Мелодия, которую выводил оркестр, показалась Шагрею слишком резкой, неприятной, впрочем, он не был ценителем музыки и, к стыду своему, мог назвать только пару-тройку композиторов-классиков и ни одного современного. Скучный он собеседник.
Ему захотелось зажать уши ладонями. Если оркестр не поменяет репертуар, вечер превратится в пытку.
Но что не сделаешь ради осуществления мечты.
Спустя пятнадцать минут от его надежд не осталось и следа. Более того, он почти сразу же ощутил какую-то неприязнь, холодную, будто исходила она из заброшенной пещеры с влажными стенами. Зайдешь в такую и, если не убежишь побыстрее, то заболеешь. Точно такое же чувство рождалось при общении со Свирским. У него были плохие глаза, злые, хитрые. Скрыть это у него не получалось, как ни отводил он взгляд в сторону, когда Шагрей начинал слишком пристально смотреть ему в глаза, отрываясь от тарелок, как ни играл он улыбкой на устах, пытаясь отвлечь на нее все внимание собеседника.
Вкус еды Шагрей не ощущал. У него возникло подозрение, что Свирский готовит для него ловушку. Как бы не упустить тот момент, когда он попробует его туда заманить.
Свирский подливал Шагрею шампанского, просил выпить до дна и сам пил не меньше, не уставая произносить тосты, причем промежутки между ними были столь малы, что за это время распробовать не удавалось и одного из лежащих на столе угощений.
Свирский вначале лишь пригубливал свой бокал, держал его возле рта, пока пил Шагрей, потом быстро осушал свой, отставлял в сторону, тянулся за бутылкой, опережая официанта, и опять наполнял бокал Шагрея до краев, а свой лишь наполовину. Полным он казался из-за пены.
Официант никак не мог поспеть за ним, стоял за его спиной, грустил от мыслей, что чаевых ему вероятно, не дадут, хотя, если клиенты переусердствуют, владеть собой перестанут, то, может, начнут деньгами сорить.
- Что ты, милейший, у меня за спиной стоишь, - сказал Свирский официанту, - поди-ка лучше погуляй. Когда понадобишься - я тебя сам позову.
Одно из утверждений Свирского, будто во всех салонах только и говорят о Шагрее, подтверждения не получило. Или ресторан этот к таким салонам не относился. Когда Свирский заказал оркестру исполнить специально для Шагрея восточный марш, публика приняла это без энтузиазма, аплодисментами не разразилась, поскольку руки заняты были вилками и ножами, а рты тем, что как раз в эту секунду пережевывали кусок говядины, свинины или осетрины. Но и окажись и руки и рты свободными, все равно имя Шагрея было для всех присутствующих неведомо.
Шагрей стал делать вид, что пьянеет. Он думал, что как раз этого и добивался Свирский, и, как только заметит, что Шагрей уже плохо владеет собой, заведет разговор о деле. Свирский, увидев это, повеселел или шампанское на него подействовало, хотя из двух бутылок, что они уже осушили, большая часть пришлась на Шагрея. Знал бы бедный Свирский, что собеседника шампанское нисколько не опьяняет, по крайней мере они и близко не подобрались к той отметке, когда оно начнет оказывать на Шагрея хоть какое-то воздействие, то отчаялся бы, стал предлагать более крепкие напитки. Будь Свирский чуть потрезвее и повнимательнее, догадался бы об этом, распознал бы фальшь, потому что актер из Шагрея был никудышный. Но шампанское уже развязало Свирскому язык.
- Так зачем вы меня сюда пригласили? - пошел в атаку Шагрей, пытаясь, чтобы язык его чуть заплетался и слова звучали нечетко.
- Я же говорил вам, что вы звезда светских салонов, и мне хотелось познакомиться с вами.
- Полно вам. Я сразу понял, что у вас какое-то дело ко мне и с научными исследованиями оно не связано. Не стесняйтесь. Здесь все свои.
