- Господа, я посланец Его Светлости Царя Карталинского и Кахетинского Ираклия Второго, - заговорил незнакомец. - Меня специально направили сюда, чтобы я на невольничьем рынке выкупил какого-нибудь важного русского дворянина, к которому царь наш имеет дело первостепенной важности. Вот я увидел вас и пошел за вами, потому что в облике вашем много благородства и разговариваете вы на русском языке, значит, вы и есть те, кто мне нужен. Если вы согласитесь, то мы с вами сегодня же сядем в ждущую меня фелюгу и поплывем прямо к берегам Картли к моему государю.
- Что-то ты мало похож на царского посланника, - с сомнением сказал я. - Угостить незнакомцев в чайхане и потом заманить их в ловушку, ума много не надо. Чем ты докажешь, что ты есть тот, за кого себя выдаешь? Все турки говорят, что скоро они будут сидеть в Кахетии, пить местное вино и услаждаться прелестями местных красавиц. Может, ты из шпионов султана и выискиваешь тех, кто приехал из Карталинского царства?
- Я племянник князя Гарсевана Чавчавадзе, приближенного нашего царя, я тоже князь и не могу говорить неправду. Мамой клянусь, - стал убеждать нас собеседник.
Что поделать, пришлось поверить. Любой владелец фелюги мог оказаться обыкновенным разбойником и напасть на нас, как только фелюга выйдет в море. И мог так же назваться картлинским князем или графом, поди, проверь его.
Только мы вышли из чайханы, как к нам подошли сарбазы трабзонского паши, арестовали и повели к кадию, к которому поступило заявление о том, что два иноземца ограбили и, вероятно, зарезали благородного господина, по виду похожего на картлинца.
Нам связали руки сзади, отобрали оружие и повели к дому кадия. Во все времена народ любил хлеб и зрелища. И мы представляли собой зрелище, которое давалось бесплатно, и каждый зритель был участником этого спектакля. По ходу движения из уст в уста передавались слухи о наших преступлениях. Когда мы подошли к дому судьи, мы уже были самые злыми и кровожадными разбойниками, которые прятали свои сокровища в пещере за городом, и что эта пещера открывалась по слову "Сим-сим".
Как бы то ни было, но судья, человек пожилой, в обязательной белой чалме и с книгой османских законов потребовал призвать к себе свидетеля, чтобы тот при всех указал на нас, как на разбойников.
Свидетель добросовестно рассказал, что я вместе со своим слугой поймал вот этого человека, он указал на племянника картлинского вельможи, и угрожал ему ножом, а потом, вероятно, и убил.
- Кого убил? - спросил судья.
Свидетель замялся и снова указал на картлинца.
Тогда судья спросил начальника стражи, где он нашел нас.
Стражник честно сказал, что мы сидели вместе в чайхане, пили чай и мирно беседовали, и он не видел никаких признаков неприязненного отношения между нами.
- Понятно, - сказал кадий, - у страха глаза велики, - и он приказал выдать доносчику двадцать палок и поблагодарил его за то, что сразу сообщил о том, что могло совершиться преступление.
Бедняге, кажется, было совершенно наплевать на благодарственные слова, потому что стражники подхватили его под руки и поволокли исполнять распоряжение судьи. Все присутствовавшие правильно поняли поданный им пример того, что доносить это очень нехорошо.
Нас оштрафовали за ссору на улице, напугавшую мирных граждан, и отпустили. Хорошо отделались. Вероятно, судья был сыт и хорошо поспал, потому что он без разговоров мог отправить нас в зиндан для выяснения обстоятельств нашего дела, и мы могли просидеть там несколько лет, пока не выяснилось бы, что мы никаких преступлений не совершали, а в тюрьму попали по ложному доносу, когда кому-то и что-то показалось. Дай Бог, чтобы в России никогда не было такого турецкого судебного права.
