Новый военно-приключенческий роман-версия "Антарктида: Четвертый рейх" известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени Александра Дюма (1993 год) Богдана Сушинского посвящен событиям 1939–1943 годов.
В основу сюжета положены исторические факты, связанные с версией о закладке таинственной военной базы германских войск в Антарктиде, о создании там Четвертого рейха, именуемого в романе Рейх-Атлантидой, который, по некоторым данным, существует и поныне; и о создании германскими учеными "летающих тарелок". Сотворение этой Рейх-Атлантиды проходило под патронатом личного агента фюрера по особым поручениям Отто Скорцени.
Богдан Сушинский
Антарктида: Четвертый рейх
1
Замок Викингбург, одиноко возвышавшийся на западной оконечности скалистого мыса, казался мрачным и призрачно нелюдимым. И трудно было поверить, что когда-то у стен его раздавался призывный клич боевых труб, а звон мечей поминально растворялся в стенаниях отчаявшихся защитников и проклятиях воинствующих пришельцев.
Еще недавно большая часть Викингбурга покоилась в замшелых руинах, но буквально месяц назад, возрожденный из небытия трудом сотен военнопленных, замок превратился в северную резиденцию главнокомандующего военно-морским флотом гросс-адмирала Карла Деница и пристанище Арктического отдела Главного управления имперской безопасности. Того особого, абсолютно засекреченного отдела, чья деятельность оставалась тайной даже для большинства подчиненных обергруппенфюрера СС Эрнста Кальтенбруннера.
И только очень узкий круг лиц знал, что и Арктический отдел, подчинявшийся теперь уже непосредственно Отделу диверсий Управления зарубежной разведки СД во главе с Отто Скорцени, и северная резиденция гросс-адмирала Деница - служили всего лишь прикрытием той организации, которая стала истинным хозяином замка. А все дело в том, что с недавних пор в замке Викингбург обосновался секретный штаб соединения подводных лодок "Конвой фюрера", одновременно являвшийся и штабом операции "Рейх-Атлантида".
Что же касается Арктического отдела, то деятельность его действительно была строго засекречена, однако люди его, во главе с оберштурмбаннфюрером СС Николасом Лигвицем, занимались всего лишь обеспечением безопасности тех, кто ведал поставками вооружения, продовольствия и всего прочего, что необходимо было для жизнеобеспечения "Базы-211". Не обладая никакой существенной информацией о подземном рейхе, они, в то же время, должны были делать все возможное, чтобы в рядах поставщиков не завелось вражеских агентов и предателей. А если же таковые объявятся, то чтобы они тоже не получили никакого представления о том, где именно, в какой части Антарктиды, "База-211" расположена и что она из себя в действительности представляет.
- Так вы уже видите их, мой гросс-адмирал? - уловил Дениц у себя за спиной прерывистое, с удушливой хрипотцой дыхание адъютанта Фридриха Наубе. Обычно так дышали моряки, значительную часть жизни своей проведшие в пропитанном потом и страхом чреве субмарины, и именно по этому дыханию Деницу не раз удавалось выуживать отставных субмаринников среди прочего портового люда.
- Разве они уже подходят к бухте? - поежился на холодном октябрьском ветру главком Кригсмарине.
- Подходят, мой гросс-адмирал. Субмарина коммодора Вилли Штауфа достигла Косы Утопленников и готовится к всплытию.
- Сколько их?
- Две "волчьи стаи", мой гросс-адмирал.
- Значит, еще две "волчьи стаи"… - едва заметно кивнул Дениц, величественно вскинув худощавый, под эспаньолку, заостренный подбородок.
Ему нравилось, что адъютант называет отряды подлодок именно так, как предпочитал называть он сам, - "волчьими стаями", а сами подлодки именовались в его штабе "серыми волками". И ничего, что его предшественник, гросс-адмирал Эрих Редер, терпеть не мог подобных определений, на корню пресекая всякое вольномыслие, всякое отступление от устава и общепринятой терминологии.
Несмотря на его полнейшее невосприятие, Дениц упорно настаивал, чтобы против англо-американских конвоев подводники его действовали постоянными отрядами в пять субмарин, предпочитая называть эти отряды "волчьими стаями". Причем от капитанов он и в самом деле требовал знания повадок вышедшей на охоту волчьей стаи.
- Да, еще две, мой гросс-адмирал, - подтвердил Наубе, зная, как это важно сейчас для Деница - осознавать, что три "стаи" уже вернулись от берегов Антарктиды.
- Не исключено, что завтра фюрер тоже прибудет в "Викингбург", чтобы лично выслушать доклад коммодора Вилли Штауфа об очередной экспедиции в Новую Швабию.
