Куда вела тропинка - я не знал. Скорее всего, это были какие-то заброшенные ещё в незапамятно-советские времена поля, а окрестностей станицы я и приблизительно не представлял. Просто шёл, стараясь ступать как можно тише и ориентируясь на негромкие голоса впереди.
Так мы шли, наверное, с полчаса, не меньше, в довольно быстром темпе. А потом…
Потом на меня свалилось что-то тяжёлое и живое, закутало голову, я втянул в себя воздух - и отрубился, задохнувшись чем-то приторно-сладким.
* * *
- Морду подними!
Я получил сильный удар по щеке, всхлипнул от боли и открыл глаза.
В небольшом помещении пахло то ли водкой, то ли ещё чем-то таким… Побулькивал у дальней стены сложный агрегат, сильно напоминавший аппарат из старой комедии "Самогонщики". Горел костёр из какого-то мелкого сухостоя и фанерных обломков. Возле огня сидели на ящиках все трое мальчишек. Нехорошо глядели на меня. Борька с Андрюшкой курили - самокрутки, здоровые, как поленья. Димка стоял возле меня.
- Вы чего, пацаны? - пробормотал я и вдруг чихнул. Ещё раз. Ещё. Они засмеялись - сухо, нехорошо.
- Как наш табачок? - поинтересовался Борька.
- Какой табачок? - спросил я, только теперь обнаружив, что плотно привязан к стулу - за руки и ноги - а мои сапоги лежат у ещё одной двери - в глубине помещения.
- Такой, дурачок, - срифмовал Борька. - Ты думаешь, что с тобой было? Я отстал, тебя подкараулил и на башку мешок набросил. А там махорочная пыль. Апп - и готов. Мой брательник старший так чехов крутил. А до него…
- Ладно, - прервал его Колька. - Ты чего за нами шёл? Шпионил?
- Да на кой мне чёрт?! - возмутился я не вполне искренне. Что ни говори, а я именно шпионил…
- Ясно. Шпионил, - подвёл итог Андрюшка и щелчком пальца бросил хабарик в костёр. - Теперь осталось выяснить - зачем.
Мне стало не по себе. Они совсем не были похожи на играющих мальчишек. Ни чуточки.
- Пацаны… - начал я, но Колька меня перебил:
- Значит так, тёзка, - он, оказывается, помнил, как меня зовут! - Ты извини. Как в кино говорили до войны - ничего личного. Но таких, как ты, за последние две недели в округе уже несколько человек отловили, так что… рассказывай давай, что и как, а потом пойдём атамана будить.
- Да я просто так за вами шёл! - возмутился я, ощущая какое-то нехорошее кисельное подрагиванье в животе. Мальчишки засмеялись - все четверо:
- Ага, - сказал Димка, - играл просто, - и они опять засмеялись.
- Ну тогда так, - Колька усмехнулся. - Тогда мы сейчас вон тот кусок жести нагреем докрасна и тебе под ноги положим. Давай, Борь.
Борька сделал ещё одну затяжку, тоже бросил окурок в костёр и, поднявшись, переложил в огонь большую прямоугольную жестянку. Сел на своё место.
У меня в животе сжался комок.
- Да вы чего! - вскрикнул я.
- А ты что думал - это и правда игра? - и Димка вдруг сжал мои щёки с обеих сторон пальцами - как клещами. Я увидел совсем близко его осатаневшие глаза. - Ты знаешь, сколько у нас похоронок в станице?! Сорок три уже! Тридцать шестая на моего папку была! Ещё добавить решил?! На кого работаешь, гадина?!
- Пу… фти… - с трудом выговорил я. Он правда отпустил, тяжело дыша. - Пацаны, - я постарался говорить спокойно. - Если вы правда меня мучить будете, то как же вы не понимаете - я всё, что угодно скажу. Что вы потребуете, то и скажу.
- Вообще-то он правильно говорит, - заметил вдруг Борька.
- Ты же сам его скрутил, - повернулся к нему Димка.
- Скрутил, потому что про наше дело лишним знать нечего. А что он шпион… - Борька покачал головой. - Чего ему тут, у нас, вынюхивать?
