Владилен Иванович Машковцев (1929-1997) - российский поэт, прозаик, фантаст, публицист, общественный деятель. Автор более чем полутора десятков художественных книг, изданных на Урале и в Москве, в том числе - историко-фантастических романов "Золотой цветок - одолень" и "Время красного дракона". Атаман казачьей станицы Магнитной, Почётный гражданин Магнитогорска, кавалер Серебряного креста "За возрождение оренбургского казачества".
Содержание:
Цветь первая 1
Цветь вторая 3
Цветь третья 5
Цветь четвертая 7
Цветь пятая 9
Цветь шестая 11
Цветь седьмая 14
Цветь восьмая 15
Цветь девятая 18
Цветь десятая 19
Цветь одиннадцатая 21
Цветь двенадцатая 24
Цветь тринадцатая 28
Цветь четырнадцатая 32
Цветь пятнадцатая 33
Цветь шестнадцатая 37
Цветь семнадцатая 41
Цветь восемнадцатая 44
Цветь девятнадцатая 46
Цветь двадцатая 48
Цветь двадцать первая 51
Цветь двадцать вторая 53
Цветь двадцать третья 55
Цветь двадцать четвертая 57
Цветь двадцать пятая 60
Цветь двадцать шестая 61
Цветь двадцать седьмая 64
Цветь двадцать восьмая 66
Цветь двадцать девятая 69
Цветь тридцатая 69
Цветь тридцать первая 73
Цветь тридцать вторая 74
Цветь тридцать третья 78
Цветь тридцать четвертая 79
Цветь тридцать пятая 81
Цветь тридцать шестая 84
Цветь тридцать седьмая 88
Цветь тридцать восьмая 90
Цветь тридцать девятая 92
Цветь сороковая 95
Цветь сорок первая 97
Цветь сорок вторая 98
Цветь сорок третья 99
Цветь сорок четвертая 103
Цветь сорок пятая 103
Цветь сорок шестая 105
Цветь сорок седьмая 106
Цветь сорок восьмая 108
Цветь сорок девятая 109
Цветь пятидесятая 110
Цветь пятьдесят первая 111
Цветь пятьдесят вторая 113
Цветь пятьдесят третья 113
Машковцев Владилен Иванович
Время красного дракона
Цветь первая
На базарном бугре, в толкучке, говорили с утра об одном: из городского морга исчез таинственно труп старушки. Загадочное происшествие связывали и с другим, еще более фантастичным явлением: лунной ночью в облаках многие горожане видели летающую в корыте девицу. И люди звонили в редакцию газеты, в НКВД, дежурному по горкому партии, в местную пожарную команду.
В редакции у телефона сидел поэт Василий Макаров. Он спокойно и терпеливо разъяснял обеспокоенным гражданам:
- Мертвую бабку из морга могли похитить хулиганы-шутники. Летающую в корыте девушку я видел сам, но не удивился. В эпоху техники и науки не так уж трудно ночью, при помощи кинопроектора, изобразить на облаках любую картинку. Так что не волнуйтесь, товарищи. Мы разберемся, проанализируем сигналы и факты, ответим в печати с партийной серьезностью, с научным обоснованием.
Сознательные граждане, члены партии и комсомольцы, бригадмильцы и служащие госучреждений соглашались с авторитетными пояснениями. Но темное, несознательное большинство: землекопы, спецпереселенцы, мещане, бывшие графы, ссыльные профессора, царские повара, махновцы, толпы баб и мужиков, вербованный люд - не обращались за разъяснениями ни в редакцию газеты, ни в горком партии, ни в НКВД. Нормальный, обыкновенный человек говорит о происшествиях с друзьями, соседями, знакомыми - в очередях за хлебом и постным маслом, у водопроводных колонок, на базаре. Поэтому и витали в воздухе возгласы и шепотки:
- В стране голод, люди мрут тыщами. Не зазря труп старухи из моргу украли. Изрубят мелко трупу сечкой в корытце и пустют на пирожки с мясом.
