Четвертым был рослый и чрезвычайно мускулистый человек в рваной казачьей гимнастерке без погон. Он шагнул немного вперед и пробасил:
- Хорунжий 6-й Донской гвардейской батареи Сафонов. Бежал из станицы Урюпинской. К бою готов.
- Это у вас в батарее некто Подтелков служил, который сейчас в Каменской казаков баламутит?
- Да, мы с ним вместе служили. Знал бы, что он такой сволочью окажется, сам бы его придушил.
Следующим представился молодой и безусый пехотинец:
- Прапорщик Завьялов, 30-й Херсонский пехотный полк, из иногородних станицы Хомутовской. В первом же бою на Рижском направлении был ранен и попал сюда. Что творилось на фронте, знаю не понаслышке, так что насмотрелся, а теперь такое повсюду. Готов воевать против всего этого анархического сброда, который на Дон идет, не жалея ни себя, ни врагов.
Последним из нас шестерых был полный пятидесятилетний мужчина в потертом английском френче и круглом пенсне, которое постоянно сползало ему на нос:
- Полковник Золовин, последняя должность заместитель интенданта 2-го армейского корпуса, ушел в отставку по состоянию здоровья в начале 17-го года. Могу и готов служить почти на любой должности, а надо, так и рядовым стрелком в строй встану.
- Господин полковник, может быть, вам в Добровольческую армию перейти? Там вам найдут более достойное применение и более подходящую должность, чем у нас.
- Нет, решение принято. Вчера я поверил вашим словам, а сегодня, отступать уже поздно.
- Ну, как знаете, - не стал спорить есаул и, раскинув на столе подробную карту Донского Войска со штемпелем Новочеркасского юнкерского училища, пригласил нас подойти поближе. Мы собрались вокруг стола, и он сказал: - Господа офицеры, атаман Каледин поставил перед нами трудновыполнимую задачу, но я уверен, что мы справимся. Завтра отряд выдвигается на Александровск-Грушевский, Сулин и Горную. Там стоят казаки 2-го, 8-го и 43-го Донских полков. Бой вряд ли случится, казаки этих полков воевать не хотят, а сопротивление будет оказано дальше, в районе Черевково и Зверево. Главная проблема, это то, что у нас может не хватить сил. Под моим началом всего сто пятьдесят бойцов, а надежды на наше храброе офицерство не много. Сейчас есть четыре взвода, - есаул усмехнулся, - 1-й из вольноопределяющихся, 2-й из казаков и студентов, 3-й кадетский и 4-й непромокаемый, сборный из всех слоев добровольческого движения. На этом все, и в моем отряде более никого, по крайней мере, пока, а у противника уже сегодня больше двух тысяч штыков и сабель при пулеметах и орудиях гвардейской артиллерии.
- А добровольцы? - спросил полковник Золовин.
- Если привлечь добровольцев, то бойня неизбежна. Против них, казаки встанут всей массой. Тогда, даже малейшего шанса на успех не будет. Все что мы можем у них получить, это юнкерскую батарею Миончинского или юнкеров Михайлово-Константиновской батареи. Возможно, что в наступлении примет участие одна из рот Офицерского батальона, но пока, это только предварительная договоренность.
- Так, а от нас что требуется, и почему вы нам все это рассказываете? - вопрос задал Сафонов.
- Все просто, господа офицеры. Сейчас, вы пойдете в город, и будете делать то, что уже вторые сутки подряд делают все остальные офицеры моего отряда, то есть, агитировать людей на вступление в партизанскую сотню Чернецова. Не знаю, получится ли у вас что-то, или нет, но если каждый из вас, приведет хотя бы по паре бойцов, то это будет просто замечательно. Я объяснил вам всю серьезность предстоящего нам дела, а вы думайте, как сделать так, чтобы наши шансы на победу, хоть на самую малость, но увеличились. Ходите по питейным заведениям, стучите в дома, навещайте знакомых и переманивайте бойцов из других отрядов. Люди не просто нужны, а необходимы. Выполняйте.
Вот так задача. Впервые передо мной подобная ставится. Что делать? Пойти по городу погулять, а потом сказать, что у меня ничего не вышло? Нет, приказ даден, и нужно постараться его исполнить. Задача, хоть и необычная, но простая и ясная - найти бойцов, а чтобы ее выполнить, надо двигаться и не стоять на месте.
Я вернулся в казарму и, пока одевался, услышал знаменитую песню Чернецовского отряда, переделанную на мотив "Журавля". Собравшиеся в углу вчерашние семинаристы, стоя над разобранным ручным пулеметом системы "Кольта", пели куплет за куплетом, а такие же, как и они, подростки из новобранцев, подпевали. Текст был несколько нескладен, но интересен, а сама песня исполнялась так душевно, что просто заслушаешься.
