Именно с этими ожиданиями, вот уже четвертую ночь, и засыпал в полглаза и пол-уха граф Ардатов, готовый в любую минуту встрепенуться и начать действовать, едва только появиться тревожная весть. С этой целью, несколько маленьких шхун и баркасов несли непрерывное патрулирование перед Евпаторией, сменяя друг друга через каждые девять часов.
Один томительный день тянулся вслед за другим, но восточная армия французов и англичан словно вымерла, бесследно испарилась на широких просторах Черного моря. Долгожданное известие пришло только рано утром и не со стороны моря. Его принес донской казак из отряда Зоргича несшего патрульную службу на берегу вблизи Евпатории. Рано утром обходя морской берег, патрульные услышали со стороны Евпатории несколько глухих взрывов, вслед за которыми были явственно слышны громкие крики и ружейная пальба. Поскольку наших кораблей в этом районе не должно было быть, казаки сразу поскакали с донесением к Ардатову, оставив несколько человек продолжать вести разведку.
Вскоре сообщения в Севастополь стали поступать стремительным потоком, позволяя составить предварительную картину о действиях противника. Те глухие взрывы, что всполошили патрульных, произошли вследствие подрыва подводных минных заграждений, установленных нашими моряками на подходе к Евпатории после настойчивого призыва Ардатова к действиям по защите порта. С большим трудом Ардатов заставил Корнилова произвести постановку мин ранее присланных из Петербурга для апробации этого вида оружия. Из-за скрытого противодействия со стороны флотской верхушки, было выставлено всего только два минных букета вместо десяти требуемых графом.
По иронии судьбы, на них подорвались два больших французских транспорта перевозившие исключительно лошадей и малое количество пехоты. Французы, идущие под прикрытием утренних сумерек и легкого тумана, не разглядели сигнальные вешки, которыми русские моряки обозначили расположение подводных заграждений, и свыше пятисот лошадей погибли в результате взрывов на кораблях.
Первыми из вражеских кораблей к берегу подошли два дозорных винтовых корвета. Убедившись в отсутствии на берегу большого количества русских войск, они дали сигнал остальным кораблям эскадры, встав на якорьи наведя на берег стволы своих корабельных орудий. Сразу вслед за этим к берегу подошли два больших французских корабля, с которых началась высадка вражеского десанта. Желая свести к минимуму возможный риск при высадке пехоты, французы направили свои корабли не в саму Евпаторию, а произвели высадку у деревни Кюнтоуган, где морская волна была не столь высокой как в акватории порта.
В начале было высажено около тысячи пехотинцев, которые сразу устремились к Евпатории и, после короткой стычки, выбили из порта слабосильную команду егерей - тарутинцев. Егеря, не смотря на приказ, проспали появление противника, обнаружив неприятеля только, когда французская пехота начала своё выдвижение к городу. Это, впрочем, не помешало им исполнить другой приказ графа и запалить шнуры фугасов, заранее расположенных в казенных каменных строениях города. Руководствуясь царским указом, полученного от государя перед своим отъездом в Севастополь, об обязательном уничтожении всего, что могло бы пойти на пользу врагу, Ардатов настоял на минировании части зданий в Евпатории, несмотря на открытый скепсис князя Меньшикова.
Однако прежде чем в Евпатории загрохотал прощальный салют, другой салют состоялся на море. Убедившись, что в районе порта нет крупных сил противника, французские корабли устремились в саму Евпаторию и в числе первых шли транспорты с кавалерией.
Выставленные к приходу непрошенных гостей минные букеты, мгновенно разнесли борта и днища французских транспортных судов и через образовавшиеся пробоины, в трюмы с ревом устремилась морская вода. Дальнейшее действие на борту кораблей развивалось по одному сценарию. Едва только стало ясно, что транспорт обречен, как команда поспешила покинуть его, предоставив лошадям спасаться самостоятельно.
Картина, которую наблюдали французские солдаты с других кораблей, была воистину достойна названия морского апокалипсиса. Почувствовав смертельную опасность, бедные животные стали хаотично метаться от одного борта тонущего судна к другому, оглашая морские просторы оглушительным ржанием. Некоторые, из животных не дожидаясь, когда судно погрузиться в воду, стремительно прыгали за борт и зачастую гибли от удара о воду.
Опасаясь новых взрывов, ни одно из судов не спешило прийти на помощь гибнущим, а наоборот пыталось отойти от них как можно подальше, ценя превыше всего собственную безопасность. Один из подорванных транспортов стал стремительно заваливаться на бок, и несчастные животные посыпались в море с уходящей вниз палубы, подобно гороху. Неубранные паруса на мачтах, многочисленные ванты, и канаты тонущего корабля, безжалостно хватали тех немногих лошадей, что сумели выплыть на поверхность и подобно огромному осьминогу тащили их вслед за собой на дно.
