Хельмут продолжал давать указания по рации. А Он опять поймал себя на мысли, что все приказы выполняет автоматически, не ища нужный рычаг глазами. У него даже появилось чувство, что тело само выполняет команды, слышимые из наушников.
– Так, теперь выпускаем шасси. Тумблер находится слева, сбоку.
Но рука уже сама успела повернуть его в положение "Выпущено".
– Так, хорошо, теперь держим машину ровно и плавно снижаемся. Понизь обороты до восьмисот.
– Выходим на начало полосы, держи скорость на 160-ти. Карл, как только дойдешь до ее начала, убирай полностью газ и начинай парашютирование.
– Давай, Карл, задирай нос выше, выше.
Мессершмидт 109 F – Bf-109 (F2 и F4)– истребители, выпускаемые Германией на начальном этапе второй мировой войны, не плохо себя зарекомендовали на разных театрах боевых действий. Заслуженно считались одними из лучших машин в своем классе. Всего самолетов модификации (F) было построено свыше 2000 ед.
Самолет прошел тридцатиметровую отметку перед ВПП. По мере ее прохождения земля все быстрее начала набегать. И хотя все инструкции Хельмута выполнялись неукоснительно, тем не менее, от рысканья самолета в разные стороны в голове все сильнее зрела мысль, что это последние минуты его жизни. В этот момент Он находился на грани между трезвым здравомыслием и паникой. К счастью, первое брало верх, и во многом этому способствовала уверенность, исходившая от его напарника.
Сильный динамический удар потряс весь самолет. Осколки разбитых и треснувших стекол начали вываливаться из покореженных приборов. Все тело пронзила сильная ударная волна, отозвавшаяся болью в левом плече. От неожиданности Он потянул штурвал на себя, и когда все окружающее пространство вокруг заняло синее небо, рука инстинктивно пошла вперед. Машина как будто зависла на мгновение, после чего резко ушла вниз. – "Лишь бы не скапотировать, иначе самолет сделает сальто, и мне будет звездец", – молнией промелькнуло в его голове.
– "Интересно, а откуда я это знаю?" – это была последняя мысль. Затем последовал еще один удар, дикий скрежет с правой стороны и темнота…
* * *
29 мая 1943 г.
Франко-швейцарская граница
Небольшой пикап марки "Рено" медленно растворялся в темноте, с каждой секундой все дальше удаляясь от пограничного поста. На его бортах красовались яркие рекламные надписи:
"Бродячий цирк мадам Орланд и месье Попандополоса"
Машину вела сама мадам Орланд, молодая блондинка с безупречно красивыми чертами лица. На вид ей было лет тридцать, не больше, а рядом сидел мужчина, который по возрасту годился ей в отцы. Судя по всему, это и был сам великий маг и чародей месье Попандополос. Даже сейчас он выглядел почти как на рекламном плакате, облаченный в похожий на цирковой френч, передающий особенности греческого колорита. Но что-то в нем выходило за рамки нарочито показной национальной внешности. Слишком горбатый нос, и эти глаза навыкате, делавшие его схожим с библейскими персонажами.
– Все, снимайте этот маскарад, – скомандовала мадам Орланд почему-то на немецком языке.
– Позвольте, милочка, что вы сказали?
– Переодевайтесь, – на этот раз она ответила на родном, французском. Хотя незнакомому человеку трудно было бы понять, какой язык для нее родной, так как на обоих она изъяснялась безукоризненно.
Мадам Орланд остановила машину возле обочины и прямо на водительском месте принялась переодеваться, скидывая с себя жилет, а затем и белую блузу, которая тоже была чем-то вроде рабочей атрибутики. Ее коллега был явно смущен такой откровенностью. Он тут же густо покраснел, что было заметно даже при слабом освещении салона.
– Что-то не так? – смотря на него в упор, спросила мадам Орланд.
Но он лишь промолчал, и, отвернувшись в сторону, зачем-то полез в бардачок.
– Вы молодец. А я вот на этих чертовых проверках потерял больше нервных клеток, чем при выполнении самой операции. И как это вам удалось так с ними спокойно общаться?
– Бросьте, не стоит сравнивать вашу РАБОТУ с той ерундой, которую сделала я. Ведь это была всего-навсего стандартная процедура дорожного досмотра. Обычная рутина, только и всего.
– Ру-ти-на, – произнес он по слогам, – скажете тоже. А если бы они меня что-нибудь попросили сказать по-гречески или, того хуже, показать фокус. Что тогда?
После последней фразы она звонко рассмеялась.
– Какой вы все-таки забавный!
– И что во мне такого забавного вы усмотрели?
– Не обижайтесь на меня, это я так к слову сказала. Если бы вас попросили сказать что-то на вашем родном языке, то мы бы сказали, что вы французский грек, который говорит по-гречески так же, как они на языке древних племен народа Маури. А что касается фокусов, – мадам Орланд заговорщицки улыбнулась, – то этим бы занялась я. У меня было бы что им показать.