Когда мы очутились на улице, Чавчавадзе-младший сказал:
- Вы видите, что я вас не обманываю. В Турции легко попасть в любую беду, если вы кому-то не понравились и то, что вы иноземцы, делает вас заранее виновными во всех грехах, а мой государь очень нуждается в таких людях, как вы. Картлинцы очень гостеприимные люди и никогда не позволят, чтобы гости чувствовали себя плохо. Поедемте со мной, а?
Подумав, мы решили, что через Картли в России попасть легче и безопаснее.
- Эээ, где наша не пропадала, поехали к твоему царю, - и мы заспешили к берегу моря, где стояла картлинская парусная лодка.
Глава 25. Картли
Трехдневное путешествие по Черному морю особого удовольствия нам не доставило. На море красиво смотреть с берега или с высокой скалы, когда тебя не достают волны и соленые брызги, а могучие волны во время шторма швыряют не твой утлый кораблик. Мы попали в шторм, небольшой, но нашу лодку швыряло так, что на гребне волны было видно оставленный нами Трабзон, а с другой стороны виднелась златоглавая Москва, в обычное время скрываемая Кавказским хребтом.
Когда фелюга пристала к берегу, я встал на колени и вознес молитву Аллаху и Христу за то, что мы благополучно ступили на земную твердь, созданную Всевышним для человека.
На берегу нас ждали оседланные кони и повозка. Берсенев и Чавчавадзе вскочили в седла и стали гарцевать передо мной, выражая сочувствие моему состоянию. Не моряк я, не моряк. Я лег в повозку и стал смотреть на небо. Мне дали выпить какого-то кислого вина. Многие находят в нем особый букет ароматов, но я не такой ценитель вин.
- Пей, джигит, оно поставит тебя на ноги, - сказали мне, чтобы я уснул, а я вместо этого начал петь песни на арабском языке:
Небо такое мне нравится,
Словно глаза у красавицы,
В речке поет мне поток,
Слышу я твой голосок.Тихо сидишь у огня,
Ждешь, дорогая, меня,
Только ты ждешь меня зря,
Милый уплыл за моря.
Почему-то эта песня меня так взбодрила, что я приподнялся на повозке и крикнул:
- Эй, подать мою лошадь!
Лошадь в повозке встрепенулась и понеслась. Я лег на расстеленную бурку и задремал.
Спал я, вероятно, долго, потому что мы уже подъезжали к Тифлису.
Тифлис был какой-то восточный город. Сравнивая его с Трабзоном, могу сказать, что главным отличием Тифлиса было отсутствие римского и византийских следов истории. Восточного было больше. Как же иначе? Еще недавно Картли был иранской вассальной провинцией Гюрджистан и сам царь Ираклий был воспитанником Надир-шаха.
Вообще-то Тифлис мне понравился. В нем жило очень много народов. Торговцы и ремесленники составляли большинство населения. Рядом с прекрасными дворцами и церквями лепились небольшие дома торговых людей, лавки, еще дальше домики поменьше ремесленников и их мастерские. Очень много рынков с каменными прилавками и складами. В городе везде порядок, как в доме рачительного хозяина.
Самый лучший дворец в Тифлисе - царский. Когда скончался картлинский царь Теймураз, наследовавший ему Ираклий во всем блеске проявил восточную мудрость и персидскую дипломатию в период внутренней смуты в Иране и в течение короткого времени объединил Картлию и Кахетию и превратил в своих данников ханства Ереванское и Гянджинское.
Ираклий был храбрый человек и в боях всегда старался быть впереди, что придавало смелости и отваги его воинам. Правда, когда внутренние смуты в Иране закончились, иранский шах несколько поумерил прыткость этого царя и его суверенитет.
Имя Ираклия было известно не менее, чем имя Надир-шаха, и это было опасным для картлинского царя: никто не любит соперников, особенно на Востоке. Жди беды, избранник судьбы.
