- Это верно, - признал Андрей, прогуливаясь по горнице, чуть не по пояс заполненной овеществленным человеческим плачем. - Хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам.
- Не успеваю сам. Дня не хватает, сна не хватает, сил не хватает, терпения. Чую часто, что гнев, а не сострадание к несчастным испытываю.
- Гнев - плохой советчик, - ожидая продолжения, кивнул Зверев. - Я бы, наверное, уже на второй день такой работы голову кому-нибудь бы отрубил. Скорее всего, почтальону.
- Посему тебя и вспоминал, боярин. Все гадал: а чтобы этот дерзкий и быстрый сделал? Как бы узел Гордиев разрубил, чтобы и справедливость была, и силы не все до капельки на нее тратились?
- Ты ищешь правды, государь, или жалости? - повернулся к Иоанну Андрей.
- Ты о чем молвишь, боярин? - склонил голову набок юный царь.
- Жалость в том, что труд потрачен огромный, государь, что безмерно в нем любви к людям, старания и самоотверженности. А правда в том, что все это ерунда, мусор, помойка, полный и никому не нужный хлам. - Зверев подобрал несколько свитков и небрежно подбросил вверх.
- Да как у тебя язык повернулся, боярин?! - моментально вскипел Иоанн. - Это же слезы, это чаяния людские, это надежда их последняя на справедливость царскую.
- Ну и что? - пожал плечами князь Сакульский. - Дело правителя не в том, чтобы в каждую дырку с затычкой влезать и каждый чих платочком вытирать. Дело твое, государь, - сделать так, чтобы дырок таких не было, а коли и случатся, так чтобы сами они, без твоего участия, быстро слугами честными затыкались.
- Где их взять, честных? Об том ведь и речь!
- Сами, государь. Пусть сами находятся. Ты говоришь, люди жалуются на несправедливость суда воеводского? Так ты прикажи, чтобы они из своей среды выбрали двух представителей, в честности которых уверены. По одному от людей служивых и людей черных. Пусть на суде они вместе с воеводами дело разбираемое слушают. И чтобы ни один вердикт не считался законным, коли выборные от людей его не подтвердят, не согласятся с его справедливостью. Сделай так - и суда по злобе или корысти воевода уже не сотворит. А сотворит - выборные его не подтвердят. А подтвердят - либо справедливо решение получается, либо выборные таковы, что сами… Но тут ты, государь, уж ни при чем. Тут сама община виновата, что таких людей к воеводе приставила. К ним жалобщику идти, кланяться надобно. И половины этих бумажек, - обвел пальцем сундуки Зверев, - уже не появится. А вера людей в справедливость вырастет. Потому как на самых честных из их среды эта справедливость держаться будет. А еще лучше не только выборных для суда, но и самого воеводу пусть люди выбирают. Вот тогда они точно самого толкового и честного выберут, и давай жулик посторонний подарки подьячим, не давай - именно честный на воеводство сядет. А ошибутся - значит, дураки. Тут на царя кивать нечего, самим искать и сажать себе честного нужно. Глядишь, и вторая половина грамот тоже пропадет за ненадобностью.
- Как же, выбирать! - фыркнул Адашев. - Они же тогда, воеводы, про дела Руси всей, про государя враз забудут. Станут токмо о своей волости радеть, для нее стараться. И выборный от тягловых людей никогда супротив своих не проголосует. Тут суды и вовсе пропадут, потому как решений выносить не станут.
- Ну воеводу всегда законом обложить можно, - пожал плечами Зверев. - Скажем, коли налогов меньше положенного сдал или людей вовремя на службу не выставил - выборный посадник снимается за нерадение, и вместо него другой царем назначается. К тому же выборного за отказ судить и наказать можно. Я ведь про другое говорю. Не дело царю всю эту макулатуру разгребать. Дурость все это. Государь должен взять чистый пергамент, сесть, подумать недельку, да и издать такой указ, чтобы всех этих жалоб больше уже никогда не появлялось!
