- Я знаю, - сказал Пушкин. - Дилижанс, направляющийся в Тоскану? Ну вот, видите, мы угадали правильно - что вы в конце концов решите искать спасения от жизненных сложностей на родине…
- Как вы меня нашли?
- Мозгами шевелить умеем! - гордо сказал барон.
- Мы двигались, как говорится, от противного, - сказал Пушкин охотно. - Ясно было, что вы постараетесь изменить внешность так, чтобы она являла полную противоположность обычной. Бородач с волосами цвета воронова крыла - значит, высматривать следовало седого старика с бритым подбородком. Прежде вы любили крикливые жилеты и одежду ярких, светлых тонов - следовательно, нарядитесь в темное. И так далее… Каюсь, мы несколько раз ошибались… но терпение оказалось вознаграждено. Ваш дилижанс уйдет без вас.
- Шутки кончились, - сказал барон воинственно, оттесняя пленника за толстое дерево, где их никто не мог увидеть со двора и с проезжей дороги. - Проколю, как собаку, без всяких колебаний…
- Граф Тарловски убит, - сказал Пушкин. - Так что не советую особенно полагаться на наше милосердие…
- Граф?! Господа, клянусь Пресвятой Девой, я не имею к этому никакого отношения! Я сам от них прячусь четвертый день… Они со мной расправятся без колебаний…
- Вот совпадение, мы тоже, - сказал барон. - Если будешь вилять и снова изображать идиота…
- Шутки кончились, - кивнул Пушкин. - Слишком далеко зашло дело. И выход у вас, любезный, только один - быть предельно откровенным.
- Господа, господа! Мне нужно как можно быстрее покинуть Прагу. Они меня убьют…
- Интересно, за что? - спросил барон. - Уж не за то ли, что ты, проходимец, не смог кого-то убить с помощью чертовых птичек? Которых я порубил в мелкую щепу?
- Вы и это знаете?
- Говорю тебе, мозгами шевелить умеем!
- Верно, - горестно вздохнул Руджиери. - Я взял деньги вперед… Никакие оправдания и ссылки на непреодолимые обстоятельства не помогли бы… А с другой стороны, мне нужно было скрыться и от… - Он замолчал, боязливо оглядываясь.
- От вашего приятеля с черными кудрями и меланхоличным лицом, которого мы видели возле вашего дома? - спросил Пушкин. - Кто это?
- Это не человек… - сдавленным шепотом произнес Руджиери. - То есть… Это что-то другое… человек, но в то же время и не человек вовсе…
- Да кто он такой, прах тебя побери? - прикрикнул барон. - Черт? Колдун? Упырь проклятый?
- Вы не поймете… я и сам не до конца понимаю… Страшное существо… Господи ты боже мой! - вырвалось у него со стоном. - Клянусь чем угодно: я и не собирался связываться со всей этой нечистью, влезать в ее дела, становиться им кумом… Я ведь немногого хотел…
- Я понимаю, - кивнул Пушкин. - Всего-навсего провернуть несколько дел, использовав оживающих кукол… или статуи… сколотить некоторое состояньице и зажить на покое барином?
- Ну, примерно… Поймите вы, никакой я не колдун и не черный маг, я хожу в церковь и не собираюсь умирать без исповеди и отпущения грехов… Просто-напросто в семье сохранились кое-какие фамильные секреты, и не более того…
- От того знаменитого Руджиери, что был вашим предком?
- Ну да, ну да… Я, собственно, и не умею ничего другого, кроме как оживлять на время… ну, вы знаете…
- Как это делается? - спросил Пушкин. - Есть какие-то заклинания?
- Не думайте, что все так просто, - сказал кукольник, к которому на миг вернулась прежняя спесь. - Пробормотать пару фраз, не сбившись - и готово дело. Ничего подобного. Есть, конечно, и слова… так бы я это назвал, потому что "заклинания" - это уже отдает чернокнижием и прочими неприемлемыми для доброго христианина вещами. Но, кроме слов, есть еще кое-какие секреты, нужно учитывать и положение звезд, и фазы Луны, и кое-что другое… Это - сложное искусство, передававшееся из поколения в поколение, и не думайте, что за несколько минут вы сможете вырвать у меня секрет и овладеть мастерством…
- Помилуй бог, мы и не стремимся, - сказал Пушкин с легкой брезгливостью. - Нас просто интересуют подробности… Значит, до некоего момента вы с Ключаревым благоденствовали? Находили нетерпеливых наследников, тех, кто желал от кого-то избавиться… А потом?
