– Душа пророка-безумца, – на этот раз мой спутник был более словоохотлив. – Она заплутала в Предгранье. А у тех, кто так близок к грядущему, нет настоящего.
– В Предгранье? – переспросила я, осознав с ужасом, куда завёл меня Охотник. – Ты не можешь увести меня за Грань! – Негодование пересилило во мне страх. – Ты не догнал меня!
Но моё негодование, похоже, только позабавило его.
– За Грань уводят Проводники, – улыбнулся Аэрт, – а я – Охотник. Без меня и моих собратьев, – с гордостью добавил он, – Проводникам пришлось бы каждый раз пробиваться к Грани с боем.
– Тогда зачем мы здесь? – удивилась я.
– Потому что я не намерен отдавать тебя Проводнику, – ответил он, жестом собственника отводя с моего лица прядь. – Идём, я хочу кое-что тебе показать.
Вскоре мы подошли к пропасти, разрубавшей чёрное плато пополам. Одного взгляда, брошенного вниз, туда, где клубился багровый туман, мне оказалось достаточным, чтобы отшатнуться.
Но сильные руки легли мне на плечи, заставляя приблизиться к самому краю пропасти.
– Это – Грань, – глухо сказал Аэрт. – Грань между Тем и Этим светом, между правдой и ложью, между небывшим и несбывшимся.
Я попыталась отодвинуться или хотя бы отвернуться, но тёмный Страж был неумолим.
– Смотри, Таливайдена, – приказал он. – Смотри!
Повинуясь его приказу, я стала всматриваться в клубящееся нечто. Сперва я не могла ничего разглядеть, но туман постепенно выцвел, утратил багрянец, а потом и вовсе всякий цвет… И я вдруг я увидела комнату, показавшуюся странно знакомой. Да, это же гостиная в версановском доме княгини! За столом я увидела знакомые фигуры – Виталиона, Аннет, Яшки и Арсения. В кресле у камина дремала с книгой в руке Клара. Внезапно в комнату вошли двое: высокая женщина в чёрном плаще и мужчина, показавшийся мне странно знакомым. Но мужчина был сейчас неважен. Опасность, смертельная опасность ореолом окружала женскую фигуру.
– Я пришла за своим, – сказала незваная гостья, выступив вперёд.
Она отбросила плащ, и я узнала… Серафину! Вот кто явился за Арсением и Яшкой!
Я невольно отшатнулась, вцепившись в лежавшую на плече руку Аэрта. Картинка перед глазами поплыла, обесцветилась, и через мгновение я не могла уже разглядеть ничего, кроме клубов багрового тумана.
– У тебя такой вкусный страх, Таливайдена, – прошептал Охотник.
– Вкусный страх? – растерянно переспросила я, сбитая с толку словами, заворожённая нежностью голоса и улыбкой в глазах цвета ветра.
– Страх подобен соли, – продолжал он, не сводя с меня глаз. – Еда без соли пресна, а я навечно обречён есть пересоленную пищу.
– Мои соболезнования, – холодно сказала я, осознав вдруг, что бездна его глаз не менее опасна, чем бездонная пропасть Грани.
– Зато твой страх, моя Таливайдена, – сказал, не обращая внимания на мою неожиданную холодность, Охотник, – твой страх с нотками ярости и отчаянного веселья я готов смаковать вечно.
– А если я перестану бояться? – с вызовом спросила я.
– Не так быстро, моя хорошая, – он усмехнулся, став на мгновение похож на кота, играющего мышью. И на мгновение я увидела в нём того, кто мчался за мной по пятам с кличем "Вайде-ра!". Я поняла, что ускользнула от Охотника не благодаря своей ловкости, и не благодаря несравненной Луночке, а благодаря его желанию освободиться и… поиграть со мной подольше.
– А как быстро? – дерзко спросила я, цепляясь за собственную дерзость так, как совсем недавно цеплялась за руку Аэрта.
