Зря он это сказал, подумал я. Отношение к христианам в Скандинавии, мягко говоря, недоброжелательное. И неуважительное. Та часть толпы, которая была на нашей стороне, заметно уменьшилась.
Очень довольный (главное – угодить избирателю) Законоговоритель поглядел на Лиса с искренней симпатией (ну, мужик, ты так удачно подставился) и уже набрал в грудь воздуху, чтобы вынести вердикт, но тут ирландец извлек еще один культовый значок. То есть не то чтобы культовый, но такого, фигурально выражаясь, веса, что перетягивал Гунгнир и Мьёлльнирразом. Это была двухдюймового диаметра бляха, тоже золотая, на которой сверху был изображен ворон, а снизу – крохотный воин с луком. Знак Ивара Рагнарсона.
Золото полыхнуло на солнце, и Глашатай Закона проглотил заготовленную речь. Ивар Бескостный мало того, что снискал изрядную славу человека выдающейся даже по местным меркам жестокости, так еще и приходился родичем местному конунгу.
Вот такая незадача.
– Мое имя Мурха, – сообщил ирландец, откровенно наслаждавшийся произведенным эффектом.
Я удивился. Потому что до того времени думал, что Красный Лис – это и есть имя.
– Я – морской ярл и хёвдинг Ивара Рагнарсона, прозванного Бескостным. И всякий, кто усомнится в моем слове, оскорбит не только меня, но и моего конунга. Это понятно?
Толпа загудела. Я бы сказал: зловеще загудела. Нас была – горстка. Против чуть ли не двух сотен местных. Причем – вооруженных местных, потому что здесь без оружия даже в гости к соседу не ходят, не то что на ярмарку. Но Красному Лису – как с куста. Даже бровью не повел. Напротив, уставился с вызовом на Законоговорителя и повторил с нажимом:
– Это понятно?
– Мы услышали тебя, Мурха-хёвдинг, – уклонился от прямого ответа Законоговоритель.
– Очень хорошо. Слушайте дальше. Я подтверждаю, что не так давно видел этого человека, – жест в сторону отца Бернара, – свободным. На Сёлунде… – Гул толпы начал стихать. Люди прислушивались. – Я подтверждаю, – продолжал ирландец, – что видел этого человека за румом драккара… – Тут Красный Лис сделал паузу, чтобы убедиться: хорошо ли его слышно и дошла ли информация до слушателей. – И драккар этот был одним из драккаров, что встали этим летом у берегов Англии. Я подтверждаю, что этот человек был там с войском Ивара и Уббы Рагнарсонов! – Теперь голос Красного Лиса гремел в полной тишине. – Во всем сказанном я готов поклясться на кресте!
Сильный ход. И ведь да, спокойно может поклясться. Ни слова лжи не сказал. Отец Бернар действительно сидел на руме. И он действительно был с армией Ивара, когда тот грабил Нортумбрию. То есть в глазах всякого не осведомленного о пацифистских убеждениях отца Бернара мгновенно возникал образ не раба, а полноценного хирдмана. Тем более что и стать у франкского монаха была – соответствующая.
– А теперь, – заявил ирландец, – я требую выдачи преступника, который надел цепи на этого свободного человека! Ты – этот преступник? – Палец Красного Лиса нацелился на работорговца.
К чести последнего, тот оказался не из трусливых. А может быть, жадность придала ему смелости.
– Я купил этого раба! – заквакала жаба. – Он принадлежит мне! Мне плевать, кем он был до того, как стал трэлем. Может, он не вернул долг или еще что-то! Теперь он мой! Мой по Закону!
– Голос Закона на этом торге – я! – вмешался лагман. – И Закон говорит: этот человек свободен!
Молодец! Вовремя сориентировался.
– Да ты что, дядюшка! – взвился работорговец. – Что ты такое говоришь? ЭТО МОЙ РАБ! Выходит, теперь каждый чужак может показать пальцем на моего трэля, объявить его свободным и забрать бесплатно? Да я скорее убью этого раба, чем задаром отдам чужакам!
