И потом, собирая в кучу у двери оставшиеся обрезки и обрубки и складывая инструменты, они то и дело сталкивались взглядами и начинали смеяться. А потом прибежали Даша и Маша с вёдрами, тряпками и мётлами.
- Мы всё равно убираемся…
- Сейчас и вам вымоем…
- Чтобы у вас всё тип-топ…
Андрей решительно отобрал у них всё нужное.
- У вас и без нашего мороки хватает. Покажите только куда мусор свалить.
Девчонки фыркнули, но покорились.
Они домывали пол, балагуря и зубоскаля с девчонками, когда Даша и Маша оборвали очередную шутку на полуслове и исчезли. И прозвучавшие по коридору к их двери уверенные шаги не застали их врасплох.
Кряжистый седой мужчина в белом халате, как бы не замечая их, прошёлся между стеллажами, попробовал два стояка, стол у стены и подошёл к ним. Они как раз подобрали последнюю воду у порога, бросили тряпки в воду и выпрямились.
- Работа выполнена, - он смотрел на них снизу вверх, но с явным превосходством. - За уборку я вам не плачу, уборка в условия не входила. Но, - его глаза еле заметно потеплели, - я прибавлю за качество и срочность.
Он вытащил бумажник и, не спеша, отсчитал им по пять радужных кредиток. Десятки?! Так много они ещё не зарабатывали. А он дождался, пока они уберут деньги, и, уже улыбаясь, достал две яркие блестящие пачки дорогих сигарет.
- И это от меня лично.
- Спасибо, сэр, - Андрей взял пачку, небрежно распечатал её, выщелкнул сигарету и обернулся к Эркину, прятавшему сигареты в карман. - Пошли?
- Спасибо, сэр. Конечно, пошли.
Эркин застегнул клапан на нагрудном кармане, Андрей подобрал свой ящик.
- До свидания, парни.
Ну что ж, как с ними, так и они. И они вежливо попрощались с таким щедрым работодателем.
Уже на улице Андрей, с наслаждением затягиваясь ароматным дымом, спросил.
- Менять будешь? Ну, сигареты.
- Девчонкам отдам, - ответил Эркин. - Мы ж их обед сожрали. Пусть поменяют себе, - и резко остановился. - А ч-чёрт, мы ж не спросили, где живут. Ищи их теперь!
- Так, - Андрей сунул ему свой ящик. - Держи, я мигом.
Через минуту он вернулся, держа за локти обеих девчонок.
- Давай.
Эркин вытащил пачку.
- Вот, держите, наменяете себе.
- Ой, но тебе же…
- Ты же…
- Не курит он, не курит, - успокоил Андрей девчонок, - берите. И вот ещё вам.
- Ты-то куришь!
- Взял одну для пробы. Не по мне. А вы наменяете.
- Ой, спасибо…
- Парни, вы что, они же сумасшедших денег стоят…
- Девчонки, об этом речи нет. Цыц, и языки завяжите. А теперь бегите.
Маша и Даша спрятали сигареты куда-то под халатики и убежали.
Андрей и Эркин медленно шли по утренней пустынной улице. Эркин зевнул.
- Я отсыпаться. Бывай.
- Бывай, - с таким же зевком ответил Андрей.
Когда Эркин подходил к дому, солнце уже показывалось над крышами. Он буквально втащил себя по лестнице и ввалился в комнату. Женя, одетая уже на выход, отдавала Алисе последние указания. Увидев Эркина, она и обрадовалась, и рассердилась.
- Эркин! Наконец-то! Где ты был?!
- Работал. Вот, - он вывалил на стол деньги.
- Сумасшедший. Загонишь себя насмерть. Поешь и ложись. Вот, я тебе оставила.
Он сел за стол, потянулся за ложкой, но неодолимая сила пригнула его голову, и, когда Женя в дверях оглянулась, она увидела, что он спит.
Женя швырнула сумочку и подбежала к нему. Затеребила.
- Давай, раздевайся и ложись. Давай же, мне уже на работу пора. Мы ж сегодня раньше начинаем.
