Осматривая больного, хирург сразу определил, что вражеская пуля пробила Нахимову грудную клетку, повредило легкое и, раздробив лопатку, вышла наружу. Пирогов приложил максимум своих сил и умения и даже чуть больше, но жизнь адмирала висела на волоске.
От обильной кровопотери, кожа его стала пергаментно желтой, а пульс нитевидным. Нахимов несколько раз приходил в себя, открывал глаза, но ничего не говорил. Обводя присутствующих тусклым взглядом, он как бы искал кого-то и не находя закрывал обратно. Находившиеся рядом с ним люди не скрывали своей скорби и горести от тягостного состояния своего вождя и плакали, не стесняясь своих слез, отвернув лицо от ложа больного.
Около двух суток длилось это критическое состояние, и никто не мог сказать, что будет через пять минут, и только рьяно молились господу Богу за своего адмирала. Все это время Пирогов не отходил от постели больного, полностью посвятив себя заботе о Нахимове. Трудно сказать, что сыграло свою положительную роль, искусство врача, мольбы людей, а может все вместе и кое-что ещё, но Нахимов остался жить.
Крайне ослабленный, не способный самостоятельно сдвинуться из-за нестерпимых болей в груди, адмирал со всеми предосторожностями был отправлен в Бахчисарай, а оттуда в Симферополь. Пирогов сильно переживал, довезут ли Нахимова до госпиталя живым, но все обошлось, и больной медленно пошел на поправку.
Когда в русском обществе стало известно о ранении адмирала, во всех храмах обеих столиц прошли торжественные молебны во здравие Нахимова. Все сразу осознали, сколько важен и нужен для России был этот человек, на плечи которого все это время лежало тяжелое бремя о защите Севастополя.
Адмирал был жив, но едва он только оставил осажденный город, как над ним отчетливо замаячил призрак сдачи противник. На место Нахимова Горчаков вновь назначил Остен-Сакен, который сразу отдал приказ о постройке понтонных мостов через севастопольскую бухту для быстрой эвакуации гарнизона и мирного населения на случай падения укреплений Южной стороны.
Князь Васильчиков, генералы Хрулев и Хрущев, вместе с начальником севастопольского порта вице-адмиралом Новосильцевым были категорически против подобных действий. Все они в один голос говорили, что один только вид мостов, сразу породит неуверенность и робость в сердца защитников Севастополя.
- Пока Павел Степанович был с нами, никто и мыслить не мог об оставлении города - возмущались патриоты, но Ерофеич в своем стремлении угодить Горчакову был неудержим.
Сам командующий Крымской армии, ради сохранения численности своих войск, был готов в случаи падения передних рубежей обороны города, незамедлительно оставить Южную сторону Севастополя и отойти к Мекензевым горам. Там, на хорошо укрепленных позициях, он намеривался дать бой противнику, который, по глубокому убеждению генерала, будет очень губителен для врага.
Возможно, это был вполне здравый и реальный план ведения войны, но осуществить его, при присутствии в ставке Горчакова такого фанатичного адепта обороны Севастополя как граф Ардатов было очень нелегко. Практически невозможно. И потому князь был вынужден ждать удобного случая, который позволил бы ему действовать, без оглядки на мнение посланника императора.
Возвращение Ардатова в ставку, совпало с жарким обсуждением у командующего мер по снятию вражеской осады Севастополя. К этому, Михаила Дмитриевича настойчиво пододвигал государя император, воодушевленный удачным отбитием вражеского штурма. Сам Горчаков подобно светлейшему князю Меньшикову не очень верил в успех планируемой операции, но не в силах противостоять нажиму государя был вынужден выставить этот вопрос на общее обсуждение.
Обрадованные июньским успехом, почти все генералы предлагали князю провести широкомасштабное наступление на тыловые позиции противника. Это, по их мнению, если не заставит врага снять осаду то, наверняка отодвинет начало нового штурма Севастополя, который по всем признакам был явно не за горами.
Высказывались различные места нападения русских войск на позиции неприятеля, однако окончательное решение, на совещании так и не было принято. Внимательно выслушав пламенные речи своих собеседников, Михаил Дмитриевич не стал торопиться подводить итоги военного совета. Ему было очень важно знать мнение графа Ардатова, который отсутствовал на этом совете.
Вообще, царский посланник, по мнению князя вел себя очень неправильно. Вместо того чтобы согласно своему положению спокойно сидеть в штабе армии и слушать доклады подчиненных, граф был постоянно занят всевозможными делами, которые, по мнению Горчакова, были совершенно ненужные его положению.
Это в первую очередь касалось постоянной борьбы Михаила Павловича с нечистыми на руку интендантами, которые с ужасом ожидали новых коварных действий со стороны посланца императора.
