Глава IV. Испытание на прочность.
Темные октябрьские тучи, нависшие над Севастополем, принесли с собой первые осенние холода этого года. Плотными густыми рядами висели они над осажденным городом, как бы являясь природным отражением того опасного положения, в котором Севастополь сейчас находился. Несмотря на те большие потери, которые союзники понесли на начальном этапе войны, благодаря хорошо налаженному морскому сообщению с Константинополем и метрополией, восточная армия Наполеона представляла собой серьезную силу.
Едва только союзники сумели захватить удобные для длительных стоянок кораблей Камышовую и Балаклавкскую бухту, в них немедленно устремились вереницы транспортных кораблей союзников. Пользуясь вынужденным бездействием русского флота, они спокойно приплывали к крымским берегам, и торопливо высаживали из своих трюмов новых солдат, взамен всех тех, кто был убит, ранен или поражен эпидемией заразных болезней. Инфекция свирепствовала в лагерях союзников.
Вслед за ними с кораблей выгружались тяжелые осадные орудия, для которых, руками нещадно эксплуатируемых турецких солдат, возводились батареи для скорого штурма Севастополя. Вступив на территорию врага и понеся потери, император Наполеон совершенно не собирался отказываться от своих широкомасштабных планов по разгрому и расчленению России. Щедрой рукой, посылая в Крым новые воинские подкрепления, император неустанно требовал от занявшего пост командующего французскими войсками генерала Канробера, самых решительных действий по отношению к Севастополю, положение которого было незавидным.
Как всякая морская крепость, он был прекрасно защищен от удара врага с моря, и был совершенно беззащитен от нападения противника со стороны суши и теперь, ему предстояло выдержать самый строгий экзамен за все время своего существования.
Благодаря неуемной энергии майора Тотлебена, вокруг Севастополя шло создание новых сухопутных укреплений. Город торопливо опоясывался оборонительными линиями траншей, окопов и люнетов. Спешно возводились новые бастионы и батареи, на оснащение которых шли снятые с кораблей орудия. Туда же направлялись моряки, чтобы вместе с пехотинцами гарнизона дать отпор супостату. Все были готовы сражаться, но после неудачи на Альме, никто не был уверен до конца, что Севастополь сможет выстоят под ударом союзников.
Не было такой уверенности и у графа Ардатова, который подобно трем севастопольским адмиралам, почти каждый день совершал поездки по рубежам обороны, желая доподлинно знать о состоянии дел на деле, а не на бумаге. Он, так же как и руководители обороны Севастополя, не ожидал, что враги сумеют не только восстановить свой воинский потенциал, но даже нарастить до той численности, с помощью которой можно будет без боязни штурмовать город. А сведения, которые широкой рекой поступали с передовой в штаб Корнилова, говорили, что штурм главной базы русского Черноморского флота, следовало ожидать со дня на день.
Захваченный несколькими днями ранее, во время очередной ночной вылазки охотников на позиции союзников французский майор Ожеро, во время многочисленных допросах в штабе Корнилова, дал весьма откровенные показания, которые давали полное представление о намерениях врага.
Ожеро честно и правдиво говорил о тех трудностях, которые испытывали союзные войска, проводя осаду Севастополя. С дрожью в голосе майор говорил о постоянной нехватке провианта у союзников, несмотря на регулярный подвоз съестных припасов из Константинополя морем. Об ужасных условиях проживания солдат в походных палатках, об отсутствии у союзников шанцевого инструмента, о нехватке лошадей и повозок для перевозок снаряжения с берега моря к передовым позициям.
Однако больше всего, союзники страдали от болезней. Вслед за балканской чумой безжалостно терзавшей союзников в Варне, их посетила крымская дизентерия. Этой болезнью в той или иной форме, у союзников болели все подряд, включая британского фельдмаршала лорда Раглана. Именно она заставила гордого продолжателя славы герцога Веллингтона отказаться от поста общего командующего союзными силами, который он временно занял после смерти Сент-Арно как старший по чину.
