Размышления его были прерваны внезапным ревом мотора. Совсем низко - буквально в ста метрах над его головой - прошел взлетающий "мессер". От неожиданности Михаил резко - до юза - затормозил. То, что немецкий истребитель взлетал, пилоту было ясно с первого взгляда. Шасси выпущены, закрылки в положении взлета, мотор ревет на форсаже, оставляя дымный след. Опа-на! - в задумчивости он едва не въехал на немецкий аэродром.
Михаил свернул с дороги в лесок, остановился и заглушил мотоцикл. Взяв автомат, он крадучись пошел в сторону аэродрома. После недолгих поисков нашел подходящее место и залег на опушке. Эх, бинокль бы сюда!
Аэродром был полевым, взлетно-посадочная полоса - грунтовой. Около десятка истребителей "Мессер-ШМИТТ-109Е" были замаскированы сеткой. "Не больше эскадрильи, - определил Михаил, - и ведь близко к линии фронта. Не иначе - аэродром подскока". Это когда одна из эскадрилий или даже звено авиаполка базируется в непосредственной - километрах десяти-пятнадцати - близости от передовой. Своего рода стервятники, сидят в засаде, а когда самолеты неприятеля возвращаются с боевого задания, израсходовав боекомплект и топливо, они их сбивают. Неплохо придумали, сволочи!
Михаил почувствовал желание им напакостить, и такое отчаянное - даже руки зачесались.
Присмотревшись, он увидел, что в дальнем углу аэродрома сложены бочки с горючим, рядом с которыми ХОДИТ часовой. Ближе к лесу, где расположился Михаил, под маскировочной сетью сложены штабеля ящиков, вероятнее всего - с боеприпасами. Ведь расход боеприпасов одного истребителя, нашего или немецкого, довольно велик.
На опушке леса, среди деревьев, прячутся две большие брезентовые палатки - наверняка командование эскадрильей.
Михаил провел на опушке около часа, изучая расположение, распорядок и численность состава аэродрома. В голове его созрел весьма дерзкий по замыслу, но отнюдь не безрассудный план.
Надо въехать в расположение аэродрома. Сделать это будет легко: аэродром не огорожен. Единственная помеха - часовые по периметру. Но поскольку аэродром не стационарный, вышек охраны с пулеметами нет.
Выехав на середину, в первую очередь расстрелять из пулемета, что на коляске мотоцикла, бочки с топливом. Этим самолеты сразу лишатся возможности подняться в воздух, а если повезет, то пламя перекинется и на них.
Во вторую очередь - расстрелять из пулемета летчиков. Без пилотов самолеты - груда железа. Причем надо подгадать момент, когда летчики еще не успеют разбежаться по кабинам. Вероятность этого велика: получение приказа или посещение столовой.
От обстрела самих истребителей Михаил сразу отказался. Бронестенка и бронеспинка не позволят повредить кабину, а дырки в фюзеляже или оперении механики быстро залатают. Ведь у него не пушка, а обычный пехотный МГ-34 калибра 7,92 мм. Для серьезного урона истребителю - нечего и думать. К тому же пилота быстро не подготовишь, а самолеты сходят с конвейера десятками, если не сотнями. Ясно, стрелять по пилотам.
Итак, решено: нападению - быть. Теперь надо правильно выбрать время. Черт его знает, когда у немцев полеты, обеды и ужины! И наблюдать за распорядком работы аэродрома долго невозможно - могут случайно обнаружить.
Михаил вернулся к мотоциклу. Не заводя мотора, чтобы не услышал часовой, перекатил его на опушку леса. Теперь надо выбрать удачный момент - и можно нападать.
Михаил осмотрел пулемет. Лента полная, жалко только - одна; заправлена в лентоприемник. Оружие Второй мировой войны довольно просто, обращение с ним интуитивно понятно, и кто хоть раз держал в руках АК-47 или нечто подобное, управится и с другим оружием.
Чтобы было удобно, Михаил уселся в коляску мотоцикла, выкинув прочь ранец убитого немца, чтобы не мешал.
На аэродроме кипела обычная жизнь. Механики возились с моторами, заливали топливо в баки, вооруженцы укладывали пулеметные и пушечные ленты в короба.
