Гример скомкал пленку в комок, так, чтобы он поменьше места занимал, точно снежок катал, бросил его в мусорную урну к тампонам и вате, со следами стертого грима. Но комок, подлетая к урне, развернулся, повис на краешке и проваливаться внутрь не собирался.
- Ладно, - сказал гример, - потом уберу.
Дверь в гримерную открылась. В проеме возникла вначале голова Томчина, а потом и весь он сам, но границы гримерной пересекли лишь его руки, да и то в воздухе. Ручку двери он не отпускал, как за спасательный круг держался. Не удивительно, если к поясу у него была привязана веревка, которую держала парочка техников. В случае чего - они вытянут владельца студии прочь из гримерной. Сам Томчин не входил, будто боялся чего-то. Переступишь порог, набросятся на тебя местные мастера и сам себя потом не узнаешь.
- Как, вы еще не готовы? - заверещал Томчин, зарделся весь от возмущения, как помидор, налившийся соком, - Спасаломская уже на съемочной площадке. Ждет вас, господин Шешель. Хочет проститься перед долгим вашим полетом на Луну. Извольте поторопиться. Не заставляйте великую актрису ждать вас, а то к другому космонавту уйдет.
- К кому это? Есть претенденты? - придав строгость голосу, спросил Шешель.
- Пока нет. С вами никто не сравнится, но не советую гордиться этим, и поторопитесь.
- Уже, уже, - залепетал гример, обмакнув кисточку в пудру, и размашисто, как маляр, заводил ее коником по лицу Шешеля, - глаза закройте, - тихо прошипел гример, но сделал это поздновато и пудра в глаза Шешеля все же попала, отчего они стали еще краснее, - пара минут, и все будет готово. Только тон наложу.
- Вот и хорошо. Давно бы так, - сказал довольный произведенным эффектом Томчин, прикрывая за собой дверь.
На этот раз она заскрипела, и в этом скрипе затерялись последние слова владельца студии. Но Шешель все равно не услышал бы их, пудра забила ему нос, и он сильно чихнул, выгоняя ее.
Шешель ворвался в комнату так стремительно, что Спасаломская, сидевшая за столом и пившая чай, и привстать-то не успела, а сделай она это, то наверняка выплеснула бы чай прямо на свое красивое платье, да что там на платье - его отстирать можно, а вот если на ноги попадет, то обожжешь кожу и она покраснеет как от загара, будет зудеть и шелушиться. Она только оглянулась, а Шешель уже стоял подле нее, улыбаясь так широко, что мог порвать краешки губ.
- Что случилось? - спросила она.
Судя по радостному настроению Шешеля, не иначе тому перед полетом вручили орден или в звании повысили, авансом так сказать, потому что задание у него столь необычное, что и до выполнения его надо как-то подбодрить, напомнить, что за ним стоит Империя и десятки миллионов людей смотрят на него с надеждой. Что же будет, когда он вернется? Но лучше не гадать. Вот вернется, тогда и посмотрим, как встречать его будут.
Он мысленно прокручивал в голове сцены, предшествующие его появлению в этой комнате. Вот он входит в большой двухэтажный дом, приближается к изгибистой лестнице, взбегает по ней, опираясь рукой на мраморные перила, но не потому что ему трудно подниматься, а просто прикасаться к их гладкой отполированной поверхности очень приятно. Мрамор холодит кожу на ладони. Ему становится грустно. Дом этот арендовали на время съемок, а у Шешеля не хватит денег, чтобы купить себе такой же и когда-нибудь зажить в нем, устав от суеты. Но сейчас он космонавт Империи. Она сделает все для него. Все. Он должен отплатить ей тем же. Но чуть позже.
Он хотел чуть задержаться, осмотреться получше, но везде, куда ни кинь взор, вместо слуг на глаза попадаются техники, устанавливающие аппаратуру, похожие на защитников замка, которые, прослышав о приближении вражеской армии, готовятся к отпору возле своих хитроумных орудий.
"Нам не страшен Рим. У нас есть свой Архимед", - читается в их глазах.