– Может, через вечность-другую, – предположил он с улыбкой, которая должна была бы напугать меня ещё сильнее. Но не напугала. Наоборот, теперь я точно знала, что мне надо делать.
Сердцевина 13
Моё появление у карточного стола было встречено смешками и удивлёнными взглядами.
– Что это вы, господин Задольский, – с ехидной усмешкой спросил меня господин Банников, сухенький благообразный старичок, – танцами манкируете?
Вопроса этого я ожидала, памятуя о сборнике наставлений "На все случаи жизни общественной", на знание коего экзаменовала меня в своё время кузина Софья Александровна. Сборник безапелляционно объявлял невежами юношей, избегающих танцев. И, хотя я оттанцевала уже все обязательные танцы, от которых молодого человека возраста Виталиона могла избавить только хроническая хромота на обе ноги, моя ретирада к карточному столу разочаровала версановок.
– Помилуйте, господин Банников, отчего же манкирую! – воскликнула я. – Честно отдав дань уважения версановским девицам и дамам, я теперь хочу отдать дань дамам другого рода.
Я указала на колоду, лежавшую на столе.
– Экий вы, милый мой, проказник, – хихикнула госпожа Подковицына, молодящаяся ровесница господина Банникова, которой белые букли придавали сходство с болонкой.
– К вашим услугам, сударыня, – почтительно поклонилась я. И вновь повернулась к Банникову. – Позволите присоединиться?
– Сделайте одолжение, молодой человек, – всё с той же усмешечкой ответил мне Банников. – Господин полковник изволил нынче предпочесть живых дам карточным. Можно, конечно, сыграть и втроём, но вчетвером веселее. Не правда ли, Вадим Сергеич?
Он повернулся к своему соседу, худощавому господину, чья выправка выдавала в нем человека военного, а фрак из дешёвого сукна свидетельствовал об отставке и безденежье. Фамилия соседа – Менцев – показалась мне странно знакомой. Однако лица его, перечёркнутого безобразным шрамом, вспомнить я никак не могла.
– Д-д-да, – заикаясь, пробормотал Вадим Сергеевич.
– Милости просим, сударь, – Банников указал мне на свободное кресло. – Сколько поставить изволите?
Я на мгновение задумалась. Не хотелось ставить слишком много, но и слишком мало поставить тоже было нельзя.
– Три полуимпериала, – ответила я. И тут же поняла по лицам собеседников, что ставка оказалось слишком высокой.
– Однако, – покачал головой господин Банников, а госпожа Подковицына хихикнула.
– Я не смммогу под-д-ддержать, – мучительно покраснев, произнёс Вадим Сергеевич. Видно было, что каждое слово давалось ему с трудом.
Я растерялась, не зная, что сказать, но положение спасла моя соседка.
– А вы поставьте фант, – предложила она, весело тряхнув буклями. – Вот когда я была ещё совсем девочкой…
Вадим Сергеевич побледнел. Похоже было, что угроза рассказать о временах "когда я была девочкой" испугала его не на шутку, и он готов капитулировать.
– И в самом деле, Вадим Сергеич, – поддержал Банников. – Мы не из корысти играем, а приятного времяпровождения ради. Скажите же, господин Задольский!
И старичок добродушно улыбнулся. На этот раз в его улыбке не было и тени ехидства.
– Право же, господин Менцев, – любезным тоном произнесла я. И тут меня осенило. Я вспомнила, где я видела эту фамилию. В длинном списке погибших в Динской битве, в первых строках которого стояли имена генерала Улитина и его адъютанта поручика Волковецкого, в списке, который я выучила почти наизусть, числился и Вадим Сергеевич Менцев, капитан от инфантерии. – Поставьте фант, оговорим, что его исполнение не будет противоречить здравому смыслу и не заставит вас поступиться честью или имуществом.
Неприязнь, с которой смотрел на меня Вадим Сергеевич, не исчезла, а лишь немного уменьшилась, смешавшись с насторожённостью.
– Ф-ф-фант, – обречённо махнул он рукой.