Он в полусне, уже не совсем понимая, кто и что с ним делает, разделся, и Женя подтолкнула его к кровати. Он что-то пробормотал и рухнул в сон, и уже не чувствовал, как Женя вытаскивала из-под него одеяло и укрывала. Он спал. Мёртвым каменным сном бесконечно усталого человека. Женя наклонилась и поцеловала его, он вздохнул, не открывая глаз, его губы чуть шевельнулись то ли в ответном поцелуе, то ли в непроизнесенном слове.
В день Бала всех отпустят с работы после ленча, но и выйти пришлось на час раньше. Женя чуть не опоздала, но в общей суматохе этого никто не заметил. Вчера вечером в неурочный час пришёл Мервин Спайз и необыкновенно торжественно от имени фирмы поздравил с Весенним Полнолунием и вручил каждой приглашение на Бал. Всем. Даже Жене и Рози. От фирмы и за счёт фирмы. Восторженный стон пронёсся по комнате. Спайза целовали, благодарили, даже миссис Стоун что-то сказала и коснулась губами его щеки.
И сегодня стука машинок не было слышно за щебетом о платьях и украшениях. И одно дело, когда тебя кто-то приглашает, ты приходишь и уходишь с пригласившим и в общем-то в чём-то зависишь от него, и совсем, совсем другое дело - свой билет.
Потом машинки и вовсе замолчали, потому что какая работа при таких разговорах?! Даже миссис Стоун перестала печатать. Женя на секунду отвлеклась за чем-то от разговора и посмотрела на неё. Миссис Стоун сидела, поставив на стол локти и упираясь лбом в ладони. Женя встала и подошла к ней.
- Миссис Стоун, вы в порядке?
Та подняла голову и с трудом, словно преодолевая боль, посмотрела на Женю. Её бледно-голубые глаза были сухи, лицо спокойно.
- Благодарю вас, Джен, со мной всё в порядке.
И снова уткнулась в ладони, будто не хотела никого видеть. Женя растерянно отошла и влилась в общий разговор.
- Джен, а вы в чём пойдете?
- Что-нибудь придумаю, Рози.
- Вы ещё не думали?!!
- Нет, - Женя хитро улыбнулась. - Кое-что я придумала. Но не всё.
- А я, - Рози засияла необыкновенной, Женя такой у неё ещё не видела, улыбкой. - Я вот что придумала. - И она зашептала на ухо Жене. - Я оденусь Счастливой Фермершей. У меня всё есть. Я уже посмотрела.
- Блестяще! - восхитилась Женя и вздохнула. - А у меня будет костюм без девиза.
- Ну, это ничего, - утешила её Рози. - Ведь это необязательно.
За полчаса до ленча все машинки были накрыты футлярами, столы убраны как в пятницу. Бал на всю ночь, и следующий день выходной - подарок фирмы! Сегодня никаких "чашечек" и тому подобного. И как только прозвенел сигнал, они вырвались на улицу с энтузиазмом приговорённых и нежданно помилованных.
Но бал балом, а у Жени и помимо бала есть заботы. Пробежки по магазинам ей не избежать. Но сегодня и это в радость. Тем более, что она теперь может побаловать своих чем-нибудь вкусненьким. Странно, вроде Эркин приносил немного, но ей стало намного легче перекручиваться с деньгами, и вообще легче. Он отдавал ей все деньги и сигареты, и, как она ни говорила, чтобы он оставлял себе хотя бы на еду, он только молча склонял голову как бычок, или скорее - Женя улыбнулась неожиданной мысли - ёжик, который чуть что сворачивается клубком, выставляя иголки. Но насчет сигарет надо ему объяснить. Ведь у неё не может быть сигарет, и не пойдет она на рынок менять их на что-нибудь. Это он может, а ей нельзя.
Женя забежала в мелочную лавку, где набрала обрезков тесьмы, кружев, всякой блестящей всячины. Здесь её знали. Она и раньше покупала у них всякие обрезки и остатки, из которых мастерила одежду Алисе. И сегодня ей сразу показали два больших фланелевых лоскута. Ну что ж… пожалуй… Да, платьице может выйти. Надо взять. Расплачиваясь, она заметила кожаный, почти новый ремень. Взять Эркину? Денег должно хватить. И нарваться на вопрос, для кого ей нужен мужской пояс с колечками для подвешивания ножен, кобуры и прочего? Даже непроизнесённый вопрос опасен. Не дело хозяйки - забота об одежде жильца. Женя отвела взгляд от ремня и вышла.