- Не шуми, князь Сакульский, ибо в помыслах моих и так неясное творится, - оборвал его Иоанн. Походил меж сундуков и решительно указал: - Ступай, князь. Решу я ныне, что сделать с тобой надобно. За грубость, дерзость твою на дыбу вздернуть али за прямоту откровенную серебром и златом наградить. Опосля узнаешь. А ныне - ступай.
Андрей пожал плечами, повернулся к двери.
- Стой!
- Слушаю, государь, - развернувшись, склонил голову Зверев.
- Вспомнил! Ргада, и списки Троицкие. По Ярославову уложению, когда человека русского коли судят, то из горожан, али общины, али из людей, что на суд княжий собрались, двенадцать мужей выбирается, и они по обычаю и умыслу своему решают, виновен в грехе обвиненный али нет, - довольно улыбнулся Иоанн. - Я знал, я сразу вспомнил, что читал о чем-то похожем! Обычай сей столь хорош иноземным гостям казался, что многие народы его от русичей переняли. А мы забыли. Ты знал о сем уложении, что в Русской Правде упомянуто? А коли так, боярин, то почему двух выборных предложил?
- Разные времена, разные нравы, - пожал плечами Андрей. - Когда на землю беда приходит, про красивые и справедливые законы забывают быстро. Вспоминают про решения скорые и решительные. Нет в войну судов, в войну сразу трибуналы появляются. Взяли преступника, оценили, да тут же и приговор в исполнение привели. А коли на месте душегуба или татя поймали - так и без суда кишки его на плетень намотать не грешно. Покусился на чужое - так пусть хозяин и решает, как с тобой поступить. Но то, ежели пойман. А не пойман - тут уж суд пусть решает, виновен грешник али ты напраслину на него возводишь. Да и то… Коли в стране анархию сотворить предатели хотят, коли измена, переворот и бунт грозит - любой правитель враз про чрезвычайные тройки вспомнит. Трепало Русь нашу последние века сильно. То татары, то крестоносцы, то ляхи голову поднимают, то варяги у берегов шастают. Меч в ножны сунуть некогда. Какие уж тут суды долгие и придирчивые? Время военное: как князь на скору руку решил, так тому и быть.
- Да, повоевали дед мой и отец изрядно, - признал царь. - Не до уложений древних им было. Но я сие положение исправлю.
- Я искренне рад, государь, - склонил голову Зверев. - Значит, для России наступают спокойные времена. Есть время меч убрать, да о мирной жизни подумать. О законах правильных, о строительстве и красоте.
- Куда пятишься, боярин? - усмехнулся Иоанн. - Ты так и не ответил, отчего заместо двенадцати двух выборных предлагаешь для суда направлять?
- Я не помню, как было при Ярославе Мудром, государь, но ныне у нас два сословия основных сложилось. Люди черные, тягловые, что налоги все платят, трудятся в поле лица своего, торгуют, строят, пашут. И есть сословие служилое, что тягла не несет, но кровью и животом своим Отчизну от ворога хранит и те же черных людей собой прикрывает. Служилые люди на черных поглядывают с небрежением, потому как трусами считают недостойными, что боятся собой во имя дела справедливого рискнуть. Посему справедливости от служилого к тягловому человеку можно и не дождаться. Опять же черные служилых бездельниками порой называют. Не пашут, не строят дети боярские, токмо едят, да на лошадях неведомо где носятся. Какая уж тут справедливость? Посему и предлагаю по выборному от каждого сословия да воеводу в судьях оставить, как представителя царского, высшую власть символизирующего. Ему и вердикт выносить. С согласия выборщиков, конечно.
- Но почему не двенадцать, боярин? Ведь предками нашими двенадцать выборных заведено!