- От вас ничего не скроешь. Но, право же, мы еще успеем поговорить о делах, а сейчас я хотел бы предложить вам немного поиграть. Рулетка, карты? Вы играете?
"Вот она, ловушка. Как примитивно. Он хочет, чтобы я проигрался, назанимал денег, влез в долги, которые отдать не смогу, а он сделает это за меня, станет моим благодетелем и в возмещение своих убытков потребует от меня всего чего захочет, а если я не соглашусь, то засадит в тюрьму. Как примитивно. Карты, наверняка, крапленые, игроки - подсадные, станут обмениваться знаками, чтобы обыграть меня, а если не получится это более-менее законными путями, пойдут на подтасовку. С рулеткой, вероятно, тоже не все чисто. Надо бы навести на это заведение полицию, но боюсь - откупятся. Ладно, поиграем дальше. Что же он все-таки хочет?"
Вслух Шагрей после небольшого раздумья произнес, подталкивая Свирского к откровениям.
- Нет, знаете ли, влечения к азартным играм не питаю. Напрасная трата времени, да и рисковать не хочу. Того, сколько мне нужно, вряд ли выиграю, скорее проиграю больше, а деньги мне нужны для других целей. А цель, как известно, оправдывает средства.
- Сколько же вам надо, если не секрет?
- Разве денег бывает достаточно? Все зависит от поставленной задачи. Сперва скажите, что вы хотите, потом будем разговаривать о сумме.
- Вы далеко пойдете. Мне нравятся деловые люди. С ними не надо ходить вокруг да около. Сразу они переходят к делу, не теряя времени. Время - деньги, так, кажется?
- Да, вероятно. Я вас внимательно слушаю.
- Простите, но я вас все же обманул, дело это связано с фильмом, в работе над которым вы сейчас заняты. Прежде мы договорились, что не станем касаться этой темы, но она меня очень интересует. Прошу прощения.
- Ничего. Полноте, я сразу догадался, что вас будет интересовать эта картина. Не стесняйтесь, продолжайте.
"Он не так прост, как казался вначале", - подумал Свирский, досадуя, что придется предлагать более значительную сумму, нежели та, на которую он сперва рассчитывал.
- Буду с вами откровенен. Мне известно, что вы разрабатывали для этого фильма техническое оборудование, и надо заметить, что до меня дошли слухи, будто эта картина очень необычна, ведь так?
- Ваша агентурная сеть работает хорошо.
- В картине занят настоящий пилот Военно-воздушного флота. У него шрам на лице. Вы ведь знаете его? Его зовут Александр Шешель.
- Конечно, я его знаю. У него ведь главная роль.
- Ваше техническое оборудование рассчитано в основном на него. Он снимается всегда без дублера?
- Пока да.
- Это очень хорошо. Мне нужно…
Свирский замолчал. Дойдя до кульминации, он никак не мог произнести последние слова. Вряд ли это происходило оттого, что он не решался переступить грань между честной игрой и шулерством. Он давно уже перешагнул ее в других случаях. Такие мелочи его не останавливали. На хитром его лице стояла печать "подлец", и даже в темноте, когда ничего не видно, только одно слово, произнесенное им с любой интонацией, выдало бы его сущность.
Шагрей, насколько смог, изобразил на лице скверную кривую ухмылку, дескать: "не стесняйся, чтобы раздобыть денег, я готов на любые подлости. Все зависит от величины вознаграждения".
Свирский решился, подумав, что не ошибся в этом человеке.
- Вы ведь можете сделать так, чтобы во время съемок Шешель получил серьезную травму, стал бы калекой или даже… ну вы меня понимаете. При этом, конечно, чтобы на вас не упала и тень подозрения, что в трагедии виноваты вы. Мало ли какие неисправности случиться могут. Винтик выпадет или гайка какая плохо закрученной окажется. Вам виднее. Я буду очень-очень благодарен за эту услугу.
"Вот, значит, как. Это даже серьезнее, чем я предполагал. Какая же сволочь. Взять бы его да повозить мордой по столу. Но этого мало будет. Разнимут. Не поймут, из-за чего драка произошла. Чем же ему так Шешель не угодил?"
