Свалив девяносто процентов упаковочных забот на Гвен, остальными десятью, самыми трудными, я занялся сам - моими записями и архивом.
У писателей, как правило, полно багажа, а военные, тоже как правило, путешествуют всегда налегке. Из-за этого противоречия я давно бы угодил в сумасшедший дом, если бы не замечательное изобретение для писателей (после резинки на конце карандаша): электронный архив.
Я пользуюсь дискетками "Сони Мегавэйферс" емкостью в добрых полмиллиона слов каждая. Это чудо имеет радиус в два сантиметра и толщину в три миллиметра. Информация упакована в дискетках так плотно, что и вообразить нельзя!
Я уселся рядом с терминалом, отстегнул протез ("липовую ногу", если хотите!) и открыл его верхнюю часть. Запихнув свои "памятные облатки", изъятые из селектора терминала, в цилиндр, игравший роль "берцовой кости" в моем протезе, я прикрыл эту полость и водворил протез на место.
Таким образом, при мне в буквальном смысле слова находились все архивы и записи, необходимые в моем бизнесе: контракты, деловые письма, копии моих сочинений, важная корреспонденция, необходимые адреса, наметки будущих рассказов, квитки о выплаченных налогах и так далее, до отвращения… До эры электронных файлов аналогичная бумажная документация тянула бы на полторы тонны, да еще плюс полтонны стальной упаковки объемом в несколько кубических метров. Теперь же это весило всего несколько граммов и занимало места не больше, чем мой средний палец. Двадцать миллионов слов архивного хранения!
Мои "облатки" спокойно уместились в "берцовой кости", там им не грозили похищения, потеря или повреждение. И кому бы пришло в голову спереть чужой протез? И сам калека мог ли позабыть где-либо свою искусственную ногу? Он ее снимает на ночь, но первое, к чему он тянется утром, - его протез!
На протез не обратят внимание даже налетчики. Причем почти никто и не догадывался, что у меня нет ноги. И всего раз мне случилось остаться без него: коллега, отнюдь не мой приятель, вынес протез на ночь из моей комнаты. Отомстил, так сказать: мы с ним разошлись во взглядах на литературу! Но я выскочил утром на одной ноге, отколотил обидчика его же каминной кочергой, пристегнул протез, схватил свои бумаги и удалился. Писательское дело, хоть и требует сидячего образа жизни, все же иногда оживляется такими "взрывными" эпизодами!
Терминал показывал 12:54, когда мы почти закончили укладываться. Осталось увязать пачку книг - настоящих, отпечатанных на бумаге. Гвен их тоже засунула в узел, сооруженный из халата.
- Что еще? - спросила она.
- По-моему, все, - ответил я. - Быстренько осмотрюсь напоследок, выставим все в коридор и подумаем, как быть, когда они выключат свет.
- А что делать с этим бонсай-деревцем? - спросила Гвен, уставившись на карликовый клен, которому уже стукнуло около восьмидесяти лет: росточку-то всего тридцать девять сантиметров.
- Его совершенно некуда засунуть, лапушка. К тому же, деревце надо поливать несколько раз в день. Пусть это чувствительное созданьице достанется следующему жильцу.
- Фиг ему достанется, шеф! Ты его сам донесешь до моей квартиры, а я возьму весь багаж.
Должен признаться, "чувствительное созданьице" мне никогда особо не нравилось.
- А мы что, отбываем на твою квартиру?
- Куда же еще, милый? Конечно, нам нужно помещение побольше, но в нашем бедственном положении сгодится любая крыша над головой. Поскольку все свалилось как снег на голову!
- Ну, свалилось так свалилось! Гвен, ты лучше напоминай мне почаще, чтобы я говорил: "Как я доволен, что надумал жениться на тебе!"
- Но ведь ты вовсе и не думал об этом? Мужчинам такое не свойственно!
- В самом деле?
- Правда, правда! Но я все же буду напоминать, чтобы ты произносил именно эти слова.
- Пожалуйста, напоминай почаще! Я рад, что и ты надумала взять меня в мужья… А ты обещаешь снять с меня заботы о "чувствительном создании"?