После очередного громкого разбирательства с мздоимцами, Ардатов на время затихал, и у несчастных снабженцев создавалось впечатление, что интендантские дела его больше не интересуют. Однако по прошествию энного количества времени, граф подобно задремавшему посреди болоту аисту делал резкое движение, и очередная жертва была у него в руках. При этом Ардатов всегда бил наверняка и прихватывал чиновников, как говориться "на горячем".
Поразительная осведомленность Михаила Павловича в интендантских делах объяснялась очень просто. К его двум специальным адъютантам шли многочисленные жалобы с описанием форм чиновничьего притеснения. Простой народ стучал на интендантов как заправский барабанщик, увидав в Ардатове свою реальную защиту.
Конечно, всю черновую работу за графа делали его адъютанты, предоставляя ему лишь готовый результат, которым он и пользовался. Главная его задача заключалась во внезапном появлении в нужном месте, разговоре с казнокрадом холодным безжалостным голосом, и это, как правило, давало быстрый результат. Поскольку одно только имя Ардатова вгоняло в смертельную дрожь представителей крапивного семя.
В их рассказах передаваемых из уст в уста, граф рисовался чистым исчадием ада, ни дня, не проведшего просто так, чтобы не сгубить чиновничью душу или выпить стакан их крови и слез, что было довольно далеко от действительности. Граф, безусловно, карал казнокрадов, но карал по-разному. Иногда видя, что человек сильно напуган, Михаил Павлович считал, что с него вполне хватит этого страха, и отпускал провинившегося, не забыв при этом понизить его в должности или объявив его своим должником.
Долги с чиновников Ардатов собирал довольно необычным образом. Деньги на данный момент не имели для него особой ценности, и потому он брал с должника не ассигнациями или золотом, а делом. Михаил Павлович заставляя провинившегося чиновника в короткий срок сделать ту или иную работу. В основном это касалось снабжения армии порохом, бомбами или провиантом. Так руками самих казнокрадов граф старался исправить их же ошибки и промахи.
Борьба Ардатова с вороватыми интендантами очень раздражало командующего Крымской армии, но при всем при этом, Михаил Дмитриевич не мог отказать графу в находчивости и решимости действий при решении трудных вопросов. Поэтому, едва граф вернулся в ставку, Горчаков в тот же час пригласил его к себе, и коротко обрисовав сложившуюся обстановку, спросил мнение Ардатова о предстоящей операции.
- Конечно, наступать Михаил Дмитриевич. Тут двух мнений быть не может - убежденно произнес Ардатов, азартно склонившись над картой боевых действий.
- А, где и какими силами предлагаешь наступать? - хитро спросил Горчаков - на Федюхинские высоты, как предлагает Реад или от Корабельной стороны, за что стоит Хрулев и Васильчиков. Скажу сразу на оба варианта наступления у нас мало сил. Может, стоит подождать подхода курского ополчения и двух свежих полков в средине августа?
- Нет - решительно произнес Ардатов. - курское ополчение и свежие полки нам понадобятся для других дел, а пока мы вполне сможем обойтись и своими силами.
- Как!? Побить французов нашими силами?! да ты граф шутишь? - искренне воскликнул генерал.
- Ну, насчет французов я пока не могу с уверенностью сказать, а вот, что касается турок в Евпатории, то этот зверь нам вполне по зубам - пояснил свою мысль Ардатов.
- Да там сорок тысяч солдат во главе с Омер-пашой, плюс английские офицеры и союзный флот. Я столько солдат дать не смогу - убежденно сказал командующий - а вдруг неприятель решит штурмовать наши позиции на Корабельной стороне. Ты об этом подумал?
- Для этого дела, думаю, хватит десяти тысяч.
- Ой, так ли?
- Так.
- Тогда может и сам, это дело возьмешь? - коварно спросил Горчаков, у которого от напряжения в горле перехватило. Неуемный Ардатов сам лез в хитро расставленные генералом сети.
- Могу и я, если хочешь, Михаил Дмитриевич, но только вот только цену запрошу хорошую.
- Какую цену? - насторожено спросил Горчаков, усиленно перебирая в голове различные варианты.
- Дашь пушек, сколько скажу и две нормы пороху к ним. Да продовольствия двойную норму.
- Да ты граф меня без ножа режешь! У нас пороху всегда в обрез было. Вот только если у твоих друзей адмиралов позаимствовать, с кораблей?
- Не прибедняйся Михаил Дмитриевич. Пороха скоро нам в достатке подвезут, об этом мне доподлинно известно. Так, что не останешься ты без огневого запаса - уверенно сказал Ардатов, но генерал только озабоченно покачал головой.
- Да, ты никак в моем слове, сомневаешься князь? Я, что порох для развлечений беру или что бы французу продать, подобно некоторым подлым душам, которые врагу за нашими спинами корпею продают? - возмутился Ардатов.