- Мы собирались отправиться…
- Куда? Я вас спрашиваю, куда?
- Во Флоренцию…
Чувствуя прилив охотничьего азарта, Пушкин спросил, не давая собеседнику передышки:
- Потому что банк, где хранятся рукописи, за которыми направлялся Ключарев - во Флоренции?
- Все-то вы знаете…
- Как он именуется?
- Э нет, господа, - решительно возразил Руджиери. - Так дело не пойдет. Сдается мне, разговор достиг того места, где следует поторговаться и обсудить гарантии…
- Ах ты скотина! - с некоторым восхищением воскликнул барон. - Он еще торгуется, в его-то положении!
- Положение ваше и в самом деле незавидное, синьор, - сказал Пушкин. - С одной стороны, за вами идут по пятам некие весьма неприглядные то ли люди, то ли существа, которых к ночи поминать не следует. С другой - мы настроены решительно…
- Вот я и пытаюсь проскользнуть меж двух огней - огрызнулся итальянец. - Будете меня за это осуждать? По-моему, вполне уместное в моем положении намерение. Честью клянусь, господа, графа я не убивал и не имею к его смерти никакого отношения. Я всего-навсего хочу бежать подальше от сложностей… - Он выглянул из-за дерева и печально покривил губы. - Ну вот, дилижанс отправился в Тоскану. Багажа не жаль, там не было ничего особенно ценного, но это было спасение…
- Ну вот, кое-что начинает проясняться, - усмехнулся Пушкин. - Хотите сказать, название банка вы сообщите только во Флоренции?
- Именно. Помогите мне туда все же попасть - и разойдемся полюбовно. - Он покосился на барона, с воинственным видом сжимавшего рукоять трости. - Синьор, если вы меня убьете, вы не узнаете ничего. А пыткам вы меня вряд ли подвергнете - хотя бы просто потому, что для этого нужно соответствующее укромное местечко… Оно у вас имеется?
- Наглец… - протянул барон.
- Простите, - с достоинством сказал Руджиери. - Всего-навсего загнанный в угол человек, пытающийся использовать свой последний шанс. Вы бы на моем месте не поставили все на карту?
- Он прав, Алоизиус, - хладнокровно сказал Пушкин. - Он все великолепно рассчитал… Значит, они вас в Праге посетили?
- Да.
- И что же они хотели? Получить ваш секрет?
- Да зачем им мой секрет! - в сердцах сказал Руджиери. - Они и сами владеют чем-то похожим… Им позарез нужны были те бумаги, за которыми собрался Ключарев. На меня насели, требуя, чтобы я от него добился ключа… Он не отдавал, конечно, и я его прекрасно понимаю: они бы его хладнокровнейшим образом уничтожили… или, что еще хуже, взяли бы к себе…
- Да кто они, прах побери, такие? - спросил барон.
- Кто бы они ни были, от них следует держаться подальше, - сказал Руджиери. - Уж можете мне поверить… Боже мой, как прекрасно все складывалось, пока не появились эти твари: жизнь была безоблачной и спокойной, фамильные секреты имели мало общего с черной магией, можно сказать, покой и благоденствие…
- И несколько убийств, - резко бросил Пушкин.
- Синьоры, так уж эта жизнь устроена, что всякий устраивается, как сумеет…
- Дал бы я тебе… - в бессильной ярости сказал барон.
- Между прочим, вам тоже следовало бы побыстрее из этого города убраться, - сказал Руджиери довольно деловито. - Они о вас прекрасно осведомлены, и вы их весьма раздражаете…
- Ну, вам-то лучше знать, - сказал Пушкин. - Это ведь вы послали к нам ваших птичек? Ночью, под Прагой?
