– Это у него так, наверное, нервенная реакция проявляется – на смерть герра Франца. Такой безжалостный удар…
– Да уж, удар сильнейший! – согласился Егор и строго велел: – Ладно, хватит на сегодня слюнявой лирики, переходим к серьезному делу! Пусть Алешка Бровкин сегодня ни на шаг не отходит от Петра Алексеевича, охрану царевича Алексея и царевны Натальи распорядится удвоить, а еще лучше – утроить. Князю-кесарю надо обязательно шепнуть на ухо – чтобы тоже берегся. А ты, друг Вася, будь со мной рядом. Еще раз расскажешь подробно: как и что было, посоветуемся, что делать дальше… Кто, кстати, занимается похоронами Лефорта?
– Лев Кириллович – дядя царский, старый князь Борис Голицын да Александра Ивановна, супруга ваша.
– Ну-ну… У герра Франца кто в последнее время ходил в лекарях?
– Карл Жабо, как вы и велели.
– Вот и он пусть подойдет ко мне.
– Да, Александр Данилович! – напоследок вспомнил Волков. – После герра Франца бумаг разных осталось очень много. А одна толстая папка – лично для вас…
К дому Лефорта царская карета подъехала, когда московские колокола уже давно отзвонили к молитве заутренней.
У приметных генеральских ворот покорно застыли, несмотря на раннее утреннее время, несколько шикарных карет, за воротами часто мелькали разноцветные перья, украшающие модные мужские и дамские шляпы.
– Разгони их всех, охранитель! – хмуро попросил Петр. – Хочу с генералом Францем попрощаться без глаз лишних! – Повернувшись к окошку кареты, уточнил: – Вижу лошадок знакомых! Александра-то твоя пусть останется, она же – из наших будет, да и фрау Лефорт также. А остальным всем – вон, не обращая внимания на высокие чины и прошлые заслуги…
Через незапертую калитку в правой створке кованых высоких ворот Егор вошел внутрь двора, приветливо кивнул двум усатым сержантам-преображенцам, тут же вытянувшимся в струнку и отсалютовавшим немецкими ружьями своему полковому командиру, торопясь, взбежал вверх по каменным широким ступеням.
Пройдя внутрь дома через длинные и просторные сени, он отвесил вежливый общий поклон – в сторону кучки знакомых знатных персон, коротко и нежно улыбнулся своей жене Саньке – безумно красивой даже в траурном темном платье, отдельно, очень низко поклонился супруге покойного генерала.
В парадном зале на высоком постаменте, покрытом черной шелковой материей, стоял черный же гроб, над которым, клубясь, поднимался вверх странный голубоватый парок. Рядом с гробом и помостом почтительно замерли восемь офицеров разных полков, со вскинутыми – на правые плечи – обнаженными шпагами.
– Мы тело генерала всю ночь держим в погребном леднике, – взволнованным голосом тихо пояснила Санька, указывая кивком головы на голубой пар. – Каждое утро выставляем на помост – только до обеда, потом опять убираем в ледник. Нельзя иначе. Не велел князь-кесарь Ромодановский хоронить герра Франца до приезда Петра Алексеевича…
Егор, крепко и бережно держа свою жену за руку, коротко и вежливо оповестил всех присутствующих о желании царя – попрощаться с покойным, что называется, в тесном "семейном кругу".
Знатные господа и дамы, включая восьмерых офицеров, понятливо закивали головами и тут же, предупредительно пропуская друг друга вперед, дружно устремились к выходу. Только прекрасная и надменная Анхен Монс, которую бережно поддерживал под локоток саксонский посол Кенигсек, одетый во все темно-коричневое и неброское, небрежно и слегка слащаво произнесла:
– Надеюсь, Александр Данилович, ко мне не относится этот приказ? Не так ли? Вы же в курсе наших особых отношений с государем?
Егор, с видимой неохотой отпустив Санькину горячую ладонь, вплотную подошел к Анхен и тихонько прошептал – так, чтобы Кенигсек ничего не смог разобрать:
– Уезжайте, милая Анна Ивановна! Не то сейчас время, совсем – не то… И тонконогий кавалер ваш – во многом виной этому! Понимаете меня, надеюсь?