Я улыбнулась, зная, о чём именно попрошу я Вадима Сергеевича в случае выигрыша. Но улыбалась я напрасно, поскольку первую партию выиграл именно он, а я, погрузившись в свои мысли, позорно обремизилась, имея на руках туза треф.
Лицо капитана при известии о выигрыше на мгновение озарила тень улыбки. Остальные же партнёры показались мне весьма довольными своим проигрышем. И верно, лучшего способа помочь деньгами Вадиму Сергеевичу не найти.
– Ставлю десять полуимпериалов, – воскликнула я, изображая раззадоренного проигрышем мальчишку.
Мои партнёры вновь посмотрели на меня с удивлением.
– Эдак, мы, сударь мой, вас в два счёта обдерём, как липку, – с непосредственностью пятилетней девочки хихикнула госпожа Подковицына. И тут же смутилась под строгим взглядом господина Банникова.
Рамс, снисходительно именуемый "дамской игрой", презираемый в столице и популярный в провинции, не требовал особого внимания или точных расчётов. Расчёт мне требовался лишь для того, чтобы проиграть наверняка, причём проиграть именно господину Менцеву.
Но оказалось, что не только я озаботилась выигрышем Вадима Сергеевича.
Господин Банников тоже подыгрывал ему, делая это аккуратно, даже филигранно. Только один раз, когда госпожа Подковицына, эта неугомонная бабушка-девочка, радостно хихикая, взяла взятку, старик допустил оплошность. Хотя и оплошностью это можно назвать едва ли, настолько быстро скользнул по его пальцам простенький отвод глаз. И, будь за столом настоящий Виталион, он вряд ли заметил бы что-нибудь. Этот фокус – Дара он требовал столь мало, что скорее был фокусом, чем полноправной иллюзией – напомнил мне об иллюзии, наложенной на кольцо дядюшки Луки. Мог ли человек, так трогательно заботящийся об отставном капитане, быть втянут в преступный заговор? Пока я размышляла об этом, партия закончилась. И господин Менцев стал богаче на десять, нет, на одиннадцать полуимпериалов.
– Ставлю пятнадцать, – упрямо сказала я.
Отставной капитан с неудовольствием посмотрел на меня.
– С-с-сударь, вы оч-ч-чень рас-с-с-сеяны, – с трудом выговорил он. – Вы с-с-с-с-с-нова про-играете.
– Уж постараюсь не проиграть на этот раз, господин Менцев, – заносчивым мальчишкой сказала я.
На этот раз я играла аккуратнее, но наши с господином Банниковым совместные усилия вновь увенчались успехом.
Госпожа Подковицына надулась, словно маленькая девочка, считающая, что выигрывать должна она и только она.
– Вам сегодня везёт просто неприлично, Вадим Сергеевич, – обиженно сказала пожилая дама.
– Увы, м-м-мадам, – с видимым сожалением ответил тот.
– Может, – криво усмехнулась моя иллюзия, – и мне повезёт, если я поставлю фант.
– Как, сударь, – удивился господин Банников, – вы не хотите повышать ставку?
– Нет, сударь, – упрямо покачала головой я. – Мне нынче вечером положительно не везёт. Позвольте поставить фант.
Хитрый старичок собрался было отказать мне, но тут снова вмешалась госпожа Подковицына.
– Отчего же нет, юноша, – хихикнула она. – Я уж и фант для вас придумала.
И повернувшись к Банникову, кокетливо спросила:
– Евграф Апполоныч, душенька, вы ведь не откажите?
Тот усмехнулся, на этот раз добродушно:
– Если вам так угодно, Аглая Степановна, мы все сыграем эту партию на фанты.
– Угодно, угодно, – кокетливо прощебетала она. – Надеюсь, на этот раз мне повезёт!
Но госпоже Подковицыной вновь не повезло, зато повезло мне. Чтобы выиграть, не потребовалось ни ловкости рук, ни особых расчётов. Да и господин Банников – я внимательно следила и за его руками, и за его ходами – не пытался мне помочь.