- У меня отец тоже погиб, - сказал я. И первый раз по-настоящему подумал об отце, как о мёртвом. К горлу подкатил комок, а страх почти исчез. - Ну хотите - давайте, пытайте, если вам охота послушать, как человек кричит. А я наслушался уже… Казаки, пуп земли! Не бомбили вас, из дому вы не убегали…
- Горло не дери и на жалость не дави, - сказал Колька.
- Ну тогда убейте, чтобы я никому не рассказал, как вы тут самогонку гоните! - выдал я.
Странно. Они опять засмеялись, но уже по-настоящему, весело.
- От дурак, - заметил Андрюшка. - Разве самогонка так воняет?
- Не нюхал, - огрызнулся я.
Они опять засмеялись. А мне - мне вдруг до дрожи внутри захотелось узнать, чем же они тут занимаются?
- Ладно, - Колька встал с ящика, в руке у него блеснул длинный, чуть изогнутый нож с наборной рукояткой. - Иди… шпион.
Он ловко полоснул по верёвкам - раз, два, три, четыре - ножом, и я почувствовал, что свободен.
- Может, всё-таки… - начал Димка. Колька махнул рукой, убирая нож в рукав:
- Да ясно всё…
- Пацаны, а что вы тут делает? - не удержался я, подбирая сапоги.
- Пацана ты в зеркале увидишь, - сказал Борька, - а мы, слава богу, казаки.
Он сказал это без наигрыша. Я вздохнул. Пожал плечами. И, натягивая сапог, увидел сбоку от той, второй двери предмет, небрежно закинутый рваным брезентом.
Предмет, мне хорошо знакомый.
Я выпрямился.
- Это что, MZ-34?
- Откуда знаешь? - быстро спросил Колька.
- Отцовская фирма аэроклуб спонсировала, я летал. На "грифе". Такой же точно MZ-34 на нём стоял.
- Отец шишкой был, что ли? - усмехнулся Борька.
- Был, - кивнул я спокойно. - Исполнительный директор. Ну и что? Его бомбой накрыло. Не стали разбираться…
- Погоди, не об этом речь, - Колька подошёл ко мне. - Ты в движках что, разбираешься?
- Пока техминимум не сдашь, летать не допускали, - ответил я.
- Слушай… - Колька задумался. Андрюшка недовольно сказал:
- Ну не вздумай, сотник, он же иногородний…
- А по-моему можно, - заметил Борька. - Зря ты, братишка, на него прёшь. Дим?
- Не знаю, - отрезал Димка. И тут же добавил: - Но вообще-то не помешало бы.
- Слушай, тёзк… - Колька подошёл ко мне, усадил на стул, с которого всё ещё свисали обрывки верёвок. - Ты вообще как про эту войну думаешь?
Я промолчал. Мне пришлось сделать усилие, чтобы осознать тот простой факт, что вот сейчас, вот в этот самый момент - идёт война. И я сказал честно и растерянно:
- Я не знаю.
- Ну например, тебе нравится, что они в своих листовках пишут - России больше нет? - Колька усмехнулся. - Нам, например, очень нравится. Янки что обещают? Все казачьи области - самостоятельными республиками сделать. Казакам - всякие льготы. В армию набирать к себе, за хорошую плату. Так и пишут! Пять лет отслужил - дом и пожизненную пенсию. Даже чеченские земли нам отдадут - вон, терцам. Наши генсеки отняли, президенты не вернули, а они - отдадут. А Россия - да пошла она… - он пожал плечами.
- Да пошли вы сами! - вдруг вырвалось у меня. Я вскочил, чувствуя, как неожиданный, невесть откуда взявшийся гнев наливает мои непроизвольно сжавшиеся кулаки свинцом. - Предатели! Правильно я про вас читал, что вы ещё в Великую Отечественную фашистам продались! Ваши старшие тоже только и думают, чтобы им сэндвич долларами намазали, или вы тут одни такие умные?!
Слова у меня кончились. Вот странно, откуда они вообще взялись-то, я ж ни про что такое и не думал никогда, а тут - выдал, как из пулемёта! А теперь стоял и тяжело дышал, обводя всех четверых взглядом.
- Ого, - сказал Андрюшка.
- Ну тогда пошли, - сказал Колька.
- Куда?! - ощетинился я.
- Пошли-пошли, - он положил руку мне на плечо. - Посмотришь, какой самогон мы тут гоним… иногородний.
