– Она не могла ошибиться, – бормотал Аркадий, совершенно обескураженный. С корзиной за спиной, подобный фигуре на картине художника-сюрреалиста, он бродил по высокой густой траве, то и дело припадая к ней и раздвигая ее руками. – Наверняка они были здесь еще вчера. Тут должен остаться помет.
Глядя на Аркадия в отчаянных поисках помета, я чувствовал себя если не вполне отомщенным за то досадное происшествие, о котором Вы знаете, то, во всяком случае, вполне удовлетворенным. Иному человеку необходимы для насыщения устрицы, а без них и обед не в обед; я же из тех, кто довольствуется обычным картофелем; одному требуется изощренная и жестокая месть, мне же достаточно и самой простой. Что поделать! Я устроен примитивно, как всякий военный от природы.
Стоянки здесь никогда не было. Колтубанова попросту надула нас, подсунув фальшивую карту. Сделала она это, конечно, не ради меня (она даже не знала, в каких отношениях я состою с Аркадием), а просто из женской зловредности. Ей не хотелось помогать нам, но отказать прямо она сочла ниже своего достоинства. Что ж, в моем лице она, сама не зная, обрела поклонника: я из тех, кто в состоянии оценить столь художественное коварство и воздать ему по заслугам!
Обескураженные, несчастные, мокрые и голодные, мы возвращались домой. Коварная г-жа Колтубанова уже заготовила несколько ничего не понимающих улыбок, небрежных пожатий плечами и фраз, в которых многозначительна только интонация, а слова ровным счетом ничего не значат…
* * *
– Если бы я не знал вас, Татьяна Николаевна, то никогда не решился бы открыть вам то, что узнал. – С этими словами Кокошкин приступил к разговору, состоявшемуся через несколько дней после первой его встречи с сестрами Терентьевыми. – Но вы мужественны и умны, поэтому…
– Сомнительный комплимент для женщины, – ответила Татьяна Николаевна, улыбаясь через силу.
Кокошкин глянул на нее озабоченно, как мать на ребенка, которому предстоит узнать о том, что у него не обычное расстройство желудка, но нечто вроде небольшой холеры, так что всякие прогулки с друзьями и поход в цирк отменяются на неопределенный срок.
– Несколько месяцев назад на Этаду летало частное судно, – сказал Кокошкин. – Это мне удалось выяснить без больших трудов: через родственников в военном ведомстве я запросил все полеты в том направлении за последний год. Кораблик маленькой компании "Галатея" отвозил туда пассажира и небольшой груз. Согласно летным документам, посадка производилась дважды: в начале и в конце сентября прошлого года.
Татьяна Николаевна совершенно по-мужски хрустнула пальцами и чуть смутилась.
– Продолжайте, Петр Андреевич. Простите – я волнуюсь.
– Да я сам разволновался! – Кокошкин развел руками. – "Галатея" садилась там дважды – и пилот наверняка Штофрегена видел, даже разговаривал с ним, я уверен. Иван ведь не мог пропустить посадку незнакомого корабля.
– Да-да, – сказала Татьяна Николаевна.
– Имя пилота я установил. Некий Товарков Григорий. – Он перевел дыхание и заключил: – Завтра мы с ним встречаемся.
Татьяна Николаевна ахнула и заключила его в объятия.
* * *
Григорий Товарков оказался широкоплечим, широколицым мужчиной лет тридцати пяти. Твердый ремень поддерживал его талию, не позволяя ей расплываться. На его ногах красовались ботинки-убийцы, не подпускающие к владельцу ни жару, ни холод и при случае способные нанести сокрушительный удар по колену или ребру предполагаемого противника.
Товарков сидел на скамье в парке и нервно глядел перед собой. Появление гусара в компании молодой дамы и вертлявого паренька заставило его шевельнуться, втянуть воздух ноздрями и переменить позу: он заложил ногу за ногу.
– Вы Товарков? – заговорил с ним Кокошкин. – Мы договаривались о встрече.
Товарков поднял голову и посмотрел на него пристально. Потом встал и протянул руку.
– Здравствуйте.