Она не ответила, ибо светильники два раза мигнули, и мы ужасно заторопились: Гвен стала выволакивать все в коридор, а я лихорадочно обошел свою бывшую квартиру. Свет снова мигнул, я схватил палку и успел выскочить за дверь раньше, чем она захлопнулась за мной с треском. Гвен похлопала меня по спине.
- Спокойствие, босс! Вдохни поглубже. Сосчитай до десяти, пока не выдохнешь. После этого давай-ка потихоньку выбираться.
- Мы должны были бы посетить с тобой Ниагарский водопад. Я уже говорил тебе это? Говорил.
- Конечно, Ричард. Подними, пожалуйста, деревце. На этом перегоне я понесу и узел, и саквояж - в каждой руке по вещи. Держим курс на отметку нулевого притяжения?
- Да, но я возьму саквояж и дерево. А палку просуну в лямки саквояжа.
- Пожалуйста, не будь "macho", Ричард! Не сейчас, когда у нас столько проблем.
- "Macho" - слово унизительное, Гвен! Если ты его еще раз произнесешь, я тебя шлепну, скажешь в третий раз - побью этой палкой. И буду "macho", когда мне вздумается!
- Да, сэр, моя - Джейн, твоя - Тарзан! Возьми же деревце, пожалуйста.
Мы нашли компромисс. Я взял саквояж и пошел, опираясь на палку. Гвен рукой подхватила узел, в другую взяла деревце; узел явно перевешивал. Ее первоначальное предложение, должен признать, было более разумным: обе ноши весили не так уж много, и по мере продвижения к нулевой отметке их вес падал. Я чувствовал глупость своего поведения и некоторую неловкость: ведь я поддался искушению не признавать себя калекой и доказать, что способен сам справиться с ношей! И непонятно, что хуже - поддаться глупому искушению или согласиться со своей немощью?
Достигнув оси космического спутника-цилиндра, мы оказались в невесомости и полетели вперед вместе со своим скарбом, пристегнутым к поясам. Гвен держала деревце двумя руками. Когда мы добрались до ее "кольца", Гвен взяла обе ноши, и я не стал препираться. Все путешествие заняло не более получаса. Вызвать бы лифт, но придется долго ждать: пресловутое "приспособление по охране труда" частенько задерживалось.
Гвен положила груз перед дверью квартиры и произнесла команду в переговорное устройство. Дверь не открылась. Не открылась, но заговорила:
- Миссис Новак, пожалуйста, позвоните сейчас же в Управление по жилищным вопросам. Ближайший терминал находится в кольце сто пять, у радиуса один тридцать пять, уровень притяжения ноль шесть десятых, рядом со стоянкой персонального транспорта. Разговор будет оплачен властями "Золотого правила".
Нельзя сказать, что это меня сильно удивило, но я вконец расстроился. Остаться без жилья - все равно, что остаться без еды. А может, и хуже.
Но Гвен повела себя так, словно и не услышала мерзкого предложения. Она лишь скомандовала:
- Садись на саквояж, Ричард, и не волнуйся. Не думаю, чтобы это заняло много времени.
Она открыла сумочку, покопалась в ней, вытащила острую шпильку и кусочек провода, возможно, развернутую скрепку. Что-то тихонько мурлыча, она стала колдовать с дверью. Я помогал ей тем, что не лез с советами. Не сказал ни единого слова. Это было трудно, но я выдержал.
- Готово, - произнесла она.
Дверь распахнулась. Гвен подняла мое японское деревце, нет, наше японское деревце.
- Прошу, милый! Поставь пока что саквояж поперек порога, внутри еще темно!
Я последовал за ней. Единственным пятном света был экран терминала, на котором значилось: "ВСЕ СЛУЖБЫ ВРЕМЕННО ОТКЛЮЧЕНЫ".
Совершенно невозмутимо она снова зашарила в сумочке, достала маленький фонарик, светя им, вынесла из кладовки длинную отвертку, автомобильные пассатижи, продолговатый инструмент неизвестного назначения, возможно, самодельный, и пару резиновых перчаток как раз ее размера.
