- Дерьмо одно, - бросил Гелон, ведя лошадь в поводу. - Сначала все хорошо шло. Как ты меня из отряда отпустил, - он помахал в воздухе искалеченной кистью правой руки, - я и не думал, что когда-нибудь еще на лошадь сяду. Вернулся к себе на надел. У самой реки, помнишь, у меня домик был? Мне еще земли прирезали. Жена не знаю как рада была, что я больше с дозорами не езжу. Все тряслась за меня, а вышло… - Его голос стал глухим. - Когда меоты снесли предместье, я в Тиритаку ездил. Возвращаюсь: дом сгорел, а они, мои сердечные, все на обгорелой груше висят. Креуса и пять ребятишек.
Колоксай стало не по себе, и она чуть отстала. Этому человеку было за что ее ненавидеть.
- Раньше, - справившись с собой, продолжал Гелон, - из казны давали на подъем. А тут разом перестали. Калимах сказал: денег нет. Все, мол, бывший архонт на войну истратил. Только себе они такие дома отгрохали, что сразу все стало ясно. - Он облизнул губы. - Я без руки. Куда податься? Своего угла нет. Пошел было в порт. Шесть месяцев мешки с зерном таскал. Хлеба тогда стали вывозить прорву! Как будто последний день живем: все из Пантикапея вытрясти и бежать за море. Ворья развелось! Ты помнишь, чтоб в городе, за стеной, кто-нибудь на ночь ворота тележными колесами изнутри подпирал?
Левкон пожал плечами.
- То-то, - кивнул их новый товарищ. - А теперь каждый вечер люди все со дворов - от наковальни до деревянных козел - в дом затаскивают.
Арета попыталась представить, как воры перетаскивают через забор наковальню, и не удержала смешка.
Бородатый зло сверкнул на нее глазом.
- Твой дядя вздумал себе охрану набирать, - продолжал он, обращаясь к Левкону. - Из одних бандитов. Недаром в порт явился. А кто бы еще согласился людей с земли сгонять? - Гелон замялся, явно испытывая стыд, что и сам оказался в их числе. - Мне уже терять было нечего. Или к Никомеду, или сдохнуть под мешками. Вот я к нему и прибился.
- Неужели в городе больше нет дозорных отрядов? - с возмущением осведомился Левкон. - Хоть ты и без руки, но свое дело знаешь лучше многих.
- Есть. Один, - угрюмо отозвался Гелон. - Два месяца назад снова собрали. Да не от кочевников, от своих же отбиваться! На дорогах, сам видел, что делается. Беженцы да нищие толпами идут. Кого хочешь с голодухи ограбят и зарежут.
- Кто командует?
- Главк. Помнишь его?
- Еще бы. - Лицо Левкона просветлело. - Жив. А я думал…
- Еще как жив, - хрипло рассмеялся Гелон. - В первый же месяц из плена удрал.
Гиппарх подавил тяжелый вздох.
- Он звал меня, - продолжал охранник. - И я б, клянусь Иетросом, ушел от этого кровопийцы. Но у меня тут… - он замялся, - одна, ну сам понимаешь. Меня не будет - ее тут же другие возьмут. А выкупить денег нет. За еду служим.
"Боги, какая нищета!" - подумал Левкон.
- Хорошо, - сказал он вслух. - А где люди-то? Из поселка?
- Разбежались, - махнул рукой охранник. - Некоторые в степи. Другие у старого маяка в подвале живут. Куда им идти?
- Отведи меня к крестьянам, - попросил гиппарх. - Староста Мол жив?
- Он как раз там и прячется у маяка, - кивнул Гелон. - У него ноги слабые. Далеко в степь уйти не может. Да там и опасно, а у Мола внуки.
Через полчаса путники подъехали к старому маяку, когда-то гостеприимно отмечавшему морские ворота поселка. Сейчас башня покосилась, а в ее фундаменте образовалась громадная дыра, где, как в пещере, ютились несколько семей колонистов.