– Это Татьяна Николаевна и Стефания Николаевна, – представил Кокошкин.
Товарков покосился на дам, Татьяну Николаевну удостоил того, что сам Товарков считал поклоном, а Стефании лишь кивнул.
Стефания надулась.
– Между прочим, если вы меня за мужчину считаете, то могли бы поздороваться за руку, а если за женщину – то поклонились бы, – пробурчала она себе под нос.
Стефании пришлось выдержать маленькую баталию с сестрой, которая решительно протестовала против переодевания в мужской костюм.
– Это ведь тайная встреча! – уверяла Стефания. – Если за нами следят, мы должны сбить врага с толку.
– На твой костюм все будут обращать лишнее внимание, – сказала Татьяна Николаевна. – Впрочем, никто за нами не следит, так что одевайся как тебе вздумается. Ты уже достаточно взрослая, а за ношение мужской одежды не штрафуют.
– Жанну д’Арк за это сожгли, – сказала Стефания.
– Ее сожгли не за это, – возразила Татьяна Николаевна.
Сестра облачилась в штаны и куртку, оставшиеся от Венечки, убрала волосы под кепку и стала точь-в-точь как актриса, играющая "Петера".
Ее немного задело равнодушие Товаркова. На протяжении всего краткого разговора Товарков обращался исключительно к Кокошкину, а женщинам снисходительно дозволял слушать.
– В компании нам сказали, что вы дважды садились на Этаду, – начал Петр Андреевич.
– Точно. Между прочим, я это уже рассказывал: сперва дознавателю из отдела внутренних расследований, а потом одному частному лицу. Теперь вот вам рассказываю. Потому что подписку с меня не взяли, кстати.
– Внутреннее расследование? – переспросила Татьяна Николаевна.
Товарков чуть покосился в ее сторону, но ответил Кокошкину:
– Производилось, точно. С моей стороны – никакого состава преступления. Дело туманное.
– Рассказывайте по порядку, – попросил Петр Андреевич, сжимая руку Татьяны, чтобы она молчала.
Стефания брела рядом, загребая ногами, и сердито слушала.
– "Галатея" доставила на Этаду пассажира и груз. Груз – личные вещи, книги, я думаю, и еда. Он очень капризный был, то не ел, этого не хотел, все рассказывал про щи со сметаной, про кисель из свежей земляники… Какая ему в полете свежая земляника? В самом лучшем случае – из холодильника; а у нас вообще грузовые перевозки. Если он такой нежный – летел бы пассажирским лайнером.
– А почему он выбрал вашу компанию? – спросил Кокошкин.
– Во-первых, выбирал не он. За него все другой человек решал. Тот, который платил. Во-вторых, у нас дешевле. В-третьих, по-моему, им не нужна была огласка. На Этаду "пассажир" летает хорошо если раз в полгода, и то на другой континент.
– Ясно, – проговорил Кокошкин.
– Если ясно, то продолжу. Доставили мы пассажира на базу. База у них там в лесу, – пояснил он. – Судя по всему, занимаются какими-то исследованиями. Лаборатория, научные женщины – знаете, эдакие, себе на уме, на лицо страшненькие, строгие, и руки как у прачек, а по всему остальному виду – знатные барыни-сударыни.
– Ну а кроме барынь вы там кого-нибудь видели? – осведомился Кокошкин.
– Начальник базы, – начал перечислять Товарков. – Основательный господин. Упитанный, но умный, по глазам видно. Начальник охраны – этот щуплый, в чем душа держится. Самая значительная часть его фигуры – лучевой пистолет, все остальное не стоит внимания. Ну, выправка вроде военная, но в такой одежде, как у него, не поймешь: комбинезон кого хочешь изуродует, даже Аполлона Бельведерского.
Блеснув таким образом, Товарков на время замолчал и вытащил портсигар.
Дождавшись, пока он закурит и выпустит первый дым, Кокошкин спросил:
– А волосы у этого охранника какие были?
Товарков глянул на него с веселым изумлением:
– Ну вы даете! Волосы какие! Да разве он женщина, чтобы я его волосы рассматривал? Белобрысый вроде бы. Невидный, неказистый. Я и следователю его так описал.
