- Товарищ командир, - начала, было, Катя, но Жером посмотрел на нее так, что она осеклась.
- Господин гаупштурмфюрер, - поправил он. - Впрочем, вы, если хотите, можете называть меня Отто.
- Простите, Отто… а мне что делать?
- Продолжайте жить здесь - будет очень подозрительно, если вы все исчезнете спустя сутки. Галине объясните, что наши бойцы из РОНА скоро вернутся. Легенда ваша остается прежней - вы СС-хельферин литовского происхождения, Дайна Кайрите.
"Ну, при чем здесь легенда? - хотела крикнуть она. - Ты подумал о том, каково мне будет одной, в этом доме? Как мне будет страшно и одиноко? Ты вообще хоть о чем-нибудь подумал, кроме своих бесконечно меняющихся планов?"
Но вслух она, конечно же, ничего не сказала.
- Сегодня я познакомлю тебя со своими новыми друзьями, - сказал на следующий день Отто. - Постарайся очаровать их. Я думаю, тебе это будет несложно.
- Мне это будет противно, - честно ответила Дайна.
- Я знаю, - кивнул он. - Но так нужно. Один из этих людей - главный шифровальщик в секретном отделе генштаба, который размещается в Вороновице.
- Это где?
- Неподалеку. Между Немировым и Винницей. Никто и понятия не имел, что здесь расположено такое паучье гнездо! Само по себе это - невероятная удача. Но главное - в Вороновице время от времени бывает Гитлер.
- Он покидает ставку?
- Представь себе. Если нам удастся подобраться к нему там… или перехватить по пути… понимаешь, девочка?
- Хорошо, - сказала она, подумав. - Я сделаю все, чтобы им понравиться.
Друзей оказалось трое - очкастый эсэсовец Клейнмихель, старший прапорщик Хонер и тот самый шифровальщик по имени Рихард Кох. Кох был из них самым молодым и с некоторой натяжкой мог бы считаться симпатичным, остальные напоминали Дайне крыс. Тем не менее, она очень мило улыбалась всем, а когда Хонер, знакомясь, задержал ее пальцы у своих мокрых губ секунд на пять дольше, чем предписывал этикет, сделала вид, что ей это приятно.
- Вы счастливый человек, гаупштурмфюрер, - сказал Кох, разливая по рюмкам шнапс. - Работать с такой прекрасной ассистенткой - что может быть приятнее? И дело, и удовольствие!
- Можно подумать, в вашем отделе нет молодых украиночек, - поддел его Отто.
Кох скорчил скорбную гримасу.
- Да местных к нам близко не подпускают! Повышенные требования безопасности, видите ли. А из фатерлянда присылают таких, прости Господи, грымз, что при взгляде на них сразу хочется уйти в монахи.
- Да это специально делается, чтобы такие бабники, как ты, не отвлекались и занимались делом! - захохотал Клейнмихель. - Дайна, не обманитесь! Наш Кох только прикидывается тихоней - в действительности он отъявленный донжуан!
А ты сволочь, подумала Дайна. Топишь своего же товарища. Да и все вы сволочи.
Вслух она сказала:
- Мужчины все одинаковы. Или я ошибаюсь, и вы, штурмшарфюрер, идеальный семьянин?
Теперь уже засмеялись Кох и Хонер. Клейнмихель нервным движением снял очки и протер запотевшие стекла.
- Я не женат, фройляйн. Пока что.
Они сидели в бильярдной в подвале иезуитского коллегиума. Отто и Кох ожидали, пока освободится стол для русского бильярда - там сейчас играли высокий офицер с худым костистым лицом и пожилой седоусый маркер с фигурой профессионального борца. Офицер мазал и злился, его противник выглядел спокойным, как слон.
- У Петра трудно выиграть, - тоном знатока заметил Хонер. - А проигрывать ему небезопасно. Недели две назад бедняга Бользен проиграл ему сто марок…
- Какой Бользен? - перебил Кох. - Тот, которого партизаны убили?