От этих слов Горчаков сильно смутился. Он ничего не слышал о корпеи, но быстро догадался, что разговор идет о новом графском разоблачении, и его разом передернуло.
"Наверно только и пишет государю о творящихся здесь у меня беспорядках. Можно подумать, что у других командующих меньше воруют" - с горечью думал про себя генерал.
- Видно надо дать ему то, что просит, да и действительно отправить на Евпаторию. Это он хорошо придумал и главное все мне на руку. И свое войско в целостности сохраню и господам патриотам рот заткну. Царев посланник так захотел, вот и ешьте. А как обгадится на Евпатории господин граф, так гонору у него сразу поубавится и не будет всюду совать свой нос. Решено, так и сделаю.
Горчаков изобразил на своем лице глубокое раздумье, как и подобает высокому государственному мужу и, выждав паузу, изрек.
- Я твоему слову тезка, полностью верю. И потому, что ты просишь, дам, но только тебе, если лично поведешь войско на Евпаторию - говорил Горчаков, стремясь отрезать Ардатову пути к отступлению, но царский посланник и не пытался увильнуть в сторону.
- Договорились - коротко сказал он к тайной радости командующего.
- Вот и славно. Тогда мы это дело на завтрашнем совете утвердим окончательно, если ты конечно не против этого.
- Нет, Михаил Дмитриевич, я не против.
Так было положено начало евпаторийской операции, вся ответственность, за подготовку которой полностью ложилась на плечи Ардатова.
Затевая нападение на Евпаторию, которую союзники обороняли исключительно силами сорокатысячного корпуса Омер-паши, Михаил Павлович, по сути дела не изобретал ничего нового. Напасть на самую слабую часть войск антирусской коалиции в свое время планировал светлейший князь Меньшиков, но в связи с его отставкой с поста командующего Крымской армии в декабре 1854, идея так и осталась не реализованной. Ардатову, об этой идеи рассказал один из офицеров штаба армии видевшего в нем человека дела, а не пустых разговоров. Графу задумка понравилась и когда появилась возможность, он приступил к её реализации.
В качестве главного исполнителя своих замыслов, Ардатов выбрал полковника Попова, в чей адрес он лестно отозвался в разговоре с императором прошлой зимой. Полковник действительно был способным человеком, но мышиная возня вокруг него сначала со стороны Меньшикова, а затем и Горчакова не давала ему возможность проявить свои таланты.
Когда Ардатов сказал полковнику о своем намерении поручить ему штурм вражеских укреплений Евпатории, Попов вспыхнул от радости и принялся разрабатывать план военных действий, чем очень сильно порадовал графа. Возложив всю черновую работу на плечи помощника, сам Ардатов занялся организацией разведки, от которой, по его твердому убеждению, зависела половина всего успеха в предстоящей операции.
С этой целью граф направил к Евпатории казачьих разведчиков, поручив пластунам уточнить расположение турецких укреплений и вести непрерывное наблюдение за всеми действиями врага. Желая достоверно знать все, что твориться внутри города, Михаил Павлович обратился за помощью к местным грекам. У них в Евпатории остались многочисленные родственники, которые страшно недолюбливали турецких оккупантов, жестоко притеснявших их по любому поводу. Все они были готовы к активному сотрудничеству с русскими и только ждали возможности отомстить своим обидчикам
Вскоре, Ардатов получил, все требующиеся ему сведения, благодаря которым план наступления полковника Попова, был подвергнут серьезной коррекции. Так стало известно, что ранее пустовавший ров перед турецкими позициями неприятель наполнил водой, а ширина его была несколько большей, чем это значилось в прежних донесениях разведки.
Все приготовления русских к штурму Евпатории остались для врага тайной за семью печатями, в то время как сам Ардатов получал из стана врага самые свежие данные. Так перед самым штурмом города выяснилось, что десять тысяч турецких пехотинцев срочно погрузились на корабли союзников и были вывезены из Евпатории предположительно в Севастополь. Узнав об этом, Ардатов и Попов возрадовались. Сама судьба явно благоволила их планам.
Было пять часов утра, когда русские войска, скрытно приблизившиеся к турецким позициям, обрушили на врага шквальный огонь из полевых орудий и штуцеров. Извлекая уроки из прошлых неудач, Ардатов создал специальные штуцерные отряды, главной обязанностью которых являлось уничтожение орудийной прислуги противника, находясь вне зоны огня вражеских орудий.
С ужасным воем и грохотом обрушились русские ядра на вражеские позиции, вызвав сильную панику среди мирно спавших турков. С громкими криками и стенаниями метались турецкие солдаты под огнем канониров подполковника Гофмана, но стеки британских инструкторов быстро навели порядок в их рядах и вскоре, противник открыл ответный огонь.