На юношеском лице моей иллюзии вспыхнула счастливая мальчишеская улыбка.
– Наконец-то Фортуна улыбнулась и мне, – заявила я. – С вас фант, господин Менцев!
Сердцевина 14
Любезнейшая кузина Софья Александровна твердила, что барышня, желающая произвести благоприятное впечатление на собеседника, будь то пожилая дама или изящный кавалер, должна внимать ему, не перебивая, всем видом своим выражая полнейшее внимание. При этом следует время от времени задавать вопросы, свидетельствующие о заинтересованности слушательницы. Существовали специальные списки вопросов для ярых охотников, лошадников, собачников и прочих "адников" и "ачников".
Можно было добавлять и свои, но ни в коем случае не следовало утомлять собеседника болтовнёй и беспрестанно "якать".
Лизанька, балованное чадо хозяев дома, правилам ведения светской беседы обучена не была. Я заранее сочувствовала той светской даме, которая, пусть и не безвозмездно, взяла на себя труд подготовить барышню к выходу в свет. Втиснуть Лизаньку в корсет хороших манер будет ничем не проще, чем утянуть её пышную талию до предписываемых модой размеров.
Впрочем, мне трескотня соседки ничуть не мешала, я, временами вставляя "Неужели?" и "Не может быть!", предавалась собственным размышлениям, анализируя наш разговор с капитаном Менцевым, случившийся перед самым ужином.
Фант, доставшийся отставному капитану, был прост: ответить "да" или "нет" на один вопрос. И вопрос этот, заданный так, чтобы не слышал никто другой, звучал просто: "служили ли вы в N-ском полку?". Ответ был утвердительным, а сам вопрос возбудил любопытство господина Менцева достаточно, чтобы он согласился составить мне компанию подышать свежим вечерним воздухом.
Едва мы вышли в сад, я коснулась рукой исказителя звуков, чтобы наш разговор никто не подслушал.
– Это с Дины? – спросила я, указывая на шрам.
Отставной капитан кивнул, взглянув на меня с удивлением, в равной пропорции смешанным с неприязнью. Но прежде, чем на этой благодатной почве взошло нечто большее, чем раздражение, я продолжила.
– А иллюзию?
– Д-д-дорого, – господин Менцев поморщился, от чего его шрам стал ещё заметнее.
Шрам мне нисколько не мешал, но следовало расположить отставного капитана к себе, да и с заиканием надо было что-то делать. Рассказчик из него сейчас был никудышным.
Однако иллюзии бывают не только зрительные, так что для Мастера Иллюзий не составит труда превратить заикание в ровную, хотя чуть замедленную речь. И проблема была не в том, что я не знала, как это сделать, а в том, что не знала, как это сделать, не привлекая к себе излишнего внимания.
Я пристально посмотрела на собеседника, и в мою голову закралась идея.
– Господин Менцев, – сказала я, – позвольте, я попробую.
– Ч-ч-что п-п-по-п-п-пробуете? – не понял тот.
– Наложить иллюзию, – ответила я.
Отставной капитан снова молча кивнул, глядя на меня с наигранным равнодушием. Но в следующее мгновение уже ошеломлённо и зачарованно следил за движением моих рук, чертящих в воздухе непонятные знаки. Из них лишь немногие были по-настоящему значимыми. Теперь, случись неизвестному негодяю добраться до капитана, понять, что и как я наворотила, он не сможет. А наворотила я немало. По существу, я наложила на капитана не одну иллюзию, а целую дюжину, причём проявляться они должны были не одновременно, а постепенно, одна за другой. Каждая из них отличалась от предыдущей немного, совсем чуть-чуть, так что только опытный наблюдатель мог заметить отличия, и вместе с тем последняя полностью скрывала и шрам, и заикание.
Верхняя же иллюзия, та, которую капитан должен был увидеть в зеркале, вернувшись в дом, лишь немного смягчала общее впечатление.