Руджиери, не выказывая особого раскаяния, развел руками:
- Ну что мне оставалось делать, синьоры? Тысячу раз простите, но я оказался в положении, когда от меня уже ничего не зависело. Мне приказали, и я исполнил… Рад видеть вас живыми и невредимыми, кстати… - Он повернулся к барону. - Пожалуй, я на вас и не сержусь за моих птичек, я понимаю, что вы рассердились…
- Еще немного - и от умиления заплачу, - мрачно сказал барон. - Александр, можно вас на два слова? А ты, прохвост, стой как вкопанный и не вздумай бежать, тогда уж тебе точно конец придет…
Подхватив Пушкина под руку, он отвел его на пару шагов и жарко зашептал:
- У нас не будет другого шанса! Едем во Флоренцию! Далековато, правда, и по-итальянски ни словечка не знаю… А вы?
- Я тоже, - сказал Пушкин. - Ничего, как-нибудь объяснимся на французском… У меня есть векселя, подлежащие оплате любому предъявителю, можно нынче же переделать их на флорентийский банк…
- У меня тоже. Правда, во Флоренции не найдется наших…
- Вот тут я в лучшем положении, - усмехнулся Пушкин. - В канцелярии нашего посланника при тосканском дворе имеется некий офицер…
- Тем лучше. - Барон смотрел упрямо и дерзко. - В конце концов, мы никаким самовольством не занимаемся, мы скрупулезно выполняем приказ. Нам было поручено догнать Ключарева… но если выяснилось, что у него имеются во Флоренции чертовски важные бумаги, следует выхватить их из-под носа у этих… Этого сукина кота, - он покосился на итальянца, торчавшего на прежнем месте, - придется, увы, пока что помиловать…
- Вот именно. И заботиться о нем до поры до времени, как об отце родном. Что поделать, есть вещи важнее…
- Значит, решено?
- Решено.
- Вот вам моя рука! - воскликнул барон. - Вдвоем мы и в преисподней не пропадем…
Они вернулись к дереву, и Пушкин сказал без особого дружелюбия:
- Вам пока что везет, Руджиери. Мы посовещались и решили принять ваше предложение. Мы все вместе отправляемся во Флоренцию. В пути мы вас бережем и охраняем… а там, на месте, вы нам выдаете название банка. Только предупреждаю: обмана я вам не прощу. Во Флоренции есть наши люди, это не пустая угроза…
- Если что, я всю эту Флоренцию переверну вверх дном, - сказал барон решительно. - И не будет у меня на всю оставшуюся жизнь другой цели, кроме как найти тебя, мошенник, и содрать с тебя шкуру не в переносном, а в самом прямом смысле. Слово прусского гусара. Чем угодно клянусь. Ты понял, прохиндей проклятый?
Пушкин добавил, холодно чеканя слова:
- Я не столь решительно настроен, как мой друг, и кожу с вас драть не намерен - исключительно оттого, что никогда не занимался этой процедурой, а там наверняка есть свои тонкости мастерства, которыми в два счета не овладеешь… Я поступлю проще. Если попытаетесь нас обмануть, наш посланник в Тоскане будет добиваться вашей поимки и ареста как простого вора: я с честнейшим видом буду уверять, что вы у меня мошенническим образом выманили огромный фамильный алмаз… Флоренция, конечно, ваша родина, но вряд ли тамошняя полиция, доведись ей выбирать меж свидетельством нашего посланника и вашими объяснениями, поверит именно вам. Вы, как у нас говорится, отрезанный ломоть. Давненько на родине не бывали, болтались в чужих краях, растеряли все связи и знакомства, да и положение занимаете не особенно завидное… И потом, может вновь всплыть петербургская история… даже две. Уж Петербург придумает, в чем вас обвинить так, чтобы это выглядело убедительно.
