- Я нашел след, и прелюбопытный, - сказал граф, извлекая из-за обшлага свернутую в трубочку бумагу. - Гаррах исчез сразу после того, как мы с ним расстались. Вышел из дома почти сразу же после нашего ухода - и назад уже не вернулся. Его ищет вся пражская полиция - под самым благовидным предлогом. Я велел распространить слух, что полиция опасается, не стал ли Гаррах очередной жертвой некоего мошенника, торгующего фальшивым антиквариатом и античными "редкостями", сделанными не далее как вчера ловкими прохвостами. Так что никто ничего не заподозрит, подобных мошенников предостаточно, и немало случаев, когда богатые непрактичные любители редкостей и ученые становились жертвами беззастенчивых жуликов… Поэтому нашего профессора всерьез ищет целая армия специалистов своего дела… но пока что безрезультатно. Зато в ратуше отыскалось вот это. - Он с хрустом развернул плотную бумагу. - Это составленный по всем правилам договор, согласно которому профессор четыре месяца назад приобрел некий дом у его законного владельца, хозяина еще трех домов и весьма прибыльного трактира "У кесаря Рудольфа". В договоре этом нет ровным счетом ничего необычного… за исключением цены, которую заплатил профессор. Сумма эта, друзья мои, втрое превышает обычную продажную цену такого дома. Дом, отмечу сразу, небольшой, особенными удобствами и роскошью не блещет, единственное его достоинство - которое, впрочем, для многих и не является таковым - его почтенный возраст. Не менее трехсот лет. Это предельно странная покупка. В жилье профессор не нуждался, его собственный дом в сто раз лучше. А та самая пресловутая житейская непрактичность присуща кому угодно, только не Гарраху. Во всем, что не касалось предмета его научных увлечений, он был практичным, твердокаменным реалистом… по крайней мере, до сегодняшнего дня. Так что эта странная сделка резко выбивается из общей картины. А потому следует осмотреть этот дом немедленно… Нам сюда.
Он уверенно свернул к распахнутой входной двери, над которой красовалась вывеска, принадлежавшая кисти не самого лучшего мастера, - но мастер этот не жалел разноцветных красок и позолоты. На ней был изображен во всем величии и блеске легендарный кесарь Рудольф, король венгерский и чешский, император Священной Римской империи, покровитель алхимиков и чернокнижников, овеянный неисчислимыми легендами. Его императорское величество был изображен в горностаевой мантии и золотой короне, у стола, на котором теснились причудливые алхимические сосуды и толстые фолианты, а за его спиной, словно сотканная из мрака, возвышалась не имевшая четких очертаний фигура - великанская и жуткая, должно быть и представлявшая глиняного истукана Голема, чей баснословный облик всякий рисовал по собственному усмотрению.
Они вереницей прошли обширный зал, где за столами тешила себя пивом, вином и кофеем опрятная публика. Шагавший первым граф уверенно свернул к неприметной двери в задние помещения, распахнул без церемоний. За дверью обнаружился коридор, заканчивавшийся единственной дверью, у которой в позе бдительного часового, опершись на толстую трость с массивным набалдашником, располагался скромно одетый субъект, чья профессия угадывалась с полувзгляда. Низко поклонившись пришедшим, он предупредительно распахнул перед ними дверь.
В небольшой комнатке с выходившим на улицу узким и высоким старинным окном сидел за конторкой из темного дерева краснолицый человек с густыми бакенбардами, в плисовой жилетке поверх рубашки. У него была подвижная, полнокровная физиономия выпивохи, весельчака… и несомненного прохвоста из тех, что своей выгоды не упустят никогда и нигде, хотя с очень уж сомнительными делами связываться поостерегутся. Пушкин испытал даже нечто вроде умиления - настолько этот тип походил на жуликоватых трактирщиков и содержателей игорных домов Санкт-Петербурга.
