Поняв, какая ужасная участь ему выпала по воле главнокомандующего, Кардиган с холодным достоинством поклонился, и вскоре лучшие части британской кавалерии, истинная краса и гордость её конного состава, устремились в свой последний бой.
Расположившись на возвышенности, лорд Раглан с огромным удовольствием наблюдал за великолепнейшим зрелищем, как отборные британские кавалеристы в стройном порядке движутся на русские позиции.
Обнаружив наступление врага, русские не сделали ни одного преждевременного выстрела, терпеливо дожидаясь, пока легкая кавалерия Кардигана не втянулась между захваченными утром редутами и старыми позициями на Федюхинских горах. Только когда британские кавалеристы атаковали пехотинцев Одесского полка, с фронта и обоих флангов загрохотали пушки и ружья русских, каждый выстрел пули или картечи которых находил свою жертву.
Клубы пороха от выстрелов еще не успели рассеяться, а с фронта и со стороны Федюхинских высот, на англичан уже обрушились два казачьих полка и шесть уланских эскадронов генерала Еропкина, спешившие продолжить начатое стрелками дело.
Не прошло и нескольких минут жестокой схватки, как шедшие в атаку британцы были вынуждены обороняться. Бывшие в первых рядах самые храбрые и смелые офицеры бригады уже в впервые минуты боя были либо убиты, либо ранены, и потому британские кавалеристы не смогли оказать достойного сопротивления врагу. Только хладнокровие генерала Кардигана, его громкий голос и личный пример не позволил английскому строю полностью развалиться под напором казаков и уланов.
Положение британских кавалеристов резко ухудшилось, когда в дело вступили русские пехотинцы, оставив занятые утром редуты. Чуть задержавшись по понятным причинам, со штыками на перевес, они с такой яростью принялись атаковать англичан, что, не желая полного истребления своих людей, генерал Кардиган отдал приказ на отступление.
Зажатые с трех сторон, отбивая непрерывные атаки врага, оставляя павших товарищей под копытами казачьих коней, британцы начали медленно отходить, но только чудо могло помочь им благополучно вырваться из той смертельной ловушки, в которую они угодили по милости своего командующего. И оно произошло благодаря генералу Боске.
- Это не война! Это сумасшествие! - воскликнул эмоциональный француз, наблюдая в подзорную трубу, как русские пехотинцы избивали британцев, грозя им полным уничтожением. Не дожидаясь приказа от Канробера, генерал двинул на помощь Кардигану два эскадрона французских егерей вместе с тремя эскадронами драгун - все, что имелось в распоряжении у французской армии. Именно благодаря этой спасительной помощи, англичанам удалось вырваться из русского капкана и прикрыть свой беспорядочный отход.
После того как страсти улеглись, британцы стали подсчитываться потери, и выяснилось, что свыше восьмисот представителей самых аристократических фамилий нашли свою смерть в долине между Федюхинскими горами и холмами Кадыкиои.
Когда британский посол в Константинополе, лорд Рэдклиф, сообщил о случившемся в Лондон, разразился невообразимый скандал. Как бы ни было высоким положение лорда Раглана, ему все же пришлось дать объяснение по поводу своих действий. И тут лорд выкрутился в истинной британской манере.
Главным виновником всего случившегося оказался капитан Нолэн, которому на словах фельдмаршал, передавая приказ Лекэну, добавил "Если возможно". Дивизионный генерал Лекэн под присягой подтвердил, что этих слов он не слышал, а сам капитан Нолэн был убит, поскольку по своему личному желанию принял участие в этой злополучной атаке.
С тех пор, у британской аристократии сражение при Балаклаве считается самым траурным днем и одновременно самым почетным сражением в Восточной войне, ибо выжившие кавалеристы с гордостью рассказывали своим высоким потомкам, как славно они сражались с ордами диких и ужасных казаков, которым так и не удалось сломить силу британских героев.
Удача под Балаклавой, героизм и стойкость Севастополя окрылили всю страну. Письма, полученные из Севастополя и Бахчисарая, в которых описывались военные действия, перечитывались и пересказывались многократно. По указанию императора, некоторые из них печатались в столичных газетах и тем самым публично восхваляли деяния солдат и офицеров. Особенно было популярно письмо корнета Струева о том, как донские казаки продавали перекупщикам по 50 рублей племенных рысаков, пойманных ими под Балаклавой после знаменитой атаки английской кавалерии. Столичная публика хорошо знала, минимальная цена таких лошадей составляла 600 рублей.