Орудия такие странные, что по их внешнему виду неприятель и не догадается, по какому принципу они действуют. Он поймет это, только приблизившись к ним на убойное расстояние, и когда в него полетят заостренные брусья, каменные ядра и тучи стрел. Лучше не подходить к ним, держаться подальше, а то за последние два тысячелетия наука ушла далеко вперед. Неизвестно, чем встретят Шешеля, когда он попробует подойти к этим приспособлениям. Чем его встретят? Ослепительным светом? Огнем? Нет, лучше держаться от них подальше и не замечать. Может, и они тогда его не заметят.
Окно, вырезанное в стене, хоть и не вело на улицу, но все равно в него заглядывали ветви деревьев и светило солнце - это техники старательно направляли в комнату лучи одного из прожекторов.
Шешель молча протянул Спасаломской журнал, на обложке которого красовалось его улыбающееся лицо, но улыбка эта была чуть поменьше той, что сверкала на его лице сейчас. Позади него стоял отливающий металлическим блеском моноплан, похожий на ракету, положенную набок, и к которой приделали крылья и колеса. Смелая конструкция, учитывая, что никто пока не смог довести металлические аэропланы до уровня, когда они стали бы надежными машинами, а не игрушками в руках ветра, летать на которых было так же опасно, как гулять по минному полю.
Шешель сам не успел рассмотреть этот журнал, потому и заглядывал через плечо Спасаломской.
Шешелю его всучили в руки в гримерной. Он его отложил в сторону, а потом и совсем о нем забыл. На такой случай и сделаны дополнительные экземпляры. Томчин предвидел ротозейство на съемочной площадке. Но хорошо, что гример заметил журнал у себя на столике, побежал за Шешелем, крича ему в спину, чтобы остановился и подождал, но пилот, увлеченный повторением слов своей роли, ничего не слышал. Нагнал его гример почти возле павильона, запыхавшись и почти на последнем дыхании.
- Вот, - сказал он. На лбу у него выступила испарина.
Шешель удивленно посмотрел на гримера, потом на журнал, стал рыться в карманах, похлопывая себя по бокам.
- Ручка есть? - спросил Шешель.
- Зачем? - удивился гример.
- Как же, разве вы не автограф просите?
- Нет, - еще больше удивился гример, руки у него опустились и уже не тянулись к Шешелю.
- Ладно, ладно, - сказал пилот, взял журнал, причем пришлось прямо-таки вырывать его из рук гримера, который, услышав первые фразы Шешеля, отчего-то сильно вцепился в журнал и отдавать его не хотел, - шучу я так. Спасибо.
- Да что уж там. Пожалуйста, - руки гримера наконец разжались.
Под фотографией шла надпись, набранная громадными буквами: "Мы первые на Луне".
- Не рано ли? - спросила Спасаломская, посмотрев на Шешеля. В глазах ее появился страх. - Я суеверная.
- Это сигнальный экземпляр. Тираж отпечатают к моему возвращению. В продаже он появится в тот же день. Иначе - не успеют.
Все диалоги Томчин задумал написать титрами внизу кадров. "Не будет ли это отвлекать от просмотра? - спрашивали его. - Зрители начнут читать диалоги и не уследят за действием". "Уследят, - уверял Томчин сомневающихся, - и потом - мои герои должны говорить".
Обложку журнала, которую Шешель показал Спасаломской, отпечатали накануне вечером. Сделали десять экземпляров на тот случай, если часть из этого тиража во время съемок испортится. Кроме обложек, все в журналах осталось точно таким же, что и в тех, которые через неделю окажутся на прилавках. Издатель расценил это как рекламу своего журнала и был крайне удивлен тем, что Томчин не попросил у него за это денег. Томчин тоже был удивлен тем, что не подумал заранее потребовать у издателя денег, но после эту тему поднимать не стал. Отпечатали нужную обложку - и на том спасибо.
- Хорошо, - прозвучал, усиленный мегафоном, голос Томчина, точно это был глас небесный. Все видящий и все знающий.