Встав с кряхтением из-за конторки, господин с бакенбардами склонился в преувеличенно низком поклоне и, посверкивая плутоватыми глазками, воскликнул с самым невинным видом:
- Какая честь для меня, господа! Посещали наше заведение благородные особы, но персон вроде вас, окутанных жутковатыми тайнами и обширнейшими полномочиями, принимать еще не приходилось…
- Всему свой черед, господин Кунце, - безмятежно сказал граф. - Не соблаговолите ли поведать, откуда вам известны такие подробности?
- Слухом земля полнится, ваше сиятельство… Городок наш не особенно и провинциальный, видывали и мир, и людей… но обсуждать свежие новости и интересных приезжих здесь любят не меньше, чем в скучающей провинции. С вашим прибытием кое-какие стороны жизни оживились несказанно, множество людей в это вовлечены, и иные, не зная особенных секретов, имеют все же глаза и уши, а на каждый роток не накинешь платок…
- Интересно… - сказал граф, не моргнув глазом. - Проницательный вы человек, господин Кунце, в уме и наблюдательности вам не откажешь… а следовательно, нужно думать, что вы человек крайне благоразумный. И прекрасно понимаете, что ссориться с иными людьми и учреждениями человеку вашей профессии категорически противопоказано…
- Золотые слова, ваше сиятельство! Рад буду оказаться полезным, чем только могу.
Граф усмехнулся:
- Вы удивительно спокойны, господин Кунце…
Трактирщик широко улыбнулся с видом честнейшего в Праге человека, не ведающего за собой ни единого грешка:
- Ваше сиятельство, ведь не ради моей скромной персоны, отроду не вступавшей в конфликт с законами, сюда приехали господа из самой Вены… Нечего вроде бы опасаться?
- Вроде бы… - протянул граф и сделал многозначительную паузу. - Это ваш дом, господин Кунце? - Он указал в окно, за которым на другой стороне узенькой улочки тесно, вплотную друг к другу стояли дома классического средневекового облика: узкие, в два-три окна, с массивными входными дверями и окнами, порой напоминавшими бойницы. - Я имею в виду вон ту дверь, с молотком в виде бронзовой головы какого-то создания, весьма напоминающего черта.
- Это был мой дом. Четыре месяца назад я его законнейшим образом продал. Известному нашему ученому мужу, профессору Гарраху. Договор купли-продажи был составлен по всем правилам и копия передана в ратушу…
- Вот только цена…
- Простите, ваше сиятельство?
- Она несуразна, согласитесь, - невозмутимо произнес граф. - Поскольку примерно втрое превышает обычную.
- Вы меня в чем-то подозреваете, ваше сиятельство? - с убитым видом понурился Кунце.
- В а с - нет. Но подозрительна сама цена. Это и есть то обстоятельство, которое заставляет относиться к таким сделкам с подозрением именно потому, что они состоялись. Чересчур низкая цена всегда подозрительна, превосходящая всякие разумные пределы - тем более. И надобно вам знать, господин Кунце, что именно эта сделка по причинам, которые вам знать вовсе необязательно, вызывает у меня самый живейший интерес. Именно о ней я пришел с вами говорить - и уйду только тогда, когда получу от вас объяснения, которые признаю убедительными. Если же вы начнете врать или вилять… Я бы вам категорически не советовал.