- Наш полковник Чернецов, удалец из удальцов! - мелодично и слаженно выводили три сильных голоса.
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой... - подхватывал десяток новобранцев.
- От Ростова до Козлова, гремит слава Чернецова!
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...
- А кто первые бойцы - Чернецовцы-молодцы!
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...
- Чернецовский пулемёт, Красну гвардию метет.
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...
- Вечно с пьяной головой - это Лазарев лихой.
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...
- Выпил бочку и не пьян, Чернецовский партизан!
- Журавель, мой журавель, журавушка молодой...
Хорошая песня, бодрая, я послушал, хмыкнул и направился в конюшню. Здесь заседлал своего жеребчика, выехал на улицу, и направился к штабу Добровольческой армии. Вчера я узнал, что здесь формирует свой отряд кубанский сотник Греков, которого за раннюю седину прозвали Белым Дьяволом. Впрочем, не только за седину, но и за его жестокость к врагам, любым, что германцам, что красным, без разницы. Как говорится, сами мы не местные, а коль так, то первыми у кого надо искать помощи, это земляки.
Где находился отряд, который создавался на основе кубанских казаков, возвращающихся домой с Великой Войны, нашел я не сразу, а только минут через двадцать, после того как подъехал к зданию бывшего лазарета. Адрес один, все верно, вот только пристроек вокруг слишком много и в каждой какое-то подразделение ютится. Впрочем, кто ищет, тот всегда найдет и, вскоре, партизанский отряд Грекова был обнаружен.
Я ожидал, что здесь будет не менее полусотни бравых и прошедших войну казаков во главе с отважным и лихим сотником, но вновь меня постигло глубокое разочарование. Да, сотник присутствовал, и он, действительно, был как раз таким, каким его молва описывала, седой и битый жизнью степной волчара, настоящий безжалостный воин, который сродни горским абрекам, и живет по своим собственным понятиям о чести и достоинстве. В общем, родственная мне душа, с которой можно быть откровенным, и который поймет меня с полуслова. В остальном же, полное расстройство, поскольку казаков было всего четверо, а весь остальной наличный состав, представлял из себя шестьдесят семинаристов и пять сестер милосердия, несколько дней назад взятых из городской гимназии.
Как я и сказал, с Грековым мы общий язык нашли быстро, года у нас одни, оба с Кубани, имеем много общих знакомых, а взгляды на жизнь совпадают. Мы сидели с ним за столом один напротив другого и вели неспешный разговор.
- Костя, - говорил сотник, - ты предлагаешь присоединиться к отряду Чернецова, но я хочу быть сам по себе.
- Иногда, надо поступиться толикой свободы, да и Чернецов молодца, все и сам прекрасно поймет. Ему нужна помощь, так давай, помоги ему и это тебе зачтется. Ведь это возможно?
- В этой жизни все возможно. Однако формально я подчиняюсь штабу Добровольческой армии и если мой отряд выйдет из под их контроля, то назад мне дороги не будет. Я не Чернецов, который со всеми общий язык найдет, и если добровольцы на меня зло затаят, то это осложнит не только мою жизнь, но и на отряде скажется.
- Да, черт с ними, с добровольцами этими. У них своя война, а у нас своя. Пока, мы с ними одно дело делаем, но потом, на этих землях должен будет остаться только кто-то один. Сам знаешь, что двум львам, в одной клетке не усидеть.
- Это-то понятно, но...
- Да, что но. Ты им и так и эдак не родной. Пока нужен, ты с ними, а потом, попомни мое слово, прижмут твою вольницу, а тебя со всех сторон крайним сделают. Надо на свою сторону становиться, на казацкую, и сделать это, лучше всего прямо сейчас.
- Тут ты прав Черноморец, на меня уже сейчас косятся, говорят, что я с красными чересчур жесток. Представляешь, недавно встретил меня один штабной полковник и говорит, что я зверь и своими делами порочу высокое офицерское звание, так мало того, в мародерстве меня упрекал, а я не для себя трофеи прижимаю, а для своих бойцов.
- Вот и я про это.
- Нужны гарантии, что Чернецов не будет пытаться мой отряд под себя поднять.
- Моего слова достаточно?
Сотник подумал и решился:
- Достаточно.
- Я даю слово, что ты останешься независимым командиром.
- Тогда договорились. Сегодня вечером подъеду к вашим казармам, и все лично с Чернецовым обговорю. Если он твои слова подтвердит, то завтра, мой отряд выступит вместе с вашим.