- Рад вас видеть, - тихо сказал Шешель Спасаломской и улыбнулся.
- Взаимно, - прошептала актриса.
- Все разговоры на отвлеченные темы после окончания съемочного дня.
Голос небес стал еще громче оттого, что Томчин чуть приблизился, но мегафон из рук не выпускал и ото рта его не отводил. Заметив это, он удивленно повертел перед глазами мегафон, точно впервые видел эту непонятную штуковину и не знал, для чего она предназначается, потом опустил руку. Спасаломская не вставала, держала в одной руке блюдце, а другой изредка подносила ко рту чашечку с чаем и делала маленькие глотки.
- Кто заваривал чай? - огорошила она Томчина, когда он подошел к ней.
- А? Что? А чай? Прикажете выяснить?
- Уж не сочтите за труд. Очень он хорош. Выведаю секрет и сам буду заваривать его вам каждое утро, а того, кто мне раскроет секрет приготовления, - убью, чтобы конкурентов не оставлять.
- Какой вы жестокий.
- А вы великолепны. И знаете, о чем я думаю, когда смотрю, как вы играете, как говорите? Не знаете?
- И не догадываюсь.
- Жаль, что на пленку нельзя записать ваш голос. Хоть на граммофонную пластинку его записывай и давай такую пластинку к каждой копии нашего фильма. Но вот беда, как синхронизировать звук и картинку на экране? Может, Шагрей что придумает.
Томчин посмотрел на Шешеля, как на что-то не менее занимательное, чем мегафон.
- Вы, Александр Иванович, тоже играете превосходно.
- Спасибо.
- Не за что. Как думаете - сможет Шагрей синхронизатор звука и изображения выдумать?
- Думаю, что да. На аэропланах стоит синхронизатор пропеллера и пулемета, чтобы при стрельбе пули в лопасти не попадали. На мой взгляд - эта штука посложнее, чем синхронизатор для звука и изображения. Шагрей справится.
- Посмотрим, посмотрим. Давайте продолжать.
- Отчего у вас глаза красные? Не выспались? - спросила Спасаломская во время одной из пауз.
- Да. Ничего от вас не укроешь. Вы очень проницательны. Томчин обещает завтра выходной. Может, по городу пройдемся?
- Посмотрим.
Под вечер, когда у Шешеля белки глаз превратились во что-то красное от осветительных приборов и от усталости, он сидел за столом в студии в точно такой же позе, в какой утром сидела здесь Спасаломская, ожидая его прихода. Роли их поменялись. Но никто их не снимал.
Сейчас здесь было темно, все осветительные приборы погасли. Кто стоит у стен - не разглядишь. В окно заглядывала ночь, в которой не видно ни звезд, ни фонарей, ни серого неба, лишь доносятся какие-то странные звуки и чуть приглушенные, профильтрованные стенками голоса. Они сливались в гул, хоть и отличающийся от шума ветра, но такой же непонятный.
Шешель думал, что его не найдут здесь, и пришел сюда для того, чтобы вернуть то теплое ощущение, которое родилось в нем утром. Но без Спасаломской чувство это было не полное, половинчатое какое-то. Остаться бы здесь до следующего дня.
Он услышал, как открывается дверь, обернулся, по сделал это так неудачно, что чай выплеснулся вначале на блюдечко, а потом на пол, потому что он успел расставить пошире ноги и увернулся от горячих капелек, правда, при этом он дернулся, чай опять выплеснулся из чашки и на этот раз попал на брюки.
- Что случилось? - спросил он, когда увидел входящую в комнату Спасаломскую, но, судя по ее приподнятому, несмотря на усталость, настроению, ничего плохого не произошло.
- Вы говорите мои слова. Это не ваша роль.
- Извините.
Одну руку она держала за спиной, подарок готовила, и Шешель вдруг подумал, что, когда утром он был на ее месте, ему надо было принести не журнал, а букет цветов, вручить ей и любоваться, как она наслаждается их ароматом.