Михаил сразу обратил внимание, что к одной из двух палаток потянулись летчики. Их сразу можно было узнать по планшетам с картами, болтающимся сбоку на длинных ремешках.
Пожалуй, пора! Трудно решиться, когда нет боевого опыта, когда ты один и неоткуда получить помощи и поддержки. Но надо! Есть такое слово, если ты мужчина, любишь свою страну и способен не только на то, чтобы пить пиво на диване.
Михаил перелез на сиденье мотоцикла, повесил на грудь трофейный автомат, ногой толкнул кикстартер. Мотор мягко зарокотал. Михаил выждал секунду, собрался с духом, глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, включил передачу и дал газ.
Глава 2
Резкий разгон, вторая, третья передача… Ветер бил в лицо, но глаза были защищены очками. Заметивший его немецкий часовой стал посредине грунтовой дороги и поднял вверх правую руку; требуя остановиться, крикнул: "Хальт!" Он явно принял Михаила за своего. Да и как не ошибиться? Мотоцикл немецкий, автомат поперек груди - немецкий, на голове - пилотский шлем с очками-консервами, какие бывают не только у летчиков, но и у мотоциклистов. Одет в летную тужурку синего цвета - так и немецкие пилоты в таких же ходят. Потому и не стрелял часовой. А когда понял, что Михаил не собирается останавливаться, отскочить в сторону не успел - Михаил сбил его корпусом коляски.
Удар получился сильным - руль рванулся из рук, но он удержал его. Сразу свернул направо - за стоянку самолетов - и стал объезжать ее. Целью его были бочки с горючим.
Михаилу удалось беспрепятственно подъехать к складу: аэродром продолжал жить своей обыденной жизнью. Он остановился за полсотни метров от склада, пересел в коляску, но мотора не глушил. Повел стволом по бакам, нажал спуск. Ничего не произошло. Михаил передернул затвор, нажал спуск опять. Пулемет загрохотал, задергался, из пробитых бочек потекли струйки топлива.
Сбоку из-за бочек выскочил часовой с винтовкой в руках. Михаил довернул ствол и срезал его очередью. Опять повернул пулемет, дал длинную очередь по бочкам. Всколыхнулось пламя. "Надо быстрее убираться отсюда, пока не произошел взрыв", - пронеслось в голове.
Михаил перепрыгнул из коляски в седло мотоцикла и рванул газ.
На аэродроме уже обеспокоились стрельбой и языками пламени. К бочкам с топливом бежало с десяток людей, некоторые - с огнетушителями в руках. Из палатки стали выбегать пилоты.
Михаил резко затормозил - так, что мотоцикл занесло, прыгнул в коляску и дал длинную очередь по пилотам. Раздались крики. Михаил не отпускал спуска, водя стволом по упавшим пилотам, по обеим палаткам - по всему, что еще шевелилось.
Наконец пулемет смолк, щелкнув затвором вхолостую. Разогретый ствол его дымился от активной стрельбы.
По корпусу коляски ударила пуля. Занятый стрельбой, Михаил даже не смотрел назад. Теперь он обернулся. К нему бежали трое солдат с винтовками, стреляя на ходу.
Чтобы не быть мишенью в коляске, Михаил вывалился на землю и дал очередь из автомата. Завертел головой, решая, куда убегать. Прямо перед ним была завалившаяся брезентовая палатка, за нею - лес. Позади - самолеты, один из которых молотил винтом на холостом ходу. Фонарь кабины был отброшен в сторону - видимо, механик прогревал мотор перед запуском.
Решение пришло мгновенно: к самолету - и взлетать! Идея абсолютно сумасшедшая! Но Михаил прыжками понесся к самолету. Техники и механики сбились в кучу у ящика из-под пушечных снарядов.
Михаил обежал крыло, забрался на него и перелез в кабину. Выстрелов в спину от механиков он не опасался - кто же будет в тылу, да при обслуживании самолетов, носить при себе оружие? Стоя в кабине, он указал стволом автомата на одного из механиков и сделал красноречивый жест, понятный всем летчикам: убрать колодки!
