И после этого провалилась в слепящую тьму.
Ещё не успела благородная домна Ветилна шагнуть в двери своего дома, а слуги уже знали, что госпожа в гневе. Ничего удивительного в этом не было: большинство невольников служили госпоже уже не первую весну и успели до тонкостей выучить её характер и привычки.
По меркам Империи благородная домна была отнюдь не злой хозяйкой, и рабы в молитвах не забывали благодарить богов, пославших им такую госпожу, но, под горячую руку, Сентея Ветилна могла наказать показавшегося ей нерадивым невольника по всей строгости законов, ничего хорошего виновному не обещавших. Строгость благородная домна вообще очень любила и, в разговорах со своими подругами постоянно сокрушалась о падении нравов и с сожалением вспоминала времена своей далекой молодости, когда небо было голубее, голуби - небеснее, молодежь - почтительнее, а порядки - строже. К счастью, госпожа была твердо уверена, что усердие и прилежание являются неотъемлемой частью и гарантией порядка, и потому всякий, исполняющий свою работу с надлежащим усердием, мог рассчитывать на её благосклонность. Шутка ли, купленной для чистки потолков ящерке-вэйте, помимо прочей пищи в день выдавалось почти пол квига мяса. По мнению многих почтенных горожан кормить вэйту чем-то кроме кухонных помоев было расточительностью, граничащей с безумием, но госпожа Ветилна могла позволить себе не интересоваться мнением почтенных горожан.
Это для своих крестьян они были почтенными, а для благородной морритской домны - таким же быдлом, как и нечки. Известно, что любой представитель подлого люда мечтает возвыситься над себе подобными и придумывает для этого разнообразные изощренные способы. Так боги устроили этот мир, и это вполне разумно, но с высоты происхождения благородной домны разница между ослом, вэйтой и грязным альдабрцем была слишком уж мала. Для всех троих не служить верой и правдой Императору и господам было противоестественным состоянием, а верную службу, в этом благородная Ветилна была точно уверена, полагалось вознаграждать.
В общем, все в доме хозяйку одновременно боялись и боготворили, и никто не взялся бы сказать, какое чувство было сильнее. Возможно, одно преобладало над другим в зависимости от внешних обстоятельств. В таком случае, в тот момент, когда домна Ветилна вернулась с торжища, в доме властвовал страх. Впрочем, сама госпожа была слишком занята, чтобы обратить на это внимание.
- Шамаш, перенеси несчастную девочку в малую спальню. Слакит, немедленно застели там кровать!
- Бегу, госпожа!
- Фрин, быстро приготовь миску теплого мясного бульона и чашку теплого молока. Кейд, Ловра, Рия, что вы толпитесь, марш с глаз моих!
Повторять это приказание не потребовалось. Зато в коридоре появился управитель по имени Шамаш с бесчувственной девочкой на руках.
- Госпожа, не надо ли позвать за лекарем?
- Откуда в этой дыре возьмутся приличные лекари? Здесь можно найти только коновалов, да и то, им бы я не доверила ни одну из лошадей моего покойного супруга. Положи девочку в спальне, я сама послежу за ней.
- Как будет угодно госпоже.
- Ветилна, что происходит?
По коридору, слепо щурясь и тяжело опираясь на палку, плелась морщинистая старуха. Седые нечесаные волосы космами падали на плечи.
- Домна Лафисса, пройди к себе, - досадливо морщась, но соблюдая этикет, попросила домна Ветилна. Старуха была матерью её покойного супруга и после смерти сына осталась доживать свои вёсны у снохи - её здоровье не позволяло совершить путешествие до Моры - даже на корабле или в носилках. Она по дому-то передвигалась с большим трудом. - Я тебе потом всё расскажу.
Старая женщина неловко остановилась и беспомощно захлопала невидящими глазами.
- Потом? Да, конечно… Но что же творится?