А сама эта мысль насчёт жильца оказалась очень удачной. Ей удалось как бы невзначай проболтаться Элме в одной из бесед. Разговор зашёл о бездененежье, о том, что война кончилась, а легче не стало. И Женя очень естественно сказала.
- От бедности на что только ни пойдёшь. Я вот койку сдаю.
- Вот оно что, - протянула Элма. - И хорошо он платит?
- Платит немного, - ответила Женя. - Но зато всю тяжелую работу делает.
- Да-да, Джен, - закивала Элма. - Может, это и разумно. Ведь сейчас не война, чтобы леди колола дрова и носила воду.
Женя с трудом сдержала смех оттого, что её, наконец, признали леди. А уж Элма раззвонила по всему двору, а может и кварталу. Но это уже Женю не беспокоило. Нет, всё очень удачно.
Она так рано вернулась, что Алиса не успела соскучиться, а Эркин ещё спал.
- Он всё спит и спит, - пожаловалась Алиса.
- Он устал, - Женя спрятала в шкаф свой костюмчик. Кофточку бы надо обновить. - Тебя о нём не спрашивали?
- Не-а, - замотала головой Алиса. - Только вчера Джанис спросила, где он спит, а то у нас тесно. Я сказала, что на полу. Я правильно сказала?
- Правильно, - Женя поцеловала дочку в щёку. - Значит, ты с Джанис играла?
- Не-а, я с Линдой играла. У сарая. Джанис подошла сама и сразу ушла. Мама, а почему она Эрика называет краснорожим?
- Потому что она грубая и невоспитанная девочка, - сразу ответила Женя, грохоча кастрюлями.
- Значит, хорошо, что я с ней не играла? - сосредоточенно нахмурилась Алиса.
- Да. Чем с такой, лучше одной.
- Ага, - кивнула Алиса. - Понятно.
Возясь с обедом, Женя поглядывала на стоящую рядом дочку. Что она поняла, какие у неё свои мысли, что она вообще думает об Эркине и всей их жизни?
- Неси на стол, - вручила она Алисе тарелки. - Сейчас обедать будем.
Через минуту Алиса вернулась.
- Мам, а Эрик ещё спит. Будить?
- Не надо. Пусть спит.
Но когда она вошла в комнату с кастрюлей супа в руках, он уже сидел на кровати, свесив ноги и растирая кулаками глаза.
- Как раз к обеду проснулся, - рассмеялась Женя.
- Еду не проспишь, - серьёзно ответил Эркин, ещё раз зевнул, встал и вышел.
Его слегка пошатывало со сна, и Алиса засмеялась, глядя на его неуверенную походку, даже Женя улыбнулась. Вскоре он вернулся, уже совсем бодрый, умытый, с влажными волосами - опять голову под рукомойник сунул. Покосившись на Женю, натянул штаны и рубашку и сел к столу.
- Значит, еду не проспишь? - поддразнила его Женя, разливая суп.
- Никогда!
Убеждённость ответа заставила Алису фыркнуть.
- Так где ты работал?
- В больнице, - он торопливо проглотил и продолжил. - Стеллаж сделали. Думали, за ночь не управимся.
- Вас хоть накормили?
Легкая тень промелькнула по его лицу.
- Там девочки, санитарки, они из угнанных, поделились с нами, - Эркин невесело усмехнулся. - Они нам свой обед отдали. А мы им потом сигареты, нам по пачке досталось. Пусть поменяют себе.
- Вот кстати, - вспомнила Женя. - Возьми сигареты и тоже выменяй.
Он поднял на неё недоумевающие глаза. И Женя стала объяснять.
- Ну, ты сам подумай, откуда у меня могут быть сигареты? Плату с жильца я сигаретами брать не могу, ведь так? Так. А ты другое дело.
- Д-да, - его недоумение сменилось растерянностью и тут же согласием. - Конечно, так. Хорошо. А что выменять?
- Сам посмотри, - Женя уже знала, что фраза типа "что хочешь" успеха у него иметь не будет.
Эркин кивнул. Сигарет набралось много, можно будет поискать.
- Ты сегодня ещё пойдёшь на работу?