Анхен вздрогнула, сильно побледнела и, резко развернувшись, неторопливо пошла к выходу, увлекая за собой любезного саксонского посланника.
Минут через пятнадцать-семнадцать в зал, чуть сгорбившись, вошел Петр, за ним, отстав метров на пять-шесть, следовал Алешка Бровкин, одетый, как и полагается новоявленному официальному маркизу, во всем небесном великолепии. Егор краем глаза заметил, как у Саньки, видевшей своего родного брата в таком одеянии первый раз, удивленно взмыли вверх густые собольи брови.
"А нервы-то у супруги твоей – просто канаты железные! Чрезмерно даже крепкие!" – неодобрительно заметил внутренний голос.
Петр ласково приобнял за хрупкие плечи вдову умершего генерала, пошептал ей в ухо что-то ласковое и ободряющее, отстранился, нерешительно – очень мелкими шагами, обреченно втянув голову в плечи, он взошел на помост, подошел к гробу, испуганно и вопрошающе посмотрел в лицо покойному.
– Жалко-то как! – неожиданно выдохнула Санька, уткнувшись своим носом-кнопкой в грудь Егора. – И Лефорта, и государя…
Царь долго стоял у гроба, непрестанно водя – круговыми движениями – ладонью по левой половинке своей груди. Наконец, нагнулся, по очереди поцеловал лоб, губы и руки мертвого Лефорта. Еще через мгновение плечи Петра мелко-мелко задрожали, послышались приглушенные и тоненькие всхлипы…
Санька, словно бы стараясь хоть чем-нибудь поддержать царя в его горе, громко, совершенно по-бабьи зарыдала, некрасиво размазывая кулачками крупные слезы – по своему прекрасному и нежному лицу…
"Кто там долдонил об избыточной черствости супруги моей? Получил, братец, ответ достойный?" – ехидно поинтересовался у внутреннего голоса Егор.
Вскоре Петр перестал плакать, опустился перед гробом на колени, стал что-то неразборчиво бормотать себе под нос, словно бы разговаривая о чем-то с покойником, словно прося у него важного и мудрого совета…
Егор, знавший дом Лефорта как свои пять пальцев, нежно приобняв все еще рыдающую Саньку за тонкую талию, тихонько проскользнул в неприметную боковую арку, прошел метров двенадцать по низенькому коридору, свернул направо во второй, по короткой лестнице спустился вниз, негромко, особым образом постучался в самую обыкновенную темно-коричневую дверь. Послышались громкие щелчки ключа в тугом замке, тоненько и тревожно проскрипели дверные петли, голос Василия Волкова предупредительно и вежливо пригласил:
– Заходите, Александр Данилович! Мсье Жабо уже здесь… Ой, Александра Ивановна, матушка, вам же умыться надо!
Это большое помещение (площадью порядка семидесяти пяти квадратных метров) выполняло множество самых различных функций, являясь одновременно: ванной комнатой, цирюльней, гардеробной, мини-библиотекой и рабочим кабинетом. Здесь Лефорт, когда проживал в Москве, имел обыкновение проводить каждое утро по три-четыре часа: совершал водные процедуры, чистил зубы, стригся-брился, накладывал на лицо и руки целебные и лекарственные крема, примерял парики и различную верхнюю одежду, читал полученную корреспонденцию, писал ответные письма, перечитывал любимые книги – в основном труды греческих философов и истории славных древних битв и военных кампаний.
– Саня, пройди вон за ту цветастую китайскую ширму! – посоветовал Егор. – Там и воду найдешь, а также полотенца, разные крема, пудру… Здравствуйте, уважаемый месье Жабо! – слегка улыбнувшись, поздоровался он с доктором-французом. – Подполковник Волков мне уже доложил, с ваших же слов, о некоторых деталях этого скорбного происшествия. Но я хотел бы услышать обо всем и от вас лично, задать несколько вопросов. Давайте, любезный, начинайте! И постарайтесь быть максимально подробным.