- А Берлин ни за что не отстанет, - пообещал барон. - Сочиним отличную историйку про то, как ты, паршивец, в Гогенау зарезал ради столового серебра почтенную семидесятилетнюю трактирщицу да еще и надругался над ней предварительно… Это ты, проходимец, сам по себе, а у нас с моим другом за спиной - державы…
- Не стращайте, я вас умоляю, - поморщился итальянец. - Я и не собираюсь вас обманывать. Мне эти чертовы бумаги совершенно не нужны. У меня одно желание: прожить остаток дней спокойно, чтобы днем не барабанила в дверь полиция, а ночью… - он передернулся, - а ночью чтоб не маячили за окном и не лезли в комнаты эти проклятые создания… Давайте поспешим, господа. Я слышал, вечером еще один дилижанс уходит в Тоскану. Если на наш след нападут… вы знаете кто, никому не поздоровится. Сейчас, правда, светлый день, но кто их знает, я уже каждого куста боюсь, как та ворона из вашей русской пословицы…
Глава XI
В ВИХРЕ ИНТЕРЕСНЫХ ЗНАКОМСТВ
Атмосфера вокруг царила самая благолепная, исполненная покоя и полного отсутствия житейской суеты. Барон возлежал на широком диване, попыхивая трубкой и время от времени протягивая руку к изящному столику, на котором помещалась бутылка вина и стакан. У противоположной стены точно в такой же позе размещался Пушкин, снабженный теми же атрибутами приятного ничегонеделанья.
Приятели отводили душу. Путешествие на почтовом дилижансе из Праги через добрую половину итальянских земель утомило и вымотало до предела. Размышляя над ним, Пушкин не раз уже думал, что барону пришлось гораздо легче: Алоизиус с его простыми, житейскими взглядами, не обремененными романтическими иллюзиями касательно древней страны, куда им предстояло добраться, соответственно, и не чувствовал разочарования. Ему самому пришлось гораздо труднее. Италия, родина великих живописцев, скульпторов, поэтов, мыслителей, земля страстей, интриг, любовных похождений и войн прежде представлялась неким обетованным краем, не знающим грубой житейской прозы, воспарявшим над суетой, неудобствами и неустройством.
Действительность, как и следовало ожидать, оказалась напрочь лишенной иллюзий и романтики. Порой попадались и прекрасные места, где мирно рос виноград, благоухали лавровые деревья, живописные ребятишки, словно сошедшие с полотен мастеров Возрождения, пасли стада свиней, а оливковые рощи выглядели умиротворенным преддверием рая.
Однако попадалось и совершенно другое - унылые болота вокруг Феррары, туманные равнины за Эвганейскими горами, где царила малярийная лихорадка, раскисшие от постоянной сырости берега реки По, мириады мух и комаров, немилосердно кусавших и людей, и почтовых лошадей - так что было не до красот природы даже там, где они ласкали взор. Толпы назойливых нищих, в большинстве своем калек, сгрудившихся у ворот гостиниц и постоялых дворов, чуть ли не лезших к путешественникам в карманы, преследовавших неумолчным хором причитания и просьбой о милостыне; сами эти гостиницы ужасного облика, где яйца большей частью оказывались несвежими, оливковое масло (которым тут сдабривали абсолютно все) - прогорклым, мясо - жестким, а вино больше напоминало тот ядовитый напиток, который по приговору суда должен был выпить великий философ Сократ.