- Нет, - мотнул он головой. - Сегодня бал, и работы наверняка не будет. - И поднял на неё заблестевшие глаза. - Там будет здорово. Мы, когда уходили, заглянули в один зал. Очень красиво.
Женя засмеялась и встала, собирая посуду. Сейчас она всё быстренько помоет и начнётся самое волнующее для любой женщины - сборы на Бал. Чем бы занять Алису и Эркина, чтобы не отвлекаться на них?
Но Эркин ушёл во двор что-то делать в сарае, а Алиса села на свою кровать в обществе своих игрушек и застыла в созерцании.
Эркин уже привычно распахнул дверь сарая и подпёр ее камнем. Огляделся. Дровяная часть в порядке. Можно подточить топор. Андрей как-то показал ему свой и рассказал о точке. Сваленные в углу всякие хозяйственные мелочи он уже разбирал. Там был точильный камень. Бруском. Эркин отыскал его, сел на пороге сарая и взялся за работу. Сделает топор, займётся остальным. Чтоб не чинить, когда понадобится.
Чья-то тень легла ему на колени и руки. Эркин медленно поднял голову и увидел немолодую полную женщину. Он уже видел её во дворе, видел как-то Женю, разговаривающей с ней. Что ей надо? Она молчала, и он уже думал приняться за работу, когда она заговорила.
- Мне нужно переколоть дрова. Ты можешь это сделать?
Эркин отложил топор и точило и встал, оказавшись на голову выше женщины. Она сразу отступила на шаг, почти шарахнулась.
- Да, мэм. Только колоть, мэм?
- Да, - твёрдо ответила она. - Переколоть и сложить.
- Хорошо, мэм. Я могу это сделать.
- Сколько это будет стоить?
- Лишнего я не возьму, мэм.
Теперь он хорошо видел её лицо. Не злое, но брюзгливо отчуждённое, как у большинства белых женщин, когда они разговаривают с цветными. Он привычно смотрел не на неё, а вбок. Прямой взгляд может быть расценен как дерзость или ещё хуже. Смотреть в упор на белую женщину разрешено только спальнику и только во время работы, а то тоже могли влепить так, что мало не было. Видимо, она сочла его взгляд и тон достаточно смиренными, и её голос стал чуть мягче.
- Две кредитки?
- Надо посмотреть, сколько работы, мэм, - рискнул он не согласиться сразу.
Она, помедлив, кивнула.
- Хорошо. Вот мой сарай. Приходи завтра утром.
- Хорошо, мэм. Завтра утром, мэм.
Он подождал, пока она отойдёт, и снова взялся за топор. Вот и на завтра задел есть. Но если надо пилить, придется искать Андрея. А после вчерашнего… Согласится ли он, лагерник, и дальше работать со спальником?…
…Распределитель был набит битком. Они это поняли ещё во дворе, как только их вытряхнули из кузова перевозочного фургона, по гулу, доносящемуся из зарешеченных окон. Отчаянно ругаясь, проклиная работу, начальство и рабов, надзиратель гнал их по коридору, останавливал перед камерами, вглядывался через решётку в плотные толпы и гнал их дальше. Так они прошли через весь рабский коридор до перекрёстка. И надзиратель снова остановил их. И погрузился в раздумье. Дальше прямо камеры с отработочными, налево отходил коридор с детскими камерами, а направо… направо короткий коридор с глухими дверями вместо обычных решёток. Там лагерники. Ошибиться невозможно: все распределители одинаковы. Да и детский щебет и визг слева, неразборчивый гортанный шум впереди и зловещая тишина справа были достаточным объяснением. Надзиратель задумчиво похлопывал дубинкой по ладони, а они стояли и молча молили об одном - вернуться обратно. Спальнику везде худо, но не дай бог попасть к отработочным, а про лагерников и думать страшно. Для индейцев быть в одной камере с рабом - наказание, и расправлялись они с рабами по-чёрному. А лагерников сами надзиратели называли зверями.
- Ну и чего ты застрял? - подошёл второй надзиратель.
- Да вот, прислали, - их длинно и смачно обругали, - а куда их заткнуть, спальников поганых! Всюду битком.
- Да уж, точно, - сочувственно засмеялся второй. - Сунешь в детскую, они тебе за ночь всю мелюзгу перепортят, а к краснорожим, так их попортят.