Она протянула ему журнал, но руки у него были заняты блюдцем и чашкой, а пальцы стали мокрыми и липкими из-за пролитого чая. Он застыл в нерешительности, в раздумье, что же ему делать дальше. Наконец он поставил на стол чашку, взял журнал, но еще прежде, когда тот был в руках Спасаломской, увидел ее фотографию на обложке.
- Нё бойтесь, берите. Это не бомба и не змея.
Он задержал взгляд на обложке, полистал и понял, что точно такой же журнал он держал утром в руках, протягивая его Спасаломской. Только обложка была другая.
- Символично, - только и вымолвил он.
- Мне принесли его только что. Он действительно появится в продаже через несколько дней. Правда, приурочен он не к полету на Луну, а к выходу фильма с моим участием. Но не огорчайтесь. Когда мы закончим работу, ваша фотография все-таки займет почетное место на его обложке. Она ведь уже есть. Надо только побольше экземпляров отпечатать. И надпись провокационная. Такое любят.
- Вовсе я не огорчаюсь. Напротив, рад вашим успехам. Умоляю, подпишите, - Шешель сделал на лице такое комическое выражение, что Спасаломская прыснула от смеха.
- Берите, - сказала она, - но я припомню вам это, когда появится журнал с вашей фотографией.
- Первый экземпляр - вам.
- Договорились, - сказала Спасаломская, выхватила из рук Шешеля журнал, понесла его к губам, - вы хотели автограф на память? - спросила она, хитро взглянула на Шешеля, - ну так получите, - и с этими словами она поднесла журнал к губам, поцеловала его с края, оставляя на картоне след своих губ, а потом протянула журнал обратно Шешелю.
Он смотрел на актрису с восхищением, прижимал журнал к груди.
- Я не смогу подарить вам такой же автограф.
- И не надо.
9
Город напоминал то ли потревоженный муравейник, то ли восточный базар, на который съехалось слишком много европейцев, а все местные жители куда-то запропастились, при этом оставив свои товары на прилавках.
То и дело слышались гудки авто, покрикивания извозчиков, тугие удары кнутов о лошадиные спины, скрип колес. Улицы были запружены людскими потоками, будто где-то выше по течению прорвало плотину. Потоки двигались по таким сложным руслам, что любой ученый, задайся он целью вывести эти закономерности математически, потратил бы на это всю жизнь, так и не выведя заветную формулу. Раньше он сошел бы с ума.
Этак попробуешь войти в один из потоков, перестанешь барахтаться и отталкиваться от дна ногами и не заметишь, как течение понесет тебя, и ты будешь всплывать то у прилавка модного магазина, то возле уличного торговца, кричащего, что его пирожки с мясом самые вкусные в мире и сующего тебе один из них. Ты возьмешь его, обжигая пальцы, - такой он горячий, а к губам поднести не успеешь, потому что течение вновь подхватит тебя, руки окажутся прижатыми к бокам, и где тебя вынесет в следующий раз, не знает никто. Пройдет, может, час, а может, больше, прежде чем окажешься на отмели, где поток не столь многолюден, и у тебя получится выбраться из него, отдышаться, двинуться домой, обходя стороной запруженные людьми улицы, иначе ступишь опять в этот поток, он вновь начнет играть с тобой, как со щепкой…
Бронзовый Скобелев позеленел, как провалявшаяся долгое время в земле монета, будто его действительно нашли среди развалин античного города, привезли в Москву и водрузили неподалеку от центра города. Было ему всего пять лет. Новые памятники, появлявшиеся после войны, как грибы после дождя, отличались по сравнению со Скобелевым в лучшую сторону. Но и они через несколько лет тоже позеленеют, точно плесенью покроются. Это неизлечимая болезнь. Жаль.
Нырнув в какую-то подворотню, они прошли через арку и вдруг оказались на улочке, где почти не было людей и авто. Так это было странно. Ее обступали высокие, минимум в шесть этажей, дома. Казалось, что построили ее только что и люди еще не прознали ее существовании. Но вот, взвизгнув клаксоном, промчалось авто, мягко подпрыгивая на неровностях мостовой, а чуть позже, конный экипаж - но его прыжки были менее элегантны, сопровождались скрипом колес и кожи.