- То ли партизаны, то ли сумасшедший танкист. В общем, тот самый. Но дело все в том, что проигрыш свой он отдавать не хотел. Стал орать на Петра, ударил его кием. Так Петр отнял у него кий, взял за шиворот - правда, как котенка! - и вынес наружу. Только там отпустил. Он же здоровый, как бык, несмотря на свои семьдесят лет. Бользен побежал жаловаться коменданту, но без толку.
- Почему это? - удивился Отто. - Неужели у вас тут унтерменшам позволяют поднимать руку на немецких солдат?
- Не всем, мой дорогой Нольде, - засмеялся Клейнмихель. - Далеко не всем. Поговаривают, что Петр оказывает кое-какие услуги службе безопасности. Вроде бы именно с его помощью весной раскрыли целую подпольную сеть во главе с комиссаром Бевзом. Но это, конечно, только слухи.
- В общем, если вам случится проиграть Петру, - перебил его Хонер, - лучше отдавайте проигрыш сразу и без споров.
- Я учту, - серьезно проговорил Отто. - Что ж, друзья, а не заказать ли нам еще шнапса?
- Плохо, - сказал он, провожая ее домой. - Очень плохо. Выходит, группа Бевза уничтожена еще весной. Я-то надеялся, что в городе действует подполье, но все контакты, которые у нас были, оказались обрубленными. Теперь понятно, почему.
- А как получилось, что в Москве об этом не знали?
Они говорили по-немецки. Отто требовал, чтобы они разговаривали по-немецки все время, независимо от того, есть кто-то рядом или нет.
- Вот так и получилось, - Отто досадливо прищелкнул пальцами. - Не осталось никого, кто мог бы сообщить в центр о разгроме подполья. Месяца два назад в район Винницы забросили офицера, который должен был наладить связь с партизанами, но он пропал без вести. Мы вынуждены действовать вслепую, Дайна.
- Но ведь ребята же обязательно что-нибудь узнают!
- Я тоже на это надеюсь, - ответил он коротко.
Он довел ее до калитки, притронулся сухими губами к ее щеке. Даже губы у него стали другими. Что же это такое, подумала она с горечью, неужели он так вжился в роль?
- Ты не останешься? - спросила она шепотом.
Отто покачал головой.
- Не сегодня.
Не понимаю, хотела сказать она. Кого теперь нам стесняться? Хозяйку?
- Как хочешь, - она старалась, чтобы голос ее прозвучал равнодушно.
- Мне нужно подумать, - сказал он, будто оправдываясь. - Все стало сложнее, чем я думал.
- Хорошо, - она клюнула его носом в щеку и поморщилась от запаха немецкого офицерского одеколона. - Ты наверняка что-нибудь придумаешь, я знаю.
Он шагнул в темноту и вдруг повернулся. Дайна по-прежнему стояла у калитки. Он подошел и взял ее лицо в ладони - как всегда это делал Жером.
- Ты ничего не понимаешь, - сказал он по-русски. - Совсем ничего. Глупышка моя.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Людвиг Йонс
Северный Кавказ, август 1942 года
На ночлег они остановились в маленьком домике, спрятавшемся в заросшей пихтами лощине. Озеро Туманлы-Кёль осталось в нескольких километрах позади - там разбила лагерь дивизия "Эдельвейс". Передовой дозор егерей поднялся выше в горы и рассредоточился по краям лощины. После неожиданной вылазки русских генерал Ланц настоял на том, чтобы посланцы фюрера передвигались только в сопровождении взвода разведчиков.
На пороге хижины их встретил высокий седой старик, непохожий на местного жителя. У него были длинные серебряные волосы, падавшие на костистые плечи, и выцветшие от старости голубые глаза.
- Рад видеть вас, господа, - сказал он по-немецки, протягивая Раттенхуберу широкую, как лопата, ладонь. - Людвиг Йонс, колонист из Гнаденбурга. Прошу, заходите в дом. Я угощу вас сытным ужином.
Йонс происходил из семьи немецких колонистов, переселившихся на Кавказ в семидесятых годах прошлого века. Его отец был швабом, мать родилась в Швейцарии. Родители Людвига держали небольшую сыроварню, славившуюся на весь край и поставлявшую настоящий швейцарский сыр даже в дорогие рестораны Санкт-Петербурга.