– То есть ты не согласен с решением? – обманчиво спокойным голосом тут же поинтересовался Красный Лис.
– Конечно, я не согласен! Это только слова! Я найду сотню свидетелей, которые видели, как я покупал этого человека! И как я учил его покорности!
– Ты бил свободного человека, – заметил Красный Лис. – Это тоже преступление.
– Это мой раб! – завопила жаба, обманутая негромким голосом Красного Лиса. – Никакой он не свободный!
– Вот! – поворачиваясь ко мне, назидательно произнес ирландец. – Он обвинил меня во лжи. И теперь я могу его убить.
– Даже и не надейся! – парировал я. – Жаба наверняка выставит бойца.
"Предмет спора", то есть отца Бернара передали под опеку ярмарочной администрации. Монах отнесся к перемещению философски. То есть равнодушно. Он вручил свою жизнь в руки Бога, так что Бог и должен о нем заботиться.
Что ж, орудие Господь избрал достойное: Мурха Красный Лис был из тех, кто способен противостоять даже Ивару Бескостному. Правда, недолго.
Мы сняли небольшой домик человек на сто поблизости от рынка и занялись уничтожением ужина. По поводу будущего поединка никто не переживал. Красный Лис считал: раз уж, в кои веки, ему подвернулась возможность порадеть за собрата по вере (а не грабануть его), это – Перст Божий. Так что к завтрашнему хольмгангу ирландец относился как к маленькому празднику. Предвкушал…
Но обломился.
Не успели мы даже толком перекусить, как пожаловали знатные гости: местный ярл Мангхильд Круглая Голова и (вот сюрприз!) полномочный представитель "конунга всех данов" Харека ярл Халлбьёрн по прозвищу Шейный Платок.
Халлбьёрн немедленно выразил радость по поводу того, что я жив. Я вежливо поблагодарил за радость и за участие. Халлбьёрн, как-никак, пытался отговорить сконских ярлов пустить меня на бастурму.
Когда мы обменялись любезностями, Шейный Платок сообщил, что намеревается посетить Роскилле, чтобы пообщаться с Рагнаром. Попытался осторожно выведать: как у Рагнара настроение? Нет ли у него планов продолжать экспансию датских земель?
Я переадресовал вопрос Лису. Тот дипломатично ответил, что ни о чем подобном не слыхал. Вот насчет Франции – да. Планы есть. Обширные. Но только в следующем году. Что же до Сконе, то и тут, насколько Лису известно, никакой враждебной Хареку цели не ставилось. Рагнар лишь урегулировал некоторые проблемы, которые возникли между жителями Сёлунда и жителями Сконе. А если несколько сконских ярлов теперь считают Рагнара своим вождем, так они – в своем праве. Земли у них не жалованные, а родовые. Так что могут присягать, кому пожелают.
С этим не поспоришь. Свобода у скандинавских ярлов – в крови, так что урезать ее можно, лишь выпустив наружу изрядное количество этой самой крови.
Я бы воздержался от того, чтобы принимать за чистую монету сказанное Красным Лисом. Человек с таким прозвищем достоин доверия только в одном случае: если он на вашей стороне. Но Халлбьёрн, похоже, поверил. И расслабился.
Под это дело я попытался выяснить еще какие-нибудь подробности о бое Сигурда и Хрёрека, но ярл ничего нового не знал. Но, желая быть полезным нашей компании, предложил себя в качестве судьи на завтрашнем поединке.
Предложение было принято и закреплено пирушкой. Угощение предоставил Мангхильд-ярл. Он же заверил, что никто из его людей даже и не помышляет выступить на стороне жабы-работорговца. А если хёвдинг пожелает, так и поединка не будет. Ярл вполне способен наказать поганца своей властью.
Похоже, ярл очень беспокоился: как бы не попасть в оппозицию к Ивару Рагнарсону?