Со слов Ожеро, болезни ежедневно сводили в могилу гораздо больше их солдат, чем русские пули и ядра, которые залетали в траншеи и на батареи союзников. Хорошо понимая всю пагубность своего длительного сидения в окопах, союзники решили взять Севастополь штурмом. Двойной удар с суши и с моря откладывался из-за долгого штиля, не позволявшего их парусным кораблям принять участие в штурме города.
Эта новость сильно встревожила руководство обороны Севастополя. Двойной удар не сулил городу ничего хорошего, и червь сомнения с новой силой вполз в их души. Даже новость о прибытии в Севастополь четырех пехотных полков из Бахчисарая, которые князь Меньшиков прислал после жесткого настояния Корнилова и Ардатова, не смогла взбодрить адмиралов. Каждый из моряков с тяготой в душе опасались грядущего штурма, и при этом старались ни малейшим словом не выдать остальным своего настроения.
Желая на кануне штурма вселить уверенность среди простых защитников Севастополя, адмирал Корнилов собрал на соборной площади города огромную толпу и призвал солдат и матросов сражаться за русскую твердыню до последней капли крови.
- Если вдруг вам прикажут оставить город, знайте, это с вами говорит подлый трус и изменник, и я, пользуясь своей властью, призываю вам поднять на штыки любого, кто только посмеет произнести эти слова. Даже меня, если вдруг такое случиться. Отстаивайте Севастополь! Вот вам мой главный завет!
Ответом на столь эмоциональную речь Корнилова были громкие крики собравшихся на площади моряков и пехотинцев, которые твердо обещали адмиралу исполнить его завет, даже если при этом придется умереть. Многие совершенно незнакомые друг другу люди троекратно целовались между собой, давая крестный зарок не допустить врага в родной город.
С помощью хорошо поставленного наблюдения разведки, которая почти каждую ночь неотступно следила за действиями противника, было установлено направление главного удара союзников. Французы были наиболее активными против 4-го и 5-го бастионов, тогда как англичане усиленно возились в районе Малахова кургана. Желая ввести противника в стеснение, "охотники" Бутырского полка, ночью бросились в штыки и отогнали работавших на своих позициях англичан, чем заметно подняли настроение осажденного гарнизона.
Адмирал Корнилов поблагодарил солдат за смелость и отвагу, однако черные мысли продолжали упрямо терзать его сердце. В ночь с 4 на 5 октября разведчики доложили в штаб обороны о том, что против 4 бастиона французы стали освобождать амбразуры своих батарей от земляных мешков заложенных в них ранее. После этих известий стало окончательно ясно, что до начала штурма остались считанные часы.
Каждый из присутствующих выбрал свое местопребывание при штурме, и крепко обнявшись, они покинули Корнилова, зная что, могут больше не встретиться друг с другом.
Граф Ардатов только допивал свой стакан чая к завтраку, когда сильный грохот со стороны вражеских позиций известил о начале активных боевых действий.
- Атака, Михаил Павлович! Куда поедем - на Малахов курган или на 4 бастион? - звенящим от напряжения голосом спросил графа его ординарец поручик Хвостов.
- Там и без нас командиров хватит, не будем у них под ногами мешаться. Поедем на Александровскую батарею, посмотрим на флот господ союзников. Давно хотел посмотреть его в действии.
При упоминании об Александровской батареи у Хвостова кольнуло в груди. Это был самый передний край морской обороны Севастополя и потому, опасаясь за жизнь Ардатова, он осторожно предложил поехать на Николаевскую батарею, наивно говоря графу о гораздо лучшем обзоре противника, который открывался с её позиции.
- Обзор там может быть и лучше, только вот сегодня мое место на переднем крае. Сегодня все мы должны быть там. Сегодня у нас у всех главное испытание - молвил Ардатов, и поручик согласно кивнул головой.