Так я выполнил первый приказ есаула Чернецова и привел в отряд дополнительных шесть десятков штыков, пять сабель и один пулемет. Теперь оставалось донести до есаула условия Грекова и обеспечить выполнение моего слова. Кажется, что чепуха, однако, есть один жесткий лидер, это Греков, и есть харизматичный, то есть Чернецов. У каждого свой отряд, и помимо основной цели - борьбы с большевиками, каждый имеет дополнительные задачи, желает приподняться, прославиться и сделаться сильней. Это значит, что зачастую, один командир будет смотреть на другого как на возможного соперника. Ну, здоровое соперничество не минус, и главное, чтобы оно во вражду не переросло. Да и не самое это важное на данный момент. Надо сражение выиграть и Дон отстоять, а потом уже над проблемами внутренних взаимоотношений командиров размышлять.
Глава 6
Дон. Январь 1918 года.
Наступление нашего отряда на станицу Каменскую, где собралась большая часть революционно настроенного казачества и большевистских агитаторов, начиналось просто превосходно. Как и было определено заранее, 11-го января весь отряд Чернецова, полторы сотни штыков при двух пулеметах, полсотни присоединившихся к нему офицеров и отряд Грекова, погрузились в эшелон и двинулись вдоль Юго-Восточной железной дороги на север. По пути в наше сборное войско включились двести добровольцев. Это была 4-я рота Офицерского батальона, почти все, бывшие студенты Донского политеха, люди, некогда готовящиеся стать учителями, но вместо этого, ставшие прапорщиками Добровольческой армии.
Настрой у нас был боевой, и мы были готовы драться с любым противником, который встанет на нашем пути. Однако на станциях никакого сопротивления нам оказано не было, и в течении только одного дня были взяты под контроль Александровск-Грушевский, Горная и Сулин, а передовая группа прошла еще дальше и смогла закрепиться на станции Черевково. Казаки 43-го и 8-го Донских полков, не желая проливать братскую кровь, без боя откатывались назад, и против нас, стояла только одна усиленная сотня из 2-го Донского запасного полка, как говорили, наиболее преданная большевикам казачья часть. Эта сотня была расквартирована на станции Зверево, была готова принять бой, и ждала нашего наступления.
Следующим днем наши эшелоны стягивались к Черевково и ожидали орудийной поддержки, которой, по какой-то причине, до сих пор не было. Чернецов умчался в Ростов, выбивать орудия и смог их получить только после личного вмешательства Корнилова, который передал под его команду артиллерийский юнкерский взвод Михайлово-Константиновской батареи. Как итог, артиллерия подошла только 13-го числа. Потеря времени и темпов на лицо, так мало того, в связи с тем, что появились орудия, вся ночь ушла на переформирование эшелонов. Вперед была выставлена товарная платформа с одним орудием, за ним паровоз с тендером, на котором стояли пулеметы, за ним пассажирские вагоны с бойцами, потом товарняки с лошадьми, а после них опять паровоз с тендером и снова платформа с орудием. Такой вот своеобразный и вооруженный эшелон, на начальном этапе Гражданской войны, очень грозное оружие, которое, бывало, что, и целые дивизии вспять поворачивало.
Пока в Черевково переформировывали эшелоны, мы совершили марш-бросок к следующей станции, к Каменоломням и, опять же без боя, заняли ее. Сидим, ждем. К нам подмога не идет, и красные не атакуют. Так пролетают еще одни сутки. Наконец, в полдень 14-го появились наши основные силы. Отряд снова грузится в эшелоны и вечером подходит к Зверево. Разгружаемся и пешим порядком, соблюдая тишину, осторожно входим на станцию. Что же мы здесь видим? На привокзальной площади митинг. Казаки решают, что делать. Что они решат и как поступят, не известно, а потому Чернецов дает команду на атаку, и отряд врывается на площадь. Над головами митингующих бьют два наших пулемета. Длинные очереди вносят панику в ряды казаков, кто-то из них разбегается, а кто-то остается на месте, и поднимает руки вверх. Здесь нашими трофеями становятся двести винтовок, три пулемета и около сотни лошадей. Для первого столкновения с противников трофеи хороши, и все это вооружение усиливает нас.
В Зверево остается есаул Лазарев и полусотня добровольцев, которые все еще с нами. Остальной личный состав их офицерской роты раскидан на охрану других занятых нами железнодорожных станций. Снова, в который уже раз за эти дни, погрузка в эшелон, и наши отряды двигаются к Замчалово. Здесь снова обходится без боя и потерь. Отлично и все идет просто замечательно. Готовимся продолжить путь, но к нашему вагону подбегает всклокоченный парнишка лет десяти и, весело подпрыгивая перед тамбуром, кричит:
- Солдаты, солдаты, эй, дяденьки.
