* * *
У села Щурица полуторка вышла к большаку. Катрин издали увидела запруженную повозками, людьми и машинами дорогу. Движение казалось одинаково напряженным в обе стороны. И к городу, и от города шли беженцы, гнали стада, двигались отставшие от своих частей подразделения, отдельные армейские машины и даже единичные танки. Вдоль обочины тянулась длинная цепочка уставших до полного безразличия пехотинцев.
Катрин знаком приказала немцу лечь и не высовываться. Их полуторка с трудом втерлась в тесный поток. Кто-то ругался, истошно сигналила легковая машина. Лейтенант не обращал внимания. Они пристроились за тяжелогруженым грузовиком. Грузовик еле полз, стреляя удушливыми черными выхлопами. Обогнать его было невозможно, да и бесполезно, - насколько могла видеть Катрин, впереди тянулась сплошная колонна из перемешавшихся телег, тягачей и машин.
Девушка машинально взглянула на небо. За последние часы они только раз видели прошедшие далеко на севере самолеты. Должно быть, у немцев на данный момент были цели поважнее, чем эта мешанина на дороге.
Николаич что-то пробормотал. Катрин нагнулась ниже.
- Далеко еще? Нога болит невозможно.
- Чуть-чуть осталось. Держись. Скоро укольчик сделают, полегчает, - девушка вытряхнула из фляги остатки воды, протерла клочком сарафана осунувшееся лицо водителя.
Пригрозив немцу пустой посудиной, чтобы не шевелился, Катрин перегнулась к кабине.
- Долго еще? Какого-нибудь объезда нет?
- До города километров пять осталось. Объезжать еще дольше будет. Воды там нет? - прохрипел Любимов. Лицо у него было напряженное. Волосы слиплись от пота.
- Извини. Ни капли не осталось, все Николаичу отдала. Надо было у немцев фляги взять.
- Зато мы у них автомат взяли. В полку похвастаю. Если дотяну. Водитель из меня, честно говоря, хреновый. Я больше на "бэтээшке" да на мотоцикле учился.
- Да ты чего? - удивилась Катрин. - Отлично ведешь. Не такой, конечно, гонщик, как Николаич, но вполне.
- Льстите, товарищ инструктор. Ты лучше немца проверь. Скоро КПП будет.
Пробиться до КПП оказалось сложно. Огромная пробка встала у первых домишек пригорода. Любимов запрыгнул в кузов, глянул в трофейный бинокль.
- Ничего себе, километр еще, а уже не двигаемся.
- Давай придумай что-нибудь, - нервно сказала Катрин. - Нам загорать некогда. Раны нужно бы почистить. Так и до заражения недалеко.
- Да понимаю, - лейтенант с досадой махнул вперед биноклем. - Если крутанем, так нарушение режима движения припаяют. Не знаю, как ты, а я могу запросто на "губе" оказаться.
- "Губа" - дело житейское, командир полка тебя вытащит. Зато Николаич сможет на своих двоих победу отпраздновать, - Катрин понизила голос: - Сам понимаешь.
- Понимаю, если что, потребую, чтобы тебя по соседству заперли. В порядке комсомольской солидарности.
- Запросто. Хоть в одну камеру.
Последнего Любимов не слышал. Хлопнула дверь кабины, и полуторка, непрерывно сигналя, вывернула из колонны. Вслед послышался мат чуть не угодивших под колеса красноармейцев. Грузовик перевалил через глубокий кювет. Застонал и потерял сознание Николаич. Катрин старалась его поддержать, но и сама колотилась о борт. Связанный немец пытался упереться ногами, ящик рации настойчиво наезжал ему на голову.
Любимов напрямую, по полю, объехал сад. Грузовик сломал забор, переехал грядки с огурцами. Едва не обрывая цепь, яростно лаял черный пес. Полуторка проехала через тесный дворик, оборвала бельевые веревки и, снеся хилые ворота, оказалась на зеленой улочке. Лейтенант радостно повернул направо.
