– Валяй, капитан, – буркнул тот, внезапно решив, что в принципе Петрушин ни в чем и не виноват. Сейчас, когда они уже под землей, не имеет особого смысла и дальше скрывать от Родченко их происхождение – ну, узнает, что они из будущего, и что? Пристрелить попытается? Или с ума сойдет? Ой, вряд ли, причем сразу по обоим пунктам. Не та натура у прошедшего войну капитана, чтобы глупости делать. Скорее, думать начнет, одно с другим в башке складывать и анализировать. Вот только что-то в его взгляде подполковника откровенно смутило – неужели заметил-таки оговорку Петрушина насчет "хлама из прошлого"? А ведь вполне мог заметить, мог! Ну да и хрен с ней…
– Товарищ подполковник, разрешите, я сам к этой дрезине схожу? Понимаете, я перед войной на железной дороге работал, так у нас там тоже мотодрезины имелись. А до того – грузовик на автобазе водил, в моторах разбираюсь. Заведу, честное слово, заведу! Вот только, как бы фрицев отвлечь?..
– А чего их отвлекать? – принял решение Трешников. – Пусть помогают, коль сами не справимся, мы ж вроде группа особого назначения ихнего оберкомандования? Валяй, Василий Иваныч, разрешаю. Вот только пусть с тобой мой капитан прогуляется, кстати, знакомься, его Вадиком мамка с папкой назвали, – он кивнул на подмигнувшего в ответ Петрушина.
– Не доверяете, значит? – мрачно спросил Родченко, набычившись.
– Вполне доверяю, капитан. Вот только прикрывать тебя кто-то должен, а? Да и немецкого ты, как я понимаю, не знаешь? В том-то и дело, а Вадим шпрехает, что тот Геббельс. Да и вообще, не огнеметчика ж твоего посылать? Вот, кстати, насчет огнеметчика – если наш план медным тазом накроется, пусть будет готов по перрону пару-тройку раз шарахнуть, подобного фрицы уж точно не ожидают. Ленивый, – обернулся он к майору, – заодно и пулемет трофейный к бою приготовьте. Если что, лупите на расплав ствола, и из "МГ", и из личного оружия, тогда точно прорвемся. Идем все вместе, Родченко с Петрушиным – первыми, дистанция тридцать метров. Лезете внутрь таратайки, и разбираетесь с движком, остальные грузятся следом. Впереди идут те, у кого на касках фрицевские чехлы и накидки на плечах, трофейное оружие держать на виду. Фаустпатроны не применять, на таком расстоянии все одно не взведутся. Восьмой, Серега, тебе отдельное задание, когда станем грузиться, пробегись вдоль платформы, пошукай телефонные провода, как найдешь, режь и забирай с собой. Всем все ясно? Работаем…
Добравшись до кормы мотодрезины, капитан Родченко замер, прижавшись к шершавой железобетонной стене туннеля, плавно закруглявшейся в нескольких метрах над головой. Трофейный автомат негромко лязгнул, скользнув по бетону, и капитан торопливо придержал его рукой. В метро – как и вообще под землей – он оказался впервые в жизни, и ощущение нависших над головой десятков тонн железобетона и земли неприятно давило на психику. Впрочем, он бы лучше умер, чем рассказал хоть кому-либо о своих ощущениях. Советский офицер, штурмовик – и испугался! Глупости какие.
Дрезина оказалась установленным на две колесные пары облегченного типа оранжевым вагончиком с немецким орлом и надписью "U-Bahn Berlin" на исцарапанных, с кое-где облезшей краской бортах. Ниже располагалась надпись поменьше "Reparaturwerkstatt", однако, что это означает, не знающий немецкого капитан не понял. Внутрь вела небольшая дверца с вертикальными, словно в пассажирском железнодорожном вагоне, поручнями по сторонам и широкой ступенькой. С каждого борта имелось по четыре окна с давным-давно не мытыми стеклами, мутными от пыли и мазутных разводов. К мотодрезине была прицеплена небольшая двухосная бортовая платформа, заваленная запасными шпалами, обрезками рельсов, стяжками, шанцевым инструментом и прочим ремонтным хламом.