"В детскую, сэр! - беззвучно кричал он - Никого мы не тронем". Он покосился на соседей. Молоденький, лет пятнадцать ему не больше, негр посерел и держался на ногах только страхом перед падением, а другой - старше него - очень тёмный мулат угрюмо смотрел в никуда остановившимися глазами.
- Вот и думай. Этих, - надзиратель ловко одним ударом прошёлся по рёбрам всех троих, заставив их выпрямиться, - этих не попорть и за мелюзгой присмотри. Что мне, всю ночь у камеры стоять?!
- Совсем начальство опупело. Распродаж неделю как нет, месяц как последняя сортировка была, а всё принимают.
Они ещё поругали начальство, и надзиратель вздохнул.
- Только к полам их.
Второй присвистнул.
- Рискуешь!
- Рискую, - согласился надзиратель, - только где без риска, там вычет обеспечен.
- Ну, смотри. Узнают…
- От тебя?
- Обсудим?
- Обсудим, - согласился надзиратель и ударом дубинки завернул их направо. - Вперёд, ну.
Дубинка на каждом шагу тыкала его между лопатками, но он не мог заставить себя идти быстрее. Надзиратель изошёл руганью, пока они добрались до двери в конце правого коридора. Подошёл ещё один надзиратель с автоматом. К лагерникам надзиратели входили только с оружием и вдвоём. Тяжело открылась толстая дверь, автоматчик рявкнул: "Лежать!" - и тут он получил такой удар, что влетел в камеру и, врезавшись в заднюю стенку, упал на что-то мягкое и живое, и тут же рядом с ним так же упали двое других спальников. И сзади лязгнула, закрываясь, дверь. Он сразу вскочил на ноги и метнулся к двери. Во всех камерах спальники, если только они не были одни, занимали место у двери, чтобы прикрыть спину. Остальные последовали за ним. Сбившись в углу, они ждали самого страшного. Но лагерников было всего трое. Один на один - уже легче. Хоть от белых отбиваться не положено, но если умеючи… но… но Малец уже сдался, так что если до дела дойдёт, то их двое. Он переглянулся со Старшим и понял - тот думает так же. Но и из лагерников один, седой, лежит у стены и даже не шевелится, а двое других, растирая ушибленные места, смотрят на них, но подходить пока, вроде, не собираются.
- Вот из-за такого дерьма… - сказал один из лагерников.
И он сжался, ожидая начала камерной пытки. Но заговорил второй.
- Рабы?
- Да, сэр, - ответил Старший.
Для раба любой белый - господин. Хоть, говорят, лагерники теряют расу, но если словом умилостивить… Нет, не получилось.
- Спальники, что ли?
- Да, сэр, - голос Старшего упал до шёпота.
Лагерник, назвавший их дерьмом, засмеялся, и Малец беззвучно заплакал от этого смеха.
- Ты смотри, какие удобства! - смеялся клокочущим смехом лагерник. - Даже три сразу. Позабавимся?
- Охота мараться, - брезгливо поморщился другой.
- А для чего ж их к нам сунули?
Страх туманил голову. Он знал, что сделает всё, что ему прикажут эти двое, что он не сможет, не посмеет сопротивляться.
- Ну не для твоего же удовольствия.
- Тогда что ж, - голос лагерника стал угрожающим, - тогда в поношение, значит? Так?!
- Какое тебе поношение после приговора? Оставь их. Сам говоришь: дерьмо. Ну, так не марайся.
- А ты подумал, что с нами в лагере свои же сделают, если кто узнает, что мы со спальниками в одной камере были. Сам захотел такого же?
- Чёрт! - растерялся второй. - Об этом я и не подумал. Тогда у нас что ж, и выхода нет?
- Выходит, нет, - вздохнул смеявшийся и встал. - Попробуем малой кровью, чтоб и волки сыты были…
Он сжался в комок, обхватив голову и стараясь закрыть грудь и живот. Рядом так же свернулся Малец, а Старший вдруг рванулся и встал на колени, закрывая их раскинутыми руками.
- Меня… возьмите меня… они же молодые, не надо их… я джи, я всё умею… вы будете довольны… - и судорожно, путаясь, рвал с себя одежду.