* * *
Их было девять. Точнее - восемь; четыре хорошо мне знакомых "грифа", три "блюза", один ТХ-42. Двухместные парапланы стояли вдоль щелястой стены низкого ангара в ряд. Девятый "гриф" висел на стропах в полуразобранном - или полусобранном? - виде.
Вообще-то они отличались от тех ярких машинок, на которых я летал в клубе. Снизу покрашенные серо-синей, сверху - маскировочно-пятнистой гаммой. Движки закрыты какими-то коробками, под двойным сиденьем проходит толстый стальной лист. На сиденьях - номера, на носовых обтекателях - сине-малиново-зелёный круг; три буквы: ККВ; названия - на каждом своё: "Атаманец", "Потёртый Гарри", странное "Саш'хо", ещё какие-то…
А ещё потом я понял, что чехлы на "грифах" - это пулемёты.
- Вот так, - сказал Колька тихо. - Вот это, значит, наши коняшки. Тут раньше - давно - аэроклуб был. Потом разорили его… лет пять назад - восстановили, матчасть в другое помещение вывезли, подальше. Мы там занимались, в этом клубе… А тут осталось всякое-разное. Мы пошустрили, глядим - можно машины собрать, только руки приложить. Вот и… приложили.
- И что вы хотите делать? - спросил я, хотя ответ знал отлично.
- Воевать, - ответил Колька.
- На этом?! - я уставился на него.
- Э-э-э… - протянул он. - Да ты, я вижу, только кино про ночной дозор и Гарри Поттера смотрел…
- Да ты объясни! - у меня не было сил злиться.
- Лады. На парапланах ещё двадцать лет назад абхазы с грузинами воевали. И очень хорошо получалось…
- С грузинами! - я аж всхлипнул. - А сейчас против нас что - грузины?! Да янки ваших
бумажных голубей своими "пэтриотами"…
Общий смех не дал мне договорить.
- Вы что в больших городах, правда все такие дикие? - добродушно спросил Борька. А Колька терпеливо продолжал:
- Значит так. Как раз в том-то и фишка, что ни фига они ни "пэтриотами", ни радарами параплану не сделают. Он может идти над травкой, где его ни радар, ни ракета не возьмут. А может планировать по сто с лишним кэмэ с выключенным двигателем. Хочешь - гранату прямо в танковый люк положишь.
- Не мы первые такие умные, - сказал Димка, похлопывая рукой по каким-то ящикам. - У терцев есть парапланщики. Взрослые мужики, конечно… У нас вообще авиации почти нет, только переделки, настоящих боевых машин мало - вот уж точно в небо соваться опасно, заклюют. Ближайшие наши - ну, русские - самолёты в Саратове, в Воронеже… А мы чем бог послал обходимся. Но тут дело в том, что вот такими машинками врага можно здорово покалечить.
- Понимаешь, - снова заговорил Колька, - у них вся сила - тыл. У них бойцы фиговые, я тебе правду говорю, особенно тут. Ни турки, ни грузины, ни даже янки сами против казачков наших - не вояки. Немцы там разные - вот они могли бы с нами потягаться. Но они-то своих солдат амеросам давать не спешат… Беда в чём? Мы патроны экономим, раненых сколько гибнет, продуктов на фронте не хватает - тыл у нас плохой. А у них даже почта чок в чок приходит. Тылы работают, как часики швейцарские. А вот если им тылы расшатать - тогда ещё неизвестно, чей верх. Забомбить мы их не можем - сил нет, правильно Димка говорит. А вот зажалить - запросто.
- Погодите, - я покрутил головой. - Ну ладно. Ну, сделали вы эти машины. Ну и отдайте их в войско, чего лучше?!