Последний вопрос был безобиден, и Шагрей, чтобы получить еще некоторое время для раздумий, произнес его вслух.
- И чем же вам так не угодил Шешель?
- Я не хотел бы это обсуждать. Это личное. Только личное.
- Вы представляете, какие убытки понесет студия Томчина в том случае, если Шешель не сможет дальше сниматься?
- Примерно представляю. Но ведь вы не акционер студии. Напротив, вы в этом случае получите даже выгоду. Наверняка Томчин возьмет на главную роль другого пилота и переснимет с ним сцены, где играл Шешель. У вас работа дольше продлится. И это, естественно, не все. Как я уже сказал, буду вам очень благодарен за услугу. Назовите сумму.
- Все не так просто, как кажется вам на первый взгляд. Я рискую, сильно рискую. Начнется расследование.
- Но ведь все можно списать на несчастный случай на производстве. На заводах рабочие тоже, бывает, гибнут и калеками становятся. За это на предприятие накладывается штраф за несоблюдение техники безопасности. Пострадавшие или их родственники получают компенсацию. В случае увечья студия Томчина возместит Шешелю ущерб, а если исход будет летальный, что же, я не знаю, есть ли у Шешеля родственники, которым надо будет выплатить компенсацию.
- Признаться, я тоже этого не знаю.
- Вот видите. Мстить никто не станет. Дело верное. Ведь вы согласны с тем, что цель оправдывает средства? Не сомневайтесь. Цель у вас великая. Зачем отодвигать ее осуществление из-за такого человека, как Шешель.
"Экий подлец, - думал Шагрей, смотря в глаза Свирскому, - такой ни перед чем не остановится. Не соглашусь я, найдет другого, а мы и не будем знать кто, пока трагедия не случится. Может, и после нее не узнаем. Все же надо его переиграть, а для этого необходим небольшой тайм-аут, чтобы проанализировать ситуацию и перейти в контрнаступление".
- Вы ведь хотите, чтобы это произошло как можно быстрее?
- Желательно.
- И естественно, чем быстрее это произойдет, тем большее вознаграждение я могу получить от вас.
- М-м-м, - протянул Свирский, - вполне вероятно. Можно обговорить сроки и цену.
- Хорошо. Сейчас я не смогу сказать вам ни первого, ни второго, потому что мне надо выяснить план съемок и когда будут применяться мои технические приспособления. Только тогда я смогу примерно прикинуть, когда возможно будет все осуществить.
- Сколько уйдет времени на выяснение?
- Не думаю, что больше трех-четырех дней.
- Сегодня понедельник. Значит, встретимся в четверг. Я буду ждать вас в четверг вечером возле входа на студию.
- Могут быть непредвиденные осложнения. Мне надо знать, как вас найти. Может, все случится раньше или позже. Односторонняя связь - очень неэффективна.
Свирский полез в карман пиджака, извлек толстый кожаный бумажник, достал оттуда визитку, протянул Шагрею, потом стал отсчитывать купюры.
- Я хотел бы предложить вам аванс. Здесь тысяча рублей.
- Спасибо, но пока я откажусь. Вовсе не из-за того, что мне не нужны деньги, - сказал Шагрей, мельком посмотрев на визитку Свирского и запоминая адрес и номер телефона, - этого, - он кивнул на купюры, - может оказаться слишком мало даже для аванса. Вдруг вы не согласитесь.
- А если соглашусь?
- Вот тогда и поговорим об авансе и всей сумме.
- Как знаете.
Свирский убрал бумажник, взял бокал. Следивший за ними официант подбежал к столику и наполнил бокал шампанским. От его взгляда не ускользнул толстый бумажник Свирского. От этого зрелища служебное рвение официанта сильно увеличилось. Он плеснул шампанского в бокал Шагрея и удалился на прежние позиции, когда Свирский жестом приказал ему уйти и не мешать.
- Предлагаю выпить за удачный исход дела, - сказал Свирский.