– Вы это о чем?
Отвечая на его вопрос, мадам Орланд приспустила бретельку лифчика, слегка оголив верх груди. Фокус явно удался, месье Попандополос опять резко дернулся в сторону бардачка, доставив своей искусительнице море удовольствия.
– Ну что вы такой робкий. Если бы так же отреагировали и немцы, нам бы не поздоровилось, – на этот раз шутка развеселила обоих, разрядив напряжение последних часов.
Закончив с переодеванием, мадам Орланд вышла из машины. В синем комбинезоне и кожаной куртке она стала похожа на водителя какого-нибудь гоночного болида. Для пущей схожести не хватало только гермошлема с очками и белого шелкового шарфа, развевающегося на ветру.
Отойдя вглубь заросшего деревьями горного склона, она вытащила из кармана кипу документов, с помощью которых они передвигались по оккупированной территории, и, сложив на дно расщелины, стала обливать бензином. Через мгновение вспыхнуло яркое пламя. Дождавшись, когда все окончательно прогорит, бывшая мадам Орланд вернулась обратно к машине, где бывший месье Попандополос и следа не оставил от наглядной агитации, красовавшейся на бортах пикапа, превратив его в серый, незаметный призрак, коих по Европе разъезжает сотни тысяч.
– Это вам, – протянула она новый паспорт. – Теперь вы Оливер Дюбуа. Уроженец Бежансона. Вам 49. В Базеле у вас семья, жена и дочь. Вы их не видели почти год. Жену зовут Софи, а дочь
– Марией. Вот письма от них. Настоящий Дюбуа, насколько я поняла, находится сейчас в Лондоне. Так что себя вы не встретите. Письма – липа, а обратный адрес, указанный на них, это приют для беженцев, так что, если кто-то и будет вас проверять, все равно не разберется. Свою легенду по Франции вы хорошо помните?
– Вроде да.
Где-то недалеко завыла волчица, и тут же ей в ответ наперебой залаяли собаки в ближайшей деревне.
– Здесь мы с вами расстанемся. Дальше вы поедете один. Мне нужно возвращаться. А вам следует добраться до Берна, а там сесть на автобус до Инсбрука и доехать до перевала Симплон. Там, в отеле "Карл-Вильгельм" вас встретит наш человек из "СИС" … У меня создается такое впечатление, что вы меня совершенно не слушаете.
– Что вы сказали?
– Вот именно об этом я и говорю.
– Да не беспокойтесь вы так за меня. Я все помню. Берн, перевал Симплон, отель "Карл-Вильгельм". В юности я часто бывал в этих местах, так что добраться для меня будет не проблемой,
– его взгляд устремился куда-то вдаль, пытаясь рассмотреть те безоблачные времена, когда он не думал о завтрашнем дне, беззаботно живя настоящим.
– А что нам делать с Филином? – неожиданно из воспоминаний о прошлом вывела его она.
– Вы это о чем? Все, что нужно, мы уже давно сделали. Причем по его же просьбе. Так что можете позабыть о его существовании.
Сейчас он сильно преобразился, став таким, как во время "обряда ". По ее спине пробежал холодок, она ненавидела, когда он становился таким, и даже побаивалась его.
– Вы это серьезно?
– Совершенно. Но почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь мне казалось, что вы в меня верите.
– Но не до такой же степени.
– Вера не имеет степени. Она или есть, или ее нет. Третьего не дано.
Развернувшись, он рывком открыл дверь пикапа и сел за руль.
– Удачи вам, Мелен, и не теряйте веры, она нам еще очень понадобится.
Дверь с грохотом хлопнула, и, несколько раз нелепо дернувшись, машина медленно пошла в гору, оставляя ее, одиноко стоящую на краю дороги.
– "Я одна на краю дороги… Что за чушь", – почему-то подумала она.
Да, это было не для нее. Она никогда не оставалась за бортом. И от чистого сердца презирала всех тех, кто по воле судьбы или по собственной глупости попадал в такое положение. Отгоняя прочь тоскливые мысли, она двинулась на юг, по направлению к той самой деревне, откуда доносился собачий лай. – "К утру мне надо быть в Монблане. А к завтрашнему полудню… Впрочем, для начала нужно дожить до сегодняшнего"
На мгновение остановившись возле глубокой расщелины, она сняла с себя последнее напоминание о мадам Орланд – белый парик, который тут же полетел в пропасть, быстро скользя по валунам. Незаметным движением распустив золотисто-рыжие волосы, она, не теряя времени, двинулась дальше. Впереди ее ждал долгий путь.