Рядом остановился капитан Петрушин; расположенный пониже среза диковинной каски прибор светился едва заметным мягким зеленоватым светом. Родченко уже давно догадался, что эти штуковины позволяют странным союзникам беспрепятственно видеть в темноте – о чем-то подобном им рассказывал особист, предупреждавший, что при обнаружении у фрицев аналогичных приборов их следует со всеми предосторожностями демонтировать и сдать командованию. Почему "демонтировать"? Да потому, что стояли они исключительно на новейших модификациях немецких танков типа "Пантера" и весили хрен знает сколько килограммов! А у бойцов товарища подполковника "ночегляды", как обозвал их про себя капитан, имелись поголовно и весили совсем немного! Вот и думай, капитан, кто они такие – то ли и на самом деле совершенно секретная группа ОСНАЗа, то ли… на этом месте фантазия капитана заканчивалась, не позволяя строить никаких предположений, хоть брошенная товарищем Петрушиным фраза насчет "хлама из прошлого" и запала в память. В том, что они никакие не диверсанты и предатели, он убедился еще во время штурма опорной точки – повоевавший человек боевого брата насквозь видит. И эти ребята, пусть и облаченные в странную, немыслимую для него экипировку, и вооруженные незнакомым оружием, определенно были своими. Да и разговаривали они тоже, как свои, русские – некоторые матерные словечки, правда, были ему незнакомы, но это ж не повод подозревать боевого товарища в предательстве? В конце концов, в родной Вологде тоже свои загибы имелись, порой и поядреней тех, что довелось услышать сегодня…
– Слушай, капитан, – обратился к нему Петрушин, сдвинув отключенный "ночегляд" на каску. – Давай так, ты лезь в эту таратайку, и с движком разбирайся, а я посторожу. Только смотри не запусти его сдуру, а то всех фрицев на ноги поднимем. Добро? И вот еще что, держи фонарик. Включается вот так, видишь кнопку? Только ладонью прикрывай, он довольно яркий, издалека заметно. И в окнах особо не маячь, пригибайся.
– Добро, – забрав у капитана небольшой, не длиннее ладони, цилиндрик фонарика и закинув за спину автомат, Родченко обошел дрезину со стороны, противоположной перрону стены. Привстав на ступеньку, через распахнутую дверцу заглянул в темный салон. Похоже, никого, а то не хватает только наткнуться на дрыхнущего внутри фрица. Придерживаясь за поручень, капитан осторожно забрался внутрь, тут же пригнувшись, чтобы его нельзя было заметить через окна, и осмотрелся. По центру вагончика располагался кожух двигателя, вдоль бортов – жесткие деревянные лавки, впереди – пост машиниста. Под лавками какие-то ящики, судя по виду, с инструментами и мелкими запчастями, прямо на полу навалены костыли и рельсовые стяжки, мощный домкрат, несколько ломов и кувалд. "Ремонтники, видать, на нем раньше разъезжали, – решил капитан, осторожно пробираясь к окну. – Работали, путя чинили, чтобы, значит, поезда по расписанию ходили да люди на работу не опаздывали, а потом в фашисты подались, воевать захотели. А еще, понимаешь, рабочий класс!".
Несколько минут он изучал обстановку снаружи – перрон отсюда был виден как на ладони. Света, конечно, не хватало, да и грязное донельзя стекло мешало смотреть, но понять, что большинство немцев и на самом деле отдыхает, вполне можно. Остальные, разбившись на группы, занимались кто чем: одни, негромко переговариваясь, обсуживали оружие и набивали патронами ленты и магазины, другие перекусывали, разогревая еду на небольших химических горелках. Над перроном стоял тяжелый дух большого скопления людей: пахло давно не мытыми телами, испражнениями – судя по всему, "до ветра" фрицы ходили прямо в туннель, особо не трудясь отойти поглубже, кислым запахом сгоревшего пороха, оружейным маслом, разогреваемыми консервами.