- Ричард, будь так любезен, посвети мне, пожалуйста!
Кожух с электрическим щитком находился над микроволновой плитой, он был заперт дверкой и украшен обычными ярлыками-заклятиями для отпугивания жильцов: "Опасно!", "Не вскрывать! Вызвать монтера!" и прочими. Гвен вскарабкалась на плиту, уселась наверху духовки и одним махом открыла дверку щитка. Не исключено, что подобным образом замок открывался и раньше.
Она принялась орудовать совершенно спокойно, все так же монотонно мурлыча и указывая мне, куда направлять луч фонарика. Разочек там что-то ярко полыхнуло, и она неодобрительно пробормотала:
- Ты что это, озорник? Нельзя так делать с Гвен!
Потом очень медленно что-то подкрутила, и наконец в квартире вспыхнул свет, а с ним и то, что делает жилище пригодным для обитания: свежий воздух, звук микроволнового мотора и все остальное.
Гвен закрыла дверку щитка.
- Ты поможешь мне слезть, милый?
Я ссадил ее, обнял и поцеловал в награду за труды. Она просияла:
- Спасибо, сэр! А я и забыла, что ты - мой! Как славно, однако, быть замужем! Мы должны жениться почаще!
- Может, сейчас?
- Ну уж нет, сейчас время обеда. Завтрак был обильный, но ведь уже перевалило за четырнадцать. Ты созрел для еды?
- Вполне, - ответил я. - Как насчет похода к "Неряхе Джо" или в "Аппиеву дорогу" у кольца сто пять? Или ты предпочитаешь ресторан пошикарней?
- "Неряха Джо" вполне подошел бы, я ведь не обжора, миленький. Но, мне кажется, не стоит отсюда высовываться, обратно можно и не попасть!
- Почему же? Ты так ловко справилась с замком.
- Ричард, во второй раз может и не удаться. Они просто еще не поняли, что замок для меня не является препятствием. Но если это откроется, они поставят стальную пластину поперек двери. И я собираюсь с ними бороться не более, чем ты. Поэтому давай попируем здесь, потом я упакую свои вещи. Чего бы тебе хотелось на обед?
И тут я обнаружил, что Гвен спасла из моей кладовки все замороженные, а также стерильно упакованные продукты. У меня всегда запас чего-нибудь экзотического. Кто может знать, не захочется ли человеку в разгар ночи работающему над рассказом, отведать мороженых устриц, о которых он только что написал? И не проще ли на этот случай их иметь под рукой? Иначе придется встать, выйти из убежища и заняться поисками страстно желаемого блюда. Но ведь это будет крахом творческого взлета!
Гвен выложила все, что хранилось и в ее закромах тоже. Обедая, мы обсуждали, как же быть дальше. Я сказал, что собираюсь позвонить дражайшему мистеру Миддлгаффу сразу после обеда. Она озабоченно возразила:
- Все же, милый, мне лучше уложить сперва вещи.
- Как скажешь. Но почему?
- Ричард, мы с тобой как прокаженные, это же ясно. И мне кажется, это связано с убийством Шульца. Правда, полной уверенности у меня нет. Но как бы там ни было, я хочу, чтобы мои вещи были упакованы и вынесены вместе с твоими наружу сразу же, когда выйдем и мы. Иначе может оказаться, что мы обратно сюда уже не попадем.
Она мотнула головой в сторону терминала, где все еще светилось: "ВСЕ СЛУЖБЫ ВРЕМЕННО ОТКЛЮЧЕНЫ".
- Для включения этого терминала, - сказала Гвен, - хватило бы пары соленоидов, ибо сам компьютер находится не здесь. Стало быть, ты мог бы позвонить Миддлгаффу, не выходя из квартиры. И поэтому все, что нам надо сделать здесь, мы должны закончить прежде, чем окажемся по ту сторону двери.
- Но, пока ты упаковываешь вещи, я мигом обернусь!
- Только через мой труп!
- Да ты что? Гвен, будь же благоразумна!