Захлопали выстрелы.
Катрин слышала, как мгновенно заглох двигатель. Любимов высунулся из кабины и заорал:
- Вы что, озверели?! По своим стреляете?
- Свои на КПП отмечаются. Руки вверх!
- Сейчас, товарищ сержант, подниму. Особенно если представитесь как положено.
Катрин осторожно высунулась.
Машину и лейтенанта держали под прицелом четверо бойцов. Сержант безо всяких шуток целился в грудь Любимова из ухоженного "ППД".
- Вы, товарищ сержант, спокойнее. Я выполняю задание командования. А у вас в руках боевое оружие.
- Будьте добры поднять руки вверх, товарищ лейтенант. У нас тоже задание. Не подчинитесь, буду стрелять, - сержант в фуражке с синим верхом и малиновым околышем был настроен серьезно.
- А в немцев ты стрелять не пробовал? - вкрадчиво спросил Любимов. - Может, ты их и не видел?
Катрин сдернула с себя пилотку и резко поднялась на ноги.
- Как вам не стыдно спорить, товарищ лейтенант! У нас каждая минута на счету, а вы вступаете в пустые пререкания и не даете бойцам выполнять свои обязанности. А вы, товарищ сержант, прежде чем наставлять оружие на командира Красной Армии, могли бы проверить автомобиль. Вдруг здесь немецкие диверсанты скрываются? Вызовите старшего по команде. Мы возвращаемся с боевого задания. У нас тут раненый и пленный. Не думаю, что в штабе одобрят, если мы с вами будем тянуть резину. Общее дело делаем. Или мы с вами не советские люди, не коммунисты? Проверяйте нас и не задерживайте.
Катрин выпятила грудь с комсомольским значком.
Мужчины дружно и слегка ошалело уставились на значок.
Неизвестно, чем бы закончилось выяснение отношений, если бы из переулка не выскочил мотоцикл с коляской. Сидящий в коляске боец направил ствол "дегтярева" в живот девушке. Водитель мотоцикла ловко вскинул автоматическую винтовку. Сидящий за ним командир требовательно спросил:
- Что у тебя происходит, Жигунов?
- Пытались скрытно проникнуть в город, - отрапортовал сержант. - Якобы возвращаются с задания. Говорят, имеют раненого и пленного.
- Якобы, да говорят, - поморщился старший лейтенант, неохотно вставая с седла мотоцикла. - Четче, Жигунов. Документы проверил?
- Никак нет. Не успел, вступили в пререкания.
- Если так возиться будешь, они с тобой и в половую связь вступят, - старший лейтенант глянул на девушку.
- Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, - Любимов спрыгнул с подножки и лихо кинул руку к фуражке. - По заданию командира полка был отправлен делегатом связи. Под своей командой имел трех человек. На обратном пути столкнулись с разведкой немцев. В бою уничтожили четырех мотоциклистов. Один взят в плен. Два "Цундаппа" выведены из строя. Потери: один красноармеец убит, водитель тяжело ранен. Следуем в госпиталь, потом в штаб дивизии. Вот мои документы…
- Немцы, говорите? Жигунов, осмотри с бойцами машину. А разве немцев у границы не остановили? Панику наводите, товарищ лейтенант?
- Никак нет, - Любимов расстегнул полевую сумку и вытащил стопку немецких документов. - Вот, товарищ старший лейтенант, изъяты у трупов, согласно инструкции. Наверно, просочились на стыке наших частей. Вот документы моего раненого водителя. А это убитого ефрейтора Сопычева. Отвлек на себя внимание немцев, пал как герой. Буду добиваться представления к награде.
- Ну да, - старший лейтенант НКВД, не выпуская из рук стопку документов, снова взглянул на молчащую девушку. - А что у вас в танковых войсках такие красавицы делают?
- Товарищ старший лейтенант! Смотрите, - сержант, обыскивающий машину, держал немецкий пистолет-пулемет. - В кабине лежал.