Однако, как не радостны были эти известия, Нахимов, возглавивший оборону города после смерти Корнилова, прекрасно понимал, что противник просто обязан предпринять штурм города до наступления морозов. Это подсказывал здравый смысл, это подтверждали данные разведки. Она доносила, что поток транспортных кораблей в Камышенскую бухту, занятую французами, непрерывно нарастал, тогда как число кораблей посетивших Балаклаву резко сократилось.
Окончательно прояснить ситуацию удалось с помощью языка, которого привели "охотники" после трех ночей непрерывных поисков. Интендант первого ранга мсье Жюно, взятый возле офицерского нужника, был до смерти напуган ночными гостями и потому рассказал все, что только знал. Господин Жюно поведал, что император Наполеон непрерывно шлет генералу Канроберу письма с требованиями до наступления холодов провести штурм города. Экспедиционный корпус оказался полностью неготовым к зимовке, организация которой ляжет тяжким бременем на французскую казну.
- И что же говорит генерал Канробер - спросил интенданта Ардатов, в чьем присутствии проводился допрос.
- Не знаю - честно признался Жюно - с генералом по этому поводу мне общаться не пришлось. А вот господин Боске заявил, что война в представлении генералов сидящих в Париже, совершенно отлична от той, что идет здесь.
- От чего больше страдает ваша армия? От голода, холода или наших пуль? - поинтересовался Ардатов.
- В первую очередь от болезни, господин генерал. С чумой наши лекари научились справляться, а вот дизентерия косит всех наповал. Все лазареты переполнены больными, число которых множиться с каждым днем.
- Помогают ли вам местные татары?
- Да, господин генерал, помогают, но не в той мере как нам бы того хотелось. Пригоняют баранов и коней, но слишком мало. Они запуганы каким-то русским генералом, который обещал их всех выселить за непослушание - изливал душу Жюно.
- Видно они не столь сильно запуганы, если помогают вам - произнес Ардатов и сделал пометку в своей записной книжке.
Как только подозрения подтвердились, Нахимов отправил Меньшикову письмо с просьбой предпринять решительные действия, если не для разгрома противника, то для срыва его подготовки штурма Севастополя. С аналогичной просьбой к светлейшему князю обращался граф Ардатов, который был полностью согласен с опасениями Нахимова. Наконец и сам император, желая подвинуть дело в ставке светлейшего князя, прислал к нему на должность начальника штаба армии толкового офицера, полковника Попова. Николай лично принял его перед отъездом в Крым и после обстоятельной беседы благословил, пожав ему руку.
Обласканный столь высоким вниманием, сразу по прибытию, Попов предложил план наступления, цель которого было заставить союзников снять осаду Севастополя. Главной его целью являлись англичане, общая численность которых составляла 23 тысячи человек и лагерь которых, располагался далеко в стороне от лагеря французов. Кроме этого британские силы были разделены на несколько отрядов, что позволяло разбить их по частям, используя численное превосходство русских войск.
План был очень не плох, поскольку, оставшись один на один с русскими, французы были вынуждены думать больше об эвакуации, чем об осаде. После успеха под Балаклавой, все генералы были уверенны в успехе дела и рвались в бой, все кроме светлейшего князя. Появление возле себя Попова и его энергичные действия, были восприняты Меньшиковым, как скрытая угроза для его персоны и потому светлейший сделал все, чтобы план "столичной выскочки" рухнул.
После некоторого раздумья, командовать войсками он поручил генералу от инфантерии Петру Андреевичу Данненбергу, от которого в свое время поспешил избавиться как Петербург, так и командующий Дунайской армией Горчаков, приславший генерала вместе с двумя дивизиями подкрепления.
Сам Данненберг был человеком, который пунктуально выполняет полученное от начальства предписание и не проявляет инициативы считая её абсолютно ненужной и вредной в военном деле. Будь в это время в Бахчисарае Ардатов, он конечно бы смог опротестовать решение князя назначить общим командующим операции человека, благодаря нерешительности которого русские войска год назад проиграл битву при Ольтенице. Однако все это время, Ардатов оставался в Севастополе, считая себя не в праве покинуть осажденный город. О назначение Данненберга, он узнал только за день до наступления, когда прибывший в город Петр Андреевич, вместо того, чтобы на месте изучить поле предстоящего сражения, усиленно наносил визиты севастопольскому начальству.
Нахимов очень озаботился этим и даже предложил дать провожатого, чтобы генерал успел осмотреть склоны Сапун-горы, где предстояло сражаться русским войскам, но Данненберг отклонил предложение как совершенно ненужное.
Утром 23 октября отряд генерала Соймонова атаковал на Сапунг-горе полки 2-й английской дивизии Лэси Ивэнса, которыми в этот день командовал генерал Пеннифасер. Густой туман позволил русским пехотным колоннам незаметно приблизиться к позициям англичанам, но едва они стали подниматься вверх по крутому склону, как на них обрушился густой огнь вражеских штуцеров.