Другой транспорт, погружался на нос не столь быстро, но это мало чем помогло обреченным на гибель лошадям. Теряя ровную опору под ногами, они неотвратимо съезжали по наклонной палубе в воду. Прошло всего несколько минут, и корабль полностью очистился от своего груза. Вслед за этим, подобно огромному сачку, корабль накрыл развернутыми парусами свои жертвы и топил, топил, топил тех, кто не успел отплыть от него подальше.
Некоторым животным повезло. Они сумели избежать коварной парусиновой ловушки, отплыв в сторону, но этим они только отсрочили свою гибель. Ни одно животное не сумело достигнуть спасительного берега и утонуло в морских пучинах.
После этого, почти целую неделю тела погибших лошадей плавали у берегов, напоминая союзникам о разыгравшейся трагедии. Впрочем, к тому времени маршала Сент-Арно и лорда Раглана потеря части кавалерии не так уж сильно занимала.
Вслед за взрывами на море, по прошествию некоторого времени, раздались взрывы и на суше. С ужасом смотрели со своих кораблей французы, как один за другим рушились каменные здания маленького городка, как стремительно запылали пакгаузы и прочие портовые сооружения Евпатории. Яркий рыжий огонь стремительной рекой разбегался по городским строениям, наполняя морской воздух густыми клубами черного едкого дыма. Утренний бриз быстро относил их в сторону вражеской эскадры, осаждая черную гарь на белые паруса кораблей. Так неприветливо встречала врага русская земля.
Узнав о высадке противника, Меньшиков не предпринял ни одной попытки атаковать французов, приказав своим силам занять позиции на реке Альме, где по замыслам светлейшего должно было состояться генеральное сражение.
В течение всего дня французы и турки высаживались на берег в совершенно мирных условиях. Никто не атаковал их ни с суши, ни с моря и это сильно усыпило их бдительность. Посчитав, что подводные минные заграждения - это единственный ответ русских сил на их появление под Евпаторией, французы успокоились. Все прибывшие из Варны суда и не успевшие разгрузиться до наступления темноты, встали на якорь, выставив в боевое охранение всего два английских винтовых корвета.
Известие о появлении противника под Евпаторией для Ардатова и его команды охотников, в отличие от всего остального гарнизона Севастополя вызвало радость и облегчение от осознания своей правоты. В то время как генералы и адмиралы взволнованно бегали от одного совещания к другому, охотники графа были строги и подтянуты, от осознания того, что наступил их звездный час и предстоит серьезная работа.
Перед общим сбором в казарме охотников граф публично выказал своё неудовольствие дозорным экипажам, который, с опозданием на два с половиной часа после казаков Зоргича, доложил Ардатову о появлении кораблей врага
- Благодарю вас господа, но вы опоздали. Французы уже высадились в Евпатории. Меня об этом уже известили дозорные казаки. Вы свободны - холодно произнес он морякам, на которых он возлагал большие надежды. Кроме порицания, граф так же не выплатил дозорным обещанного денежного приза.
Атаку брандеров на вражеские суда было решено провести этой же ночью, с таким расчетом, чтобы выйти на цель к пяти часам утра. В это время, после долгой и напряженной ночной вахты, любые дозорные спят крепче всего, и потому шансы на успех у охотников были очень высоки.
Кроме того, благодаря наступающему рассвету моряки уже могли относительно хорошо ориентироваться среди вражеских кораблей, при выборе целей атаки.
Главными призами атаки были, конечно, линейные парусные корабли. На них, согласно данным разведки, французы перебрасывали из Варны свои основные воинские силы под прикрытием винтовых кораблей. Однако Ардатов отдавал себе отчет, что в результате большой кучности стоявших на якоре под Евпаторией кораблей, его брандеры могут попросту не смогут добраться до них и поэтому, разрешил своим добровольцам вести свободную охоту.
- Помните господа, что наша главная задача не полное уничтожение вражеской эскадры. К сожалению, она слишком многочисленна для наших брандеров. Поэтому не стремитесь объять необъятное, а попытайтесь нанести существенный урон противнику. Для нас ценен и важен любой вражеский корабль независимо от его тоннажа и наличия солдат на его борту. Каждый парусник привез с собой что-то ценное, что-то очень необходимое врагам на нашей земле и поэтому уничтожение его является ценным вкладом в общую победу. Конечно, очень хотелось бы перетопить всего неприятеля в море, но это нереально. Большие корабли, скорее всего, расположены посредине строя, а значит, к ним будет очень трудно пробиться. Ещё раз прошу вас, не геройствовать, а постараться нанести урон господам союзникам.