– Ну, вот и всё, – сказала я наконец. – Не так хорошо, как я надеялся, но хоть что-то.
– Благодарю, – начал было Менцев и осёкся, осознав, что больше не заикается.
– Не стоит благодарности, Вадим Сергеевич, – ответила я, придав иллюзии восторженное выражение. – Это честь для меня сделать хоть что-то для героя Динской битвы.
– Но откуда…? – отставной капитан всё ещё прибывал в растерянности.
– В списках, погибших при Дине числится Вадим Сергеевич Менцев. А с раной, оставившей такой шрам, вас вполне могли счесть мёртвым. Слишком мало там осталось живых, чтобы разбираться.
Вот теперь собеседник посмотрел на меня с уважением.
– Вадим Сергеевич, расскажите мне о Динской битве.
Капитан помолчал, то ли надеясь, что я передумаю, то ли пытаясь справиться с охватившим его волнением.
– К чему вам это, господин Задольский? – хмуро спросил он после изрядно затянувшейся паузы.
– Мой опекун и благодетель князь Улитин… – Я замолчала, чувствуя, что никакая иллюзия не поможет мне справиться со спазмом, сдавившим моё горло. И мне удалось вытолкнуть из себя только одно слово:
– Пожалуйста, – прошептала я.
Менцев посмотрел на меня с сочувствием.
– Пожалуйста, – повторила я.
– Да нечего там особо рассказывать, – покачал головой отставной капитан. – На рассвете мой фамильный страж, – он показал потемневшую от времени гривну, спрятанную от посторонних глаз под воротником белоснежной рубашки, – начал греться. Я скомандовал "в ружьё"…
Отставной капитан замолчал, словно на мгновение перенёсся в то страшное утро.
Я тоже молчала, не смея торопить его.
– Потом мы услышали крик "в ставке прорыв", и наш обозник метнулся к ставке. А прямо перед нами из ниоткуда возникла вражеская инфантерия. Мы успели выстрелить всего по разу, а потом пошла рукопашная…
Тут он снова замолчал.
"Возникли из ниоткуда"… Наложить отвод глаз на одного человека несложно. На несколько человек – немного сложнее. Но чтобы наложить отвод глаз на несколько тысяч человек – а официальные сводки рапортовали о двух полках инфантерии, обрушившихся неожиданно на позиции N-кого полка – или даже просто снабдить каждого пехотинца заряженным амулетом незаметности, требуется слаженная работа десятков Мастеров Иллюзии. Или кровавое жертвоприношение, о количестве жертв которого даже страшно подумать.
– А штатные амулеты универсальной защиты? – спросила я.
– Их как раз перед тем по приказу фон Раубена срочно собрали на перезарядку, – пожал плечами отставной капитан.
Очень интересно. Собрать на перезарядку разом ВСЕ амулеты, оставить армию без защиты и разом утомить всех обозников… Такой приказ допустим на манёврах, а в ходе боевых действий его мог отдать или изменник, или…. Свежеиспечённый старший цобермейстер Альберт фон Раубен, получивший назначение благодаря влиянию семьи, на изменника похож не был. Его широко открытые голубые глаза светились искренним восторгом, когда он говорил о долге и доверии государя, которое он собирался оправдать в ближайшее время.
Этот оДарённый мальчик мог бы стать хорошим обозником. Но головокружительная карьера погубила его самого и вверенных ему людей. Не погибни он сам, убила бы. Честное слово, убила бы самым мучительным из всех многочисленных способов, пришедших сейчас мне на ум.
– А где находилась ставка генерала Улитина? – спросила я.
– На холме, – чуть подумав, ответил Менцев. – Рядом с лазаретом.
Фон Раубену определённо повезло, что он уже мёртв. Потому что только за размещение лазарета рядом со штабом его следовало казнить. Лазарет – боль, кровь и отчаяние – идеальная приманка для тварей из-за Грани. И в том, что тварь, призванная противником, прорвалась в штаб именно из лазарета, можно было не сомневаться…