Господин Кунце сосредоточенно думал, ероша бакенбарды кончиком большого пальца - должно быть, по своей всегдашней привычке. Продолжалось это недолго. Трактирщик форменным образом просиял, поднял голову и открыто взглянул графу в глаза:
- Ваше сиятельство, нет мне нужды врать и вилять! Поскольку абсолютно никакой вины за собой не чувствую. Господин профессор в один прекрасный день явился ко мне… да что там "явился", правильнее будет выразиться "нагрянул" - и сходу предложил продать ему Дом Итальянца… Так, изволите ли видеть, этот дом именуют в обиходе. Из-за того, что при кесаре Рудольфе там обитал некий итальянский ювелир, о котором шептались, что он баловался алхимией, а то и чем похуже… В Праге чуть ли не о каждом втором старинном доме кружат дурацкие легенды и почище, здравомыслящий человек на них и внимания не обращает, мы как-никак живем в просвещенном девятнадцатом веке, отмеченном торжеством материального над мистическим… Короче говоря, дом я продавать не собирался. Была у меня мысль перестроить там все и открыть еще один трактир. Даже название придумал: "У Голема". По-моему, изящно бы смотрелось: кесарь Рудольф, а напротив - Голем. Много народу к нам приезжает, привлеченного как раз старыми легендами, верить в них я не верю, но это ведь не мешает заработать на них малую толику денег, верно? Коли уж это не противозаконно - зарабатывают же на легендах и страшных сказках господа сочинители и театральщики, отчего бы и скромному трактирщику не урвать своей выгоды? В общем, я поначалу отказался. Господин профессор настаивал и увеличивал цену. Я вошел в азарт и набавил со своей стороны… Он не возражал. И скажите же мне, ваше сиятельство, как поступить в такой ситуации человеку добропорядочному… но своей выгоды не намеренному упустить? Никакого вымогательства и обмана с моей стороны не было, клянусь Богородицей! Господин Гаррах сам выразил ярое желание стать владельцем дома, готов был заплатить требуемую цену, он известен как человек полностью вменяемый, способный заключать какие угодно сделки без чьей-либо опеки или судебных запретов. Мало ли какая блажь может прийти в голову человеку с деньгами? Если она не преследуется законом, что в том дурного? И сделка была заключена… Вот и все, что я могу рассказать. Спросите кого угодно, хоть самого профессора.
Некоторое время граф пребывал в задумчивости.
- В том, что вы говорите, есть резон, - сказал он наконец. - Но, господин Кунце… Я ни за что не поверю, что вы лишены любопытства. Вы ведь любопытны?
- Есть грешок…
- Вот видите. И вы пытаетесь меня уверить, что так и не попытались за эти четыре месяца отыскать разгадку столь странного поведения профессора? Который, в общем, известен как человек здравомыслящий и не склонный к эксцентричности на английский манер… Будьте уж со мной откровенны до конца, душевно вас прошу… до сих пор у меня не было причин на вас сердиться, но…
- Я понял, понял! - сговорчиво воскликнул Кунце. - В конце-то концов, профессор мне не сват и не брат, и я не давал клятвы молчать о том, что видел… Видел я, впрочем, немного…
- Но что-то же видели? Если учесть, что от двери вашего бывшего дома эту комнату отделяет буквально несколько шагов. На вашем месте, господин Кунце, я бы наверняка устроился наблюдать у окна… а впрочем, нет нужды, можно оставаться на вашем обычном месте за конторкой, как в первом ряду театральных кресел…
- Вы невероятно проницательны, ваше сиятельство, - с усмешечкой сказал трактирщик. - Любопытство - опять-таки из тех мелких грешков, что не преследуется ни Господом Богом, ни законом… Знаете, что мне, человеку не романтичному, а напротив, меркантильному, пришло в голову в первый момент? Что иные легенды о старых кладах не лгут… не могут же все легенды врать? Кладов и в самом деле немало запрятано. Вот я и подумал: а не отыскал ли наш профессор в своих манускриптах упоминание о каком-то кладе в Доме Итальянца? То-то и заплатил тройную цену, рассчитывая возместить расходы… Не подумайте, бога ради, что я замыслил нечто предпринять, я человек законопослушный… Мне просто стало любопытно. Мучил вопрос: а не свалял ли я дурака? Вот я и превратил эту комнатку в наблюдательный