Механик робко привстал. Он явно не понимал этого сумасшедшего. Немец это или русский - по форме не разберешь. Перестрелял летчиков, поджег склад горючего и теперь требует убрать колодки из-под колес! Точно, человек не в себе!
- Шнель! - вдруг очень к месту вспомнил Михаил одно из немногих слов на немецком, которое было ему знакомо, - преимущественно из кино.
Немец все-таки понял, нырнул под самолет и выбрался с другой стороны, таща за тросики тормозные колодки.
Михаил упал на парашют, служивший сиденьем пилотам, и захлопнул фонарь.
Управление незнакомое, но основные ручки и педали такие же, как и на других самолетах. Между ног - ручка вертикальных рулей и элеронов, ноги сами нашли нужные педали; слева, под рукой, - рычаг газа.
Его и потянул на себя Михаил. Мотор взревел, самолет тронулся с места. К нему уже бежали солдаты охраны. Они ничего не могли понять. Куда девался стрелок с мотоцикла? Кто в самолете?… И потому пока они не стреляли.
Михаил дал вперед левой ногой, повернул на рулежную дорожку. Газ на себя до отказа!
Самолет начал разгоняться. "Буду взлетать с рулежной дорожки, - решил Михаил, - времени выруливать на взлетную полосу нет. Да могут и не дать взлететь: поставят поперек полосы грузовик - и все, приплыл".
На скоростемере - восемьдесят, сто… На какой скорости взлетает "мессер"? Михаил слегка толкнул ручку вперед - самолет поднял хвост. Скорость нарастала, но перед носом - за винтом - приближалась опушка леса.
Михаил слегка потянул на себя ручку и через мгновение услышал, как перестали стучать о землю колеса шасси. Он в воздухе! Пусть высота мизерная, но он смог оторваться от земли.
Михаил еще добавил газу, потянул ручку на себя. Увеличить бы угол подъема - лес близко, но Михаил не знал возможностей "мессера". Потянешь резче - можно слишком круто задрать нос, потерять скорость и в итоге упасть.
Неубранное шасси чиркнуло колесами по кронам деревьев. Аэродром остался позади.
Михаил бросил взгляд на приборы - скорость уже 220. Надо убирать шасси, но как? Все надписи на тумблерах, кранах, ручках - на немецком. "Буду лететь с выпущенными шасси", - решил Михаил.
Высота уже метров двести, скорость - 300. Михаил посмотрел на компас, сделал осторожный вираж влево - "блинчиком", как говорят летчики. Теперь он держал курс на восток. Высоты не набирал, надеясь увидеть линию фронта. Должна же быть передовая? Ему бы только перелететь ее, а там можно подыскивать место для посадки. Плохо, что он не знал - далеко ли эта линия фронта, далеко ли до нее лететь?
Снизу ударила очередь из пулемета. Дымная трасса прошла сзади. "Слишком низко лечу - опасно, - понял Михаил, - надо забраться повыше". Он потянул ручку на себя, набрал высоту в тысячу метров. "Если что - прыгну с парашютом", - подумал Михаил… и похолодел. Он сидел на парашюте, но не был пристегнут! О том, чтобы надеть на себя лямки подвесной системы, нечего было и думать. Они подгоняются по фигуре еще на земле, застегиваются. Проделать такой фокус в тесной кабине истребителя было невозможно: он не циркач и не гуттаперчевый гимнаст. Значит, о прыжке с парашютом нужно забыть. Хуже другое - из-за неубранного шасси, создающего значительное аэродинамическое сопротивление, начала расти температура масла в двигателе. Убрать бы его, да как? При такой температуре масла двигатель долго не протянет - буквально минуты, потом его просто заклинит.
И еще одна беда: надвигалась темнота, причем именно с востока.
Михаил с тревогой поглядывал по сторонам и вниз, подыскивая место для посадки. По его прикидкам, километров пятьдесят он уже пролетел. Он кинул взгляд на приборы - 410 километров в час. Михаил немного убрал газ - слишком большая нагрузка на двигатель из-за неубранного шасси.
Облака еще были освещены, но земля уже теряла четкие очертания.
Слева, на удалении двух километров, прошла четверка "мессершмиттов".
Через пять минут на земле стало темно, лишь реки посверкивали серебром.