Они походили на зверей, которые, не разбирая дороги, продираются через бурелом, чтобы побыстрее убежать от загонщиков, пока те не перекрыли все пути для отступления. Шешель понял это, лишь когда увидел, что на улицу откуда-то сбоку вливается людская толпа. Вероятно, там была арка, соединявшая этот мир с другим, уже переполненным людьми. Им не хватало в нем жизненного пространства, и они искали новые территории. Но ведь Шешель и Спасаломская нашли его первыми.
Плотная масса, почти как волна, пенящаяся и бурная, омывала дома, но не отступала, когда сила волны ослабевала, не откатывалась назад, а целенаправленно двигалась вперед.
Шешель потянул Спасаломскую за собой. Она смотрела на приближавшуюся толпу, щурясь от солнца, то ли хотела рассмотреть лица людей, но они сливались, то ли хотела понять, что они держат в руках. Какие-то лозунги и плакаты, но вовсе не хоругви и иконы, как во время Крестного хода. На религиозное шествие это совсем не походило.
Над толпой развевались монархические флаги.
- Неудачное место для прогулки. Демонстрация, - сказал Шешель.
- Подождите. Мы еще успеем уйти. Они идут медленно.
- Это вам так кажется.
- Я хочу узнать, чего они хотят. Не бойтесь. Вот и полиция появилась.
И вправду вдоль улочки, по обе ее стороны на расстоянии примерно десяти метров друг от друга, теперь стояли полицейские. Откуда они возникли так неожиданно? Будто прежде на всех были надеты шапки-невидимки, но, как только толпа приблизилась, они их сняли.
Ветер стал доносить крики, пока обрывочные, как куски разорванных газет, которые очень тяжело склеить и понять, что же было в них написано, потому что некоторых кусков не хватает. Но уже и без них Шешель прочитал на огромном, чуть ли не в половину улицы белом транспаранте, который реял над первым рядом демонстрантов, выполненную синей краской надпись: "Британская империя - источник мирового зла".
- Я, кажется, догадался, куда они идут. Где здесь Британское консульство?
- Понятия не имею. Можем спросить у полицейских. Они покажут.
- И примут нас за разведчиков и сообщников демонстрантов, заберут нас в отделение или в лучшем случае промолчат, сделав вид, что не расслышали вопроса.
- А зачем вам так важно узнать, где находится Британское консульство?
- Чтобы пойти от него подальше. Мне-то оно абсолютно не нужно, но я подозреваю, что эта толпа движется как раз к нему.
- Зачем?
- Вероятно, будет забрасывать его тухлыми яйцами, или помидорами, или краской. Не думаю, что дело дойдет до брусчатки. Закрашивать-то подтеки на фасаде британцам придется за свой счет, а вот мостовую восстанавливать - это уже из муниципального бюджета. Такого святотатства полиция не допустит.
- А закидать посольство, значит, позволит?
- Думаю, что нет. Покричат демонстранты немного и разойдутся.
- Чем же им так британцы не угодили? Все же союзники недавние, и вроде пока поводов для возмущений не давали.
- Ой, наивный вы человек. Еще поводов не хватало. Тогда толпа была бы многократно больше, а недовольство политикой Британской империи - это у многих в крови, врожденное чувство. Никуда от него не деться.
- А у вас?
- Сложный вопрос. Я воевал с ними на одной стороне, но… но союзы заключаются по необходимости. Многие из них недолговечны, и старые союзники через несколько лет смотрят друг на друга волками, а мы с британцами так смотрели друг на друга всегда.
- Ой, неужели мы с ними воевать будем?
- Надеюсь, что до этого не дойдет, - но Шешель не верил этим словам, - вы хотите остаться и посмотреть на это зрелище? - сказал он, чтобы перевести тему разговора. - Они агрессивно настроены. В толпе могут намять бока.
- Но ведь вы меня будьте защищать?
- Попробую.