К царскому дворцу мы уже подъезжали верхом. Устали изрядно и кони, и мы. Нас поместили в отдельном флигеле. Сначала мы сходили в баню. В турецкую, но опять же с каким-то особым шиком. Сначала мы грелись в комнате, в которую по внутренним каменным трубам подавался горячий воздух. Не пар, как в турецкой бане, а воздух. Сначала было горячо дышать, но потом мы привыкли, и нам стало легко, когда по нашим телам потекли струи выходившей из нас воды.
Банщики в белых шароварах уложили нас на каменные скамьи и стали делать массаж, выворачивая наши суставы и хрустя позвонками. Мы кричали, но это еще раззадоривали наших мучителей, которым приказали от души поработать с иноземцами и показать им, что такое местные бани.
После массажа нас стали покрывать мыльной пеной, которую готовили в матерчатых мешках, взбивая мыло. Мыльная пена имеет какое-то особое воздействие на человека - человек успокаивается и мгновенно засыпает. Проснувшись через несколько минут, он уже не помнит того, что с ним было и ждет, что впереди будет еще что-то такое, чего он никогда не видал.
А дальше человека окатывают ведром воды комнатной температуры и бросают в теплый бассейн, где он приобретает первозданную чистоту.
После этого отдых в комнате с накрытым столом. Чай. Сладости всяких видов. Вкусное виноградное вино. Приятная музыка и одетые в прозрачные одежды девушки, исполняющие зажигательные восточные танцы. Вероятно, Эдем именно такой: сначала трудная дорога, потом баня и красивые женщины.
Утром нас одели в одежды персидского типа, и повели на прием к царю Ираклию.
Встреча проходила не в тронном зале. По-простому. Царь встретил нас посредине своего кабинета и провел к софе, возле которой был накрыт стол. Разговор шел на персидском языке, и я выступал в роли переводчика.
Суть разговора была проста. Царь Ираклий рассказал, в каком положении находятся царства Картлинское и Кахетинское. Есть опасность, что скоро их не будет вообще, а будет великая Персия и один из ее вилайетов. Конец христианству на Кавказе. И опасность для южных границ России. Любое обращение к Турции превратит картлинцев в турок, к Персии - в персов. Только Россия оставляет все так, как есть.
Разговор о союзе с Россией идет давно, но каких-то видимых результатов нет. Момент настал критический. Официальное посольство уже в Петербурге, но вестей нет. Нужно, чтобы кто-то, кто побывал на той стороне, то есть в Иране и Турции, смог попасть на прием царице русской и все рассказать как есть. Неужели ей новые земли не нужны и новые народы, которые покорность ей изъявляют? Вы дворяне и к царице можете быть допущены, особенно Берсенев, как офицер и герой. Сделайте такое одолжение и выступите личными посланцами царя Ираклия.
Мы были не против. На Берсенева надеялся и я, что он тоже замолвит за меня словечко перед царицей. И, кроме того, лучше добираться до России с царским эскортом, чем в одиночку карабкаться по узким тропам, по которым через несколько лет пройдет Военно-Грузинская дорога.
Так в середине 1781 года мы выехали в Россию.
Глава 26. Екатерина
В конце сентября посольство наше прибыло в Петербург.
Как царское посольство, мы были приняты Остерманом (Толстым) Иваном Андреевичем, главноначальствующим над Коллегией иностранных дел, государственным канцлером.
Выслушав нас, он забрал наши бумаги - письмо царя Ираклия, рапорт поручика Береснева о том, как он попал в плен, как был спасен и выкуплен из плена шевалье д'Анси, мое прошение императрице о принятии меня в русскую службу в качестве военного специалиста по странам Востока и записи меня в Бархатную книгу дворянства российского.
- Очень рад видеть вас в Петербурге, - сказал нам канцлер Остерман, - ваши дела я доложу матушке императрице. О ее решении я вам сообщу. А пока отдыхайте. Так как вы приехали в составе посольства картлинского царя, то вам будет отведено казенное помещение для проживания и выданы соответствующие средства на содержание.