Неожиданно впереди и правее курса мелькнул луч прожектора, причем не вверх, как зенитный, а по земле. "Ночной аэродром, - сообразил Михаил. - Значит, мне - туда". Он еще убавил газ, начав медленное снижение.
Далеко впереди стала видна посадочная полоса, взлетающий с нее большой двухмоторный самолет.
Михаил заложил небольшой правый вираж, нацеливаясь носом истребителя на посадочную полосу. Лишь бы с рулежки на нее не вывернул еще один самолет. Тогда - неизбежное столкновение!
Михаил еще убрал газ, планируя почти на холостых оборотах. На какой скорости садится "мессер"? Вопрос не праздный. Скорость мала - сядешь перед полосой, не исключено - на камни или пни, скорость велика - выкатишься за полосу, и тормоза не помогут, скапотируешь, как на "Аннушке".
Скорость 150, 130… Михаил притер истребитель к полосе. Толчок, вибрация колес… Ура! Сел! Удалось! На незнакомом самолете, без карты, в ночи - так может повезти только раз в жизни.
Михаил до отказа толкнул ручку газа вперед, закрыл бензокран - где он расположен, разглядел еще в полете, при свете. И сразу - по тормозам. Самолет, пробежав метров около двухсот, остановился.
Михаил откинул фонарь кабины, с наслаждением вдохнул чистый, насыщенный запахом травы воздух, рукавом тужурки вытер мокрое от пота лицо.
Сзади приближался звук мотора, затем раздался визг тормозов.
- Эй, заблудился, фриц? Выходи!
- Я не фашист.
Михаил привстал в кабине, поднял руки.
- Это ты правильно руки поднял. Вылазь! Михаил неуклюже выбрался на крыло, спрыгнул на землю. И почти сразу же получил удар кулаком в ухо.
- У, гад!
Когда Михаил поднялся с земли, потирая ушибленное ухо, в дело вмешался стоящий рядом мужчина:
- Погодь, пусть разберутся.
Михаила обыскали, сняли ремень с пистолетом, забрали документы - все это принадлежало убитому советскому пилоту.
- Лезь в кузов! И смотри мне! Чуть шевельнешься - застрелю!
Михаил залез в кузов полуторки и улегся на пол. Полуторка тронулась, на пути следования несколько раз поворачивала влево-вправо, затем остановилась.
- Выходи!
Михаил выпрыгнул из кузова.
Перед ним было приземистое одноэтажное здание.
- Иди вперед! - Для большей убедительности слова сопроводил достаточно ощутимый толчок в спину.
Сзади шли двое конвоиров - видимо, из аэродромной охраны. Постучав в дверь, они завели его в комнату.
- Вот, товарищ командир, пленного взяли! - с торжеством в голосе сказал один из конвоиров. От удивления у командира с двумя "кубиками" на петлицах поднялись брови:
- Чего ты несешь, Патрушев?! Ты пьян, что ли?
- Никак нет, товарищ лейтенант. Он на наш аэродром на немецком истребителе сел. На "мессершмитте", - для убедительности добавил он.
Лейтенант с интересом уставился на Михаила.
Конвоир сделал два шага вперед и положил на стол ремень с кобурой, пистолет и документы. Это были бумаги погибшего летчика.
- Вот, при нем оказались.
Лейтенант открыл командирское удостоверение.
- Так… Борисов.
- Сергей Иванович, одна тысяча девятьсот восемнадцатого года рождения, - продолжил Михаил.
- Воинская часть?
- Восьмой истребительный авиаполк тридцать восьмой истребительной авиадивизии.
- Кто командир?
- Курбатов.
Лейтенант откинулся на спинку стула.
- Скажи-ка, сержант, откуда у тебя немецкий самолет?
- Я - старшина, - поправил лейтенанта Михаил, - а самолет трофейный.
- Это как же? С немцем самолетами в воздухе махнулся?
- Ну зачем же? Меня сбили во время выполнения боевого задания за линией фронта. Пробирался назад, к своим.
- Это еще посмотреть надо, кто для тебя "свои", - .процедил лейтенант.