- И вы доложите ему, что три наши стаи не потеряли ни одной субмарины. По крайней мере, из тех, которым приказано прибыть в рейх. Тем, что рейдируют сейчас у берегов Антарктиды, конечно же, приходится сложнее.
Услышав это, Дениц покряхтел и сипловатым голосом субмаринника произнес:
- Вот только докладывать ему по поводу Новой Швабии становится почему-то все труднее. Почему-то…
- Может быть, потому, - приподнялся на носках Фридрих Наубе (он всегда приподнимался так, когда хотел сообщить что-то важное: возможно, считал, что для такого сообщения его небольшого росточка субмаринника недостаточно) - что, потеряв надежду сохранить рейх в Германии, он точно так же теряет надежду на то, что удастся создать новый рейх в Антарктиде.
- Смелое предположение, капитан-лейтенант, смелое. Когда в СД решат, что вас пора вздернуть, наблюдать за казнью я буду с чувством гордости за своего адъютанта. Как вам такая шутка, мой капитан-лейтенант?
- Главное, что вы будете присутствовать при этом, - кротко ответил Наубе, и по тому, как чувственно взглотнул он подступивший к горлу комок, гросс-адмирал понял, что сказано это искренне.
Искренность и преданность - вот то, что пятидесятидвухлетний гросс-адмирал ценил в этом офицере-субмариннике, с которым судьба свела его еще в июне 1935 года. В том июне, когда Гитлер назначил его, недавно произведенного во фрегаттен-капитаны и в недалеком прошлом командира легкого крейсера "Эмден", на неизвестную доселе во флоте должность - фюрер подводных лодок, вступив в которую, Дениц принял командование 1-й подводной флотилией рейха.
Со временем он сменил много всяких флотских должностей и чинов, но неизменно считал себя именно тем, кем пожелал видеть его вождь нации, - фюрером подводного флота.
Это сейчас наличие большой стаи субмарин воспринимается в рейхе как нечто само собой разумеющееся, а тогда, в феврале 1935-го, Гитлеру понадобилось немало мужества и политической воли, чтобы, вопреки статьям Версальского договора, отдать приказ об их строительстве и при этом открыто заявить, что он намерен создать полноценный подводный флот. И пусть его 1-я флотилия насчитывала всего одиннадцать небольших субмарин, но и это уже было вызовом всей германофобствующей Европе. Вот именно, германофобствующей!..
- Да, якорь им всем в брюхо, это было вызовом, - сипловато пробасил Дениц, вслух подытоживая свою мысленную экспедицию в прошлое.
- Пусть даже вызовом! - не раздумывая, поддержал его Фридрих Наубе. - Само существование рейха - уже вызов. Всем, кто не способен воспринять наше величие.
Дениц слегка поморщился: он не любил, когда вторгались в его "блуждания по собственному одиночеству", даже если это вторжение совершал тот, кому это было простительно. Впрочем, большую часть того пути, который предшествовал его коронации в гросс-адмиралы, они с Фридрихом прошли вместе. И кто знает: возможно, этот некогда несостоявшийся фейерверкер теперь уже действительно способен угадывать сам ход его мыслей?
- Вы помните, как мы познакомились, Наубе? - спросил он, все еще стоя спиной к адъютанту.
- Помню. Но вы никогда не спрашивали об этом, мой гросс-адмирал.
- Вы служили тогда артиллеристом на этой ржавой посудине, именуемой крейсером "Нимфе".
- На котором вы когда-то были штурманом. Что же касается меня, то, если позволите уточнить, мой гросс-адмирал, я предстал перед вами всего лишь заряжающим дальнобойного орудия, с трудом дослужившись до обер-фейерверкера.
- Все же какой-никакой обер.
- Но даже оттуда меня пытались списать, поскольку для столь тяжелых снарядов я оказался слишком малого веса.
- А главное, никогда не отличались дисциплинированностью. Ваш послужной список…
- …Вы же, мой гросс-адмирал, взошли на борт, - бесцеремонно перебил его Наубе, - чтобы поинтересоваться, остался ли на нем кто-либо из офицеров, с которыми вам пришлось "держать волну" в 1928-м.
- Именно так мы, старые моряки, и говорили: "держать волну", - простил ему нарушение субординации гросс-адмирал. - Для всякого молодого моремана высшей похвалой было: "Наконец-то ты держишь волну, парень!"
- А ведь со смыслом сказано, - с романтической грустинкой старого моряка произнес капитан-лейтенант.
- Да, так что там было дальше? - суховато вернул его к действительности главком Кригсмарине, не желая становиться свидетелем мнимого перевоплощения Наубе в морского волка.