Едва только загремели орудия противника, как адмирал Корнилов немедленно поскакал на передовую, намериваясь лично руководить обороной, а не сидеть в штабе и ждать известий. Первой его целью стал 4-й бастион, по которому французы сосредоточили большую часть огня осадных батарей. Стороннему наблюдателю могло показаться, что весь южный фланг Севастополя, охвачен двумя огненными линиями, которые усиленно извергали друг в друга огромное количество смерти. От многочисленных выстрелов и разрывов бастион был окутан густой синевой, из-за которой совершенно невозможно разглядеть, что на нем твориться, каково его положение.
Не обращая никакого внимания на многочисленные разрывы вражеских бомб, Корнилов прибыл на бастион в сопровождении своего флаг-офицера Жандра и майора Тотлебена. Выслушав рапорт командира бастиона, он смело направился к брустверу и стал наблюдать за результатом стрельбы артиллеристов. Наблюдая в подзорную трубу, он то и дело вносил коррективы в ведения огня, предлагая изменить прицел. Стоя на самом переднем краю обороны, в мундире с блестящими эполетами, Корнилов стремился своим видом вселить в гарнизон бастиона уверенность в победе над врагом, и это ему превосходно удавалось. Ободренные присутствием адмирала, русские артиллеристы с удвоенным рвением и азартом принялись палить по врагу, и вскоре после очередного выстрела с бастиона, у французов взорвался пороховой склад.
Громогласное "Ура"! потрясло весь 4-й бастион. Эта радость стала самой лучшей наградой для тех, кто погиб или был ранен в жестокой перестрелке.
- Ну, все господа! За этот бастион я полностью спокоен - сказал Корнилов своей малой свите и, простившись с солдатами и матросами, под непрерывным огнем противника смело покинул бастион, чем вызвал еще большее уважение у гарнизона.
На пятом бастионе Корнилов встретил Нахимова, который энергично руководил действиями этого важного участка обороны, так словно это было на море. Так же как и сам Корнилов, в сюртуке с эполетами, он неторопливо ходил вдоль переднего края бастиона, внимательно наблюдая какие разрушения приносит противнику огонь русской артиллерией. Совершенно не обращая на ядра и картечь противника, адмирал лично командовал орудийной прислугой в наведении пушки на цель, если считал, что огонь ведется не так как надо.
Одно из ядер французов, упавшее рядом с адмиралом, густо забрызгало грязью его сюртук. Все ахнули, но Нахимов только брезгливо стряхнул грязь с одежды и, поглядев в подзорную трубу, приказал наводчику изменить прицел. Грянул орудийный залп и стоявший на бруствере матрос наблюдатель радостно выкрикнул, что третье орудие французской батареи сбито.
- Вы совершенно зря сюда приехали, Владимир Алексеевич, совершенно напрасно - выговорил Нахимов адмиралу, когда тот подошел к нему на южный фас бастиона. - Бой идет нормально. Пока здесь есть такие молодцы как наши солдаты и матросы, французам ни за что нас отсюда не выбить, это я вам говорю со всей определенностью. Посудите сами, мы уже сами привели к молчанию часть их орудий, и через час, смею вас заверить, собьем и все остальные. Вот извольте полюбоваться.
Нахимов ткнул подзорной трубой во французские позиции, на которых огонь осадных батарей был куда менее интенсивен, чем огонь русской артиллерии.
- Это мой долг быть на переднем крае обороны, Павел Степанович, и если я буду отсиживаться в тылу, то грош цена всем моим словам и поступкам как командиру и руководителю обороны - вспыхнул Корнилов. Но Нахимов не дал ему продолжить.
- Я полностью с вами согласен, но мне кажется, что будет гораздо лучше, если каждый будет исполнять долг на своем месте. Поверьте, ваша гибель сейчас может нанести нашей обороне непоправимый удар - убежденно проговорил Нахимов, явно не желая видеть своего начальника в столь опасном месте.
Пока Корнилов обдумывал свой ответ, Нахимов взмахнул трубой и, указывая на расположение своих соседей, убежденно произнес.