Лис заверил мужика, что всё будет ровно. Попросил не лишать удовольствия. Заверил, что с удовольствием прикончит бойца жабы, а потом выдавит дерьмо и из самой жабы.
Вернее, не дерьмо, а денежные ценности.
Но, как сказано выше, планы Лиса жестоко обломились. Даже услуги судьи не понадобились.
Когда дружеская пьянка была в самом разгаре, появилась жаба.
Статусно опущенная ниже палубы.
С отцом Бернаром, переодетым в новое и приличное, причем крашеное, что означало полное признание его свободного статуса.
Также жаба привела с собой "извинение": пышную белокурую девушку в некрашеной одежде (насовсем) и еще шестерых таких же – во временное пользование.
Время для покаяния было выбрано правильно. Красный Лис уже порядком принял и находился в благодушном настроении. Жаба униженно каялась. Мол, йотун попутал, товарищ великий хёвдинг. Не убивайте меня, я уже хороший! Красный Лис, он же – Мухра из Скоген Лифер, к мольбам снизошел. Хлопнул жабу кулачищем по уху. Дружески. И удалился тестировать блондинку.
* * *
– Ты голоден? – поинтересовался я у отца Бернара.
Монах покачал головой.
– Тогда пойдем.
– Погоди! Что у тебя с рукой?
– Не только с рукой, но это подождет. Я хочу знать, святой отец! Прямо сейчас. С самого начала!
– Тебе не понравится, хёвдинг, – предупредил монах.
– Рассказывай, чертов ворон!
И он рассказал…
Глава 7
Предательство
Северный Змей подошел к берегу на закате.
Это было очень красиво: солнце, наполовину окунувшееся в море, и черный силуэт драккара на фоне багрового пламени.
В длинном доме как раз накрыли на стол и собирались трапезничать. Ждали только кузнеца с подмастерьем.
Они-то и увидели драккар. Кузнец Брай плохо разбирался в кораблях, так что узнать хозяйский драккар, да еще при таком освещении, он, конечно, и не смог. Зато он родился в Нортумбрии, и для него любой драккар был воплощением ужаса. Теперь Брай сам принадлежал викингу, и жизнь у него нынче была, пожалуй, получше, чем в те времена, когда хозяином Брая был тан Лестер. Но ничто не могло вытравить из крови простолюдина-англичанина животного ужаса перед "дьявольским драконом".
– Беги в поместье! – завопил он подручному. – Живо! Со всех ног!
И сам тоже потрусил следом.
Это был храбрый поступок, ведь у себя дома он и думать не стал бы о сопротивлении, а только о том, чтобы спрятаться. А спрятаться было где. Вон хоть в соседней роще.
Однако там, в доме, сейчас находилась Бетти, девушка, которую Брай очень хотел бы взять в жены. Если хозяин позволит… И вообще, там, в доме, были такие же норманы, как и те, что плавали на кораблях с драконьими головами. Вдруг свои сумеют договориться со своими? А может, это хозяин возвращается?..
Когда тяжелый и неуклюжий в беге кузнец поспел к воротам, навстречу ему высыпали все домочадцы во главе с хозяйкой.
– Северный Змей? – неуверенно проговорила Гудрун.
– Похож… – пробасил отец Бернар.
– Ага! – тут же поддакнул Льот Рукавичка, сын Пэра, который арендовал у хозяина земельный надел.
Гудрун засияла радостной улыбкой.
– Но я бы всё же закрыл ворота, – задумчиво проговорил отец Бернар.
– Закрыть? – удивилась Гудрун. – То есть как? Мой муж возвращается – и видит запертые ворота? Что ты такое говоришь, франк?
– Я не вижу твоего мужа, – спокойно произнес монах. – Я вижу корабль, который идет сюда. А ворота, женщина, открыть быстрее, чем запереть.
Гудрун задумалась. Еще раз поглядела на драккар. Там как раз спускали парус. Разглядеть, что за люди на палубе, она не смогла. Зато увидела, что на многих – шлемы.