Стоящий в тамбуре Демушкин, спрашивает его:
- Тебе чего, малой?
- Там, - мальчонка машет рукой в сторону небольшого домика за станцией, - комиссары у нас в овине прячутся.
Терец оглядывается на меня, а я, кивая головой, говорю:
- Время есть, пошли красных за вымя пощупаем.
Мы предупреждаем бойцов о том, что собираемся сделать и, налегке, только с пистолетами в руках, мчимся в указанном мальчишкой направлении. Азарт охватывает нас, у меня в руках "браунинг", а у Демушкина "наган". По-хорошему, надо дождаться помощи и окружить овин десятком бойцов, но мы уверены, что справимся сами. Подбегаем к полузавалившемуся старому сарайчику из самана, успокаиваем дыхание и заходим с тыльной стороны.
В сарайчике тихо, мы прислушиваемся, но ничего не слышим. Со снега, я поднимаю спекшийся от мороза кусок грязи, с силой кидаю его в небольшую отдушину и кричу во все горло:
- Ложись! Бомба!
Внутри овина пошло движение, кто-то испуганно вскрикивает и чертыхается. Демушкин ногой выбивает дверь и влетает внутрь, а я за ним следом. В полутьме сарайчика вижу, как на земляном полу барахтаются двое, а терец стоит над ними и охлопывает их одежду руками. Так были взяты два серьезных пленника, комиссары Донского революционного комитета. Оставляем этих граждан на попечение добровольцев, которые остаются здесь, а сами, забрав в личное пользование два трофейных пистолета, германские десятизарядные "маузеры" образца 12-го года с хорошим боезапасом и, прихватив большую стопку революционных газет, бывших при них, уже на ходу грузимся в вагон и двигаемся дальше.
По дороге, Демушкин занят осмотром своего трофея, а я просматриваю большевистские газеты, которые уже вовсю выпускают в славном городе Саратове. Что привлекало внимание, так это сплошные лозунги на каждой странице: "Да Здравствует Красная Армия!!!", "Красная Армия - опора революции!", "Трусы вон из рядов красных батальонов!" и "Смерть дезертирам!", "Уничтожим Калединскую заразу в зародыше!", "Трудовое казачество с нами!", "Враг должен быть уничтожен без всякой пощады!", "Смерть атаману Дутову и прочим приспешникам царя и капитализма!". Где-то этими лозунгами озадачился, где-то задумался, над чем-то посмеялся, но какое-то время нашего путешествия к следующей станции благодаря этим газетам скоротал.
Под газетами обнаруживаю свернутую вчетверо бумагу, разворачиваю, вчитываюсь и закатываюсь в хохоте. Естественно, сразу вопрос, в чем дело. Я подзываю к себе всех любопытствующих и вслух читаю им попавшую ко мне в руки бумагу. Поначалу, до собравшихся не доходит весь смысл документа. Они просто не понимают его, но спустя всего несколько мгновений, когда я дочитываю до середины, меня поддерживают все без исключения. Привожу текст этой великолепной и в чем-то юмористической бумаги.
Декрет Саратовского Губернского СНК об отмене частного владения женщинами.
Товарищи! Законный брак, имеющий место до последнего времени, несомненно, является продуктом того социального неравенства, которое должно быть с корнем вырвано в Советской республике. До сих пор законные браки служили серьезным оружием в руках буржуазии в борьбе с пролетариатом, и только благодаря им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуазии, империалистов, и такой собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Потому Саратовский губернский Совет народных комиссаров, с одобрения Исполнительного комитета губернского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, постановил:
1. С 1 января 1918 года отменяется право постоянного пользования женщинами, достигшими 17 лет и до 32 лет.
2. Действие настоящего декрета не распространяется на замужних женщин, имеющих пятерых и более детей.
3. За бывшими владельцами (мужьями) сохраняется право на внеочередное пользование своей женой.
4. Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного владения и объявляются достоянием всего трудового класса.
5. Распределение отчужденных женщин предоставляется Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уездными и сельскими по принадлежности.
6. Граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырех раз в неделю, в течение не более трех часов при соблюдении условий, указанных ниже.
7. Каждый член трудового коллектива обязан отчислять от своего заработка два процента в фонд народного образования.
8. Каждый мужчина, желающий воспользоваться экземпляром народного достояния, должен представить от рабоче-заводского комитета или профессионального союза удостоверение о своей принадлежности к трудовому классу.
9. Не принадлежащие к трудовому классу мужчины приобретают право воспользоваться отчужденными женщинами при условии ежемесячного взноса, указанного в п. 7 в фонд 1000 руб.
10. Все женщины, объявленные настоящим декретом народным достоянием, получают от фонда народного поколения вспомоществование в размере 280 руб. в месяц.