Враг пришел захватить Севастополь и нам надо ещё до битвы основательно потрясти его, ошеломить, заставить бояться, чтобы к решающему сражению у него уже не было ни душевной стойкости, ни твердой уверенности в своих собственных силах. Если мы это сумеем сделать сейчас, то, считайте, что половина дела уже сделана.
Так говорил Ардатов, и молодые охотники, вызвавшиеся рискнуть собственной жизнью, с готовностью внимали ему, что впрочем, не помешало некоторым горячим головам иметь собственное мнения о предстоящем бое.
Из всего количества пароходов, только восемь были брандерами в прямом смысле этого слова. Основательно загруженные горючими материалами и абордажными крючьями, пароходы были готовы намертво сцепиться с кораблем противника и полностью его сжечь. Шесть пароходов были вооружены шестовыми минами, и оставшиеся четыре Ардатов предполагал использовать как таран. Граф с удовольствием бы полностью оснастил контактными минами все свои пароходы, но из-за ограниченности времени и средств, был вынужден довольствоваться тем, что имел.
Напутствовать команду охотников в ночь перед атакой из морского начальства явился только Нахимов, все остальные были "заняты". Ардатов прекрасно понимал истинную причину занятости Корнилова и Истомина, но ни чуть не подал вида. Из всех троих севастопольских адмиралов, Павел Степанович ему больше всего импонировал своей простотой и открытостью. Нахимов лично пожал руку каждому из членов экипажей брандера, после чего благословил их и сказал, что будет ждать каждого из них живым и невредимым.
Самого Ардатова очень сильно подмывало отправиться вместе с молодыми храбрецами в опасный рейд, вспомнить былую удаль и прыть, но трезвым рассудком он унял сердечный порыв, отлично понимая, что ради озорства и бравады не в праве рисковать собой. Подобно статуи Командора граф молча стоял на пирсе, провожая на подвиг созданную им команду сорвиголов. Не поехал он и к казакам Зоргича, которые должны были встречать на берегу моря шлюпки с брандеров. Эту миссию он возложил на поручика Хвостова, молодого юношу, которого он сам лично выбрал в порученцы. И отказался он от этой поездке не из-за трусости или телесной слабости, просто сейчас его место было в Севастополе, и должен он был томительно ждать результатов чужих действий.
Отряд брандеров благополучно миновал отрезок пути между Севастополем и Евпаторией. Единственным досадным происшествием была поломка машины на одном из пароходов, от чего их число уменьшилось до семнадцати вымпелов. Шли они без огней, обозначив своё присутствие в море лишь топовыми огнями. Не было так же на мачтах кораблей и флагов, хотя остряк Бутузов предлагал Ардатову шутки ради поднять черные знамена с черепом и скрещенными костями.
Сторожевые корветы союзников либо проспали появление русских брандеров, либо приняли их за свои корабли, посчитав за транспортные средства, прибывшие из Варны. Как раз сегодня должны были подойти пароходы с провиантом для экспедиционных сил. В основном перед Евпаторией стояли французские и турецкие корабли, первыми покинувшие болгарские берега, тогда как англичане ещё только готовились к погрузке на свои судна.
Полностью уверенные в том, что русский флот будет безвылазно сидеть в Севастополе, союзники ограничились выставлением боевого прикрытия своим транспортам в лице винтовых корветов и линейных кораблей лишь на время плавания к берегам Крыма. Как только высадка в Евпатории произошла успешно, британцы немедленно покинули воды Крыма, направившись обратно в Варну, оставив для прикрытия кораблей экспедиции всего два винтовых корвета. Стоявший в это время у берегов Крыма штиль, моментально превратил парусные корабли противника в беззащитную мишень перед русскими брандерами.
Успевшие высадиться на берег французские и турецкие пехотинцы ночь провели возле деревни Кюнтоуган, поскольку горящие кварталы Евпатории не вызывали сильного желания становиться там на постой. С минимальным количеством палаток и продовольствия, французские солдаты глухо ворчали на недосмотр своего начальства, из-за которого они были вынуждены проводить ночь под открытым небом, вместо теплых квартир жителей Евпатории.
Неприятельская армада только-только забылась тяжелым сном, а со стороны моря к ней приближались мстители, готовые отдать свои жизни, ради возможности нанести врагу коварный удар. Силуэты вражеских кораблей хорошо просматривались на фоне занимающегося рассвета и, качнув на прощание, друг другу бортами, капитаны повели свои корабли в первую и последнюю атаку.
Получив в свое распоряжение таранный брандер, мичман Бутузов с большим вниманием и осторожностью, смотрел на силуэты вражеские корабли, старательно выбирая главную цель своей атаки. Как и всем командирам брандеров, Бутузову непременно хотелось атаковать либо парусный линейный корабль или либо винтовой корвет, однако, не имея мин на борту брандера, мичман прекрасно осознавал иллюзорность своих намерений. Главной его целью были парусные фрегаты, на которых находились ещё не успевшие съехать на берег солдаты. Определить это на глаз было почти невозможно и потому, несмотря на распиравший его грудь охотничий азарт, подобно хищному зверю, мичман стал осторожно приближаться к стоящим на якоре кораблям противника.