* * *
25 апреля 2002 г. Санкт-Петербург
Квартира Андрея Коваленко
Все вдруг стало ослепительно белым. Как будто высокогорная лавина неожиданно накрыла все пространство вокруг. Только вместо снега был свет – яркий и жгучий, от которого с каждой секундой становилось все невыносимей. Но вот все поблекло. На мгновение окружающее стало невыразительно серым, а потом мир сильно преобразился, окрасив пространство в цвет, которого в природе нет.
С каждой минутой окружающее все больше и больше вводило в какое-то гипнотическое состояние. Границы реальности полностью исчезли. Цвет тоже стал меняться. Из ярко-красной феерии он превратился в багровый. – "Теперь понятно, что это. Это кровь. Цвет смерти" – Ему сразу вспомнился тот бедняга на переправе, которого ранило в бок. Он корчился на земле в агонии, а двое санитаров пытались его перевязать. Осколок повредил печень, из-за чего кровь разбрызгивалась маленькими фонтанчиками прямо между пальцами его руки, крепко прижимающей рану, и спасти беднягу могло только чудо, которое, впрочем, так и не случилось.
Неожиданно все остановилось. Создалось чувство, что что– то сейчас должно произойти. И… После очередной вспышки и мягкого толчка реальность стала обретать свои контуры. Пелена незаметно исчезала, и окружающий мир приобрел привычный вид. Необычным во всем этом было лишь то, что все вокруг было незнакомым. Но это совершенно не тревожило. Наркотическое состояние после забвения еще полностью не испарилось. Поэтому все происходящее виделось откуда-то издалека. Единственное, что слегка раздражало, так это легкая оскомина в горле.
Без сомнения Он находился в довольно большой жилой комнате с выкрашенными в синий цвет стенами. Наличие слегка неряшливого хозяина выдавали разбросанные по разным углам вещи. Прямо напротив него находился письменный стол, половину которого занимали два больших белых ящика. Лицевая часть одного из них была почти полностью стеклянной. На краю стола лежала панель с кнопками, как на печатной машинке, рядом с которой были беспорядочно разбросаны листы с напечатанным текстом.
Медленно проведя взглядом по комнате, он остановил свое внимание на синем ковре, застилающем паркетный пол. Изображенные на нем абстрактные красные круги и желтые треугольники почему-то ему сразу же не понравились – "Какая ужасная безвкусица", – тут же подумал Он.
Продолжая осматривать комнату, Он кинул взгляд на деревянную кровать, стоящую возле противоположной стены, а также на огромный аквариум, деливший комнату на две части. За ним что-то периодически мигало. Но из-за толщи воды и водорослей трудно было разобрать, что именно. – "Где я нахожусь? Что со мной случилось? Куда я попал?"
– "Раз я здесь, и ничего не помню, значит, меня сбили", – последние его воспоминания были связаны с боем. – "Бренеке приказал атаковать группу бомбардировщиков, идущую к городу".
– "Нам надо было провести отвлекающий маневр снизу, после чего пошли на цель и…", – воспоминания обрывались.
Мягкая полудрема, в которой Он пребывал, незаметно улетучилась, оставив один на один с тупой болью и головокружением, напоминающим эфирное отравление или состояние жуткого похмелья, когда все в руках скачет, словно черти на сковороде.
– "Если меня сбили, то я по идее должен находиться: "А" – в плену. Но это исключается, потому что меня сбили над Нормандией, и максимум, куда я мог попасть, это к партизанам. А они уж точно не стали бы со мной возиться. Ни к чему им это. Меня ведь будут искать… Ну, а если и стали бы, то наверняка хотя бы связали для "порядка". Но веревок нет. Поэтому можно сразу перейти к пункту "В". Потому что "Б" – это госпиталь". – "Итак, меня нашел кто-то из местных. Привез к себе домой. Ну и, естественно, пошел сообщать куда надо. Так что с минуты на минуту нужно ждать, что за мной придут…". Судя по его плану "В", этот "кто-то" как раз возился за перегородкой стены. – "Вот я сейчас встану и его позову…"
Он попытался встать. Но это оказалось не так просто. Ноги были ватные и совершенно не слушались, а координация вдобавок была, как у хронического алкоголика.
– "Интересно, а почему я третий пункт назвал литерой "В". Ведь она не третья буква в алфавите? А???" – на мгновение задумавшись, он попытался вспомнить алфавит. Но у него с этим тоже возникли проблемы. – "Да какая к черту разница, какая буква "В" по счету. Одно я знаю точно. Что не третья уж точно. Потому что третьей буквой идет", – он опять оборвался на полумысли. – "Да, наверное, меня сильно стукнуло, раз я даже алфавит не помню"
После нескольких неудачных попыток ему все же удалось встать с кресла и сделать несколько шагов по комнате. – "Я почти дошел". – Еще через два шага он уже, крепко ухватившись за спинку кровати, переводил дыхание. Теперь, находясь в центре комнаты и охватывая взглядом все помещение, можно было, наконец, рассмотреть то, что мерцало за аквариумом. От неожиданности увиденного ноги вновь перестали слушаться, и он, потеряв равновесие, плюхнулся, как мешок с картошкой на ту самую кровать, за которую недавно так крепко держался. Мерцающий свет исходил от черного ящика со стеклянной передней частью, похожего на тот, что он уже видел на столе. Только этот был раза в два больше.