Понять её было непросто: домна Лафисса отчаянно шепелявила, поскольку за долгие семьдесят три весны растеряла все зубы. Но домна Ветилна её речь отлично разбирала.
- Домна Лафисса, пройди в свои комнаты, - терпеливо повторила она. - Я потом приду и всё тебе расскажу. А сейчас не надо меня отвлекать, я очень занята.
- Да, да, конечно, - забормотала старушка, неловко поворачиваясь. - Я пойду к себе, ты мне потом всё расскажешь…
- Ловра, проводи госпожу в её комнату.
Рабыня, которой минуту назад было приказано исчезнуть, тотчас вынырнула откуда-то из недр коридора и почтительно подхватила старушку под левую руку. Хозяйка же прошествовала в малую спальню, где слуги уже уложили в постель несчастную девочку.
- Госпожа, если мне будет позволено, то я посижу с юной госпожой, пока она не проснётся.
Благородная домна бросила изумленный взгляд на посмевшую заговорить с ней вэйту. Ящерка, как и подобает нечке, занимала самое низкое положение среди слуг и не осмеливалась обращать на себя внимание.
- Ты?
- Если госпоже будет угодно… Я умею ухаживать за больными…
- Умеешь? Где же ты этому научилась?
Вэйта часто заморгала, что служило признаком крайней растерянности, но благородная домна не имела представления о том, что бы это могло значить.
- У прежних хозяев, госпожа.
- Ты куплена, чтобы чистить потолки и очаги, Рия, - назидательно заметила домна Ветилна. - Но, если ты сделала свою работу на сегодня…
- Да, госпожа, я всё уже сделала…
- Хорошо, ты можешь посидеть с молодой госпожой.
- Я благодарю мою госпожу, - вэйта склонилась в грациозном поклоне.
Первое, что увидела Анна-Селена, когда сознание вернулось к ней, были глаза. Два огромных золотистых глаза, казалось, испускали невидимые лучи, пронзавшие девочку насквозь.
Вслед за этим она рассмотрела и хозяйку глаз - крупную тёмно-зеленую ящерицу, сидевшую у кровати.
- Ты кто? - удивлённо спросила девочка.
- Я - Рия, - ответила ящерица, ничуть не удивившись вопросу. Голос у неё был немного глуховат, но совсем не напоминал Анне-Селене шипение, которое издавали ящерицы, знакомые ей по курсу биологии. - Как ты себя чувствуешь, маленькая неживая?
- А где я нахожусь?
Девочка с удивлением оглядела комнату. Высокий потолок скрывался во мраке. Стены были покрыты фресками с изображением цветов и птиц, наверное, яркими, но казавшихся тусклыми из-за окутывавшего комнату полумрака. Свет проникал только через дверной проём, находившийся как раз за спиной ящерицы по имени Рия.
- Ты в доме благородной домны Ветилны.
- А почему ты назвала меня неживой?
Этот вопрос надо было задать сразу, но маленькая вампирочка, изумленная происходящим, не успела отреагировать.
Странная ящерица быстро заморгала своими золотистыми глазищами.
- Я чувствую, что живое и что неживое, маленькая госпожа. Но ты не волнуйся, Рия никому не скажет о том, что ты - не живая.
- Вот как? А почему?
- Люди ненавидят тех, кто не люди. Они убивают всех - и виноватых и невиновных. Если я скажу госпоже, что ты - не живая, то придут инквизиторы. Они сначала убьют тебя, а потом, наверное, меня.
- За что - тебя? - изумилась Анна-Селена.
- За то, что я - не человек.
На несколько мгновений недоуменные взгляды вампирочки и вэйты встретились.
- А что же делать? - тихо спросила девочка.
- Госпожа не догадается, что ты - не живая. Она считает, что ты - благородная домна, которую разбойники украли и продали в рабство.
Ну, да… Конечно… При этих словах ящерицы девочка вспомнила всё. Торги. Появление госпожи. Собственную продажу. Превращение кольца.