– Штофреген, – утвердительно произнес Кокошкин. – Вы ведь знали, кто финансирует экспедицию?
– Ну, прямо об этом не говорилось, – протянул Товарков, – но мы, конечно, знали. О таких вещах рано или поздно слух просачивается… К тому же и дознаватель подтвердил, так что уж теперь…
– Балясников? – сказал Кокошкин.
Товарков кивнул и вздохнул.
– "Балясников и Сыновья". Они теперь разорились. Следствие в основном по их делу велось. Пропали люди. И сам Балясников, и двое сыновей. Ну, один был, положим, полупараличный, он больше по санаториям разъезжал, так его и не ищут. Лечится где-то. А вот Кондратий Павлович и Павел Кондратьевич – этих очень даже ищут. У них большие долги остались.
– Стало быть, вы высадили пассажира, – вернул Товаркова к изначальной теме Кокошкин.
– А, высадил и улетел. Через две-три недели должен был забрать его обратно. На том мы и разошлись. М-да.
И он принялся жадно курить.
Татьяна Николаевна, видя, что молчание затягивается, коснулась руки Кокошкина, и тот опять реанимировал беседу:
– И что, вернулись вы через две недели?
– Через три, – сквозь зубы ответил летчик. – Задержался в одном месте – по делу, хоть и пустячному, – и вернулся через три. Судьба! Кто знает, поспешил бы, так кое-кто сейчас жив был бы…
Стефания подобрала камешек, рассмотрела его со всех сторон и бросила в кусты.
Увлеченный своим рассуждением, Товарков заговорил громче:
– Вот что у меня из головы не идет! Иногда ночь не сплю, все думаю… И хоть не из-за меня погиб человек, а все же… Мог бы спасти жизнь. А я лица его даже толком не помню, моего пассажира. Помню, что злился на него. До чего человек был приставучий и вредный! А теперь вот нет его… Судьба.
– Да говорите же толком, злодей! – закричала вдруг Татьяна Николаевна. – Что нам за дело до ваших переживаний! Я вам денег дам, только скажите всё: вы вернулись на Этаду? Что вы там застали? Как погиб ваш пассажир?
Товарков посмотрел на нее удивленно, затем медленно побагровел.
– Простите ее – она беспокоится. – Кокошкин поспешно отстранил Татьяну Николаевну и закрыл ее собой.
– Я не ради денег, – оскорбленно проговорил Товарков. – Я бескорыстно помогаю. Тем более что не давал подписки. Но я бы и с подпиской вам сказал, потому что вижу – вы близки. Они ведь только родственникам сообщают, а иные родственники бывают куда отдаленней от человека, чем друзья или товарищи по полку.
– Чистая правда, – сказал Кокошкин.
– Да, я вернулся туда, – молвил Товарков торжественно и медленно. – В тот лагерь, к исследователям. Через три недели.
Он помолчал и совсем просто завершил:
– Там все брошено, дома заросли дикими растениями, и люди исчезли. Следствие считает, что все они мертвы.
* * *
– Вы читали последнюю книгу господина Юганова? – спросил Аркадий у своего соседа.
Штофреген оторвался от маленького атласа "Лагерь и окрестности", который составлял в последний месяц. Подобно старинной пиратской карте, этот атлас был населен странными фигурами: г-жа Колтубанова в окружении лемуров – на том месте, где она наблюдает их на стоянке; таинственные зеленые пузыри, внутри которых сидят в безнадежных позах плененные лаборантки – в болоте; лианы, охотящиеся с деревьев на беспечного ученого, что бредет по лесу и записывает свои мысли на ходу в блокнотик.
Этот атлас Штофреген изготавливал для Татьяны Николаевны. Почему-то он не мог заставить себя написать ей. Когда он брал листок и выводил "милая Татьяна Николаевна", ему начинало казаться, будто он пишет испаряющимися чернилами. Слова выцветали через мгновение после того, как появлялись на бумаге. Он сминал листок и бросал его в печку.