пункт… Только должен вас разочаровать - как я сам разочаровался очень быстро. Ничего особенно интересного не видели ни я, ни Фриц… мой доверенный человек, который меня сменял у окна. Начну с того, что профессор, как позже оказалось, вовсе не собирался там поселиться - и ровным счетом ничего в доме не переделывал. Оттуда не вынес ни единого стула - и туда не внесли хотя бы кастрюли. Вот только на другой же день, едва стемнело, профессор туда пришел, и не один, а в сопровождении некой девицы, совсем молоденькой. - Трактирщик ухмыльнулся. - Тут-то мне и показалось, что разгадка была самой простой: мало ли почтенных господ любят тайком пообщаться с очень юными девицами, которых правильнее будет назвать даже не девицами, а детьми? Даже и не с девицами, случается, а еще похуже… Дело, между нами говоря, вполне житейское, сплошь и рядом не получает никакой огласки, если все происходит потихонечку, и заинтересованные стороны жалоб не подают… Четыре вечера профессор туда приводил эту соплюшку. А потом - как отрезало. На пятый день пришел один, притащил какой-то сверток, длинный и вроде бы тяжелый, тщательно увязанный. Вроде бы торчала откуда рукоять то ли лопаты, то ли кирки, но точно утверждать не берусь. И еще с неделю появлялся на ночь глядя в совершеннейшем одиночестве, как на службу ходил. Оставался там на всю ночь… а между прочим, с девицей он никогда больше, чем на час-полтора, там не задерживался. Уходил только на рассвете. Ну вот, а потом он стал появляться гораздо реже, пару раз в неделю, и уже не вечером, а без всякой, можно выразиться, системы… В одном я твердо уверен: ничего он оттуда больше не выносил, даже того свертка, что тогда притащил. Черного хода в Доме Итальянца не имеется, так что другим путем он не мог ни уйти, ни прийти… Так оно и продолжается все эти четыре месяца: приходит на пару часов, без всякой системы, то раз в неделю, то два-три… и осталось у меня впечатление, что выходит он оттуда злющий-презлющий, в каком бы настроении ни вошел. И никаких девиц после того первого раза там больше не бывало… Может, и в самом деле ищет клад? При всем своем уме клюнул на очередную мошенническую карту или фальшивую "кладовую запись", их нынче фабрикуют, как пирожки… Ищет-ищет, не находит и оттого, простите на худом слове, стервенеет всякий раз, будто пес, у которого из-под носа увели мозговую косточку… Вот и все, а больше мне рассказать нечего, клянусь всем нажитым добром, незапятнанной репутацией, отцом с матерью и святой Агнессой, покровительницей квартала нашего…
Граф некоторое время испытующе смотрел на него, потом сказал все так же спокойно:
- Пойдемте, господа. Мы еще вернемся, Кунце, если возникнет необходимость…
- В любое время готов служить!
В коридоре, кроме давешнего сыщика, дожидался еще один, помоложе, с озабоченным лицом. Без особых церемоний он тут же приник к уху графа и стал что-то шептать с таким выражением лица, словно сообщал о кончине кого-то из близких родственников. Граф, не дослушав до конца, оборвал его резким движением руки, чуточку подумав, что-то тихо и энергично приказал. Сыщик опрометью выскочил за дверь. Тогда только граф убрал с лица обычную маску непроницаемости - и его, сразу видно, охватила та же озабоченность.
- Ситуация осложняется, господа, - сказал он тихо. - Агенты привели слесарных дел мастера, чтобы открыть дверь, но он клянется, что с замком справился, но дверь заперта на засов изнутри…
- Значит, Гаррах в доме? - воскликнул барон.
- Кто-то, безусловно, в доме - и этот кто-то никак себя не проявил, когда стучали в дверь, когда мастер возился с замком. Я распорядился привезти людей с инструментами и взломать дверь. Некоторая огласка неизбежна, любопытных вокруг хватает, хотя они и прячутся за занавесками, но, думается, тут уж не до церемоний - особенно если вспомнить, что черного хода в доме нет…
- Мне не дает покоя одна фраза из рассказа Грюнбаума… - сказал Пушкин.
- Мне тоже, - ответил граф.
- Вы о чем? - недоумевающе воззрился на них барон. - Стойте, стойте… Он ведь говорил, что Гаррах нашел Голема!
- О том и речь, - сказал граф.
- Погодите, вы что, хотите сказать, что этот истукан - где-то там, в доме?