- Товарищ старший лейтенант, здесь раненый и этот, - солдат, забравшийся в кузов, поднял за шиворот послушного немца.
- Так, - чекист секунду помолчал, - пленный, значит? И оружие.
- Так точно, трофеи, - Любимов обреченно показал, - вот документы пленного.
- Хорошо, товарищ лейтенант. Согласно приказу, немца и оружие мы забираем.
- Товарищ старший лейтенант, - взмолился Любимов, - мне в штаб дивизии…
- Не время для споров, лейтенант. Боец Ефремов, проводите лейтенанта до комендатуры. Пусть свяжутся с кем положено. Счастливо, товарищ лейтенант. Выполняйте приказ.
Бойцы ловко сгрузили немца. Старший лейтенант собственноручно проверил, как связан пленник, и подтолкнул его к мотоциклу.
- До госпиталя нам как добраться? - грустно спросил Любимов.
- Жигунов, объясни, - приказал чекист, садясь за руль мотоцикла. Немца усадили в коляску. Автомат старший лейтенант повесил на шею. Немецкие винтовки держал усевшийся сзади пулеметчик.
На ограбленного Любимова было смешно и жалко смотреть.
* * *
В госпитале Катрин так достала измученного врача своими просьбами и требованиями, что он в конце концов согласился включить раненого в первую партию эвакуации в глубокий тыл. Зачем-то предложил девушке пройти в процедурную. Катрин в некотором изумлении отказалась. В госпитале раненых уже хватало. Что это военврачу вздумалось девок рассматривать? До войны не нагляделся?
Катрин завернула в туалет. Напилась холодной воды до неприличного бульканья в животе. Наполнила из-под рычащего от напора воды крана фляжку. Умылась. В коридоре ее ждал такой же умытый и посвежевший Любимов. Под старинными каменными сводами госпиталя было прохладно и тихо. Сюда, в торец длинного высокого коридора, запах карболки и боли не доходил. Найти бы какую-нибудь пустую палату и "поболеть" часа хотя бы два.
- Пошли, что ли?
Мимо торопливо прошел санитар. Оглянулся на девушку.
- Чего это медики меня так разглядывают? Здесь вообще, что ли, баб не бывает? Нет, я же санитарок сама видела.
- Ты, Катя, на себя в зеркало смотрела?
- Сейчас? Нет. Чего там интересного?
- Ну, не знаю. Может быть, стоит взглянуть правде в глаза, товарищ инструктор?
Катрин вернулась в туалет. Мутное зеркало висело почему-то в межоконном проеме. Ни фига себе! Левый глаз девушки окружал лиловый синяк. Широкий, смачный, такие рисовали в черно-белых комедиях на заре кинематографа. Не веря своим глазам, Катрин потрогала пальцем. Ушиб практически не чувствовался. Черт знает что. Ужасные у фашистов каски. Хорошо, что без рогов.
Любимов с интересом посмотрел на девушку. Особого смущения не увидел. Разве что пилотка сдвинута пониже.
- Фигня. Позор немецко-фашистским захватчикам. Хорошо хоть не болит, - пробурчала Катрин.
- Хорошо, - согласился лейтенант. Перед ним стояло создание в широком распоясанном комбинезоне, испятнанном кровью и машинным маслом, в грязных, уже не просящих, а требующих "каши" тапочках. Ядовито светился сквозь синяк изумрудный глаз. Пилотка непонятно как держалась на небрежно приглаженных светлых прядях волос.
Любимов смущенно кашлянул.
- Вам бы, Катя, в порядок себя привести. Переобуться…
- После комендатуры. Я и так задерживаюсь.
Действительно, пора и честь знать. Всех мотоциклистов все равно не перестреляешь, а в отделе доклада ждут. Хотя зачем им доклад? Наверное, уже все результаты по факту просчитали.