Адъютант давно смирился со странной привычкой гросс-адмирала - возрождать собственные воспоминания устами тех людей, с которыми его некогда сводила судьба. При этом главнокомандующий Кригсмарине сильно огорчался, когда заставал своего собеседника врасплох и открывал для себя, что тот не в состоянии вспомнить какие-то детали давних событий, какие-то интересные подробности, которые сам он, Карл Дениц, прекрасно помнил, никогда не упуская случая как можно убедительнее продемонстрировать свойства своей памяти. Причем делал это в иронически-назидательном тоне.
- Узнав, что капитан цур зее полон решимости распрощаться со мной, списав в береговую артиллерию, вы заявили, что ведет он себя не по-флотски, потому что такие, как я, "могучие не телом, а духом германским" парни нужны сейчас подводному флоту.
- И сказано это было о вас, капитан-лейтенант, о тогда еще простом обер-фейерверкере. Могу сожалеть, что не нашлось человека, который бы сказал такие же слова обо мне. Я бы помнил их всю жизнь.
- Я тоже помню.
- А в те дни своих будущих подводников я собирал по всему надводному флоту, по береговым батареям, пехотным частям и даже частям СА. Для многих из них это стало определением всей их дальнейшей судьбы. Многие стали офицерами, некоторые давно командуют кораблями или служат в штабах соединений, - гросс-адмирал покряхтел, давая понять, что адъютант может продолжить свой рассказ, и Наубе тотчас же напомнил ему:
- …А затем вы приказали своему адъютанту отвести меня к машине, чем очень обрадовали и командира крейсера, и явно невзлюбившего меня старшего артиллерийского офицера.
Капитан-лейтенант Наубе пытался сказать еще что-то, но, увидев перед собою поднятую вверх руку - что всегда означало одно и то же: "Не отвлекать!", - запнулся на полуслове.
2
Январь 1939 года. Антарктика.
Борт германского авианосца "Швабенланд".
Сообщение, которого барон фон Риттер так долго и с нетерпением ждал, поступило на рассвете.
- Господин капитан цур зее! - услышал он в телефонной трубке взволнованный голос вахтенного офицера. - Прямо по курсу - ледяное поле! Предполагаю, входим в зону пакового льда.
- "Предполагаю"! - проворчал капитан "Швабенланда", мгновенно стряхивая с себя остатки предутренней полудремы и поспешно одеваясь. Вот уже третью ночь подряд капитана изматывала бессонница: на мостике он грезил постелью, а, возвращаясь в свою каюту, впадал в то состояние, которое можно было характеризовать как полусонное-полуидиотское. - Здесь уже и предполагать нечего: подходим к шельфовым ледникам Антарктиды. И прямо по курсу у нас - Берег Принцессы Астрид.
Прежде чем подняться на капитанский мостик, Альфред фон Риттер вышел на нижнюю палубу и остановился на открытой ее части, у самого бака. Льды Антарктики он, старый полярник, хотел видеть не через стекло капитанского мостика и окуляры бинокля, а вот так, почти на расстоянии вытянутой руки. В Антарктике он никогда раньше не был, и сейчас он хотел ощутить, воспринять ее всю, все ее естество: ее тишину, силу порывов ее ветра, красоту и озоновый запах прибрежья, леденящий душу холод ее континентального дыхания.
Судьбу полярника он, сын морского офицера и геолог по образованию, избрал, еще будучи студентом университета, когда во время летних каникул отправился в свою первую международную экспедицию на север Канады, на остров Эллеф-Рингнес. Затем были остров Принс-Патрик и мыс Колумбия на крайнем севере канадского острова Элсмир, а уже после окончания мореходной школы последовала зимовка на метеостанции, расположенной на гренландском мысе Моррис-Джесеп, которая едва не завершилась для него трагически. Вместе с таким же авантюристом, как и он сам, франко-канадцем Мишелем Олленом, они, вопреки решительному протесту начальника станции, отправились в поход к Северному полюсу, к которому от мыса Моррис-Джесеп действительно рукой подать.
Конечно же, это была чистейшей воды авантюра двух недоученных студентов, которые волею судеб оказались на метеостанции рядом с профессиональными метеорологами-полярниками. Специально к этой экспедиции они не готовились, она нигде не была зарегистрирована, рации для них тоже не нашлось, а посему рассчитывать на спасение не приходилось. Риттер до сих пор уверен, что жизнь ему спас его спутник Мишель - ценой своей собственной жизни.
На третьи сутки Мишель провидчески заболел, и Альфред еле дотащил его на санках назад, до метеостанции, где он вскоре и скончался. Но если бы не эта его болезнь, последовавшая за падением в расщелину, из которой Оллен только чудом выбрался, они, наверное, так вместе и погибли бы где-нибудь на подходе к полюсу, в лучшем случае - на обратном пути к метеостанции, куда он и так прибыл полуживым.
Вдобавок ко всему начальник станции, суровый англичанин, пригрозил выдавать самую отвратительную характеристику каждому, кто поинтересуется его, полярника Альфреда Риттера, качествами характера.