- У нас было сорок две коровы, - вспоминал Йонс, накладывая в глубокие глиняные миски тушеную капусту с большими кусками мяса. Мясо, к сожалению, было все той же надоевшей Раттенхуберу бараниной, но в этой пародии на айсбан чудилось нечто трогательное. - Замечательные были, доложу вам, коровки! Породы красная немецкая, до тридцати литров молочка давали! Ну и сыр из этого молочка получался!
Он со вздохом выставил на стол соленую горскую брынзу.
- А это же разве сыр? Так, одно название…
- Не переживайте, Людвиг, - сказала Мария фон Белов. - Очень скоро мы скинем русских в море, и вы сможете вернуться в Гнаденбург.
- Он теперь называется "Виноградное", - с горечью проговорил старик. - И немцев там уже не осталось. В августе прошлого года всех арестовали и сослали в Сибирь.
Он налил гостям мутноватой, резко пахнущей араки.
- А ведь до войны мы были лучшими крестьянами в стране! Конечно, мы были вынуждены работать в советских колхозах, но наши колхозы постоянно перевыполняли план. Тогда немцев уважали! Сам Калинин говорил: не зря, мол, царица Екатерина пригласила немецких колонистов в Россию!
- Кто это - Калинин? - поинтересовался Раттенхубер.
- О, это очень большой человек в Советском Союзе! По-нашему говоря, президент. Правда, он говорил это, пока у Сталина с Гитлером был мир. Потом-то немцы сразу стали врагами, в том числе и те, кто никогда в жизни не брал в руки оружия…
- Как же вам удалось избежать Сибири? - спросила Мария. Йонс кривовато усмехнулся.
- Я вовремя понял, чем может обернуться эта война для немецких колонистов. Старуха моя померла еще три года назад, а детей у нас не было. Так что никто и не заметил, как я ушел в горы, а если кто и заметил, то промолчал.
Старик отломил сильными пальцами кусок лаваша, намазал на него брынзу.
- В горах у меня были знакомые пастухи-черкесы. Они-то и посоветовали поселиться в этом урочище. Здесь стояла покинутая людьми хижина, я подновил ее, перестелил крышу. У меня есть свой огородик, в реке полно форели.
- А русские вас не беспокоили?
- Русские? Да я их и не видел с тех пор, как ушел из Гнаденбурга. Хотя, нет, что же я вру! Месяца два назад сюда спускались с перевала солдаты. Но они не причинили мне никакого вреда, даже помогли поставить забор со стороны леса - а то кабаны повадились вытаптывать мои посевы…
Мария фон Белов отодвинула тарелку.
- С перевала, говорите? И много их там, на перевале?
Людвиг пожал плечами.
- Я не спрашивал. Но мне почему-то кажется, что не очень. Один, помню, сказал - "нам на Эльбрусе не воевать".
- А что им было нужно от вас?
- От меня - ничего. Они сбились с пути, ведь дорога к озеру проходит в двух километрах к востоку. Да, я забыл сказать - они тянули какой-то провод.
- Связисты? - нахмурилась фон Белов.
- Да вроде бы нет, - Людвиг заморгал. - Впрочем, я ведь крестьянин, не разбираюсь в армейских знаках различия.
- И где этот провод проложен?
- Завтра утром я покажу вам, - с готовностью сказал Йонс. - Они просили меня присматривать за проводом, чтобы его не повредили дикие звери.
Раттенхубер подозрительно сощурился.
- С чего это они доверили такую важную вещь вам, немцу?
- Ну, они же не знали, кто я. Документы у меня на имя Леонтия Юдина, это вполне русское имя. Здесь, в горах, немало охотников или пастухов, которые живут отшельниками. У них не было причин мне не верить.
Мария фон Белов поднялась из-за стола, одернув куртку.
- Что ж, это удачно. Благодарю за ужин, камрад Йонс.
- У меня есть еще вкусный пирог с ягодами! - запротестовал старик, пытаясь усадить гостью обратно. - Вы обязательно должны его отведать!
- Мы сделаем это позже, - улыбнулась фон Белов. - А сейчас я хотела бы взглянуть на провод.