Карл Жабо, низенький и толстощекий француз, улыбчивый, в рыжем лохматом парике, чем-то неуловимо похожий на мультяшного Карлсона (ну, того самого что живет на крыше славного шведского города Стокгольма), неожиданно замялся:
– Извините! Но я теперь даже и не знаю: как величать вас? В связи с недавним Указом царя Питера…
– Называйте меня по-прежнему – Александром Даниловичем!
– Хорошо, Александр Данилович. Вы тогда отъехали в Воронеж и далее. Я же стал усиленно наблюдать за драгоценным здоровьем господина Лефорта. Хорошо наблюдать, старательно! Вы же предупреждали, что у генерала слабые легкие… Я следил – в меру своих скудных сил. Советовал господину Лефорту беречься сквозняков. Одеваться только в теплую одежду. Не уследил, извините…
– Продолжайте, Жабо, продолжайте! – покровительственно подмигнул французу Егор. – Я вас пока ни в чем не обвиняю.
– Герр Лефорт все же заболел. У него началась грудная горячка – в очень нехорошей форме. Я его лечил. Давал таблетки, микстуры, ставил спиртовые банки. Сперва дела уверенно пошли на поправку. Потом началось новое осложнение…
– Генерал мог выздороветь?
После двухминутного раздумья француз честно – как показалось Егору – ответил:
– Три шанса из пяти возможных, что герр Лефорт скончался бы. От полной закупорки легких. Извините, господин генерал-майор, точнее сказать не могу…
– Расскажите подробно о той ночи, когда герр Лефорт… э-э, скончался.
– Мы нашли его тело ранним утром. На балконе, выходящем в сад. В одной ночной рубашке. С тремя пулями в груди. Пропала сиделка, которая оставалась с ним на ночь. Ее так и не нашли.
– Кто она такая, откуда взялась? – нахмурился Егор.
– Обычная женщина, пожилая уже. Очень спокойная, добрая и внимательная. Из старой стрелецкой слободы…
"Только стрелецкой слободы нам и не хватало – для полного и безграничного счастья! – искренне ужаснулся внутренний голос. – Если царь узнает об этом, ничего еще и не значащем факте, то все – кранты всем уцелевшим стрельцам, да и женам их – вместе с малыми детками! Не, это дело мы замнем пока…"
Егор сразу же увел разговор в сторону:
– Почему никто не слышал выстрелов?
– Гроза была очень сильная, – француз извинительно развел руки в стороны. – Осенняя русская гроза. Гром гремел совсем без остановок… Странно только, что было сделано целых три выстрела. И очень похоже, что все три – из одного и того же пистолета. Зачем? Герр Франц был уже полностью мертв – после первого же выстрела в сердце. Да и на балкон, похоже, его вынесли уже оглушенного. То есть это я так думаю…
Василий Волков несколько раз громко и многозначительно кашлянул.
Скупо поблагодарив, Егор вежливо выпроводил мсье Жабо за дверь, пообещав, что пообщается с ним более подробно через недельку-другую, когда немного разберется с текущими делами.
Из-за дальней ширмы появилась Санька – тщательно причесанная, припудренная, безумно красивая, чуть нервно и виновато улыбающаяся. Подошла к Егору, мимолетно поцеловала в губы, ласково провела ладонью по его небритой щеке, тихонько отошла в сторону, села в изящное кожаное кресло, взяла с низкой книжной полки толстый том в бархатном переплете, положила себе на колени, раскрыла и погрузилась в чтение, демонстративно заткнув уши своими тоненькими пальчиками, унизанными драгоценными перстнями, мол, секретничайте господа, спокойно, не обращайте на меня никакого внимания!
Егор с трудом оторвал взгляд от любимой жены, с которой он не виделся почти три с половиной месяца, подмигнул Волкову:
– Чего кашлял-то, Васенька? Докладывай!
– Дык это, Александр Данилович! Складывается все! Было три выстрела в упор: первая пуля попала в сердце, но наш стрелок не убежал, наоборот, он, никуда не торопясь, перезарядил пистолет, выстрелил второй раз, снова перезарядил… Времени-то на все сколько требуется! Минут пять-шесть, если не больше! Что следует из этого?