- Бают, бабка колдуньей была?
- Брехня! Старуху запытали клещами в подвале НКВД. Энти ж чекисты и выкрали трупу из ледника, штоб концы в воду.
- А кто ж в корыте летал ночью?
- Надежда Константиновна, Крупская.
- Господа, будьте осторожнее. В толпе шныряют переодетые офицеры госбезопасности, фискалы, сексоты.
- Но ить кто-то ж порхал ночью по небу в корыте...
- Мабуть, шпионка японская.
- Нда, шпиенов развелось - тьма!
- А враги народа што вытворяют? Шахты взрывают, хлеб жгут, паровозы опрокидывают. Всю страну разорили!
Базар как зрелище и действо всегда колоритнее, острее и выше любого театра. На базарной толкучке за какой-нибудь час можно увидеть сотни сюжетов, коллизий, судеб, характеров. И все это движется, кружится, говорливо гудит, цветет одеяниями и ликами, ужасает страхолюдными рожами, контрастами нищеты и роскоши, подвигает к состраданию, высекает искры идей.
Базар прекрасен не токмо многообразием, но и свободой. Здесь люди не признают политических и экономических постулатов, не испытывают никакого уважения к вождям и руководителям, нарушают законы. Люди что-то покупают и продают, ищут редковинку, слоняются без дела, обманывают и крадут, проклинают местную власть, ковыряются в ливере, трясут тряпками, пригодными в лучшем случае для чучел. И нелепицы базара - вечны, а загадки - умопомрачительны и непостижимы.
Где, боже, армячный, задрипанный мужичонка взял подшипники от английского танка? И кто же их купит? Цыган предлагает портрет Льва Троцкого в окладе старинной иконы. Бледная дама в шляпе, явно из бараков, где живут ссыльные, тщится обменять янтарную брошь на кулек с горохом. Бабка продает ведро крупного ячеистого кокса, будто кокс у нее в огороде растет - вместо картошки. У деда с бородой Маркса - дюжина тапочек, подошвы которых выкроены из прорезиновых приводных ремней. На рогоже лежит куча радиодеталей, умельцу можно собрать из них космический телескоп. А как соблазнительно блестят сковородки, отлитые из поршней. Известь и огненная охра в кулях. Гайки на прилавке, как финики. Напильники и сверла - в избытке. Кровати сварены из водопроводных труб, покрыты краской голубой, увенчаны бронзовыми шишками. Старуха козу на базар притащила. Мальчишки водой холодной торгуют, кричат:
- Семечки каленые, огурцы соленые, холодная вода! Приходите, пейте воду, господа!
Мордастый дядька бритвы точит, предлагает смесь таинственную для выведения пятен, басит на всю толкучку:
- Есть такая химпаста!
У него же и морская свинка есть, которая билетики из ящичка вынимает. А в билетиках все судьбы предсказаны, богатство и счастье наобещано, любовь и дальняя дорога, дом казенный. На жердяном заборе возле дощатой уборной висят ковры с лебедями-уродцами. И полинялый лозунг над входом в пивнушку: "Комсомольскую домну - досрочно!". Чудак, по прозвищу Трубочист, ходит в шляпе-цилиндре, как буржуй. А рядом с ним нищий, похожий на Владимира Ильича Ленина. На одной ноге у оборванца - лапоть, на другой - новая галоша. Но по облику, по лысине - вождь мирового пролетариата.
Фроська Меркульева на базарном бугре потряхивала перед толпой голубыми шелковыми рейтузами с крупными кружевными оборками. Женские панталоны были так велики, что их можно было свободно натянуть на водовозную бочку. Но изделие поражало изяществом швов и отделкой, Заграничной печаткой, тонким ароматом духов. Фроська выменяла рейтузы за четыре ковша пшена в бараке, где жили царские повара, работающие землекопами на строительстве коксохима.