Наконец Василий решился зажечь фонарь, направив прикрытый ладонью раструб на пульт управления дрезиной. Оказавшийся неожиданно ярким синеватый луч его испугал – уж больно сильно светит! – заставив торопливо нажать на затянутую каким-то мягким покрытием кнопку выключения. Ничего себе, а он-то считал, что трофейные фрицевские фонари с тремя светофильтрами и петелькой для закрепления на груди – лучшие! А тут вон какие, выходит, наши ученые понапридумывали!
Отогнав мелькнувшую по самому краешку сознания предательскую мысль о том, действительно ли советские ученые придумали такие замечательные фонари, светящие сильнее автомобильной фары, Родченко вновь включил свет. Спустя пару минут он понял, что сможет завести двигатель – ничего необычного, мотор практически такой же, что и на знакомых ему немецких автомобилях. Педалей, правда, маловато, всего две, вероятно, газ и тормоз, да рычага переключения скоростей нет, как и привычного рулевого колеса. Зато имелась крупная кнопка на передней панели, определенно для запуска двигателя. Короче, разобраться можно, не проблема.
– Ну что там? – раздался голос заглянувшего в боковую дверь капитана. – Разобрался, нет? Поедем – или снова пехом? А то тут товарищ полковник сильно переживает, требует доложить.
– Поедем, – уверенно заявил Родченко. – Дайте мне еще пару минут, я сейчас разберусь. Вы пока это, подбирайтесь поближе, как заведу, сразу и грузитесь. И – с ветерком.
– С ветерком – это круто, – непонятно чему ухмыльнулся Петрушин. – Зашибись просто. Ладно, братишка, разбирайся, я пока за нашими сбегаю. Только, смотри, движок, пока мы все не соберемся, не запускай. А лучше вообще не запускай, нехай командир решает, когда и как…
Глава 11
Берлинское метро, апрель 1945 года
Как ни странно, заметили их только тогда, когда почти все спецназовцы уже погрузились, кто в вагон, кто на платформу, установив на последней трофейный пулемет. Подполковник с майором Барсуковым "на погрузку" шли последними, причем по перрону – "мол, смотрите, камраден с прочими геноссе, никто ни от кого не прячется, все нормально. Свои мы, свои. Вон и автоматы у нас правильные, и фаустпатроны в руках. Какие еще русские, вы что?".
Как раз в этот момент Родченко запустил наконец двигатель: сделать это с первой попытки не удалось, видимо, мотовагон простоял на станции заглушенным достаточно долгое время. Услышав истеричное тарахтение, Трешников поморщился: ну, фрицы, что ж вы глушителем-то не озаботились? Сейчас всех перебудит… впрочем, какая уж теперь разница? Завелись – и то хлеб. Теперь главное, чтобы эта таратайка вообще с места сдвинулась, а то совсем уж по-идиотски получится…
Завидев двинувшегося в их сторону эсэсовца с оберштурмфюрерскими петлицами на расхристанном, перепачканном каменной пылью камуфляжном костюме, подполковник притормозил, бросив на заместителя многозначительный взгляд. Барсуков незаметно подмигнул в ответ, демонстративно отведя висящий на плече "МП-40" в сторону. Невидимая же противнику под накидкой рука в этот момент плавно опустила предохранитель "Витязя" на один щелчок, переведя пистолет-пулемет на автоматический огонь.
Следом за немецким старлеем – именно так переводилось его звание в армейский формат – шло еще двое эсэсовцев, оба со "Штурмгеверами". Впрочем, в руках оружие – в точности такой же "сороковой" – держал только сам оберштурмфюрер; у сопровождавших его солдат автоматы просто висели на плечах стволами вниз. Особой тревоги на лице эсэсовца не было – скорее, безмерная усталость и апатия. Происходящее его не особенно насторожило: гитлеровец просто не мог представить, что эти двое имеют отношение к советским штурмовым отрядам, всегда атакующим с ходу. Подыгрывая противнику и усыпляя его внимание, подполковник вытащил портсигар с настоящими немецкими сигаретами, которыми они разжились уже в этом времени, и щелкнул крышкой:
– Курите, господин оберштурмфюрер? Если да, могу угостить, еще минута у меня есть. Прошу, – и протянул немцу раскрытый портсигар. Если честно, Трешников вовсе не был абсолютно уверен в своем акценте, однако инструктор "семерки" уверял, что у него весьма недурной баварский выговор.