Девочка торопливо глянула на правую руку - кольцо Элистри было на своём месте. И снова в виде перстня с граненым сапфиром.
- А слуги?
- Слуги тоже не о чём не догадаются. В доме госпоже кроме меня прислуживают только люди. К тому же, все они и горожане. Они ничего не знают о не живых, кроме старых сказок.
- А ты - знаешь?
- Я - знаю.
- Откуда?
Наверное, если бы ящерица умела улыбаться, то она бы улыбнулась до ушей.
- Мой дед - шаман нашего племени. И его отец был шаман. И отец его отца. Издавна мои предки поклонялись богам нашего племени, а боги в ответ давали нам знания.
- Интересно, что же это были за боги?
- Наши боги - это драконы!
- Драконы?! - удивленно-восхищенно переспросила девочка. - А ты мне расскажешь о них?
- Если ты захочешь. А сейчас, извини, я должна сообщить госпоже, что ты пришла в себя.
Быстрым движением ящерка выскользнула из комнаты. Анна-Селена успела только разглядеть, как мелькнули длинные чёрные полосы на её вовсе не тёмной, а золотисто-зелёной спине.
Глава 11
В которой происходит настоящее сражение
Я только раз бывала в рукопашной:
Раз - наяву, и сотню раз - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Ю.Друнина
Как его занесло на это незнакомое кладбище, Балис уже не помнил. Бывает ведь такое: идет себе человек, погруженный в свои думы, идет, ничего не замечает, а потом раз - поднимает голову, и видит, что забрел незнамо куда.
В этот раз "незнамо куда" приняло облик старого кладбища. Не заброшенного, с растрескавшимися надгробиями, на которых невозможно прочитать надписи, с давно пропавшими куда-то решетчатыми оградками, с поваленными и погнутыми крестами и расплывшимися холмиками могил, нет. Могилы были ухоженные: большинство из них тщательно расчищены от палой листвы, на многих лежали цветы, порой - совсем свежие, кусты были аккуратно подрезаны, а ограды - покрашены. И все же явственно чувствовалась здесь печать времени: памятники стояли неуловимо старомодные, такие как во времена Балисова детства. Совсем не видно было крестов, которые в конце восьмидесятых сначала робко, в глубине, подальше от начальственных глаз, а затем уж и совсем не таясь, вновь стали появляться над последними пристанищами граждан Советского Союза. Времена обязательного атеизма уходили в прошлое, но на этом кладбище время словно когда-то остановилось и так и не смогло двинуться дальше.
Он внимательно осмотрелся, стараясь определить, где находится выход, и уловил какое-то движение среди надгробий. А через мгновение метрах в сорока среди памятников поднялся какой-то человек в гротескной восточной одежде - намотанная на голову темно-зеленая чалма, халат в желто-сиреневую полоску… Длинная борода чуть ли не до пояса… Выпученные глаза, раскрытый, словно в крике, рот… И автомат, такой знакомый автомат Калашникова, в руках.
Раздумывать было некогда. Гаяускас прыгнул в узкий проход между могилами. И тут же в уши ударил грохот выстрелов, свист пуль, их щелчки по камням обелисков. Карикатурный моджахед выпустил никак не меньше трети рожка, наверное, стрелял в первый или второй раз в жизни. Вскинув свой автомат к плечу и поставив его на стрельбу очередями, Балис осторожно присел на колено, внимательно вглядываясь в ту сторону, откуда прилетели пули. Некогда было даже удивляться, откуда вдруг у него взялось оружие, уж чего-чего, а прогулок по городу с автоматом за спиной за ним никогда не водилось. Вот мелькнула среди могил зеленая чалма… Капитан резко выпрямился, и в тот момент, когда в прицеле мелькнул халат убийцы, нажал на спусковой крючок. Короткая очередь в три патрона и тут же снова вниз. Успевая при этом заметить, как переваливается через ограду и кулем падает на могилу пробитое пулями тело.