Двигаясь плотным строем, теряя с каждым шагом своих товарищей и не имея возможности вести ответный огонь, русские могли только громко кричать и, сжимая в руках ружья, вожделенно ждать той минуты, когда они сойдутся с врагом в рукопашной. Их ярость к противнику была столь велика, что они основательно потеснили передние британские ряды, едва только сомкнули с ними свои штыки.
Одновременно с началом атаки, со склонов Казачьей горы по британцам ударили русские пушки, своими ядрами и картечью громя не только ряды британцев, но и их лагерные палатки. Будь на месте англичан турки, они бы не выдержали и отступили, но гордые сыны Альбиона умело, используя свое выгодное положение, стойко держали фронтальный удар неприятеля. От английской пули пал генерал Соймонов, но русские продолжали своё наступление.
Положение резко изменилось, когда со стороны Инкермана подошел отряд генерала Павлова, сбил передовой заслон, и энергично тесня британцев, стал обходить Пеннифасера с фланга. Зажатые с двух сторон противником, англичане не дрогнули. Погибая от пуль и штыков противника, они мужественно продолжали удерживать высоту, хотя положение их ухудшалось с каждой минутой.
Стремясь помочь своим товарищам, генерал Джордж Кэткарт, чьи войска располагались на соседней вершине, не дожидаясь приказа, оставил свою позицию и с четырьмя ротами двинулся вниз. Однако своей поспешностью, генерал только навредил делу. Не успели его солдаты одолеть половины пути, как подверглись ударам 2-х батальонов Якутского полка и были немедленно разгромлены. Погибли почти все, включая генерала Кэткарта, павшего вместе со своим адъютантом Чарльзом Сеймуром, сыном британского посла в Петербурге.
Видя всю трагичность своего положения, Пеннифасер бросил в бой свой резерв, отдельные части 4-й дивизии, которые смогли остановить натиск русских, но только на время. Пользуясь густыми кустами Сапун-горы, к расположению англичан приблизились русские егеря, которые принялись опустошать их ряды метким огнем. В свою очередь, англичане вели непрерывный ружейный огонь по Казачьим горам, стремясь принудить к молчанию находившиеся там русские пушки. От их убийственного огня приходилось ежеминутно менять орудийную прислугу, но русские артиллеристы продолжали мужественно вести огонь по противнику, нанося ему ощутимый урон. Никто из раненых не покинул поле боя, предпочитая сражаться ради общей победы.
И вот настал тот долгожданный момент когда, не выдержав штыкового удара, англичане дрогнули и, очистив верхушку холма, стали отступать, подгоняемые "дикими криками" русских, как описал потом эти события один из очевидцев. Видя, что английская армия близка к повальному бегству, стоявший под Балаклавой французский генерал Боске, послал два батальона французской пехоты, в надежде, что они помогут Пеннифасеру вновь приостановить продвижение русских. Большего союзникам Боске выделить не мог, так как сам постоянно подвергался атакам Липранди, который активно проводил против французов отвлекающий маневр.
Возможно, французские батальоны и помогли бы англичанам в их критическом положении, но у британцев в этот момент закончились боеприпасы, и они могли действовать только штыками и камнями против напирающих русских пехотинцев.
Сбив позиции противника, они, наконец, смогли развернуть свои штурмующие колонны и атаковать неприятеля по всему фронту. Британцы не выдержали натиска этих "железных людей", непрерывно исторгающих из себя дикие крики и вопли, постоянного егерского огня, и они обратились в бегство. Русские захватили четыре вражеских орудия и дошли до палаток британского лагеря.
Стоя в окружении своей свиты и наблюдая за беспорядочным отступлением британских войск, лорд Раглан отбросив привычную сдержанность, воскликнул: - "Всё пропало! Мы в :". Положение англичан действительно было критическое, и спасти их могло только немедленное прибытие генерала Канробера, который ещё находился в пути. И тут им неожиданно помог Петр Андреевич Данненберг.
Потеснив врага, генерал Павлов послал гонцов к генералу с просьбой о подкреплении, но Петр Андреевич упорно не желал двигать свои двенадцати тысячные резервы, ожидая, когда это сделает Петр Горчаков стоявший со своим двадцати тысячным отрядом у Чоргуна. Приди в этот час подкрепление, и англичане были бы полностью разгромлены, выброшены из своего лагеря, и уже никакая французская помощь не смогла бы исправить положение дел. Союзники были бы вынуждены снять осаду Севастополя и приступить к эвакуации.