- Панталоны из гардероба императрицы. Новенькие, парижской фирмы, - доверительно пояснили Фроське.
Из каждой штанины голубых панталонов могла получиться модная юбка. Но шелк показался девице тонким и на свет - неприлично прозрачным. Да и душа рвалась на базар: продать - купить - перепродать, получить навар. Синеглазая, золотистоволосая Фроська лучилась радостно озорством, юным здоровьем. И в свои пятнадцать лет выглядела она оформившейся девицей, невестой. Не было отбою от ухажеров и поклонников. И в городе знали ее почти все, так как выступала она часто с пением частушек под балалайку. Пела и приплясывала Фроська по вечерам с дощатых эстрад, под руководством комсомола, но числилась элементом несознательным, не пролетарским - из казачьей семьи. И уж бабка у Фроськи - вообще сплошной позор, известная знахарка.
- Ты бы отреклась от бабки-то, ушла бы из дому. Мы тебе место в бараке выделим, в комсомол тебя примем! - улащал девчонку секретарь горкома комсомола Лева Рудницкий.
Но Фроська рассмеялась, показала ему кукиш. Охрана у Фроськи была надежной. Ее всегда сопровождал рослый, молчаливый Антоша Телегин. Вот и сейчас на базарном бугре он стоял рядом. Верным телохранителем Фроськи был и Гриша Коровин. Но вчера они поссорились. Гриша возненавидел девчонку. И понять его можно было. Фроськину бабку на днях арестовали, забили до смерти в милиции. А похорон не было. Тело бабкино загадочно исчезло из морга. Однако Фроська не уронила и слезинки, не поминала бабку свою горем.
- Ох, и стерва ты, Фроська! - возмутился Гриша Коровин. Фроська влепила Коровину пощечину:
- Пшел вон, дурак! Кто тебе сказал, будто моя бабка умерла? Моя бабка - колдунья. А колдуньи не умирают.
Антоха Телегин размышлял о стычке Фроси и Гришки, но понять ничего не мог. Что же случилось с бабкой Фроси? Умерла ведь старуха, труп в морг отправили. Нет никаких сомнениев. Доктор из больницы справку о смерти подписью и печатью заверил. А Фроська веселая, будто ничего не произошло. Шуточками базар одаривает. Мальчишкам подмигивает. Семечки пощелкивает беспечно. С Трубочистом-чудаком картинно раскланялась. Нищему вождю мирового пролетариата подала гривенник, позволила трусы императрицы понюхать задаром.
Шумел, колыхался базар. Солнечно медовилась Фроська, плечами подергивала, приплясывала, звенела:
- Подходи, налетай! Панталоны из гардеропу царицы. Ни разу не надеваны. Пахнут хранцузским декалоном!
Мимо Фроськи прошел американец Майкл. Тюремный водовоз Ахмет въехал с телегой на вершину бугра. Доктор Функ рассматривал лежащие на фанерном ящике книги. Расконвоированный еврей, портной Штырцкобер покупал какие-то пуговицы. Преподавательница института Жулешкова продавала лифчик. Пацан Гераська Ермошкин улизнул от сестры своей Груньки, крутился возле продавца арбузов с намерением воровским. Ясно было, что украдет он бахчевое лакомство.
Антоха Телегин всматривался пристально с бугра в хаос толпы... Чуял он что-то непонятное. Зашныряли в толкучке оперы-сыщики, переодетые энкэвэдэшники, появились бригадмильцы - Махнев, Разенков, Шмель. Из-за кустов сверкнули штыки солдат-охранников гейнемановского концлагеря. Вольные спецпереселенцы из банды Махно, сосланные к Магнитной горе, заволновались. Их легко было отличить по островерхим папахам, вышитым украинским сорочкам, хохлацкому говору.
- Никак облава? - дернул Фроську за подол сарафана Антоха Телегин.
- Не боись! - подмигнула она.