– Ну, и что следует? – вопросительно усмехнулся Егор.
– А то, что убийца был наемником! Ему заплатили – за три выстрела в сердце, он заказ и отработал полностью, чтобы не потерять в деньгах… Я прав, господин генерал-майор?
– Допустим, что и прав. Только что из того?
– Как это что? – не на шутку разволновался Волков. – Стрелец – наемник, его жена – сиделка! Сходится все!
– Дальше-то что?
– Дык розыск требуется учинить – во всех стрелецких слободах! Жесткий такой розыск! Подключить надежных и толковых наших сотрудников, у князя-кесаря еще взять его людишек, если своих будет не хватать…
– В кого ты уродился таким кровожадным, Вася? – широко и лениво зевнул Егор.
– О чем это вы толкуете, Александр Данилович? Не понимаю, честное слово!
– Да о том самом: исполнителей в таких делах – самих тут же и убивают! Даже если ты и прав, то лежат эти стрелец со стрельчихой где-нибудь в самом глубоком омуте нашей Москвы-реки, если их сомы еще не доели.
Сомы-то в Москве водятся знатные, говорят, что вырастают до десяти-двенадцати пудов… О чем это я? Да о том, что розыск твой абсолютно ничего не даст. А крови-то будет! Вода все в той же Москве-реке покраснеет – до самой Волги-матушки… Не, если ты хочешь чуток выслужиться перед Петром Алексеевичем, получить звание новое, ефимок мешок, деревеньку-другую, то, как говорится, милости просим, со всем нашим пониманием…
– Александр Данилович, извини! – взмолился Волков. – Это я не подумавши ляпнул. Черт попутал, прости уж дурака!
– Думай в следующий раз, прежде чем трепать языком! – по-доброму посоветовал Егор и спросил уже другим, гораздо более мягким и сердечным тоном: – А ты, часом, не приболел ли? На лицо похудел очень, глаза вот блестят – словно льдинки осенние, ранние да тревожные… Или во всем виноваты дела сердечные?
– Они самые! – засмущался Василий и чуть заметно покосился на Саньку, продолжавшую усердно почитывать свою толстенную книгу: – Александра Ивановна вам потом расскажет об этом неожиданном амуре, а то мне самому как-то и неудобно…
Покончив с этими философскими отступлениями, они снова перешли к основным делам.
– Возле всех городских домов, где живут посланники иноземные, с завтрашнего утра необходимо выставить усиленные тайные посты – из людей наших, самых надежных и проверенных! – распорядился Егор, подумав немного, поправился: – Турецкого посла, впрочем, это не касается. Задача у постов наипростейшая – перехватывать всю почту, которая предназначается для послов и советников…
– Как это – перехватывать?
– А вместе с гонцами и посыльными! Благо их по одежке распознавать очень легко. Взяли незаметно, без всякого шума, посадили в возок, отвезли ко мне – в расположение Преображенского полка. Ясна задача? Уточняю, сейчас меня интересует только почта входящая, где может содержаться реакция некоторых европейских дворов на смерть генерала Лефорта. Сколько времени прошло с того скорбного дня: две с половиной недели? Ну вот, пора уже ждать и ответной реакции. Не, Вася, выставляй посты уже с сегодняшнего вечера, чтобы случайно не пропустить всякого любопытного! И, главное, ничего не бойся, я лично отвечу за все! Да, где документы покойного генерала, про которые ты говорил в карете, когда уже подъезжали к Москве? Которые герр Франц оставил лично для меня?
– Вот, Александр Данилович! – Василий ловко достал с полки высокого стеллажа толстую папку-портфель темно-бордовой кожи, с позолоченными застежками. На обложке папки был приклеен небольшой бумажный прямоугольник, на котором рукой покойного Лефорта было начертано по-немецки: "Передать после моей смерти генерал-майору Меньшикову Александру!"
– Надеюсь, изучил содержимое? – спросил Егор у Волкова.