Однако момент был бездарно упущен. Пока генералы продолжали ожидать действие друг друга, за спиной отступающих англичан появились компактные массы французских солдат бегущих им на помощь. Спасая положение, Канробер бросил шесть бригад, появление которых на поле битвы предопределило её исход.
Напрасно русские солдаты, оглядываясь назад в ожидании долгожданной подмоги. Данненберг упорно молчал и только, когда французская артиллерия стала опустошать и без того сильно потрепанные ряды Якутского, Охотского и Селигерского полков, пришел приказ отступить.
Одержав победу над англичанами, русские были готовы продолжить сражаться даже, несмотря на явный перевес неприятеля. Однако приказ был получен, и под губительным огнем французской картечи они стали медленно отступать, оставляя врагу позиции, за которые было столь щедро заплачено русской кровью.
В столь губительном положении, русские полки были просто обречены на огромные потери, прежде чем они достигли бы исходных рубежей. Но в этот момент со стороны Севастополя, на французские позиции совершил вылазку генерал Тимофеев во главе Минского полка.
Действие русских солдат было столь неожиданным и удачным, что для отражения их атаки Канробер был вынужден последовательно бросать четыре бригады своего резерва. Ценой больших потерь французы смогли остановить прорыв Тимофеева, солдаты которого после часа боев начали отходить к своим позициям. Увлекшись преследованием русских, французские части подошли к самым севастопольским кронверкам и сами попали под шрапнельный обстрел. Среди тех, кто погиб от огня русских артиллеристов был генерал Лурмель, один из лучших генералов французской армии.
Вылазка Тимофеева сильно помогла отряду Павлова отойти без серьезных потерь, поскольку часть своей артиллерии генерал Канробер был вынужден отправить для отражения наступления Минского полка.
Выполняя приказ Данненберга, русские солдаты отступали, совершенно не обращая внимания на снаряды, рвущиеся то в центре обескровленных боем полков, то перелетая через их головы, то падая по сторонам. Сохраняя свой строй, они шли, нисколько не ускоряя шаг, полностью презирая летящую смерть.
Как признавали сами англичане, отступление русских под Инкерманом, было похоже на отступление раненого льва, по-прежнему бесстрашного, нисколько не сломленного бедой.
Так оценивали враги тех, кто был достоин победы, но утратил её благодаря бездарности своих командиров Данненберга, Горчакова и светлейшего князя.
Русское наступление, вызвало большие разногласия в стане союзников. Хорошо понимая, что только чудо спасло в этот день англичан от полного разгрома, лорд Раглан стал требовать от генерала Канробера экстренных мер для предотвращения возможности нового наступления противника на расположение англичан.
Всегда сдержанный и несколько зажатый перед английским лордом, Канробер дал волю своему гневу. Звенящим от негодования голосом генерал посоветовал британскому аристократу, который слышал орудийные выстрелы только один раз в жизни под Ватерлоо, усиленно молиться Богу, поскольку сегодня только он помог союзникам отбить нападение врага, помрачив разум их командиров. Так закончился этот день, который мог стать первым шагом к снятию осады Севастополя.
Глава V. Зима в Петербурге.
Тихо и неторопливо горело пламя камина в петергофском кабинете императора Николая Павловича. Живительное тепло, идущее от мирно потрескивающих сосновых поленьев, щедро согревало царского гостя, который вошел сюда минуту назад, оставив за порогом промозглую декабрьскую стужу и холод. В этом году снега на землю легли очень рано, основательно укутав белым покрывалом великолепный каскад петергофских фонтанов. Их прекрасный вид открывался из просторных окон дворца.
Государь, с радостью и плохо скрываемым нетерпением, смотрел на своего дорогого гостя, прибытие которого он ожидал в своей загородной резиденции вот уже целую лишнюю неделю. Император специально выбрал местом встречи с Ардатовым Петергоф. Здесь, вдали от столицы, постоянно гудящей тревожными пересудами, и назойливой суеты придворного окружения, Николай хотел наедине обсудить с графом последние события в Крыму, которые сильно истощили ему нервы за последний месяц.
- Знатный морозец, государь, ох и знатный - говорил Ардатов, удобно пристраиваясь в просторном кресле возле камина и подставляя свои руки и ноги к живительному теплу. - Отвык я, однако, от такого холода, сидя в Севастополе.
- Как там?- спросил Николай, и напряженный голос моментально выдал внутреннее состояние императора.
- Держимся, государь. Назло врагам, на радость тебе и всему русскому народу - бодро ответил Ардатов, стараясь своими словами снять с плеч своего собеседника хотя бы часть того груза, что явственно висел на царских плечах.
- Не будет ли нового штурма Севастополя, Мишель? Не рискнет ли Канробер напасть на город в канун наступления зимы? - с тревогой спросил гостя Николай.