Какое-то время все четверо молчали. Потом Колька сказал:
- У меня дружки есть… Коломищевы. Игорек, Денис, ещё один Борька… Ты видел, наверное, разве что не запомнил пока. А у них братьев-то четверо было. Старший, Лёшка, в этом году школу должен был закончить. А как всё это началось - он в реестр записался. Шестнадцать-то было уже… И во втором бою, прямо у отца, у дяди Антона на глазах… миной его. Он ещё жил сколько-то, Лёшка. Дядя Антон рассказывал: "Батя, - говорит, - не надо, я умирать не хочу, я жить хочу, прогони, прогони…" Это он про смерть, значит… А потом маму позвал - и вытянулся. Вот так… Он нам, младшим, прохода не давал, на учёт его ставили, колонией уже грозились… А теперь всё. Фотки одни остались… Ребята говорят - мать с работы придёт, на столе их разложит и смотрит, смотрит…
- Понимаешь, Коль, - Димка так и сказал - "Коль", но обращался он ко мне, а не к Радько. - Он берёт двести, ну - двести десять килограмм. Параплан. Если взрослый один летит - неудобно. Пробовали. Это ему надо за всё работать. Если двое - это считай сам. Сто шестьдесят килограмм, не меньше. Остаётся пятьдесят. А защита двигателя, а экипаж хоть чуть защитить? И выходит едва тридцать. А если двое мальчишек - это не больше ста двадцати. Плюс сорок килограмм. Семьдесят кэгэ боевой нагрузки. Семьдесят - и тридцать. Сравни.
- Вам не разрешат, - покачал я головой.
- А кого мы спросим? Где цели - знаем не хуже взрослых, не дурные. Как говорится - курочка по зёрнышку…
- С миру по нитке - амеросам верёвка, - добавил Борька. - У нас только с последним движком проблема. И с горючкой. Но горючку мы… это… делаем.
- Так это вы горючку бодяжите?! - дошло до меня.
- Ну… ещё до войны, когда отец живой был, из Инэта один рецептик скачал, - признался Димка. - Хотел из рапса горючку делать на продажу. Типа частного бизнеса. Да вот не успел. А мы сейчас делаем. Не бензин, конечно. Но пойдёт. А рапса на стане - сила.
- У него ёмкость одиннадцать с половиной литров, - вспомнил я характеристики движка, - расход топлива четыре на час… И жмёт он тогда сто пятьдесят. А на вашем самогоне
как?
- Скорость такая же, - готовно сказал Димка. - Но жрёт по пять литров на час. И дымит, если фильтры не менять то и дело.
- Фильтры сами делаете? - уточнил я, присаживаясь возле недоделанного "грифа".
- Делов-то, - Димка присел рядом.
- А оружие? - вспомнил я. - Вы воевать чем думаете?
- Сашка Гуляев на консервном сегодня в ночную, он бы тебе расписал всё… - Колька присел рядом с нами. - Вообще у нас с оружием хреново. В основном ружья фермерские и старьё с Великой Отечественной; с боеприпасами, правда, без проблем. Ещё в мирное время натаскали. На "грифах", вон, пулемёты поставили - два немецких ЭмГэ, два наших дегтяря и ещё этот… блин! - он щёлкнул пальцами. - Магазин сверху у него…
- "Зброёвка", чешский, - напомнил Андрюшка.
- Ещё есть тоже немецкий, поновей, - сказал Борька. - Этот у нас в наземной охране… А на парапланах - гранаты пороховые, бутылки с коктейлем, противотанковых гранат немецких много, они почти как бомбы небольшие шарашат… На "блюзах" ракетные установки поставили, с электроспуском. По шесть ракет под крыло, есть осколочные, есть зажигательные. Ничего, почти не осекаются. Правда, рассеиванье дай бог. Но если по площади лупануть…
- Кино… - я помотал головой. - Сколько же у вас человек-то?!
- Около трёх десятков, ещё набираем, - сказал Колька. - Самых проверенных, выбор есть, пацанов полно…
- Слушай, мы тебе всё рассказали, - вдруг как-то растерянно сказал Димка. - Ну мы конспираторы, на х…й…
- Погоди, - оборвал его Колька. И посмотрел на меня: - Ты, может, думаешь: вот, пацаны в войну решили поиграть, вообразили себя казаками… А ты на кладбище на наше сходи. Мы даже не про могилы старших говорим. Там сектор целый есть. Больше ста могил, и на всех - "неизвестный мальчик", "неизвестная девочка"… или просто "неизвестный ребёнок". Откуда? А в самом начале там, за станицей, на дороге, турки ракетами со штурмовиков три автобуса разбили. Автобусы детей из Сухуми везли. Наши, русских, которые там отдыхали где-то. И абхазских тоже, каких запихнуть успели… Штурмовики как по ним ракетами дали - и всё. Потом наши собирали и хоронили. Старшие хоронили. Хоронили и плакали. Мы ведь даже узнать не успели - кто такие, откуда родом. Не выжил никто. Автобусы-то гражданские были. Слепой различит. Мы не герои никакие. Мы до войны казаками звались, да, форму на парадах носили, а так были такие же малолетние упыри, как и другие. Но теперь-то так жить нельзя. Ты пойми, Коль - нельзя. Теперь воевать надо. Теперь мы и правда казаки.