- Мне кажется, Владимир Алексеевич, вам стоит обратить пристальное внимание на третий бастион. Его огонь заметно ослаб за последние полчаса и им, несомненно, нужно подкрепление. К тому же, враг вот-вот ударит с моря, как там наши прибрежные батареи?
- Там уже наверняка Ардатов, Павел Степанович. А вот огонь третьего бастиона действительно ослаб - согласился адмирал с Нахимовым, взглянув в подзорную трубу.
- Ну, раз у вас все в порядке, еду туда - произнес Корнилов, и неожиданно оба моряка крепко обнялись, словно предчувствуя что, видятся в последний раз.
Когда командующий покидал бастион, Нахимов придержал за рукав Жандра и приказал флаг-офицеру ни в коем случае не пускать адмирала на Малахов курган, мотивируя это личной просьбой адмирала Истомина, руководившего там обороной.
Говоря о серьезных проблемах на третьем бастионе, Нахимов был абсолютно прав. Прибыв туда, Корнилов узнал, что там уже в третий раз вся орудийная прислуга полностью перебита, а заменять её практически не кем, от чего интенсивности стрельбы орудий бастиона сильно снизилась. Адмирал сразу оценил всю опасность сложившегося положения и приказал прислать на батарею матросов 44-ого флотского экипажа, расположенного за позициями бастиона.
Завидев на бастионе адмирала, моряки дружно грянули "ура", но Корнилов остановил их.
- Ура, братцы, будете кричать потом, когда сможете повторить подвиг своих боевых товарищей с четвертого и пятого бастионов. Они уже сбили большинство французских орудий, заставив их полностью замолчать. Теперь черед за вами. Заставьте замолчать англичан, и я сам прокричу, ура, в вашу честь - обратился Корнилов к прибывшим морякам.
- Не извольте беспокоиться, Владимир Алексеевич, умрем, а сделаем - заверил его командир бастиона Попов.
- Тогда я жду от вас результат - сказал Корнилов, покидая бастион прямо под градом ядер противника. Вернувшись к себе на квартиру он сел писать донесение Меньшикову. В это время к нему прибыл гонец с известием, что артиллеристы с Малахова кургана уничтожили пороховой склад противника и сбили несколько вражеских пушек. Оставив донесение недописанное, Корнилов отправился на Малахов курган, несмотря на энергичные протесты своего флаг-офицера.
- Зачем ехать к Истомину, Владимир Алексеевич, - удивлялся Жандр. - Ведь у него все в порядке. Враг несет потери, и адмирал лично просил вас не приезжать к нему во время боя.
- Здесь ещё, слава богу, я командую, а не адмирал Истомин - ответил Корнилов и, не слушая протесты своего флаг-офицера, направился на батарею вдоль траншей, а не по более спокойному пути. Неприятель сразу заметил золотые эполеты командующего и обрушил град ядер на адмирала и его эскорт. Жандр очень испугался за командующего, однако французские канониры оказались никудышными стрелками. Их бомбы рвались впереди и сзади движения адмирала, но ни одно из них не упало вблизи его.
Так под непрерывным огнем противника Корнилов доехал до кургана, и не торопясь, поднялся на батарею. В этот момент против орудий кургана вели бой сразу три английские батареи, сосредоточившие свой огонь на центре обороны кургана Малаховой башни. Бомбы непрерывным дождем падали вокруг неё, полностью разрушая земляной вал у основания башни. Адмирал захотел подняться на верхний этаж башни, но Истомин энергично запротестовал.
- Там никого уже нет. Все орудия разбиты противником, и я приказал отвести людей в более укромные места.
Убедившись, что положение на батарее стабильное, Корнилов заторопился к Ушаковой балке, желая осмотреть стоявшие там Бородинский и Бутырский полки. Он уже был у бруствера, когда вражеское ядро ударило его в живот, и раздробили верхнюю часть ноги.