- По пути наткнулся на аэродром немецкий. Наудачу на одном из самолетов механики двигатель самолета прогревали. Ну я, в общем, смекнул, что к чему, и угнал его.
- Ты гляди, как просто у него получается! И немцы не возражали?
- Да нет, пострелять, конечно, пришлось, склад с горючим сжечь.
- Да ты герой, оказывается, - недоверчиво покосился на него лейтенант. - Это что же получается, - он стал загибать пальцы, - в одиночку аэродром разгромил, самолет угнал, склад с горючим поджег? Да тебя к ордену представлять надо! Ты кому врешь? Да я тебя в бараний рог согну, шлепну, как изменника и перебежчика! Расскажи, как немцы тебя завербовали!
- Бред какой-то! - Михаил понял, что его объяснениям никто не верит.
- В камеру его! А я пойду взгляну на самолет - чего он там пригнал? - Лейтенант зло засмеялся.
Конвоиры толкнули Михаила в спину:
- Иди!
Его завели в небольшую комнату с зарешеченным окном и закрыли дверь.
В тюрьме или камере Михаилу еще сидеть не приходилось. Он осмотрелся. Хотя смотреть-то, по сути, было не на что. Комната - или камера - была абсолютно пуста: ни топчана, ни стула.
Михаил уселся в угол. Его одолевали мрачные мысли. "Зачем рвался к своим, да еще и на самолете? Выходит, глупость совершил? Может быть, надо было сесть где-нибудь в поле, самолет сжечь, а самому идти пешком? И линию фронта не разглядел. Да и была ли она сплошной, та передовая лета сорок первого?" Михаил даже застонал от осознания ошибки, которая может дорого ему обойтись. Если начнут копать да допрашивать, подмена вылезет наружу. Хуже того: если недалеко базируется 8-й авиаполк, могут вызвать командира эскадрильи для опознания. Все сразу и всплывет. Никакой он не Борисов. Фото на удостоверении мутноватое, из ста человек половина будет похожа, но любой сослуживец Борисова сразу скажет - не он! Тогда никакие слова оправдания уже не помогут. К стенке поставят - и расстреляют. Время суровое, а его правдивый рассказ на сказку похож. "Интересно, - промелькнула мысль у Михаила, - в авиачастях все военнослужащие должны иметь голубые петлицы и такого же цвета околыш на фуражке?" У лейтенанта, который его допрашивал, они были темно-синего, даже какого-то василькового цвета. "А не НКВД ли это?" - обожгла его догадка.
Низко, почти над крышей, прошел самолет, натужно ревя моторами. "Бомбовоз!" - понял Михаил. Вот ведь и угораздило же его на аэродром бомбардировщиков сесть. Обычно они от передовой дальше базируются, чем истребители. Еще ведь и спросят - а почему так далеко залетел? Коли истребитель, так и искал бы свой аэродром! Что тут ответишь? Что планшета с картой на трофейном самолете не было да сумерки, в которых сориентироваться трудно? "Вот так и умрешь ты, Миша, в прошлом времени, да еще позорной смертью предателя и немецкого шпиона, не успев даже повоевать толком, - с горечью подумал он. - Да нет, кое-какой ущерб врагу все-таки нанес, - утешая себя, вспоминал он события прошедшего дня. - Несколько врагов убил, склад с горючим сжег, немецкий истребитель к своим перегнал. Так что свой вклад - пусть и маленький - в будущую Победу я уже внес".
Может быть, на секунду, на миг, но общую победу он приблизил. А с этим и умирать не так страшно. Загремел засов:
- Выходи! Руки за спину, иди вперед.
Михаила завели в ту же комнату, к уже знакомому лейтенанту.
- Будешь продолжать врать или сознаешься?
- Я правду сказал, добавить нечего.
Лейтенант кивнул. Конвоир сзади ударил Михаила прикладом винтовки под колени. Пилот упал, а конвоир принялся его пинать сапогами. На каждый удар тело отзывалось острой болью.
- Хорош! - приказал лейтенант. - Садись! Михаил, преодолевая боль в избитом теле, уселся на табуретку, с трудом удерживая равновесие. Нижняя губа его распухла и кровила, левый глаз заплыл.
Лейтенант направил свет настольной лампы в лицо пилоту.