- Но ведь уже темно! Я отведу вас туда, как только рассветет!
- Нет, Людвиг, - в голосе Марии послышался металл. - Мы пойдем туда сейчас же. Немедленно. Иоганн, возьмите фонарь.
Раттенхубер, которому не слишком хотелось лазить по ночному лесу, особенно после плотного ужина, со вздохом повиновался. Под причитания старика они вышли из дома и двинулись в лес по еле заметной в сумерках вилявшей по склону тропинке.
- Господин оберфюрер, позвольте узнать, куда вы направляетесь? - окликнул Раттенхубера один из дозорных. Разведчики устроились на ночлег прямо на земле, расстелив на мху брезентовые плащ-палатки.
- Не волнуйтесь, лейтенант, мы недалеко, - буркнул Иоганн. - Немного побродим по окрестностям и вернемся.
- Я пошлю с вами фельдфебеля, - офицер повернулся, чтобы отдать приказ, но Мария опередила его.
- Не нужно, лейтенант. Под мою ответственность.
"Излишне самоуверенна, - подумал Раттенхубер. - Сегодня эта самоуверенность едва не стоила мне головы".
Тропинка нырнула в заросли ореха-лещины. Огромные кусты тянули к вечернему небу свои искривленные руки, сплетаясь над головой и образуя подобие свода. Ноги путались в густых зарослях папоротника, налицо налипала мерзкая паутина.
- В такой темноте и заблудиться недолго, - ворчал шедший впереди Йонс.
Старик захватил с собой керосиновую лампу, и его жутковатая, вытянувшаяся тень рыскала теперь по темным кустам, прыгая то вверх, то вниз. Рядом с Йонсом бежала молчаливая белая собака, которую Людвиг звал странным именем Казбек. Ростом Казбек был, пожалуй, с волка, да и клыки у него были такие, что Раттенхубер рядом с ним чувствовал себя неуютно. Но Йонс заверил своих гостей, что Казбек его беспрекословно слушается и не позволит себе даже зарычать на них без приказа хозяина.
Раттенхубер светил фонарем по сторонам, но там не было ровным счетом ничего интересного - сплошная темно-зеленая стена. Неподалеку журчал невидимый ручей.
- Где-то здесь, - сказал, наконец, Йонс. Он стоял под могучим деревом с потрескавшейся корой и светил лампой у его корней. - Этот дуб самый старый в округе, потому-то я так хорошо и запомнил место…
Лампа прыгала у него в руке. В ее неверном свете выпирающие из земли толстые корни были похожи на извивающихся змей. Вдруг старик выхватил из травы еще одну змею, только совсем тонкую и длинную.
- Вот он, госпожа фон Белов, провод, за которым мне велели присматривать.
Мария подошла поближе и взяла "змею" у него из рук.
- Так-так, - проговорила она задумчиво, - я предполагала нечто подобное. Посмотрите, Иоганн.
Раттенхубер подошел и посветил фонарем. Провод был не таким уж тонким, как показался вначале - толщиной в два пальца, в грубой резиновой обмотке.
- Это не телефонный провод, - сказал он уверенно.
- Совершенно верно, это силовой кабель - Мария повернулась к Людвигу. - А куда русские пошли потом?
- Туда, - Йонс махнул рукой вниз по склону горы. - Я показал им короткую дорогу к озеру.
- Мы сможем пройти по этой дороге сейчас?
- Что вы, что вы! - замахал руками старик. - Через этот лес и днем-то ходить непросто, а ночью уж точно можно переломать себе все кости!
Фон Белов немного поразмыслила.
- Ладно, подождем до утра. Но завтра отправимся туда с первыми лучами солнца. А теперь возвращаемся.
Наутро Мария встала на два часа раньше обычного, но утреннюю гимнастику сделала, как всегда, в полном объеме - правда, обливание водой было заменено на купание в горном ручье. Раттенхубер сидел на скамеечке перед домом, курил и смотрел на медленно уползающий в низины туман. Фон Белов, скрытая зарослями дикой ежевики, мурлыкала какую-то песенку.
- Иоганн, вы не поможете мне? - крикнула она, прервав пение. - Я забыла в доме полотенце!