Между русскими и турецкими батареями завязалась ожесточенная перестрелка, верх в которой оказался за русскими пушкарями. Развернув 24 батарейных и 76 легких орудия, они в течение полуторачасовой перестрелки, сумели привести к полному молчанию многие вражеские батареи, либо выбивая ядрами прислугу, либо повреждая сами орудия. Кроме этого, метким огнем канониров подполковника Гофмана было уничтожено, пять вражеских пороховых складов, что принесло большой ущерб турецким силам.
Не отставали в борьбе с вражеской артиллерии и штуцерные стрелки, которые расположились между батареями и вели плотный огонь в сторону врага. Их дружные оружейные залпы наносили большой урон вражеской прислуге, а если пули проходили мимо, то их пронзительный свист над головой заставлял турецких пушкарей сильно нервничать, отчего результативность их стрельбы была невысока.
Видя бедственное положение переднего края обороны Евпатории, на помощь туркам пришли три британских парохода находившиеся в это времени в гавани. Вначале они обрушили огонь своих орудий сначала на позиции русских батарей, а затем, подошли к берегу, стали обстреливать изготовившиеся к атаке русские пехотные колонны. В них входили четыре сотни спешившихся казаков и до батальона греческих добровольцев под командованием майора Коккинаки.
Наблюдавший за ходом сражения Ардатов очень встревожился, что вражеский огонь сможет сорвать штурм Евпатории, однако в дело благодаря действиям подполковника Гофмана все обошлось. Андрей Федорович вовремя заметил возникшую угрозу со стороны противника и, не дожидаясь указаний свыше, приказал развернуть против противника две батареи. Подполковник лично руководил их стрельбой и вскоре, под угрозой попадания, вражеские корабли были вынуждены отойти на средину бухты и откуда пытались поддержать берег огнем своих орудий.
Видя, что русские начнут атаку Евпатории с минуты на минуту, турки решили предпринять контрдействие. С этой целью, из города на дорогу в Саки вышло три эскадрона турецкой кавалерии рысью, и попытались атаковать русскую пехоту с открытого фланга. Этот маневр не остался замеченным полковником Поповым, который находился вместе со штурмовыми колоннами. Едва только возникла опасность удара во фланг, как стоявшие в прикрытии два батальона Азовского полка были развернуты в каре, грозно ощетинившись штыками.
Как только турки подошли на расстояние ружейного выстрела, азовцы открыли по вражеским всадникам плотный огонь. Раз за разом из стройных рядов русской пехоты гремели дружные залпы стрелков, приводившие в страх и трепет всадников противника. Бросившись в атаку на каре азовцев, они на полпути стали заворачивать головы своих коней, и под громки крики стрелков, поспешили ретироваться.
Вражеская конница еще не успела отойти, как русские штурмовые колонны бросились в атаку. Первыми, под треск барабанов и с развевающимися знаменами, бежали греческие добровольцы, твердо веря в свою скорую победу. Турки попытались остановить их плотным оружейным огнем, который они вели с крыш и из-за заборов близлежащих домов. Кроме этого, в разгар боя из тыла были доставлены новые орудия под командованием британских офицеров. Прекрасно видя всю опасность создавшегося положения, решили сами встать за орудийные лафеты.
Вражеская картечь ударила по порядкам наступавших в тот самый момент, когда они приблизились к заполненному водой рву. Передние ряды греческих добровольцев уже до этого понесшие определенные потери от ружейного огня турок буквально споткнулся о невидимый барьер и остановился буквально в нескольких шагах от препятствия. Наступил критический момент всего сражения. Многие из наступавших были ранены или убиты, в том числе и сам майор Коккинаки, шедший в первых рядах колонны. Казалось, еще минута и добровольцы дрогнут и отступят, но мощное "ура" за их спиной идущих в атаку казаков переломило эту опасную ситуацию. Позабыв обо всем, греки бросились ко рву и стали перебираться через него по специальным настилам или штурмовым лестницам.
Мужественные действия пехоты были поддержаны огнем двух легких батарей капитана Крамского. Как только добровольцы пошли в атаку, артиллеристы оставили свои прежние позиции и, выдвинув свои пушки далеко вперед, открыли убийственный огонь по противнику. Картечные залпы батарей быстро смели с крыш и заборов, засевших там вражеских стрелков, заставляя их отступать вглубь города.
Благодаря этой своевременной огневой поддержке, штурмовые колонны полковника Попова смогли без долгой задержки преодолеть широкий ров и ворваться в город. С первой же минутой сражения между русскими и турками развернулась ожесточенная борьба. Противники яростно бились в рукопашной за каждый дом, за каждое строение, за каждый перекресток, которые по несколько раз переходили из рук в руки. Обладая численным перевесом, солдата султана не собирались просто так отдавать русским свои позиции и готовы были биться до конца.