Боец, осуществлявший роль то ли проводника, то ли конвоира, нервно прохаживался возле полуторки. Вообще, во дворе гарнизонного госпиталя царила нервная обстановка. У ворот устанавливали второй станковый пулемет. Только что прибывший санитарный автобус разгружали бегом, невзирая на стоны и жалобы раненых.
- Долго вы, товарищ лейтенант. Слышите? Опять началось. Не добили утром националистических бандитов. В спину стреляют, сволочи, - боец НКВД так сжимал свою самозарядную винтовку, как будто собирался немедленно вступить в рукопашную схватку.
Дело, впрочем, явно осложнялось. Слышалась близкая перестрелка, можно было различить не только треск винтовочных выстрелов, но и пулеметные очереди, разрывы гранат. Затем грохнуло так, что окна зазвенели.
- Может, немцы прорвались? - спросил побледневший боец. - Вы ведь мотоциклистов недалеко видели?
- Те уже никуда не торопятся. Не наводи панику, - строго сказал Любимов. - Ты чекист или из банно-прачечного отряда? Поехали в комендатуру, приказ никто не отменял.
- Так точно - "чекист", - Ефремов замялся, - только бой идет как раз в той стороне.
- Бой, товарищ боец, это когда применяются танки, артиллерия и авиация. А это - так… плановое выявление диверсантов и вражеских шпионов.
- Зачистка, - подсказала Катрин.
- Вот товарищ инструктор, и та понимает. Смелее, товарищ Ефремов. Показывайте дорогу. Я во Львове всего два раза бывал.
- Мне вас приказано в комендатуру проводить, а не под пули вести. Мне отвечать, если вас вдруг ранят или убьют, - заупрямился боец.
- Так что, нам теперь всю войну при госпитале сидеть?! Мне засветло в полк вернуться необходимо. Объедем опасный квартал, заскочим в комендатуру, получите свою отметку и свободны. Или мне о вашем поведении докладную писать? - наседал потерявший терпение лейтенант.
Часовые подняли шлагбаум, и грузовик вывернул на пустую улицу. Катрин сидела на шинели в опустевшем кузове. Девушка подняла одинокую трехлинейку, на которую не польстились чекисты. Нашелся еще ремень с подсумками, принадлежавший Николаичу. Всего три обоймы. Перед своим ранением водитель патронов не жалел. Может, и кончилась для него война. Отрезать ногу запросто могут. Зато живой останется.
Катрин отпихнула ногой собственный никчемный портфель и без зазрения совести залезла в вещмешок покойного ефрейтора. Сопычев был хорьком запасливым. Катрин нашла зачерствевший хлеб, банку консервов, уйму катушек ниток, сапожный нож, сахар, четыре пачки папирос и две пары кальсон. Только патронов не нашла. Ладно, к долгим боевым действиям девушка все равно не готовилась. Оставалось отметиться в комендатуре, дабы не подводить Любимова. В нынешней суматохе "липа" с инструктором должна проскочить. Проводить лейтенанта, зайти в пустой дворик и через минуту оказаться дома. Дом - понятие шаткое. Но у лейтенанта на четыре года вперед вообще никакого дома не предвидится. Да и четыре долгих года - это если Любимову очень-очень повезет.
Девушка вздохнула и перетянула себя солдатским ремнем. Под комбинезоном остались трофейный штык и "наган". Афишировать арсенал перед визитом в комендатуру не стоило.
Полуторка осторожно пробиралась по притихшим улицам. Вокруг высились старые красивые дома. Город недобро затаился. Кое-где блестели на тротуаре выбитые стекла, ветер гнал по мостовой бумаги и мусор. Сильно пахло дымом. Бой в районе комендатуры вроде бы стих. Одиночные выстрелы доносились со всех сторон, где-то настойчиво и бесконечно бил пулемет. Но все это вдалеке. Здесь только тишина, нарушаемая урчанием двигателя полуторки да побрякиванием шаткого корпуса машины на камнях древней мостовой.