Как всегда в таких случаях, время тянулось мучительно долго. До боли в глазах Балис вглядывался в каменные надгробия, пытаясь уловить среди них какое-нибудь движение. Он был почти уверен, что враг мертв, но в бою "почти" - не считается. И выживает в бою тот, кто до самого конца не теряет концентрацию. Это не в футбол играть, где расплата за секундную невнимательность - всего лишь пропущенный мяч. В бою за это платят жизнью.
Но и вечно сидеть в укрытии тоже нельзя. Гаяускас медленно начал подниматься, готовый в любой момент снова распластаться на земле. Однако, этого не потребовалось: никакого движения среди могил не было видно.
Теперь можно было бы и начать удивляться: что это за кладбище, что за человек, но капитану хотелось сначала покинуть это странное место, а уж потом рассуждать. По-прежнему то и дело оглядываясь по сторонам, он вышел на аллею и тут же краем глаза уловил движение, на этот раз - слева от себя. Стоя среди могил поднимал винтовку М-16 ("А вторую", укороченную, с телескопическим прикладом, которую Балис видел только на фотографиях) мужчина в камуфляжной форме с аршинной надписью US Army на правом нагрудном кармане и в черных очках. Почему-то бросилась в глаза его борода - не длинная, как у первого, а аккуратно подстриженная и немного вьющаяся.
Чем дальше, тем больше ситуация напоминала дешевый боевик, автор которого использует штамп за штампом, не заботясь ни о правдоподобности, ни о логике. Но вот умирать, даже как в дешевом боевике Балису не хотелось. Он упал назад, успев в падении повернуться влево и выпустить в сторону бородача короткую очередь. Почти в то же мгновение заработала и автоматическая винтовка незнакомца, и по тому, что пули над головой так и не просвистели, а там, где мгновение назад стоял этот человек, полетели вниз срезанные пулями ветки тополей и берез, капитан Гаяускас понял, что и в этого он тоже попал.
С кладбища следовало немедленно выбираться. Пригнувшись, он бросился бежать по узкой земляной полосе между асфальтовой аллеей и шеренгами могил к ближайшему большому дереву - высокой, толстой березе. Нога запнулась о железный прут, наполовину выломанный из ограды и отогнутый каким-то идиотом почти до самой земли. Балис не сумел удержать равновесие и полетел на землю вниз лицом. Сгруппировавшись, выбросил вперед руки, чтобы перейти в кувырок, но почему-то не получилось: влажная темная земля мелькнула у самых глаз, так, что он мог различить каждую травинку. Потом должен был последовать удар, но его не произошло: Балис проснулся.
Он лежал в хижине в изонистском приюте, который про себя называл монастырем. На улице еще не рассвело, немного света давали тлеющие в кострище угли. Остальные его спутники крепко спали, если не считать Наромарта, который по своему обыкновению, сидел, привалившись к стене, закутанный в плащ - так, что невозможно было понять: спит темный эльф, или просто придается размышлениям.
Гаяускас откинул покрывало и начал обуваться. Наромарт шевельнулся, давая понять, что он бодрствует. Прихватив автомат, капитан прошел к выходу, отодвинул полог. На мгновение задержался в дверном проёме, приглашающе кивнув целителю. Тот вышел вслед за офицером.
- Что-то случилось? - тихо спросил эльф, когда они вышли во двор.
- Не знаю. Вроде бы все тихо, но…
- Но…
- Я опять видел странный сон. И я чувствую беспокойство.
- Беспокойство? Может, ты переживаешь за похищенных детей?
Балис досадливо поморщился.
