. Для воина и победоносного воеводы, кем кое-кто себя искренне видит в будущем, этого было бы более чем достаточно. Но для самовластного правителя – нет. Ему должно знать настроения подданных, дабы вовремя разглядеть справедливое недовольство простого люда и упредить любую крамолу и бунт среди своих бояр-князей. Поэтому с сего дня мы начнем изучать одну из граней лекарского дела под названием "гипноз", не прекращая, впрочем, и прежних твоих занятий. Ибо?..
– Нет предела совершенству, брате.
– Правильно.
Дойдя до небольшого поставца в Комнате, хозяин покоев подхватил блюдо с виноградом и яблоками, вернулся в Опочивальню, где и подсел к брату, начав потихонечку общипывать крупные темно-фиолетовые ягоды.
– Искусство гипноза – очень древнее, старше книг Ветхого Завета. Неизвестно точно, где именно оно зародилось, но уже жрецы Древнего Египта, Греции, Индии и Рима вполне уверенно им пользовались. От них оно перешло восточным знахарям и лекарям, а также и волхвам славян… которых старательно топил в воде и крови наш предок великий князь киевский Владимир Святославович, получивший за сии беспримерные труды высокое достоинство святого. В странах католического креста это умение напрочь утеряно с падением старого Рима под напором варваров, но печаль по сему поводу мы с тобой отложим на другой раз.
Со звучным хрустом вкусив плоти наливного яблока, Иван согласно покивал головой. Хоть вымри они все там, проклятые папежники, уж он по ним плакать точно не будет!
– Суть гипноза в том, что человек с сильной волей…
Выслушав пояснения и тщательно поразмыслив под внимательным взглядом тринадцатилетнего учителя, средний из братьев подвел итог:
– Получается, это как тайный ход в пределы разума, минующий охрану и крепкие стены?
– Хм, скорее как ключ к калитке в толстых и высоких крепостных воротах.
Отставив опустевшее блюдо на прикроватный поставец, старший царевич обтер пальцы, испачканные в соке виноградной лозы.
– Однако в соединении с даром нашей крови гипноз оборачивается не ключом, но тараном тяжким, коему что ворота, что стена – все без разницы. Поэтому запомни основное правило этого искусства: разум человеческий очень хрупок, и сломать его всегда проще, нежели оставить в целости. А уж собрать такие осколки в единое целое и вовсе может только Вседержитель.
Коротким молчанием завершив вступительную часть, Дмитрий перешел к конкретным указаниям:
– Итак, первое твое упражнение!..
– Пошла!
Щелк!..
Вот уже шестой день кардинал-епископ Хелма и Вармии, секретарь короля Польского, опытный теолог и одаренный дипломат терпел тяготы и лишения осенней дороги, а заодно терпеливо скучал. Надо сказать, что чувство это было Станиславу Гозию привычно и не вызывало какой-либо тоски или же упадка духа, тем более что причина, заставившая пожилого клирика бросить все свои дела и выехать в полоцкое воеводство, была очень весомой. Вернее сказать, их было ровным счетом две: во-первых, соответствующее повеление христианнейшего государя Сигизмунда Августа. А во-вторых, возможность сильно досадить великому князю Московии, если только его знатнейший вельможа и троюродный племянник князь Бельский действительно решился сменить сюзерена и отринуть византийский канон. Выгоды сие деяние сулило куда как немалые!.. Если уж кровный родственник государя северной Руси его покинет, что же говорить об остальных? Зерна вечных сомнений, злобного раздора и предательства в душах боярских наверняка дадут обильные всходы! А если и нет, то осведомленность князя в замыслах царя Ивана была такова, что сама по себе с избытком оправдывала все возможные хлопоты. Опять же, такой перебежчик наверняка знает немало интересных подробностей о гарнизонах порубежных крепостей и городов, припасах и воинской силе… Так что плата за подобную услугу в виде какого-нибудь староства в наследственное владение совсем не выглядела чрезмерной.
– Надеюсь, переговоры выйдут удачными.
От монотонного звука осеннего дождя Гозий впал в сентиментальные воспоминания. Лет семь (или уже восемь?) назад он как-то навещал по делам церкви Полоцк. Доблестная шляхта, пронырливые евреи-зерноторговцы, основательные купцы-литвины, старательные ремесленники и благочестивые горожане… Сохранилось ли все это? Да нет, вряд ли. Злобные московиты огнем и мечом прошлись по многолюдному и процветающему полоцкому воеводству, превратив его в некое подобие пустыни.
– Теперь только время и милостивое внимание короля исцелят глубокие раны этой земли.
Спутник кардинала и одновременно его слуга, подумав, что обращаются к нему, тревожно шевельнулся, но не дождавшись каких-либо слов в продолжение, вновь замер. Сам же Гозий выглянул из возка, осматривая приближающуюся заставу, и невольно нахмурился. Ибо она напомнила ему о наказании Господнем, ниспосланном за грехи человеческие – неумолимой и неизлечимой чуме! Начавшись в Швеции, эта кара божия довольно скоро перекинулась и на Данию, затем прошлась по германским княжествам, откуда ядовитой змеей вползла в благословенную Польшу. А уже из нее Бледный всадник пожаловал и в Великое княжество Литовское, весьма озаботив этим бородатых схизматиков-северян.
– Тпр-ру!
Возок резко дернулся, останавливаясь.
– Кто такие будете, откуда держите путь?
Проводив взглядом слугу, выскочившего под дождь с подорожной грамотой, Гозий немного помешкал, а потом осторожно сдвинул тяжелый бархат занавески – только для того, чтобы увидеть хмурых стрельцов с бердышами наперевес. Тем временем начальствующий над воинами дворянин выслушал служку, что-то у него переспросил, после чего с легким треском распахнул дверку возка. Внимательно оглядел путешественника, выискивая малейшие следы болезни, затем едва заметно кивнул и сквозь зубы пожелал доброго пути. Впрочем, клирик на это лишь тонко усмехнулся, ибо бессильная злость московитов его изрядно забавляла. Порыв ветра раздвинул занавески, принеся с собой запах сырости…
– Пошла!
Щелк!..