Атлас – другое дело. Там не было слов, кроме самых простых, рабочих: "место, где я заблудился", "место, где я думал о Вас", "место, где мы провалились в болото", "здесь кусаются", "камень для мечтания"…
– Между прочим, господин Юганов – один из самых модных и перспективных сейчас прозаиков, – продолжал Аркадий. – Его трактовки самых простых вещей просто поразительны.
Штофреген не отвечал, но рисовать в атласе ему расхотелось, и он отложил толстый блокнот. С досадой глянул на Аркадия.
– Если я вам докучаю, так и скажите, – с достоинством произнес Аркадий.
Штофреген сразу устыдился.
– Нет, это ничего, – пробормотал он.
– Я пытаюсь говорить на интересную тему, – сказал Аркадий.
– Интересную?
– Обсуждать новую книгу популярного писателя – всегда интересно. Все знают, о чем идет речь, и у всякого есть мнение, которым он готов поделиться. Это интересно.
– Боже, кто вам наплел такой чуши! – не выдержал Штофреген. – Во-первых, не все знают, о чем идет речь. Половина из нас, во всяком случае.
– Вы что же, книг не читаете?
– Практически не читаю.
– Все не читают, но вы первый сознались.
Штофреген помолчал немного, пытаясь найти в себе силы для проявления справедливости по отношению к Аркадию. Но не смог. Наверное, он на любого соседа реагировал бы так болезненно. Штофреген боялся вдаваться в подробности. Никогда не следует заглядывать в собственную душу слишком глубоко, потому что на самом дне может оказаться чудовище.
– Мне сейчас нужно выйти, – сказал наконец Штофреген и поднялся, вкладывая лучевой пистолет в кобуру.
– Пистолет-то зачем? – лениво поинтересовался Аркадий.
– Полагается к форме, – огрызнулся Штофреген и тотчас мысленно устыдился сам себя.
Несколько минут он стоял на пороге домика, наслаждаясь одиночеством и свежим воздухом. Отсутствие Аркадия подействовало на него опьяняюще. "Особенно этот переход, – размышлял Штофреген. – Только что был Аркадий – и вдруг его нет рядом. Контраст разительный".
Он оглядел лагерь, по привычке делая себе заметки о местонахождении своих "подопечных". Г-жа Шумихина, несомненно, в лаборатории – вон мелькнула в окне. Вчера Штофреген узнал случайно, что она, оказывается, была замужем и диссертацию написала, уже овдовев; на Земле у нее двое внуков.
Г-жа Колтубанова, по своему обыкновению, сидит на дереве в нескольких верстах от лагеря. Смотрит в бинокль и ведет свои наблюдения. Вслепую бегает тонкими пальцами по клавиатуре. У нее уже два кристалла памяти заняты этими заметками. Художественно пишет. Она сама как-то рассказывала, что для удобства наблюдений каждому лемуру дала имя, так что ее дневники напоминают роман. Нечто вроде семейной саги. "Карамелька опечалена – Красавчик предпочел Рыжегривку. У Отилии приболел малыш. Я еще не решила, как его назвать. Отилия носит его на руках и время от времени издает высокие всхлипывающие звуки. Подруги Отилии полны сочувствия…"
Г-н Пафлагонов наверняка у себя. Начальник экспедиции всегда у себя. Он даже к обеду не каждый раз выходит. Сидит за столом и постоянно пишет отчеты, сметы и еще бог весть что. Вообще Пафлагонов во многом оставался для Штофрегена загадкой: чем занимался этот человек прежде, какие мотивы побудили его согласиться на должность начальника подобной экспедиции?
Долгушин с Семыкиным не в лагере, но где-то поблизости. Штофреген сам слышал, как г-н Пафлагонов отправил их утром в лес на заготовку дров. Вообще основной источник энергии в лагере был, разумеется, другой, но для кухни требовались дрова. Вакх отказывался готовить на "адском топливе" и требовал традиционных колотых поленьев.