- Одну минуту, - Иоганн затушил папиросу и спрятал ее в банку из-под консервов, которую аккуратный Йонс поставил рядом со скамейкой. - Оно где-то в ваших вещах?
- Лежит прямо на кровати!
Раттенхубер вошел в дом. Топчан, который хозяин уступил фон Белов, был чересчур узким и твердым, чтобы его можно было назвать кроватью. Сам Раттенхубер спал на полу, а Йонс ушел ночевать в хлев.
На топчане, кроме полотенца, лежало зеркальце, ридикюль с косметическими принадлежностями и кружевная деталь женского туалета, при взгляде на которую Раттенхубер невольно покраснел.
"Все-таки женщина на войне - это абсурд, - подумал он. Даже если она боксирует, как Макс Шмелинг, стреляет, как ковбой, и лихо водит мотоцикл. Все равно женское начало глубоко чуждо суровому миру войны. Все эти помады, пудреницы, кружавчики…"
Он обратил внимание на книгу, лежавшую на подушке обложкой вверх. "Темная сторона древнегреческого космоса. Мир Гекаты", сочинение Рихарда Вальтера Даре. С чего бы это фон Белов заинтересовалась греками, спросил себя Раттенхубер. Мы же не на Крите, а на Кавказе. Впрочем, мало ли что может прийти в голову женщине!
- Вот ваше полотенце! - громко сказал он, подходя к кустам. Ежевика зашевелилась - Мария попробовала просунуть сквозь ветки руку, но тут же отдернула ее, оцарапавшись о колючки.
- Иоганн, вас не затруднит принести его мне прямо сюда?
Раттенхубер хмыкнул. Он не страдал излишней застенчивостью, но просьба фон Белов его несколько удивила.
- Хорошо, штандартенфюрер, - он обошел кусты и, топая сапогами прямо по воде, приблизился к тому месту, где принимала утреннюю ванну Мария фон Белов.
Она стояла по колено в ледяном ручье, повернувшись к Раттенхуберу боком. Обнаженная, в хрустальных каплях воды, сверкавших в лучах утреннего солнца.
- Я смущаю вас, Иоганн? - засмеялась Мария.
- Нисколько, - ответил Раттенхубер, стараясь не смотреть на ее гладкое, вызывающе соблазнительное тело. - Вот ваше полотенце, возьмите.
Фон Белов вполоборота повернулась к нему. Оберфюрер увидел небольшую крепкую грудь, плоский живот и треугольник светлых волос под ним. Рука, грациозно протянутая к нему, казалась по-девичьи тонкой, но под шелковой кожей были заметны тренированные мускулы.
- Нагота - естественное состояние человека. Все дело в климате. Арийцы, создавшие эллинскую цивилизацию, могли позволить себе ходить обнаженными, а наши предки, германцы, к сожалению, нет. Отсюда и ложный стыд.
Раттенхубер не нашелся, что ответить. Он повернулся и вышел на берег прямо через заросли ежевики, не обращая внимания на царапающие лицо колючки.
"Чертова баба, - думал он про себя. - Еще и издевается! Прекрасно же знает, что мужчина на войне вечно голоден!"
Оберфюрер не считал себя аскетом, но определенных принципов все-таки придерживался. После смерти своей первой жены он несколько лет жил холостяком, но потом неожиданно для самого себя сделал предложение воспитаннице своих мюнхенских родственников Гундель. Как выяснилось позже, Гундель, совсем юная девушка, готовившаяся к карьере пианистки, уже давно была влюблена в статного белокурого офицера СС, охранявшего самого фюрера. Брак оказался счастливым, но детей у них долго не было - лишь недавно Гундель родила Раттенхуберу дочь.
Раттенхубер любил жену и старался хранить ей верность - конечно, порой он, как и многие другие, посещал офицерские бордели, но изменой это не считал. Мужчине нужна разрядка, особенно на войне. Главное - не приносить в дом заразу, но для этого офицерам СС выдавали специальные антибиотики. Уколол себя в бедро за час до посещения пуфа - и несколько дней никакая хворь гарантированно к тебе не пристанет.