Это ровно ничего не значило. Воины надевают бронь не только для битвы, но и для того, чтобы все видели, как они красивы. Однако Гудрун была из рода викингов, и осторожность была у нее в крови, как страх – в крови любого трэля.
– Закрыть ворота! – скомандовала она. – И вооружайтесь. Если это враги, мы встретим их как надо. Если друзья – то они порадуются нашей готовности к битве.
Настоящих воинов в усадьбе сейчас не было. Только бонды и рабы. Ни у кого ни нужных умений, ни боевого опыта. Кроме, разве что, отца Бернара. Но тот сейчас – даже меньше, чем бонд. Много лет назад бывший шевальедал обет, обязавший его не брать в руки оружие.
Словом, в чистом поле "воинство" Гудрун не выстояло бы и против пятерки настоящих бойцов. Но здесь, в усадьбе, достаточно луков и стрел, а ограда высока, так что Гудрун посчитала, что они способны обороняться. Тем паче что выбора всё равно нет. Если это враги и они победят – живые будут завидовать мертвым.
Когда защищенный мягкой накладкой киль драккара взрезал песок, Гудрун глядела на корабль из-за бревен частокола, сжимая в руке гладкое дерево охоничьего лука. Вот только стрелы в ее колчане на этот раз были не охотничьими, а боевыми – с узкими гранеными наконечниками. И голову Гудрун прикрывал настоящий боевой шлем, надетый поверх уложенной косы, а грудь оберегала тяжелая кольчуга, набранная из овальных железных чешуй.
Гудрун смотрела, как викинги ловко спрыгивают на берег. Она пыталась опознать хоть кого-то знакомого, но не получалось. Сумерки…
Вскоре цепочка вооруженных людей ("Одиннадцать" – сосчитала Гудрун), двинулась наверх, по тропинке – к усадьбе.
Они не торопились, и непохоже, что собирались биться. Щиты за спиной, оружие – в ножнах и за поясами, копья – на плечах. Первый даже нес в руке факел. Правда, света от него было немного – ветер сбивал пламя. Подходили открыто, без опаски. Но что-то Гудрун насторожило. Вот только она не могла понять – что.
Если бы она поняла это вовремя, как бы тогда изменилась ее судьба! Ведь в тот миг защитники усадьбы могли бы запросто забросать воинов стрелами, изрядно проредив их и без того недлинную цепочку… Могли бы дать отпор…
– Кто вы? – звонко крикнула Гудрун. – Назовитесь!
– Это мы, госпожа! – раздался в ответ знакомый всем обитателям поместья голос.
Гудрун вздрогнула. Это не был голос того, кого она ждала.
– Лейф! Что с моим мужем?
– Тяжкая весть, госпожа! – Первый из цепочки остановился, стянул с головы шлем. Света факела было достаточно, чтобы наверху все увидели его лицо.
– Говори, Лейф! – потребовала Гудрун.
– Я могу, госпожа, – скорбным голосом произнес норег. – Но то будет долгий и трудный рассказ. Ты хочешь услышать его прямо сейчас?
Гудрун опомнилась. Она догадалась, о чем будет говорить Лейф, и в груди у нее всё заледенело.
– Мой брат?
– Он остался на корабле. Он и еще четверо. Нам нужны носилки…
Лейф не назвал имена, значит… Значит, Ульфа среди раненых не было. Значит…
Она справилась.
– Открыть ворота. Отец Бернар, раненые…
– Я займусь, – произнес монах, но не сдвинулся с места.
Что-то было не так… Неправильно…
Но обитатели поместья уже с немалым облегчением слезали со стен, створки ворот пришли в движение…
И тут Гудрун сообразила, в чем неправильность. Там, на корабле, остались воины. И не раненые. Вполне здоровые. Обычная повадка викингов во время набега – не оставлять корабль полностью беззащитным.
– Стойте! – воскликнула она. – Не пускайте их!
Но засовы уже были сняты, створки разошлись, и пришельцы хлынули внутрь.