– Конечно, как инструкции велят – на такой серьезный и экстренный случай.
– Ну и что там?
– Докладные секретные записки от личных агентов генерала Лефорта. Оказывается, он уже давно и тайно отправил многих людей – в Ливонию, Курляндию, в разные шведские крепости. В этом портфеле – все о неприятельских войсках, что располагаются на прибалтийских землях.
– Надо же, какой замечательный подарок! – искренне восхитился Егор. – Ай да герр Лефорт! И после смерти своей продолжает помогать нам! Ай да молодец!
Через пять-шесть минут в дверь приметно и настойчиво постучали, извещая, что пора на выход: царь уже попрощался со своим верным мертвым сподвижником и теперь желает видеть сподвижников живых…
Петр ласково поцеловал Саньку в ее скромный льняной пробор, нежно потрепал по бледной щеке, поблагодарил душевно:
– Спасибо тебе, главная сестра милосердная, за все – спасибо! И за помощь делом, и за помощь плачем. Век не забуду! – стремительно обернулся к Егору: – Что, охранитель, начал вынюхивать потихоньку подробности этого злого дела? Вынюхивай, коль тебе хочется, не запрещаю. Только уж не старайся сверх меры. Ничего это уже не изменит: поперхнутся шведы своей холодной кровью, уж я обещаю! Месть – она только кровью врага, разорванного на части, сладка! Ладно, похороны моего старого и надежного друга Франца состоятся через двое суток, там и встретимся. Почему только через двое суток? Да вот хочу, чтобы эти похороны были пышными, с пушечной стрельбой да воинским парадом. Чтоб комар носа не подточил! Поэтому и без спешки все будем делать… Ладно, отдыхайте пока, нежьтесь до полной услады!
Когда уже в карете – с плотно зашторенными окошками – они ехали от дома Лефорта к себе домой, Санька – в кратком перерыве между жаркими затяжными поцелуями – тихонько и благодарно шепнула:
– Молодец ты у меня, Саша! Стольких людей сегодня избавил от лютой смерти! Это я про стрельцов и семьи их…
– Подслушивала, значит, радость моя? – притворно рассердился Егор.
– А как же без этого? Должна же я быть в курсе всех дел своего любимого муженька…
Дома тоже все было просто замечательно: близняшки уже вовсю ходили, держась за стенки и мебель, смешно лепетали что-то свое, ласково и доверчиво вешались на крепкую отцовскую шею, широко улыбались – радовались встрече.
У сына Петьки были огромные ярко-синие глаза, маленький курносый нос и густые, белесые – почти платиновые – волосы.
"В мать уродился!" – радостно отметил про себя Егор.
А вот дочка Катенька откровенно пошла в его породу: волосы обычные, темно-русые, глаза светло-голубые, нос прямой и слегка удлиненный.
Долгая безумная ночь, наполненная – без конца и края – сплетением любящих друг друга молодых тел, тихие стоны, страстный шепот, новые и новые взаимные клятвы в безграничной и вечной любви…
– Саша! – тихонько позвала его жена в одну из редких минут заслуженного отдыха. – А когда мы поедем в нашу Александровку? Ты же мне обещал! Там сейчас очень хорошо: уже антоновка созрела, крупные яблоки падают – всю ночь напролет. Тук… тук… тук… Как бы я тебя там любила – всю ночь напролет, под стук этот…
Егор тихонько коснулся губами горячего женского плеча, тут же податливо вздрогнувшего под этим поцелуем, усмехнулся невесело:
– Ты же знаешь, родная, что творится сейчас! Война стоит на пороге! И у меня куча дел: надо окончательно разобраться с убийством нашего герра Франца, охранную Службу требуется срочно укрепить и перестроить. Да и тебе никуда нельзя отлучаться из Москвы: не забыла, часом, кто у нас царским Указом назначен главной милосердной сестрой, да и действующим членом Высшего Государственного совета – на случай военных действий? Сама же придумала эту сестринскую Службу – перед Азовским походом, вот теперь, дорогая, и отдувайся.