Немец автоматически взял сигарету. Жестом профессионального курильщика размял в пальцах и понюхал. Подполковник невозмутимо продолжил:
– Нам необходимо попасть на станцию "Кайзерхоф". Мы идем правильно? Мне сказали, что здесь мы найдем дрезину с заправленными баками, это оказалось верным. Почему вы молчите, оберштурмфюрер? Русские так вас напугали, что вы позабыли родной язык?
– Простите, но я не знаю, кто вы? Как к вам обращаться? А идете вы правильно, другой ветки тут нет. До "Кайзерхофа" еще две станции, но впереди, возможно, обвалы и дороги нет.
– Мы – группа особого назначения резерва верховного командования вермахта, – в оригинале это прозвучало, как "Oberkommando der Wehrmacht", – и сейчас следуем для выполнения специального задания, о котором вам знать нельзя. Полномочий проверять у нас документы вы также не имеете. Полагаю, я ответил на ваш вопрос? Лучше скажите, как далеко отсюда русские?
– Не знаю, господин… – немец замялся, испытующе взглянув в лицо Трешникова.
– Оберст, – не моргнув глазом, выдал тот первое, что пришло на ум.
– Господин полковник, – кивнул немец. – Два часа назад нас отвели сюда на отдых, к трем часам ночи мы должны вернуться на позиции.
– Выполняйте свой приказ, – кивнул подполковник. – А мы выполним свой. Прощайте, оберштурмфюрер, мы спешим.
– Один момент, господин полковник, – неожиданно твердым голосом произнес эсэсовец. – Пусть я не могу проверить у вас документы, но назвать сегодняшний пароль вы обязаны!
– Мы спустились под землю еще до полуночи, поэтому сегодняшнего пароля я знать не могу, – мгновенно сымпровизировал Трешников, уже понимая, что мирный разговор закончен, и уходить со станции придется с боем. – Могу назвать вчерашний – "Мюнхен". Прощайте!
Решительно развернувшись, подполковник махнул Первому и быстрым шагом двинулся к дрезине, коротко бросив в микрофон:
– Всем номерам к бою, огонь по готовности. Начинайте движение, уходим в темпе вальса!
На лице эсэсовца отразилась целая гамма чувств. С одной стороны, пароль оказался не только неверным, но и вообще паролем не являлся, с другой – он никак не мог поверить, что этот вальяжный оберст в заметной под накидкой незнакомой экипировке может иметь какое-то отношение к русским диверсантам. Ведь он прекрасно говорил по-немецки – коренной берлинец оберштурмфюрер Рульке не мог ошибиться, у полковника был заметный выговор выходца из Баварии. Может, и вправду какая-то секретная спецкоманда с прямым подчинением Оберкомандованию, командиру которой наплевать на внутренние пароли? Пойди разберись, какие у них там тараканы в головах? Но и отпускать вооруженных людей, не знающих суточного пароля, он не имеет права… Scheiße, что же делать?
Оберштурмфюрер Йозеф Рульке неуверенно поднял автомат. Глядя на командира, оба его бойца также торопливо дернули с плеч ремни своих "StG 44". И в этот момент со стороны дрезины, перекрикивая треск мотора, раздался крик на русском:
– Командир, да скорее ты!
Вздрогнув – уму непостижимо, все-таки русские! – Йозеф поймал в прицел спину поддельного "оберста", уже готового скрыться в небольшой дверце тронувшегося с места мотовагона, и потянул спуск, однако с прицепленной к нему платформы неожиданно ударил пулемет. Длинная очередь смела троих эсэсовцев и прошлась вдоль перрона, выбивая щепу из штабелей ящиков и опрокидывая на бетон успевших вскочить на ноги гитлеровцев. Одновременно прохлопало несколько негромких одиночных выстрелов, и обе и без того не слишком яркие электролампы лопнули, разбитые пулями. Станция погрузилась в почти полную темноту, разрываемую лишь мечущимися в заполненном дымом и пылью помещении острыми лучами тактических фонарей на пистолетах-пулеметах спецназовцев.