- Представления не имею, - сказал граф. - Пока что перед нами - не более чем запертый изнутри дом…
- Граф, - сказал барон, утратив свою обычную бесшабашность. - Я, конечно, никакого дьявола не боюсь, как и положено прусскому королевскому гусару… и старинной глиняной куклы не боюсь… но не вызвать ли нам подмогу? Про кавалерию я не говорю, сам прекрасно понимаю, что на этой чертовой улочке шириной с трактирную стойку ей все равно не развернуться… но, может, поднять по тревоге батальон-другой солдат с пушками? Не всякая старая магия, думается мне, доброму ядру сможет противостоять…
Лицо графа стало усталым и, определил для себя Пушкин мысленно, словно бы несчастным.
- А как бы вы поступили на моем месте? - спросил он наконец.
- Я… - Барон помолчал, яростно гримасничая, потом сказал уже не так воинственно. - Я бы наверняка не решился. Не в том даже дело, что буду потом выглядеть дураком, если окажется, что тревогу подняли зря… Приказ ясен: соблюдение полной тайны…
- Вот то-то и оно, - произнес граф с отсутствующим лицом. - Полная и совершеннейшая тайна. Откровенно говоря, я не верю, что чудовище из старых легенд вырвется на улицы… Как-никак, Гаррах здесь обосновался четыре месяца назад, и ничего ужасного пока что не произошло. Я готов допустить, что Голем там все же есть… но, скорее всего, мы увидим пыльную фигуру в темном углу…
Подкатила карета, из нее выскочили несколько человек с обликом и замашками мастеровых, шустро принялись выгружать инструменты. Работа закипела. Появился господин Кунце и, как человек, знающий толк в данном вопросе, принялся тыкать пальцем в дверь, указывая, где расположен засов, и растолковывая, каков он из себя. Прибывшие слушали его чуть свысока, с тем небрежным превосходством, что свойственно уверенным в себе мастерам, потом непреклонно отодвинули в сторонку и, судя по жестам, сопроводили это суровым внушением не путаться под ногами.
В ход пошли ломы, дверь затрещала. Ее чуть-чуть отжали от сделанного на века дубового косяка, один из мастеровых пропихнул в образовавшуюся щель узкую пилу. Раздался омерзительный скрип металла о металл, разнесшийся, казалось, на весь квартал. Зеваки на улице не толпились, но без труда можно было разглядеть чуть ли не за каждым окном любопытную физиономию.
Граф, поморщившись, подозвал сыщика и отдал короткое распоряжение. Тот чуть ли не одним прыжком оказался на другой стороне улицы, где мастера, и сами, похоже, обескураженные первой попыткой, прекратили пилить и задумчиво почесывали в затылках.
Пилу убрали, взялись за ломы и принялись снимать дверь с петель, что производило гораздо меньше шума. Едва вход оказался свободен, граф с остальными бросился туда и громко распорядился:
- Никому не входить!
Двое сыщиков с непроницаемыми лицами, расставив ноги, тут же загородили проход. Господин Кунце, притворяясь, будто распоряжение к нему не относится, попытался было проскользнуть внутрь вслед за троицей, но граф бросил на него столь ледяной взгляд, что трактирщик стушевался и смирнехонько отступил.
Они оказались в небольшой прихожей, откуда круто уходила вверх узкая лестница, на которой в старые времена один решительный человек со шпагой мог бы довольно долго сдерживать целую ораву нападающих. За лестницей, в глубине прихожей, виднелась низкая дверца, ведущая, вероятнее всего, на кухню.
Граф направился прямо к лестнице, остальным волей-неволей пришлось последовать за ним. Он решительно поднялся на третий этаж, потянул единственную обнаружившуюся там дверь. Она поддалась с тягучим скрипом - петли давно никто не смазывал.
Маленькую квартиру можно было и не осматривать, вообще не было нужды входить - в прихожей толстый слой пыли покрывал и пол, и тяжелую старомодную мебель, с первого взгляда становилось ясно, что вот уже несколько месяцев, как сюда не ступала нога живого существа. Даже мышь, окажись она здесь, оставила бы четко различимые следы.