- Отстаивайте Севастополь! - успел крикнуть он подбежавшим к нему Жандру и Тотлебену, прежде чем потерял сознание.
Когда адмирала доставили в госпиталь, он пришел в сознание, но категорически отказался от медицинской помощи.
- Я не ребенок, доктор, и не боюсь смерти - обратился он к врачу Павловскому - лучше сделайте, что ни будь, чтобы провести несколько спокойных минут.
Его слова вызвали скорбь и рыдания среди окружающих его подчиненных, но Корнилов оставался непреклонным. До самой последней минуты он продолжал тревожиться за участь родного города. Пришло донесение с 3-го бастиона, что у противника взорван пороховой склад и все его пушки приведены к молчанию. Аналогичное известие пришло от Нахимова с 5-го бастиона, но Корнилов упрямо ждал донесения с Малахова кургана от Истомина, где интенсивность стрельбы с момента его убытия возросла многократно. Он то дремал, то открывал глаза и с потаенной мукой спрашивал: - "Как там Истомин?", и снова погружался в забытье.
Было около двенадцати часов когда, наконец, прибыл лейтенант Львов с известием, что британские орудия против Малахова кургана сбиты и огонь ведет только одно орудие.
- Слава Богу! - произнес Корнилов и через несколько мгновений его не стало.
Адмирал умер в самый разгар сражения, когда союзному командованию в лице генерала Канробера и лорда Раглана стало ясно, что на сухопутном фронте они потерпели фиаско, сильно недооценив силу и упорство своего противника. Наскоро возведенные укрепления русских полностью выдержали мощный удар союзной артиллерии. Их пушки ничуть не уступали пушкам союзников в дальнобойности, их стрельба была точнее, а смелость осажденных доходила до неприличной дерзости.
Осознав свою неудачу, Канробер тем ни менее не торопился отдать приказ о полном прекращении огня и отмене штурма. Генерал возлагал большие надежды на мощь союзного флота, вступление которого в сражение задерживалось из-за штиля.
Полностью уверенные, что русские корабли не рискнут выйти в море, французы и британцы убрали часть такелажа своих парусных кораблей. Это существенно увеличивало их жизнеспособность в предстоящем бою, но одновременно лишало корабли способности в движении. Поэтому доставка этих "плавучих батарей" на поле боя была возложена на малые пароходы союзников. Из-за их низкой скорости, эскадры и не смогли начать бомбардировку Севастополя одновременно с сухопутными войсками.
Первыми к Севастополю приближались французы, которые вместе с турецкими судами готовились обрушить град своих ядер и бомб на позиции Александровской батареи. Англичане, которым для разгрома досталась северная, Константиновская батарея, как всегда запаздывали.
Прибытие Ардатова на Александровскую батарею вызвало у её командира капитана Усова сильное замешательство. Даже одетый в военный мундир без эполет и орденов, всем своим видом граф сразу производил впечатление человека, привыкшего отдавать приказы, а не получать их. Окинув Ардатова опытным взглядом, Усов сразу определил ранг гостя никак не ниже генеральского и громко поприветствовал его.
- Здравие желаю, Ваше превосходительство!
- Здравствуйте, капитан. Не возражаете, если я у вас посмотрю на наших гостей? - произнес Ардатов дружелюбным тоном.
- Никак нет, Ваше превосходительство - ответил капитан и, помолчав немного, осторожно добавил.- Не угодно ли Вашему превосходительству будет пройти на казематный уровень батареи. Он гораздо лучше защищен от вражеских ядер, а здесь пространство открытое - всякое может случиться.
- Премного благодарен вам, капитан, за столь трогательную заботу о моей персоне, однако позвольте мне остаться здесь. Тут у вас воздух гораздо чище, чем внизу, да и дышится легче. К тому же неприятель будет виден как на ладони, а там, через амбразуру много не увидишь - любезно пояснил Ардатов офицеру.
- Воля ваша, ваше превосходительство.