Следом, словно соперничая с пулеметным расчетом, выстрелил и огнеметчик. Рыже-черный огненный язык вытянулся в глубину станции, накрыв группу немцев, поспешно разворачивавших в сторону набирающей ход дрезины пулемет, попутно подпалив очередной штабель каких-то ящиков. Охваченные пламенем фигурки с воплями катались по полу, пытаясь сбить огонь, кому-то помогали товарищи, накрывая кусками брезента или шинелями, но в основном тщетно – потушить жаркое пламя огнесмеси без помощи огнетушителей было почти невозможно. Огнеметчик выпалил еще раз, целясь в скопление солдат по центру станции, однако выстрел вышел не слишком метким, мотодрезина в этот момент дернулась, ускоряя ход, да и часть немцев успела разбежаться, укрываясь за ящиками и поддерживающими потолок колоннами. Клубы подсвеченного пламенем жирного черного дыма поднялись под свод зала, растекаясь по нему, словно причудливая живая волна.
Несколько пришедших наконец в себя гитлеровцев открыли ответный огонь, в основном неприцельный, поскольку видеть, куда стрелять, они не могли, а кто-то даже пальнул наугад из фаустпатрона, без детонации влепившегося в стену туннеля – на таком расстоянии взрыватель кумулятивной гранаты просто не успел встать на боевой взвод. В ответ пулеметчик прошелся вдоль перрона двумя длинными очередями, дожигая ленту. Под завязку скоротечного боя – хотя какой уж там бой, слишком быстро все произошло – из выбитого заднего окошка мотовагона, уже почти вкатившегося в туннель, дважды хлопнул магазинный гранатомет. Одна из термобарических гранат взорвалась где-то в глубине станции, вторая же попала точнехонько в один из выкрашенных зеленой краской армейских ящиков. Что находилось внутри – ручные гранаты, фаустпатроны или какое-то взрывоопасное минно-саперное имущество, – неизвестно, но рвануло знатно, разворотив и обрушив на протяжении нескольких метров прилегающую к рельсам часть перрона. Ударная волна слегка тряхнула хлипкий вагончик, выбросив в туннель клуб сизого дыма и бетонной пыли, однако дрезина уже покинула открытое место, укрывшись в глубине подземного хода. На смену грохоту выстрелов пришел треск мотора, кажущийся теперь куда менее громким, да доносящиеся со стороны разгромленной станции хлопки взрывающихся в огне патронов.
Взглянув на покрытое потом, разгоряченное лицо Родченко и встретившись взглядом с его горящими от азарта глазами, подполковник криво усмехнулся, подмигнув капитану:
– Ну вот и снова повоевали. А ты молодец, Василь Иванович, вовремя таратайку раскочегарил, еще б немного – и иди знай, чем бы все закончилось. Так что выражаю благодарность командования.
Несмотря на то, что произнесено это было не слишком серьезным тоном, капитан, неожиданно для Трешникова, воспринял сказанное всерьез, лихо кинув ладонь к обрезу трофейной каски:
– Служу трудовому народу!
Смущенно хмыкнув, подполковник козырнул в ответ, с улыбкой добавив:
– Что ж ты, капитан, к немецкому-то горшку руку прикладываешь? Да шучу, маскировку пока никто не отменял. Ты лучше на дорогу смотри, тот фриц сказал, завалы впереди могут быть. И скорость на всякий случай не прибавляй. Так, бойцы, не расслабляемся, пока будем кататься, проверить экипировку, оружие обслужить и доснарядить. Никого не зацепило? – выслушав в наушнике отрицательные ответы "номеров", удовлетворенно кивнул:
– Вот и ладненько. Поехали потихоньку. Костя, включи "ночник" и иди к нашему машинисту, будешь дорогу контролировать, а то, не ровен час, и на самом деле куда-нибудь врежемся.