- Летающие, - усмехнулся Борька.
А я… что я?
Я вспомнил, как лежал на песке и смотрел оцепенело на воронку на месте нашей школы.
- Пошли движок перебирать, - буркнул я. - Чего теперь.
И мне вдруг показалось, что плеснувшая в лицо чистая и холодная вода промыла мне глаза.
Как будто пелена какая-то с них спала.
Честное слово.
Дмитрий Ляляев.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Ноченька морозная за моим окном,
Спит Отчизна грозная, спит тяжёлым сном.
Сомкнутые веки ей не разжать никак,
Видно, сон навеки ей злой навеял маг.
Песни соловьиные больше не слышны,
Уханья совиные больше не страшны.
Взоры белоснежная ослепляет даль,
А в душе мятежная прячется печаль.
Ночью - тьма суровая, не видать ни зги,
Знать, кручина новая, новые враги.
Сколько прежде было их на Руси Святой,
Только время смыло их вешнею водой.
Сколько ни впивается в горло супостат,
Здесь не прививаются жадность и разврат.
Злом не покупается доброе житьё,
Кто во лжи купается, тем грозит битьё.
Многие на наш кусок разевают пасть,
Но в определённый срок им придётся пасть.
Выхватив и выстегав, Русь прогонит их.
Здесь земля не извергов, а земля святых.
Вздрогнет и поднимется скорбная страна,
И с народа снимется всякая вина.
Мы ещё потрудимся, славы накуём,
Выстоим, прорубимся, песню допоём.
А пока - не ясная на небе луна
И вокруг - опасная, злая тишина,
И не видно солнышка в этаком раю.
Спи, моя сторонушка, баюшки-баю!
2. КРЫЛАТАЯ СОТНЯ
В старом альбоме нашёл фотографию
Деда - он был командир Красной Армии.
"Сыну на память - Берлин сорок пятого!"
"Любэ"
Белёсый, поблёскивающий аппарат вынырнул из-за рощи. За ним волокся хвост дыма. Не помню, как я оказался в канаве, откуда осторожно высунул нос, не в силах преодолеть природного любопытства. Сверху на меня грохнулся Витька Фальк, вмяв меня в канаву - и почти тут же неподалёку хлопнул взрыв и послышалось "урррррааа!!!"
- Чё это? - спросил я прямо в обалдевшие Витькины глаза. Он помотал белыми лохмами:
- Не знаю. Я гляжу - летит. Я прыгнул.
- Слезь, - я отпихнул его ногой. Наверху хохотали ребята и недоумённо визжала свинья.
- О, как устроился!
- И замаскировался!
- Пошли вы! Я, блин, упал!
- А тебе там идёт, один в один!
Мы кое-как выбрались наружу. Все обитатели скотного двора столпились около загородки, в которой обитал "N54, 135 кг. на 4 июня", как свидетельствовала табличка на дверце. N54, 135 кг. на 4 июня с оскорблённым видом торчал пятаком через загородку. Пятак ему почёсывала сестра Олежки Гурзо, Дашка, приговаривая: "Напугалась, маленькая, убилась, маленькая…" Через загородку лез - рук ему опасливо не подавали - Сашка Радько, младший брат Кольки. Сашка был сильно маскировочного цвета и было видно, что он полезет в драку, как только переберётся наружу. Остальные ржали.
Наверное, правда была бы драка - в отличие от сдержанного Кольки Сашка был без тормозов - но мимо по улице пробежала вопящая толпа пацанов поменьше (разбавленная несколькими девчонками) - и станичных, и беженцев, и детдомовских. В их воплях слышалось на всю свободную область Кубанского Войска одно ликующее слово: "Сбили!"
Верхняя слега ограды скотного двора хрястнула и просела - через неё одновременно попытались перескочить восемь мальчишек. Из забойного цеха понёсся густой отборный мат старика Игоря Николаевича - зав. двором.
По копошащимся (тоже с матом, хотя и более звонким) телам я и Витька прорвались в первые ряды…