Вакх сейчас тоже отсутствует: перед тем, как приступить к изготовлению обеда, он "набирает дыхание": медитирует над толстым сборником поэзии, для чего отправляется в лес, на излюбленную свою полянку. Штофреген однажды подсмотрел за ним, но ничего интересного не узрел: Вакх сидел на корточках, как огромная костлявая лягушка, перед ним на земле лежала раскрытая книга, и Вакх, покачиваясь из стороны в сторону, нараспев декламировал в нос стихи. "Это наполняет меня ритмом", – рассказал он как-то в присутствии Штофрегена Катишь Волобаевой.
Супруги Волобаевы выпросили у г-жи Шумихиной "суточный отпуск для устройства супружеских дел". Катишь при этом имела фальшивый вид, лицемерно опускала глаза и вздыхала, намекая на то, что обычно подразумевается под "супружескими делами". Шумихина, хоть и была замужем, дала себя провести. Спросила только: "Что, стенки у домика прозрачные?" – и разрешила отсутствовать до ужина.
Штофреген, однако, смотрел при этом разговоре не на Катишь, а на ее супруга и по нетерпеливой улыбке Сергея догадался: Волобаевым всего-навсего охота пострелять в цель из новосозданного арбалета, но делать это в присутствии всего лагеря они стесняются. Ну еще бы! Опять этот Штофреген будет их высмеивать, а Семыкин с Долгушиным наговорят благоглупостей.
Штофреген невольно улыбнулся, думая об этом, и тут увидел Катишь, грустно сидящую на пороге их с Сергеем домика.
Штофреген подошел к ней:
– Что случилось?
Она подняла к нему голову.
– Ничего. – И добавила тихо: – Если бы вы не только от несуществующих опасностей нас охраняли, но и от глупых ссор, от ненужных слов, от всего, что так мешает!..
Штофреген сел рядом, глянул на ее обиженный профиль.
– Все, наверное, думают, что мы – идеальная пара, – продолжала она с горечью.
– Так и есть, – сказал Штофреген. – Сергей ушел в лес?
– Да. – Она слабо улыбнулась. – Вы пасете нас, как собака. Такая лохматая.
– Точно. И если вы попробуете разбежаться, я начну покусывать вас за бока и сбивать обратно в отару.
– Не старайтесь меня насмешить. – Она тряхнула серыми косичками. – Пойду мыть колбы. Шумихина каждый день изводит ужасное количество чистых колб. Но формула близка. Это она так говорит. Вы верите в невозможное, Штофреген? Потому что без такой веры наука невозможна.
Из своего домика вышел Пафлагонов. В руках он держал тетрадь со своими записями и на ходу встряхивал ею, как будто желая таким образом потуже пригнать друг к другу буквы и цифры, разбросанные по всем страницам.
Он направлялся к лаборатории. Но не успел он сделать и десяти шагов, как вдруг надломился и упал. Держась обеими руками за тетрадь, он выбросил их далеко вперед, как неопытный пловец в учебном бассейне с пластиковой доской, помогающей держаться на воде.
Мгновением позднее, словно желая объяснить случившееся, до слуха Штофрегена и Катишь донесся негромкий присвист лучевого пистолета.
Она посмотрела на упавшего Пафлагонова, затем перевела взгляд на Штофрегена.
– Но ведь это… – сказала Катишь бессмысленно.
Штофреген схватил ее за руку и потащил за собой. Они обогнули домик Волобаевых и сразу же столкнулись с двумя совершенно незнакомыми людьми. Чужаки успели подобраться совсем близко и теперь разглядывали мужчину и женщину, которых считали своими жертвами, без любопытства и с оскорбительной неспешностью.
Катишь уставилась на них, широко раскрыв глаза. Она держалась с бесстрашием непуганого животного: дикий зверек, который еще не уяснил для себя, что человека с пистолетом следует бояться.
Не выпуская ее руки, Штофреген метнулся в сторону и дернул ее за собой. Катишь споткнулась, побежала. Выстрел из лучевика пробуравил дырку в тонкой стене домика.
Штофреген повернулся и выстрелил дважды. Затем, пнув по дороге кадушку, которую еще третьего дня "сронили" на этом месте Долгушин с Семыкиным, да так и не удосужились поднять, очутился возле своего домика.
– Аркадий!
Звук нового выстрела, совсем близко, – как будто некто давился свистом сквозь зубы.
– Аркадий!..