- Чем больше толпа, тем меньше ответственности. Коли пред тобой один слуга провинился, ты с него полной мерой спросишь: почему согрешил, как такое на ум пришло, как посмел? Коли десяток - ответ у каждого "Я как все" будет. Выберут люди средь своих одного - он перед общиной за несправедливость ответ держать станет. Выберут шестерых - концов не найти, бесполезно. И еще. Дела, они ведь разные бывают. Коли тать в дом залез и пойман, так тут и суд не нужен: петля, осина - и вся справедливость. Коли не пойман, но свидетели есть, что его видели - тут за пару часов разобраться можно. А если дело с обманами и косвенными намеками связано, коли множество грамот, подрядов и уговоров каждая сторона принесет, коли дело с деньгами большими сопряжено и каждый из жалобщиков свидетелей купить может? Коли дело с наследством связано и в родословных разбираться надо, в архивах старых рыться, в книгах церковных, титулярниках забытых? Тут не то что днем, месяцем не обойдешься. А выборщиков все это время кормить, поить надобно, кров им предоставить для жизни али охрану, чтобы ни одна из сторон ни запугать, ни подкупить не могла. У каждого ремесло свое, дело и надел - его ведь выборщику бросить придется надолго, пока тяжба тянется. Это ему как объяснить, как убыток возместить? Одного выборного от сословия ради справедливости община и на кошт взять может. Но двенадцать семей содержать? Нужна ли народу такая справедливость, государь? Может, люди от такого закона обратно злых воевод захотят? Бесчестные - но хоть недорого обходятся.
- Никак, боярин, ты себя умнее великого князя Ярослава Владимировича мнишь?
- Да боже упаси, государь! Мое дело ратное - саблей махать, да за имением присматривать, чтобы с голоду не опухнуть. А за Русь пред Богом ты отвечаешь, Иоанн Васильевич, на царство помазанник. Тебе решать, какие законы глупы и бесполезны, а какие справедливы и для народа недороги. Тебе решать, как жизнь людскую организовать, чтобы жалобы на твое имя слать нужды не было ни у смерда, ни у боярина. А грамотки эти писарям отдай и кулаком пригрози, чтобы не шалили. Не царское дело в мелочах разбираться, государь. Сядь спокойно, потрать пару месяцев на раздумья да издай закон. Один. Но чтобы людям на несколько веков облегчение принес, как "Русская правда" Ярославова. Чтобы справедливость дома у себя, а не в Кремле столичном найти могли, чтобы в суд, именем твоим творимый, больше, чем обидам своим, верили. А кому из братьев дедову корову отдавать, - глянул он на Алексея Адашева через плечо, - так о том мелкие служки пусть головы ломают. За то хлеб твой и едят.
- Экий ты человек забавный, боярин Лисьин, князь Сакульский, - задумчиво провел пальцем по губам правитель всея Руси. - И дерзок, и льстив в одной речи. В бою отважен, в знании старым мужам, что весь век мудрые книги учат, уроки давать способен. Откель столь много разного в тебе одном собралось?
"Тебе бы Интернет сюда в келью, - почтительно склоняя голову, подумал Зверев. - Ты б тоже всяких знаний да теорий быстро нахватался".
- Благодарю за слово доброе, государь. Боюсь, не по заслугам похвала. Советы давать легко. Но одно - языком болтать, а иное - за слова свои отвечать. Не моя ведь подпись, твоя под законами стоять будет. Тебе решать, что за указы под именем твоим в веках будущих останутся.
- Понятно. Ты еще и скромен не по годам. Ладно, быть посему. Носи на плечах свою буйную голову, дерзкий боярин. Слова твои желчью исходят, однако же и яд порой лечит. Обмыслю твой совет, обмыслю. - Иоанн поворошил груду свитков на одном из сундуков. - В одном ты воистину прав: самому мне этого всего не одолеть.
- Дай людям суд, государь, и не придется судить самому. Дай им закон, и не придется искать справедливости.
- Ты повторяешься, княже. Ступай, мне нужно подумать.