Ожидание приема у императрицы растянулось почти на месяц. Берсенев, как уже бывавший в Петербурге, был моим гидом по самым примечательным местам. Город чисто европейский, даже более европейский, потому что молодой. Всюду чувствовались руки выписанных из-за границы мастеров. Французский язык повсюду, как будто я никуда не уезжал из Франции, но русским языком я занимался усердно не менее двух часов в день, значительно утомляя моего товарища. Он и сам понимал, что императрице будет приятнее слышать мой русский язык с акцентом, чем безупречное французское произношение.
Наконец было объявлено время приема у императрицы. Берсеневу к этому времени сшили мундир его полка и шинель, а мне сшили очень приличный фрак и пальто. Берсенев уже отправил письма к своим родным о том, что он объявился, жив и здоров и дожидается приема у императрицы. Мне писать было некуда.
В Зимнем дворце нас провожал скороход. Навстречу нам шли два мальчика лет пяти в сопровождении высокой дамы. Скороход замедлил шаг, поклонился детям и шепнул нам: сын цесаревича Александр Павлович и его брат Константин.
На приеме у императрицы присутствовал Остерман и вице-президент Военной коллегии генерал-аншеф Салтыков Николай Иванович. Поговаривали, что они дальние родственники по материнской линии Толстых.
Берсенева императрица поздравила капитаном и наградила орденом Святого Владимира четвертой степени с мечами и бантом по реляции его командира, доложившего, что в результате стычки с крымчаками смертью храбрых пал поручик Берсенев.
- Долго жить будешь, капитан, - сказала Екатерина, подавая ему грамоту о производстве в чин и награждении орденом.
Затем все внимание сосредоточилось на мне.
- Докладывайте, шевалье, о том, что видели и самое главное о планах Турции и Ирана в отношении России и Кавказа и насколько опасно это для меня, - сказала императрица.
В двух словах я рассказал, с каким заданием и где я работал, и с какими должностными лицами в посещаемых странах мне приходилось встречаться.
Императрица слушала внимательно, изредка задавая вопросы.
Основной вывод, сделанный мною, состоял в том, что Запад, а особенно Англия, усиливает свое влияние на Востоке, стараясь всеми силами противодействовать российскому выходу и укреплению на Черном и Каспийском морях. Особо опасны турки, которых поддерживают французы и англичане, снабжая их оружием и направляя военных специалистов в турецкую армию.
Турция будет стремиться к укреплению своего влияния в Крыму и на Кавказе. Много перевербованных турками горцев ведут подрывную работу в кавказских ханствах, возбуждая население к поддержке Османской империи, как единственной защитнице против неверных, то есть русских. Поэтому и обстановка в кавказских ханствах нестабильная, усугубляемая интригами, дворцовыми переворотами, стремлением одного ханства превратить другое ханство в данника.
Персия занимает выжидательную политику. Если у турок наметится успех в исламизации Кавказа и превращении его в свой протекторат, то и Персия начнет экспансию в ханства в долине реки Аракс. Все будет зависеть от того, какую политику на Кавказе продемонстрирует Россия.
- Как не хочется мне брать на себя заботу о кавказских царях, но придется, - сказала Екатерина. - Было бы лучше, если бы они были самостоятельными, но были нашими союзниками. Но нет у России союзников. Как кого-то прижмет, так бегут за помощью в Россию. А как опасность минует, так сразу физиономии воротить начинают, мол, мы бы и сами справились. А все из-за того, что мы стараемся быть порядочными перед Европой, а Европа не считает себя быть порядочной перед Россией. Поэтому и России нужно делать то, что выгодно ей, не обращая внимания на то, что Европа о ней будет думать. Пусть Европа заботится о том, что Екатерина о ней подумает. О тебе, шевалье, отзывы хорошие. Знаю, что не ждут тебя во Франции, поэтому и жалую тебя капитаном гвардии, пойдешь по квартирмейстерской части по странам Востока и фамилию тебе я придумала русскую, имею такое право. Раз ты в северной столице, то и будешь прозываться Северниным, и дети твои будут потомственными дворянами Северниными, записанными в книгу дворянских родов. Служи честно России, капитан.