- Из нас двоих именно я и благоразумна. Ричард Колин, ты мой только что обретенный супруг. Коль скоро так случилось, я тебя не выпущу из поля зрения. Ты ведь можешь исчезнуть так же, как и Шульц! Мой любимый, если они намерены тебя убить, им придется сперва проделать это со мной.
Я попытался ее урезонить, но она закрыла руками уши.
- Не хочу ни спорить, ни слушать. Я не слышу! - и добавила, приоткрыв одно ухо: - Помоги упаковать вещи, прошу тебя.
- Ладно, дорогая.
Она управлялась гораздо проворнее меня, и единственное, чем я мог ей помочь, - это не путаться у нее под ногами.
Особого опыта совместной жизни с женщинами у меня не было; военная служба не очень-то способствует созданию домашнего очага. Поэтому я всегда избегал брака, довольствуясь лишь непродолжительными связями с коллегами-амазонками, которые сами по себе обрывались из-за служебных перемещений.
Когда я дослужился до полковника, у меня, кроме денщика, появилась и женская прислуга, но я и в мыслях не имел, что это хоть как-то может напоминать семейную жизнь.
И вот что я пытаюсь выразить: несмотря на сочиненные мной любовные истории бесчисленных вымышленных героинь, я имел все же довольно смутное представление о женщинах!
На заре моего писательства случайно нашелся издатель, покупавший мои вымученные рассказики. Его звали Ивлин Фингерхут, он был мрачным субъектом с плешью и неизменной сигарой во рту. Фингерхут всегда поучал меня:
- Не пытайтесь полностью изучить женщину, это сделает из вашей жизни скачки с препятствиями.
- Но ведь правдивость литературы подразумевает такое знание! - возражал я.
- Да ваши истории и без того правдивы, ведь каждая из них будет сопровождаться клятвенными заверениями, что данный рассказ основан на реальном факте! - он клал большой палец на рукопись, которую только что купил. - Вы должны к ней прилепить ярлычок с надписью: "Факт". Неужели вы собираетесь уверять, что такого не было? Вы что, не желаете, чтобы вам за это платили?
Да нет, я очень даже хотел, чтобы мне платили! По мне, вершина литературного стиля - простое элегантное выражение: "Платите во имя того, чтобы…", поэтому я быстро отвечал:
- Что касается фактов, положенных "в основу", никаких проблем нет. Сам я эту женщину толком не знал, но моя мать училась с ней в одной школе. Эта девица в самом деле обвенчалась с младшим братом своей матери. Она была уже в положении, когда все открылось, и появилась дилемма: то ли взять на душу грех аборта, то ли родить плод кровосмешения, возможно, с двумя головами, но без подбородков? Все основано на фактах, Ивлин, но мне пришлось их обработать и упорядочить. И получилось, что моя героиня Бет Лу не была истинной племянницей своему дяде, да и ребенок-то был зачат не от него! Вот эти подробности я и выкинул из рассказа!
- Ну так напишите его снова, введите именно это и выкиньте предыдущее. Вас должно заботить лишь то, чтобы были изменены имена персонажей и названия мест. Не дай бог, если поступит хоть одна жалоба от тех, кто себя узнает в ваших героях!
Попозже я принес ему исправленную версию, ни словом не обмолвясь, что эта история произошла вовсе не с соученицей матери, а с героями книги, принадлежащей моей тетке Эбби. Я попросту "слизал" ее с либретто "Цикла о кольце Нибелунгов" Рихарда Вагнера. Сам-то Вагнер был никудышным литератором, он лишь лихо сочинял музыку, а либретто ему делал некто Гилберт.
Но его дурацкие сюжеты вполне подходили для переложения в современную прозу, разумеется, с изменениями в интонации, именах действующих лиц и географических названиях. Нельзя даже сказать, что я крал эти сюжеты. Скорее всего, слегка их "заимствовал". Они теперь в широком обиходе, мои права на них закреплены, да к тому же и сам Вагнер умыкал их откуда-то из прошлого!