На улице выяснилось, что время уже сильно перевалило за полдень. В желудке после царского угощения сосало и даже изредка причмокивало. Что же касается лошадей - то их своему гостю боярин Кошкин не оставил. Видимо, оттого, что по Кремлю ездить верхом запрещалось и за такую вольность его побратим мог легко угодить к себе же в кутузку. Ну а где искать скакунов за воротами - Андрей просто не знал. Вот и пришлось порядком отвыкшему от пеших прогулок князю вымерять столичные улицы "своими двоими". Хорошо хоть, мощеные - ноги в грязи не вязнут. И это после долгой литургии, да еще вежливого стояния в царских покоях. Когда же по левую руку он увидел трехэтажный бревенчатый домик с жареным цыпленком на вывеске, все обстоятельства сошлись воедино, и Зверев повернул к гостеприимно распахнутой двери, вошел в харчевню и уселся в углу на обитую начесанным войлоком скамью, с наслаждением вытянув ноги под стол.
Тут же появился чубатый рыжий паренек:
- Чего боярин желает?
- Меду хмельного желает и поесть чего-нибудь… О-о, елки, совсем забыл, что пост сегодня! Чего там на Ивана кушать можно?
- Стерлядку на пару, колбаски ветчинные, цыпленок жареный. Со своего подворья, каженный день новых, живых еще подвозим. Посему парной…
- Пост же сегодня!
- А он не круглый, - моментально пояснил служка. - Ножом резать не станем, шею свернем. И кушать его руками не зазорно.
- Живой еще?
- Живой.
- Тогда не хочу. Ждать долго придется, пока запечете. Колбаски неси и рыбу. Только не на пару, а печеную.
- А мед нести?
- Нести. Мед не вино, его в пост можно.
- Сию минуту, боярин.
Служка исчез, и на его месте обнаружился одетый в зеленый кафтан с накладными карманами немец.
- Барон Тюрго! - изумленно вскинул руки Андрей. - Вот уж кого не ожидал увидеть, так не ожидал. Какими судьбами тебя занесло в этот кабачок? Только не нужно сказок о случайностях. Половина Москвы видела, что я стоял сегодня на литургии рядом с царем, и весь двор - как Иоанн Васильевич пригласил меня в свои покои.
- И не подумаю, князь, - не дожидаясь приглашения, опустился за стол датский посланник. - Мой повелитель, как я уж сказывал, ищет вашей дружбы, князь. Минул год, как мы не виделись, и лишние двести талеров, надеюсь, вам не помешают?
- Король Кристиан решил одарить меня снова? - Зверев усмехнулся. - Вот уж не ожидал…
- Какой король Кристиан? - поморщившись, отвернул голову гость. - Забудьте этого безумца! Вы представляете, в очередном порыве бешенства он приказал согнать почти всех жителей острова Фюн в порт и продал первому проезжему торговцу в рабство! Это оказалось последней каплей, народ Дании восстал. Народ Швеции, едва Стокгольм достигло известие о бунте, объявил о выходе из унии, и Дании трех королевств больше не существует. Зато есть королевство Швеция, на трон которого ступил король Густав Ваза, сын Эриха Юхансона, убитого во время стокгольмской кровавой бани. Именно от его имени я и хочу…
- Постой, дорогой барон, - поднял палец князь Сакульский. - Так что там случилось с добрым королем Кристианом?
- С Кристианом? - запнулся Ральф Тюрго. - А, этот безумец… Вы представляете, у него оказалась армия. Набрал на какие-то деньги наемников. Но что еще страннее - ему в поддержку выступил бургомистр Любека Юрген Вулленвевер, тоже сумевший нанять несколько тысяч пикинеров. Они соединились, вступили в битву с восставшими и оказались разгромлены. Их взяли в плен. Кристиан ныне заключен в замок Сенерборг навечно, а Юрген Вулленвевер за измену был подвергнут пытке и казнен на главной площади Любека. Сказывали, он тоже ухитрился кого-то продать в рабство. Кажется, тамошних католиков. Надо сказать, мой добрый король Густав тоже не сильно уважает папистов и является сторонником великого Лютера - но чтобы продавать своих граждан в рабство… Ладно бы, он поступил так с крепостными. Но он приказал согнать в порт всех подряд, дабы набрать нужное работорговцу число голов! Это неслыханно! И где? В свободолюбивой Европе!