Я поцеловал императрице руку в знак признательности за проявленную милость.
По случаю награждения мы с Берсеневым изрядно поднабрались на нашей квартире, устроив прощальный ужин, потому что ему выдали подорожную на поездку к родным в отпуск на месяц и снова в часть на границе с Крымским ханством.
Уложив спать подвыпившего новоиспеченного капитана, я лег в кровать со своей записной книжкой и задумался, не заметив, как сон подобрался и ко мне…
…вдруг я проснулся от того, что кто-то тащил меня за ногу, крича, что я пэдаре сухте (сын сожженного отца - фарси, то есть родился у женщины, у которой давным-давно умер муж, то есть незаконнорожденный, прим. автора). Я едва успел схватить свою палку и выдернуть ногу из рук нападавшего.
Глава 27. Мазар. Утро
- Вставай, собачий сын, сейчас ты узнаешь, как умничать!
Вожак приходивших к нам дервишей стоял со своей суковатой палкой, готовясь напасть на меня.
- Почему ты нападаешь на меня? - спросил я. - Мы мирно расстались и я не нанес тебе никаких оскорблений.
- Как не нанес? - вскричал дервиш. - Своим к месту и не к месту цитированием Корана ты посеял недоверие ко мне и неподчинение моих людей. Защищайся или для этого у тебя приготовлена сура из Корана?
- Есть сура 93 и называется она "Утро". Хочешь, прочту ее тебе? - сказал я, поднимаясь с земли.
- Прочти, сделай такое одолжение, умник, - сказал дервиш.
- Во имя Аллаха милостивого, милосердного. - Я поднял обе ладони перед лицом, а палку придерживал правым локтем, чтобы отразить внезапное нападение. От этого человека можно было ждать всего, чего угодно. - Клянусь утром и ночью, когда она густеет! Не покинул тебя твой господь и не возненавидел. Ведь последнее для тебя - лучшее, чем первое. Ведь даст тебе твой Господь, и ты будешь доволен. Разве не нашел он тебя сиротой - и приютил? И нашел тебя заблудшим - и направил на путь? И нашел тебя бедным и обогатил? И вот сироту ты не притесняй, и просящего не отгоняй. А о милости твоего Господа возвещай.
- Ты вздумал издеваться надо мной? - закричал дервиш. - Я плевать хотел на твою восточную ученость. Я английский дворянин и никому не позволю быть выше меня. А ты много узнал, чтобы остаться в живых.
Сказав это, он сразу бросился на меня, и из нижней части его палки выскочило лезвие длиной не менее двадцати дюймов. Таким и живот можно вспороть и человека насквозь проткнуть. Возможно, что с другой стороны палки есть и ствол с огнестрельным зарядом.
Все разведки одинаковы, одинаковы и методы их работы. Разве что, некоторые считают себя умней других, и этим губят себя. Если бы мой противник проломил палкой голову одному из неподчинившихся дервишей, то он бы и дальше путешествовал в составе своей ватаги, а не врывался на утренней заре в мазар с целью нападения на более умного оппонента. Умный путешественник уклонился бы от ссоры, но у меня не было пути для отступления. Ценность моей информации позволяла мне не рисковать своей жизнью.
- Давай разойдемся по-мирному, - сказал я, - в степи все равно, кто кого одолеет. Степь все сохранит в тайне. Тебе не станет лучше от того, если ты одержишь надо мной верх, и мне не станет лучше. Зато посмеются те, кто должен был получить изрядную трепку твоей палкой. Вдвоем мы представляем серьезную силу, и я могу помочь тебе привести в чувство наглых дервишей, а потом уйду.
На лбу английского дворянина изогнулись морщины, как будто это мозги начали изгибаться, подвергая анализу только что услышанное. Гонор схлестнулся в схватке с разумом. Что же победит? Гонор неоднократно загонял англичан в угол, и только равноправные отношения с союзниками приводили к победе, но тогда о союзниках быстро забывали. Что поделаешь. Эта нация неисправима.