Все это напоминало другой город. Там тоже пахло гарью.
На перекрестке лежал человек. Катрин увидела седой, коротко стриженный затылок, неловко торчащий локоть, светлый пыльник в пятнах крови.
Трупы, везде трупы. Катрин села спиной к кабине. Откуда начнут стрелять, все равно не заметишь, а смотреть на затаившийся в страхе и надежде город тяжело. Несколько дней здесь будут отлавливать и расстреливать высунувшихся раньше времени желто-голубых, потом станут охотиться на не успевших уйти "советских", потом придет черед евреев. Ими будут заниматься с особым тщанием и удовольствием. Ясное дело, - мало кто из жидов сможет отстреливаться до последнего патрона. А за сопливых и слезливых жидовок и жиденят, подумать только, новая власть даже приплачивать будет. Хиба поганый час для щирого украинця?
"Война - дерьмо. А то, что творится под прикрытием этого дерьма, непонятно даже как назвать. Людишек здешних не переделать. Может, пора подумать о себе, нелюбимой? Чего сюда поперлась? Помочь, как просили, помогла, можно было и сваливать. Еще вчера…"
Рычание множества двигателей, шум и крики заставили Катрин подняться. Полуторка остановилась на перекрестке. По широкой улице медленно двигалась колонна военной техники. Очередная безумная смесь бронетехники, тягачей с противотанковыми пушками, грузовиков с боеприпасами, мотострелками, минометами и еще сотнями тонн груза, которые будут брошены или уничтожены в ближайшие дни и недели.
Катрин знала цифры, знала практически неизбежный сценарий летнего разгрома Красной Армии. Все равно не верилось, что вся эта сила, все эти лучшие в мире танки, миллионы одетых, кормленых, обученных бойцов и командиров не устоят перед наглым, самонадеянным врагом.
Катастрофа. Еще не бывшие в бою, но уже обреченные, намотавшие за три дня войны на свои гусеницы сотни километров танки. Уходящий в ничто моторесурс, сжигаемые тонны горючего. И люди, на глазах теряющие уверенность…
Не все, конечно, не все. Битва за Западную Украину еще только начиналась.
А пока нужно пересечь забитую войсками улицу Соборную.
- Ничего, проскочим, - сказал Любимов, озирая вереницу машин. - Экая силища. Только порядка нет. Бардак…
Катрин промолчала. У нее были основания полагать, что не любой бардак является синонимом беспорядка и хаоса. Бывают бардаки вполне аккуратные, с роскошной мебелью и прекрасным постельным бельем. Видали мы такие. Но вдаваться в дискуссию не стоило. Девушка вскрыла банку консервов. Жуя мясо с крошащимся хлебом, лейтенант покачал головой.
- Столько бронетехники, а я машину так и не получил.
- Зато мы немцев уже постреляли, а они в броне только парятся, - прочавкала Катрин.
- На танке я бы их больше уложил. Я все-таки танкист. А так, честно говоря, мотоциклистов в основном ты валила. Вы бы посмотрели, товарищ Ефремов, как наши комсомолки стрелять умеют.
Конвоир мрачно молчал. Ему не терпелось вернуться в родную роту.
- Нервничать не надо, - сказала Катрин, запивая мясо госпитальной водой. - А стрелять мы все умеем. Фашист ничем не тверже свиньи, простреливается запросто.
- О! По коням! - скомандовал лейтенант.
В колонне заглох один из "ЗИСов". Образовалась щель, в которую, сигналя, втиснулся грузовик с быстро сориентировавшимся лейтенантом Любимовым за рулем. Со всех сторон полуторку обматерили, но и лейтенант, и Катрин за эти дни совершенно свыклись с массовым употреблением ненормативной лексики.
Снова потянулись пустые улицы, промелькнуло слева здание театра. Машина вывернула на Валовую. Ефремов, до сих пор не слишком уверенно руководящий движением подконвойных, обрадовался знакомым местам.