После недолгого оцепенения он быстро начал приходить в себя. Определенно, нечто подобное он уже видел раньше. Еще до большой войны. Это было на выставке в Берлине летом 40-го года. И такая же "штуковина" там тоже была. – "Она, кажется, называется телевизионный проектор, или что-то в этом роде" – Тот, что он видел, тоже был таких же размеров. Только вот экран, с которого шло изображение, был размером с ладонь и показывал в черно-белом виде.
Тем временем в проекторе творилась какая-то вакханалия, в которой было трудно что-либо разобрать. На экране бушевали яркие вспышки огня, сменяемые феерическими взрывами. Быстро меняющиеся сюжеты не давали возможности разобраться в происходящем. Но вот на переднем плане в какой-то "сатанинской" пляске появились четверо нелепо одетых негров. Они стали странно жестикулировать, при этом их мимика не поддавалась никакому сравнению с тем, что он когда-либо видел в жизни. От всего этого повеяло чем-то демоническим, и, сам того не замечая, Он потянулся к нательному кресту. Но там его не оказалось, что, впрочем, так и осталось незамеченным из-за того, что все мысли крутились вокруг одного единственного вопроса: "Почему ничего не слышно?" Все происходило, как в немом кино его детства, а все нарастающий аппетит любопытства требовал большего. Значительно большего…
Неожиданно сюжет резко оборвался. И после небольшой паузы появился новый, который ничем не напоминал предыдущий. В нем все было окрашено в светлые тона. Белый особняк, бассейн и… Карл моментально убрал руку с "воображаемого" креста. Потому что то, что он увидел дальше, ему не приходилось видеть даже в парижских борделях, которые он считал верхом разврата, существующего на земле.
На экране одна за другой пролетали обворожительные красавицы. Они были разных национальностей, рас и темперамента. У него тут же появилась мысль, что если прошлый сюжет был олицетворением ада, то этот на сто процентов Рай – по крайней мере, для мужчин. Самое завораживающее во всем этом было то, что на "танцовщицах" почти не было одежды за исключением каких– то веревочек, которые, как он понял, заменяли им купальные костюмы. Хотя, с другой стороны, вообще непонятно было, как эти лоскутки могут прикрывать хоть что-то?
Сидя почти не дыша, не в силах оторвать взор, он вдруг "осознал" то, за чем наблюдает. И от этого чувство удивительного восторга уступило место стыду. Резко дернувшись, Он быстро осмотрел помещение, но в комнате, как и раньше, кроме него никого не было. За исключением большой, синей, как и все здесь, рыбины, которой не было до него никакого дела.
Еще раз пробежав глазами по уже знакомому интерьеру, он остановил взгляд на предмете, ранее оставленном без внимания. Тот представлял из себя вытянутую, прямоугольную коробочку черного цвета. На ней было такое же большое количество кнопок, как и на панели, увиденной им на столе. Но эти были совсем крошечными, даже меньше подушечки пальца. – "И для чего надо было делать их такими маленькими?"
Аккуратно взяв ее в руку, он после недолгих раздумий нажал на одну из самых больших клавиш. В следующее мгновение поверх изображения выросла горизонтальная зеленая дорожка, и вся комната наполнилась какой-то непонятной музыкой, под которую время от времени подвывали женские голоса.
– Андрей, мать твою за ногу, – откуда-то совсем рядом раздался гневный старческий вопль, последовавший после того, как за стеной что-то с диким звоном разлетелось в самые что ни на есть вдребезги, – опять ты свою дуру на полную громкость врубил. Ну, что я теперь со всем этим делать буду? – Последние слова звучали почти навзрыд.
С перепугу Он стал нажимать на все кнопки подряд, пока от нужной команды звук голосов не перешел на шепот. Возня в соседней комнате под аккомпанемент все того же бубнения, продолжаясь, стала медленно угасать, и через какое-то время стихла вовсе. Тогда, набравшись смелости, Он вновь решил сделать немного громче. Но опять ошибся и нажал на кнопку, расположенную рядом со звуком.
Пляшущие амазонки куда-то исчезли, а вместо них появились хаотичные, ни чем не связанные между собой сюжеты, после которых на экране предстала женщина среднего возраста, приятной внешности, и в отличие от тех девиц, одетая в строгий деловой костюм серого цвета.
С правильно поставленной дикцией, она, как ему показалось, обратилась прямо к нему.