Но Антоха Телегин побаивался. О прошлый год осенью они с Фроськой и Гришкой Коровиным подожгли степь по суховейному ветру. И сгорели тогда лесосклады строителей Магнитки. Виновников не нашли, не разоблачили. Однако вдруг дознались, ищут, арест грядет?
- Не будет облавы. Энто начальство высокоперое на базар прикатило. Ну и потому кружатся вокруг мильтоны, - буркнула Фроська, продолжая потряхивать демонстративно своим экзотическим товаром.
Базарная толпа расступилась, пропуская к бугру важных руководителей. В центре группы шел неторопливо и колченого Серго Орджоникидзе. Рядом с ним - секретарь горкома партии Ломинадзе, директор металлургического завода Завенягин, начальник стройки Валериус, второй партийный секретарь Берман. А чуть позади - председатель исполкома Гапанович, начальник милиции Придорогин, его заместители - Порошин и Пушков, лейтенант госбезопасности Груздев и прокурор Соронин. В почетной свите были - комсомольский вожак Лева Рудницкий, партийные инструктора - Полина Чаромская и Партина Ухватова, герои стройки - Женя Майков, Хабибулла Галиуллин, Витька Калмыков, Андрей Сулимов, поэты - Василий Макаров, Михаил Люгарин, Борис Ручьев....
Фроська всех знала и видела не единожды, потому нисколько не боялась, не смущалась. Орджоникидзе остановился возле бабки с ведерком кокса:
- Сколько просишь? Какова цена?
- Бери за рупь! - поджала губы старушенция.
- А за полтинник уступишь?
- Побойся бога, сударь. Пошто старую забижаешь?
Завенягин сунул руки в карманы светлого плаща, сгорбился виновато:
- Тащат, нет управы.
- Не стащила я, а насобирала у рельсов, - возразила бабка. Орджоникидзе подошел к деду с корзиной, из которой рвался и повизгивал розовый шустрый поросенок.
- Какой чудный свиненок! Сколько стоит? - тронул нарком поросенка пальцем.
Все сразу заулыбались, захихикали. Серго похлопал деда по плечу:
- Продай. Сколько заплатить?
- С вас, товарищ Серго, и копейки не возьму. Примите в подарок, не побрезгуйте. Мы - народ не жадный, - степенно проговорил дед.
- Спасибо, старик. Лучше уж продай своего свиненка. Деньги тебе, чай, пригодятся. Небось дети есть и внуки?
- У меня сынок на домне горновым. И внуки есть, как положено. Да вот с одежонкой плохо. И обувки нет.
- Ничего, дед. Не падай духом. Страна наша в заграницы хлеб продает, чтобы купить металл, станки. Вот построим завод окончательно, будем прокат продавать. Людей накормим, оденем.
- Мы народ терпеливый, выдюжим, абы не обманули.
К наркому протиснулся через толпу американец Майкл:
- Товарищ Серго, у меня жалоба на НКВД. Не отпускают меня в Америку. Хоть ложись и помирай, как русские говорят.
- А как вы к нам попали? Вы специалист?
- Нет, я турист, путешественник. Приехал на Урал, влюбился, женился, принял гражданство ваше. Но с женой мы разошлись. Теперь не могу выбраться. Дурак, как русские говорят.
- Разберитесь! - ткнул нарком в грудь начальника НКВД Придорогина, который подавал своим подчиненным какие-то знаки.
Едва Орджоникидзе отвернулся, как бригадмильцы схватили Майкла под руки, уволокли в толпу. Арестовали превентивно работники милиции портного Штырцкобера и нищего, похожего на Ленина, дабы нарком не увидел, что у него на одной ноге была новая галоша, а на другой - обтрепанный лапоть. Для местного руководства день был тяжелым. Орджоникидзе направился неожиданно к рыжей торговке - Фроське. Она приветливо поклонилась, но продолжала потряхивать голубыми панталонами и выкрикивать:
- Кому трусы императрицы? Ни разу не надеваны. Можнучи понюхать.