- А правда ли, дорогой барон, что Мартин Лютер требовал рубить восставшим крестьянам руки и ноги и бросать их в таком виде на дорогах, дабы прочие пахари не смели требовать себе равенства со свободными людьми перед законом? - ласково поинтересовался Зверев.
- Так то он говорил про крепостных, - пренебрежительно фыркнул Тюрго. - Вы напишете мне расписку, князь? Не то чтобы я не верил вашему слову, но ведь мне приходится отчитываться перед нашей нищей казной.
- Нет, барон, не напишу, - все с той же любезной улыбкой ответил Зверев. - Я тут недавно встречался с датским королем, и он пытался меня моей распиской шантажировать…
- Кристиан глупец, - обеими руками махнул барон. - Он глупец, и совершенно не умеет говорить с людьми, проявлять уважение. За что и поплатился короной и свободой. Король Густав - другое дело. Его отец был сожжен во время стокгольмской кровавой бани вместе с другими горожанами, он скитался много лет в нищете и безвестности, прежде чем мечом и отвагой добился для Швеции свободы, а для себя короны. Он знает, что каждый рожденный под солнцем достоин уважения и внимания.
- Кроме крепостных, конечно.
- Да, кроме крепостных, - согласился Тюрго, ничуть не заметив издевки. - Короны не вечны, они находятся и теряются. Властителем мира может стать вчерашний бродяга, а путь к власти ему указать - нищий с церковной паперти. И уж конечно, Густав Ваза не оскорбит князя, личного друга одного из могущественных правителей.
- Прекрасная речь, барон, - кивнул Зверев. - Но я не собираюсь дважды наступать на одни и те же грабли.
Подошел служка, поставил на стол глиняную крынку, расписанную эмалевыми лебедями, деревянный лоток с короткими колбасками толщиной в палец и миску с мелко порубленной морковкой, перемешанной с редькой и залитой медом.
- Третьего дня резали, - на всякий случай предупредил половой.
- Это я заказать осмелился, - признался Тюрго. - Врачеватель смоленский советовал, от колик в животе. И скажу я вам, помогает. Каждую неделю кушаю, и вкус ужо приятным кажется.
- Хмельного меда к сладкому добавить? - предложил Андрей.
- Благодарствую, смешивать опасаюсь. Пучит. Осмелюсь заметить, добрый король Густав не просит ничего бесчестного, ничего, что бы сделало вас изменником в глазах благородных бояр либо перед своей совестью. Он хочет дружбы. Всего лишь дружбы. Король Густав Ваза желал бы подписать новое уложение с Московией на прежних условиях и на прежних рубежах, кои ранее с Данией обговаривались. Зачем нам кровь, княже? Соседи должны жить в дружбе и взаимопомощи.
- Швеция, Швеция, - задумчиво припомнил князь Сакульский. - Такая замечательная католическая страна. Говорите, король Густав благоволит лютеранам? Значит, у вас тоже бушует Реформация, брат идет на брата, а сосед закладывает соседа? А тут еще Дания совсем рядом и наверняка надеется сохранить свою территориальную целостность? Как, порубиться уже успели или только войска собираете? Какая кровь, барон? Если я выведу своих холопов за Выборг, половина Швеции тут же признает меня своим князем, папой и архиепископом, лишь бы избавиться от вакханалии, что творится в стране, и пожить хоть несколько лет в покое. А уж если покровительство пообещает сам царь…
- Я дам вам пятьсот талеров, князь, если вы отвлечете Иоанна от таких мыслей, - сипло пообещал Тюрго. - Я верю вашему слову, мне не нужны расписки.
- Я понимаю, барон, новорожденной Швеции лишние враги сейчас ни к чему…