- Прекрасно, - сказал Шагрей.
Бокалы со звоном ударились друг о друга. Свирский, выпив бокал, порывался на счастье расколотить его о пол, но в последний момент передумал.
Если бы официант не знал Свирского прежде, то подумал бы, что он обмывает заключение какой-то коммерческой сделки.
- Какая здесь отвратительная музыка, - сказал Шагрей.
- Вы так полагаете? - удивился Свирский: - Это сейчас очень модно. Хотите, я что-нибудь другое закажу. Что вам нравится. Музыканты здесь хорошие. Сыграют все, что пожелаете.
- Увольте, увольте. Уши мои от них устали, и душно здесь. Если вы не возражаете, я пошел бы домой.
- Как я могу задерживать вас? Могу подвезти. Вон за окном мое авто с водителем, - и он ткнул через стекло витрины, за которым виднелись очертания чего-то огромного и черного, но Шагрей смотреть туда не стал.
- Сам дойду. Проветрюсь немного. До свидания.
- Позвольте проводить вас хотя бы до выхода.
- Спасибо, не надо.
Никогда Шагрей еще не испытывал такой неприязни, пожимая другому человеку руку. Так бы сжал ее, чтобы кости затрещали и сломались. Но пришлось сохранять на лице ухмылку, точно такую же, что и на лице собеседника.
Еще днем Шешель заметил какую-то странность в поведении Шагрея. Мысли его были заняты совсем не работой. Чем-то другим. На Шагрея это совсем не походило. Не случилось ли чего плохого с его родственниками?
Не получил ли он какую весть, выведшую его из состояния равновесия и сдержанности. Руки у него нервно дрожали, как с перепоя, но тогда у него лицо должно было быть помятым, а изо рта нести перегаром.
Шагрей, вздумав чем-то занять руки, хватал то кипу бумаги, что-то из реквизита, но пальцы ничего удержать не могли и все валилось на пол. Извиняясь за свою неосторожность, он нагибался, подбирал оброненное, но если не откладывал это в сторону, то все вскоре повторялось.
Эта нервозность передалась и Шешелю. Во время съемок он ошибался - из-за чего приходилось по несколько раз переснимать сцены. Томчин что-то кричал. Опять, наверное, о том, что каждая ошибка слишком дорого обходится его студии, и он, впрочем, не переходя в конкретику, а апеллируя лишь гипотетическими фигурами, говорил, что впредь за просчеты будет компенсировать убытки студии за счет тех, кто эти ошибки совершает. Шешель его не слушал, а кивал как китайский болванчик, головы которого слегка коснулись руками, вот она и качается, как маятник в часах, пока идет время и пока не закончится завод в пружине.
К полудню Шагрей успокоился, но Шешелю все не удавалось переброситься с ним парой слов, чтобы выяснить - не нужна ли помощь и отчего Шагрей так взволнован.
- Я хотел бы поговорить с вами, - сказал Шагрей, подойдя к Шешелю после окончания съемок.
Пилот, весь пропитавшийся потом, точно только что выдержал изнурительную тренировку и пробежал как минимум пятнадцать километров по пересеченной местности, мечтал о том, чтобы снять промокший костюм, отправиться в душ, постоять там немного, пока вода не вымоет соль из пор в коже, вытереться махровым полотенцем, надеть все чистое, мягкое и приятное, а то костюм с каждой секундой все больше охлаждался и все больше твердел, потому что пропитавшая его влага испарялась, а соль переходила в кристаллическое состояние.
- Можно чуть позже? - с мольбой в глазах и в голосе спросил Шешель. - Я буду в полном вашем распоряжении. Где вы хотите поговорить?
- Не на студии. Предлагаю какое-нибудь кафе. Но хотелось бы, что в нем не было людей из студии. Вы можете сами его предложить.
- Где же найти такое поблизости? Во всех из них в это время кто-нибудь да найдется из студии. Кости друг дружке промывают да сплетничают.