Начальник милиции Придорогин скорчил за спиной наркома угрожающую рожу и погрозил Фроське своим костлявым, коричневым кулаком. Но она сделала вид, будто ничего не заметила. Секретарь горкома партии Ломинадзе решил завершить ситуацию шутейно:
- Чем, девушка, докажешь, что панталоны принадлежали императрице?
Фроська нисколечко не растерялась:
- Вензеля царские на рейтузах вышиты. И свидетели есть, у кого куплены. Вы ж царскую свиту к нам сослали на сознательное трудовое перевоспитание. Вот у них мы и отоварились. И салфетки лесторанные у меня с царскими вензелями имеются...
- Очень любопытно! - согласился секретарь горкома. Завенягин не уступил в претензии на ерничество:
- А почему полагаешь, душа моя, что рейтузы ни разу не надеваны?
- А вы понюхайте, господа хорошие. Только даром я нюхать не даю. За каждый понюх - двадцать копеек. Всю жизню будете потом восторгаться. Для членов профсоюза и ударников социалистического соревнования - скидка на пять копеек.
Орджоникидзе пошарил в карманах френча, но монету не нашел, обратился к Завенягину:
- Авраамий, дай взаймы двадцать копеек.
У директора металлургического завода денег не оказалось. Напрасно обшаривал свои карманы и секретарь горкома партии Ломинадзе. Наркома выручил услужливо бригадмилец Шмель - заведующий вошебойкой имени Розы Люксембург. Он и подал наркому столь необходимую монетку. И оцепенели окружающие, затихли, не зная - как реагировать? Серго сдвинул фуражку на затылок, пригладил усы, бросил легонько монетку в ладошку Фроськи и подтянул голубые женские панталоны к своему крупному угреватому носу.
- Я воздержусь, однако, - отвернулся брезгливо Ломинадзе.
- А я Кобе расскажу, повеселю его. Мол, мы с Бесо трусы императрицы под Магнитной горой нюхали.
Из окружения никто, кроме Завенягина, не знал, что Кобой звали они промеж собой Сталина, а Бесо - Ломинадзе. Начальник НКВД Придорогин уши навострил, заразмышлял:
- Кто такой Коба? Надо навести справку у Ягоды. А Бесо, значится, кличка Ломинадзе. Ягода дал указание не сводить с него глаз ни днем, ни ночью.
Телефоны секретаря горкома партии прослушивались даже тогда, когда он говорил с Москвой, с работниками ЦК ВКП(б). Домработница у Ломинадзе была осведомительницей НКВД, секретаршу тоже завербовали. Следили и за шофером Ломинадзе. Подсылали провокаторов, вскрывали письма, рылись в ящиках стола. Недавно с помощью бригадмильца Разенкова удалось скопировать ключ от горкомовского сейфа. Ломинадзе вроде бы не замечал слежки...
Орджоникидзе обнюхивал трусы, посмеивался, оглядывая добродушно базарную толпу:
- Ух, голова закружилась! Но подтверждаю: панталоны действительно принадлежали императрице.
Нарком говорил, как Сталин, с акцентом, размеренно, без внешней суетливости. И грубоватость приближала его к народу, сборищу на толкучке. Прокурор Соронин, однако, оценил наркома критически:
- Не очень серьезно ведет себя. Трусы женские обнюхивает, хотя убедительного доказательства, что их не примеряли, не носили. Да еще и фиглярствует политически. Надо просигнализировать. Посоветуюсь я с Придорогиным. Напишем вдвоем в Москву. Ну, не докладную, разумеется. А как бы спросим, что делать в таких ситуациях? Как оценивать все то?
Нарком глянул пристально на Антоху Телегина:
- А ты, молодой человек, учишься или уже работаешь?
- Ни, мы не комсомольцы. Мы не любим коммунизму. Мы из казаков. Нас не берут на курсы. Нам одна путя - на грабарку, в землекопы. Али грузчиками, - запереминался с ноги на ногу Антоха Телегин.