Они начали убивать, едва оказались во дворе. Рубили всех, у кого было оружие. Или кому не посчастливилось подвернуться под руку… В темноте иной раз трудно понять, кто перед тобой. Хотя многим нападавшим просто нравилось убивать…
Обитатели подворья, простые бонды вне строя, взятые врасплох… Они даже не сопротивлялись. Или не успевали. Как Льот Рукавичка, чью грудь пробило копье в тот миг, когда он натягивал лук.
Всё закончилось в считаные минуты.
Гудрун осталась в живых. Но только потому, что Лейф первым бросился к ней, сбил с ног и собственноручно связал.
Собственно, связали только ее и Бернара. Монах не был вооружен и не сопротивлялся, но он не кричал от ужаса и не пытался удрать, так что его сочли потенциально опасным.
– Обыщите тут всё! – скомандовал предводитель отряда. Им оказался не Лейф, а молодой прыщавый парень с подбитым глазом.
Всех пленных, за исключением Гудрун, загнали в хлев, и начался грабеж.
Лейф Весельчак в нем не участвовал. Воткнул в землю факел и встал рядом с усаженной у стены Гудрун. Стоял, молчал. На женщину не глядел. Гудрун жгла норега ненавидящим взглядом. Но тоже молчала. О чем разговаривать с предателем?
Но всё же не выдержала, спросила:
– Ты не боишься, что мой муж заставит тебя пожалеть, Лейф Предатель?
– Я не боюсь, – последовал спокойный ответ. – И я – не предатель. Ульф Вогенсон мертв.
На подворье ввалилось еще десятка полтора сконцев. Надо полагать, те, кого оставили на драккаре. Этих уж точно никто не принял бы за воинов Ульфа. В хирде мужа Гудрун даже новички выглядели более грозно. Как позже выяснилось, оставить часть людей на драккаре тоже предложил Лейф.
Впрочем, это уже не имело значения.
Вновь прибывшие присоединились к остальным. Грабить. Что может быть интереснее для победителей?
Разграбление усадьбы длилось долго. Богатый дом у Ульфа-хёвдинга. Много всего.
Но золота не нашли. Да и серебра обнаружили немного. Марки на две.
Гудрун зло усмехалась. Что не осталось незамеченным.
Предводитель налетчиков, прыщавый юнец, подступил к ней:
– Говори, волчица, где золото с серебром!
Гудрун молчала.
– Вот прижгу твою рожу каленым железом, – посулил прыщавый.
– Эй, Эйнар, а может, мы сначала с ней поразвлечемся? – подал голос один из налетчиков. – Баба-то хороша! А как зыркает! Аж страшно!
Грабители загоготали. Один сунулся к Гудрун, отодвинув безусого Эйнара.
Но на его пути встал Лейф.
– Мы договорились, – спокойно произнес он. – Я открываю вам ворота, а вы не трогаете хозяйку.
– Да от нее убудет, что ли? – пробормотал налетчик, пытаясь обойти Лейфа. Не получилось.
– От нее – нет, – сказал норег. – Вот от тебя, Виги Грибок, убудет наверняка.
И положил руку на оголовье меча.
– Да что его слушать, чужака? – гаркнул кто-то. – Чтоб какой-то норег нам указывал!
Еще несколько разбойников подвинулись ближе.
Гудрун закрыла глаза.
Она очень жалела о том, что не убила себя. А ведь могла успеть…
– Эйнар! – раздался по-прежнему спокойный голос Лейфа. – Ты поклялся! И боги тебя слышали. Она моя. Уйми своих людей!
– А ну все назад! – визгливым голосом закричал прыщавый. – Не трогать ее! Здесь полно баб! Эта – Лейфова! Он выполнил то, что обещал!
Гудрун открыла глаза и с облечением увидела, что те, кто хотел ее изнасиловать, отступили.
И не похоже, что только из-за визгливого юнца. Скорее потому, что не хотели связываться с Лейфом. Вспомнились слова брата о том, что Лейф Весельчак – великолепный боец. Один троих стоит.