- Вот по этой причине я и не хочу, чтобы нас кто мог подслушать.
- Так все серьезно?
- Да. Давайте отъедем подальше.
- С расстоянием вероятность встретиться с кем-то становится все меньше. Но полноте, кто нас подслушает? Заберемся куда-нибудь в дальний угол. Кто увидит - подумает, что сцену очередную проговариваем.
- Хорошо. Вы знаете кафе "Амбасадор"?
- Да. Но не ел там никогда. Там хорошо готовят?
- Есть можно. Приходите. Я буду вас там ждать.
- А все же к чему такая конфиденциальность? Вы что, готовите заговор с целью свержения руководства киностудии и боитесь, что об этом прознают раньше времени?
- Мои планы так далеко не идут. Но поверьте мне, студия не самое удобное место для этого разговора. Попозже я скажу почему. Вы и сами поймете. Сколько вам нужно времени, чтобы немного отдохнуть?
- Хм. После тех испытаний, которые вы придумываете мне, я не прочь отдохнуть дня два-три. Но вот словом "немного" вы ставите меня в жесткие рамки. Спросили бы сразу "хватит ли пятнадцати минут?"
- Простите, если поторопил вас. Сегодня я абсолютно свободен. Если вам потребуется даже полчаса, то готов вас подождать.
- Думаю, что полчаса - срок оптимальный.
- До встречи.
Когда Шешель дошел до душевой, зубы его уже начинали выбивать дробь в такт с шагами. Костюм совсем остыл, прилип к телу, стал жестким, будто сделан из картона, и казался таким непрочным, что создавалось ощущение, будто он развалится, если резко повернуться, а уж по швам точно поползет. Его не снять. Ткань под пальцами рассыплется. Лучше прямо в нем под душ забираться. Все равно его стирать придется, а так, когда он чуть отмокнет и станет помягче и попрочнее, его легче будет снимать, и процедура эта сделается попроще и поприятнее.
Он, закрыв глаза, ловил лицом потоки теплого дождя, ладонями поправлял волосы. Мраморная плитка, которой был выложен пол, поначалу чуть холодила ступни, но вскоре она нагрелась. Растирая мыльной губкой кожу, Шешель нежился под струями горячей воды и периодически порывался что-то запеть от удовольствия, благо никто его услышать не мог. Вода шумела гораздо сильнее. Протянуть эти мгновения хотелось подольше, но водные процедуры пришлось прекратить не только оттого, что Шагрей дожидался встречи, но еще и потому, что у Шешеля сильно устали ноги и он уже просто не в силах был стоять под душем. Вот если бы стул принести, поставить его прямо под струи воды и сесть. Тогда, конечно, дело другое.
Растеревшись насухо махровым полотенцем, сменив одежду и расчесав волосы, Шешель сгреб в охапку костюм, который все то время, пока он нежился под душем, бесформенной грудой влажного тряпья валялся в углу душевой, сдал все это костюмеру. Тот пообещал, что к утру костюм будет как новенький - чистый и выглаженный. Выслушав столь оптимистический прогноз, Шешель поблагодарил костюмера.
Кафе он нашел быстро, ни разу не остановившись на этом не очень трудном пути, чтобы свериться с прохожими, правильно ли он идет, но лавры следопыта, который может отыскать дорогу не то что по оставленным на земле следам, а по запаху, едва различимому в воздухе, примерять к себе пока не стоило.
Вкусный запах жарящихся пирожков ударил ему в ноздри, как только он отворил дверь, набросился на него, забрался в желудок и стал там причиной такой бури, что Шешеля едва не согнуло в три погибели. Он вдруг понял, что проголодался, что не ел чуть ли не весь день, лишь слегка перекусив в перерыве между съемками, причем он и не помнил, что же это было. Желудок теперь мстил за такое невнимательное отношение. Боль в нем все больше разрасталась, будто эпидемия, захватывая все новые и новые участки. От нее было единственное лекарство. Пока же Шешель зажал пальцами нос, чтобы вкусный запах не очень дразнил его.