- Нет, не то… Разумеется, я за них волнуюсь, но это совершенно другое чувство. Оно было у меня только два раза: перед тем, как убили мою семью, и перед тем, как… Перед тем, как я очутился на Дороге. И вот теперь я снова чувствую какую-то опасность. Словно она подбирается ко мне… Ко всем нам…
- К таким предчувствиям следует относиться внимательно, - серьезно произнес Наромарт. - Но, с другой стороны, прямо сейчас нам ничего вроде не угрожает. Давно у тебя это чувство?
- Вчера вечером всё было нормально. А сейчас возникло, когда проснулся.
- Так, а перед этим был странный сон… Расскажешь?
- А чего скрывать? Снилось, что я забрел на какое-то незнакомое кладбище. Ни единой живой души, одни могилы. И вдруг появляется какой-то душман и начинает в меня палить…
- Кто появляется?
- Как тебе объяснить? В своём мире я участвовал в войне. Наших врагов называли "душманы". Кажется, это слово означает бандит на одном из местных языков… Не знаю точно, я там был-то всего ничего…
- Будем надеяться, что эти подробности не важны. Итак, неожиданно появляется твой враг и…
- И убить пытается… У меня вдруг вот эта игрушка оказывается, - Гаяускас потряс автоматом, - справился я с ним, а там еще один чудик с другой стороны выскакивает. Я и его положил - и проснулся.
- Напрашивается такое продолжение: проснулся - а вокруг идет битва. Но вокруг - тишина. Значит, битва ещё не началась.
- Или её не будет…
- Мне кажется, что предчувствие тебя не обманывает. Слишком хорошо оно ложится на сон.
- Предлагаешь устроить боевую тревогу? - усмехнулся Балис.
- Рановато, - Наромарт то ли не понял иронии, то ли не обратил на неё внимание. - Сначала надо провести разведку.
Он глянул на чуть начинающее светлеть на востоке небо.
- Примерно четверть часа у меня есть. Полетаю.
- Господин!
Мгновенно просыпаться Валерий Кудон научился еще в далекие времена юности.
- Что?
- Звезды Серпа начинают клониться к земле, господин! Вы приказали будить вас, когда это произойдёт.
Значит, примерно четыре часа, как наступили новые сутки. Итак, всё происходит по заранее намеченному плану. Четверть часа на свертывание лагеря, час на дорогу, четверть - на непредвиденные задержки… До рассвета час с небольшим, они должны начать атаку как только станет светло.
- Общий подъем. Скомандовать тихо, без труб. Дюжина Пульхерия снимает шатры, Лонгина и Линория - срывают вал.
- Да, господин!
Верный традициям армии, Кудон на каждом ночлеге, который выпадал вдали от жилья, приказывал строить укрепленный лагерь, хотя, имея под рукой всего лишь три дюжины солдат, имел право этого и не делать.
Легионер покинул палатку, чтобы передать приказание, а командир поспешил надеть обмундирование.
Валерию Кудону исполнилось двадцать две весны, и дюжину из них он провел на военной службе божественному Императору Кайлу, да будет долгим его правление. Сначала в легких вспомогательных войсках, основную массу которых и составляют подростки, затем в пятнадцать весен он стал легионером, а когда ему исполнилось две дюжины - додеканом. Дважды его награждали за храбрость: кленовым венком и фалерой, а последние две весны младший центурион сделал его своим оптием. И вот теперь выполнение этого самостоятельного задания должно было открыть ему путь к новому повышению: должности младшего центуриона в родном Двадцать десятом Торопийском легионе.
Покончив с одеванием, Кудон вышел на свежий воздух. Работа кипела вовсю: легионеры разбирали частокол на вершине окружавшего лагерь земляного вала и уже начали срывать сам вал, сбрасывая землю в вырытый перед валом ров. Из соседней палатки выбрался младший из инквизиторов, отец Коглер, совсем еще юноша, едва-едва начавший бриться.
- Доброго утра, командир Кудон! Да будут боги благословенны к нам и да помогут они уничтожить это гнездо нечестивой изонистской ереси, - приветствовал он командира отряда.