Если идущий головным Бутузов был вынужден проявлять осторожность, то у лейтенанта Корфа руки были полностью свободны. Его пароход был оснащен минами, что позволяло Корфу атаковать любую цель, что он и незамедлительно сделал. Ещё только приблизившись к вражеской армаде, его хищный взгляд выхватил из общего числа кораблей британский винтовой корвет, стоявший в боевом охранении эскадры. Без всякого колебания, Корф повернул свой пароход в его сторону, держа курс на столкновение.
Заметив маневр Корфа, британцы вначале пытались отчаянно сигнализировать неизвестному пароходу, об опасность производимых им действий, однако это не дало никаких результатов. Задорно дымя трубой, пароход приближался к корвету все ближе и ближе, упорно не желая менять свой курс. Расстояние между судами неуклонно сокращалось, враждебность намерений незнакомца стала очевидна и только тогда, с корвета, по нему нестройно ударили пушки.
Расчет Ардатова на то,что попасть в быстро движущий пароход из корабельных пушек было очень трудно, полностью оправдался. К тому же спешка и торопливость комендоров, лихорадочно наводивших жерла своих пушек на внезапно объявившегося врага, свели результативность их стрельбы к нулю. Выпущенные с корвета ядра легли далеко в стороне от брандера, не причинив ему абсолютно никакого вреда.
На "Санспареле", так называлось это судно, был немедленно поднят сигнал тревоги, оповещая все остальные суда о появлении врага. Времени на перезарядку орудий у команды корвета уже не оставалось, и потому, капитан принял единственно правильное в этой ситуации решение; развернуть свой корабль носом к противнику и свести к минимуму урон от неизбежного столкновения с ним.
Капитан Гастингс, был вполне толковым офицером и, правильно разгадав намерения противника, вывел на палубу почти всю команду, приказал ей вести по противнику оружейный огонь, в надежде перебить вражескую команду и тем самым попытаться избавить свой корабль от столкновения с вражеским брандером.
Английские пули густыми роями обрушились на палубу и капитанскую рубку, безжалостно кромсая в клочья деревянную обшивку парохода. Не будь на пароходе многочисленных мешков с песком, возможно у англичан, что-либо и вышло, но надежно прикрытый импровизированной баррикадой Павел Корф продолжал вести свой корабль к цели.
- Держитесь братцы! Сейчас вставим фитиль британцам под самый хвост! - азартно подбадривал лейтенант своих товарищей, которые радостно кричали в ответ, забрасывали в гудящее чрево котла все новые и новые порции угля. Когда до британского корвета оставалось чуть более десяти метров, он прокричал: "Все за борт!" и команда, повинуясь приказа командира, бросилась на корму, к которой была привязана шлюпка.
Сам лейтенант Корф оставался у штурвала корабля до самого последнего момента, твердой веря в успех своего дела, а точнее в две шестовые мины, которые были прочно прикрепленные к носу парохода. Капитан Гастингс так же все это время находился у штурвала своего корабля. Не видя на борту брандера огней пожара и абордажной команды с крючьями, британец решил, что русский пароход намерен просто таранить его корвет и потому уверенно шел на сближение с ним. Из-за особенности своей конструкции, нос британского корабля был полностью окован металлическими листами, превращая его в мощный таран, наподобие тарана древних триер. Вот по этому капитан Гастингс не испытывал сильной тревоги за исход от столкновения с противником.
Корабли быстро сближались друг с другом, и вот бушприт корвета гулко ударил по корпусу противника, уверенно сминая его нос своим металлическим тараном. Прошло несколько мгновений и, два сильных взрыва потрясли корпус корвета, отчего стоявшие на палубе моряки, гурьбой покатились в разные стороны, несмотря на то, что они держались за всевозможные поручни. В числе тех, кто был сбит мощным толчком, находился и капитан Гастингс. Лежа на палубе, он сразу определил по её сильному крену, что его судно получило серьезное повреждение.
- Трюмы, проверьте трюмы, черт возьми! - громко кричал капитан своим офицерам, отчаянно пытаясь вылезти из-под груды барахтающихся на нем человеческих тел. Однако положение их мало, чем отличалось от положения самого капитана.
- В трюм Монс, в трюм! - выкрикнул Гастингс боцману, вставая на четвереньки. Он все еще надеялся, что повреждения не будут серьезными, но громкие крики о помощи, доносившиеся из недр корвета, подтвердили его самые мрачные опасения. Корвет получил большую носовую пробоину, через которую с гудением проникала морская вода.