Одним словом, путешествие выдалось столь утомительным и лишенным даже тени удобств, чего ни возьми, что барон не раз, совершенно серьезно, вслух выражал желание, чтобы на почтовый дилижанс напали наконец местные разбойники, схватка с которыми станет великолепной возможностью сорвать на ком-нибудь дурное настроение. Однако пресловутые итальянские разбойники, судя по россказням во множестве кишевшие на больших дорогах, такое впечатление, неким неведомым образом узнали заранее о стремлении барона вдоволь позвенеть клинком и пострелять из пистолетов - а потому за все время пути так и не побеспокоили. Барон громогласно высказывал убеждение, что они попросту сменили ремесло на более прибыльное, понастроили этих убогих придорожных гостиниц и дерут втридорога с путешествующих за неописуемые яства и прокисшее вино, пользуясь своим положением единственного источника провизии на многие мили вокруг. Временами Пушкин начинал верить, что так в действительности и обстоит…
Прибыв во Флоренцию, они ощутили себя счастливцами, вернувшимися из тех тяжелых и опасных экспедиций в загадочные недра Африки, к истокам Нила, на которые сейчас такая мода. Барон, впрочем, со свойственным ему прямодушием именовал это иначе: "Будто из преисподней вырвались в двух шагах от сковородки…"
Во Флоренции все изменилось самым волшебным образом. Поначалу, во время первой прогулки, их не на шутку изумил местный обычай непринужденно справлять малую нужду прямо на улице, не особенно и выбирая укромные местечки - так поступали даже вполне почтенные на вид пожилые синьоры, а дамы притворялись, будто вовсе и не замечают ничего. Барон долго крутил головой, вслух прикидывая все напасти, обрушившиеся бы на прохожего, вздумавшего вести себя подобным образом в любом прусском городке - да и Пушкин считал, что это уж чересчур даже для непритязательных российских нравов. Однако в чужой монастырь со своим уставом не ходят, понемногу они не то чтобы привыкли, а сами начали равнодушно проходить мимо обычного на улице зрелища.
Они сняли апартамент в гостинице с окнами на набережную реки Арно - как не без гордости сообщил любезный хозяин, именно там некогда изволил обитать знаменитый покоритель женщин Казанова, и во Флоренции не изменявший своим привычкам. Сначала оба приятеля приняли это сообщение за чистейшей воды исторический анекдот, рассказанный без всякой задней мысли, - но тут же выяснилось, что столь нехитрым намеком хозяин попросту перекидывал мостик к теме, которую принялся развивать более подробно: без особых недомолвок предлагая "молодым синьорам" общество невероятно красивых и обученных самому галантному обращению дам (а также, если вкусы приезжих простираются в иную область, то - галантных, воспитанных и приятных юнцов).
После того, как хозяин был отправлен восвояси, настал черед вереницы других просителей: разбитных молодцов самого продувного вида, приходивших наниматься в лакеи, господ, промышлявших сдачей внаем карет, распространителей мест в оперных ложах, просивших маленького вспомоществования потомков знатнейших итальянских родов, ввергнутых волей судьбы в вульгарную нищету, и даже изобретателей вечного двигателя и философского камня, просивших субсидии на успешное завершение работ, находившихся якобы в той стадии, когда лишь крохотный шажок оставался до ошеломительного триумфа, сулившего несказанную прибыль как самому хозяину секрета, так и тому предусмотрительному приезжему, что вложит деньги в беспроигрышное предприятие.
Именно эти последние, потрясавшие мудреными чертежами и цитировавшие по памяти оказавшиеся в их распоряжении достовернейшие труды алхимиков древности, и привели барона в конце концов в нешуточную ярость. Он кликнул хозяина, продемонстрировал свой арсенал и пригрозил, что начнет отрубать уши и стрелять без промаха - сначала по просителям, а там и самому хозяину покажет, на что способны выведенные из равновесия прусские королевские гусары. Только после этого хозяин, не на шутку встревоженный перспективой потерять клиентов, предпринял какие-то меры, после чего надоедливые просители все до одного куда-то пропали.
- В итальянской жизни, готов признать великодушно, есть и неплохие стороны, - сказал барон, печально разглядывая опустевшую бутылку. - И вот что мне пришло в голову, дорогой Александр… Вам не кажется, что упоминания хозяина про юных дам исполнены некоторого резона?
- Согласен, барон, - сказал Пушкин, в свою очередь приканчивая бутылку. - Однако…
Он задумчиво посмотрел на дверь в соседнюю комнату, за которой все еще спал сном праведника синьор Руджиери, не меньше их изнуренный путешествием и объявивший, что он прежде всего намерен как следует отдохнуть, а потом уж заниматься банкирскими конторами.
- Да, я понимаю, - сказал барон. - Вот только… обратили внимание? Этот сукин кот давненько не был на родине, а потому не кажется человеком, способным смаху отыскать надежное убежище и сбежать от нас в первый же день… Он сам держится чуть неуверенно.