Я вполне мог обеспечить себе доход, используя лишь вагнеровские сюжеты, но они уже сидели у меня в печенках. Поэтому, когда Фингерхут ушел в отставку и купил себе ранчо в Турции, я бросил писать любовные истории и перешел на военную прозу. Ее продавать оказалось намного труднее, и иногда я почти голодал, поскольку, зная кое-что о войне, я, в соответствии с теорией Фингерхута, обрек себя на истинные скачки с препятствиями.
Кроме того, далеко не все из того, что я знал о войне и военной службе, можно было ввести в рассказ или роман. И все же с некоторым сожалением я вспоминал, насколько проще было иметь дело с "историями о любви", ибо ни я, ни Фингерхут, ни сам Вагнер не могли похвалиться доскональным знанием женщин…
В особенности это оказалось применимым к моей Гвен. Я всегда полагал, что любой женщине при переезде с квартиры требуется минимум семь мулов либо эквивалентный им огромный контейнер. И я считал, что женщины по своей природе существа неорганизованные. Я был убежден в этом.
Но Гвен собралась покинуть свою квартиру всего лишь с двумя чемоданами - одним, большим, для одежды (он, кстати, был меньше моего саквояжа!), в котором все было очень аккуратно уложено, и другим, поменьше, для прочих предметов. Вот так.
Она выстроила в ряд наши пожитки: чехол, узел, большой чемодан, маленький чемодан, свою сумку, мою палку и японское деревце. Задумчиво их оглядев, она произнесла:
- Мне кажется, я могла бы все это увязать так, чтобы самой вынести из дома.
Я запротестовал:
- Интересно, как ты это себе представляешь? У тебя же, кажется, всего две руки. Надо нанять тележку.
- Как скажешь, Ричард!
- Так и скажу, - я двинулся к ее терминалу и застыл. - Ох, я и забыл! - Гвен, казалось, не слышала, ибо все ее внимание поглотило японское деревце. - Я и забыл! - повторил я. - Гвен, ты становишься не очень-то разговорчивой. Я сейчас тихонько проскользну к ближайшему терминалу и сразу же вернусь.
- Нет, Ричард!
- Но ведь это всего лишь мгновение.
- Нет и нет, Ричард!
Я вздохнул:
- Как ты непреклонна!
- Ричард, я согласна на что угодно, только бы сейчас не расставаться. Я даже не возражаю против того, чтобы все оставить здесь, рассчитывая, что мы сможем вернуться. Или, скажем, все вынести наружу и оставить перед дверью, а самим пойти на поиски тележки и еще позвонить мистеру Миддлгаффу.
- И по возвращении констатировать пропажу всего? Или тут поблизости вовсе не водятся двуногие крысы? - спросил я саркастически.
В любом космическом спутнике-поселении водились свои "темные ходоки", весьма нежелательные для властей. Они всячески избегали возвращения на Землю. Предполагалось, что власти успешно их вылавливают и высылают, но насчет "высылки" ходили всякие слухи, которые заставляли меня по возможности избегать встреч с такими "грызунами".
- Имеется, сэр, еще один способ, адекватный нашему продвижению к будке с терминалом, - сказала Гвен. - Если бы нам удалось добраться до жилищного Управления и получить новое обиталище, то тогда мы вызвали бы тележку и дождались ее там. Но будка имеет то преимущество, что она близко. Ты раньше сказал, что поднял бы оба груза, а трость приторочил бы к чехлу. Я, пожалуй, позволю тебе так сделать, но только ненадолго. Тогда я возьму оба чемодана, а сумку перевешу через плечо. Единственной проблемой останется японское деревце. Но, Ричард, ты же видел в "Географическом журнале" туземных девушек, несущих на голове узлы?
Не дожидаясь ответа, Гвен подняла горшок с деревцем, примостила его на макушке, расправила локти, улыбнулась мне, потом присела, согнув лишь колени, и взяла в обе руки по чемодану.
Она прошлась по квартире, поворачиваясь кругом и ожидая моей реакции. Я зааплодировал.
- Благодарю вас, сэр! Осталось только одно. На пешеходной дороге может быть людно, и меня, чего доброго, толкнут.
Она изобразила это, выпустив из рук чемоданы и на лету подхватив падающий горшок с деревцем.
- Вот так я поступлю!