- Эй, Мол, вылезай! - зычно заорал Гелон. - Протри свои старые глаза. Смотри, кого я к тебе привез, да гляди не обделайся на радостях!
Из темного чрева маяка послышалось ворчание. Старик не настроен был шутить с охраной, но, завидев силуэт Левкона на коне, издал долгий нечленораздельный вопль и поспешил наружу. Мол, как камень из пращи, подлетел к ногам жеребца и обеими руками вцепился в сандалии седока.
- Наш господин! Наш добрый господин!
Такое обращение со стороны свободного поселенца покоробило Левкона. В его понимании хозяева усадьбы были богаче, но не лучше других. Еще дед говорил: "Мы должны жить так, чтоб остальные прощали нам наши деньги". Но сейчас не о деньгах шла речь.
- Вы живы, господин. Вы живы, - повторял староста, шмыгая губчатым носом. - Люди, идите сюда. Сын господина Леарха вернулся. Он защитит нас.
На свет начали по одному выползать оставшиеся в поселке жители. Они опасливо поглядывали на вооруженных всадников и, узнав Левкона, подбирались к нему поближе, чтоб прикоснуться руками к его одежде. В основном это были женщины и дети. Мужчины ушли в степь в надежде подстрелить зверя и набрать хвороста. Судя по изможденным, голодным лицам, приносили они немного. Какие из пахарей охотники?
Левкон спешился. Все с надеждой взирали на него, ожидая, что скажет хозяин. Арета не понимала, почему ее спутник молчит. А гиппарха вдруг охватила давящая тоска. Он помнил этих людей бойкими и речистыми, особенно женщин, хотя им и не положено участвовать в собраниях хоры. Но деревня есть деревня! И старый Мол, такой жалкий и сгорбленный сейчас, не он ли одним окриком ставил на место особо языкастых склочников?
Левкон соскочил с лошади, обнял Мола и почтительно поцеловал ему руку, чем привел Арету в молчаливое негодование. Для нее главным, естественно, был тот, кто сильнее. Они с гиппархом пришли сюда, чтобы оспорить силу его дяди, а вовсе не кланяться какому-то вонючему старосте ополоумевшей от страха деревни.
- Вот что, дед, - сказала она довольно сурово, - господин Левкон приехал помочь вам. Но и вы помогите ему. Готовы ли вы присягнуть в Народном Собрании Пантикапея, что он - это он, сын своего отца Леарха, законный владелец усадьбы на горе? Вы ведь граждане.
Левкон не ожидал от спутницы такой прыти. Все это он мог бы сказать и сам, но, видно, ее что-то разозлило в этих людях. Его людях. Гиппарх вдруг необыкновенно остро почувствовал свою принадлежность к ним, и то, что Колоксай отталкивали его односельчане, первой трещиной прошло между ними.
- Послушай, Арета, - мягко сказал Левкон, - я им все сам объясню. Ты видишь, они напуганы.
- Овцы, - бросила она в сторону.
И это резануло гиппарха по сердцу.
Люди стояли понурой толпой и явно не готовы были давать никаких обещаний. Они-то думали, что Левкон пришел их защитить. Для них он был воин, начальник когда-то большого и когда-то знаменитого отряда. Сам Левкон хорошо чувствовал это.
- Сколько мужчин осталось в поселке? - спросил он.
- Да человек тридцать будет. - Мол все никак не мог перестать кланяться. - Куда нам идти? Никомел говорит: земля не наша. А чья же она тогда?
- Я отдам землю, - заверил его гиппарх. - Как только получу усадьбу в свои руки. - А ты, старик, помоги мне. Ведь за себя стараемся. - Он крепко взял старосту за плечи. - Поговори с мужчинами. Если сегодня ночью они нападут на поместье и помогут мне его захватить, я обещаю не только вернуть вам ваши наделы, но и бесплатно дать зерно для посева.
Мол кивнул:
- А вы, господин? Вы будете с нами?
- Я сейчас отправляюсь в отряд Главка и надеюсь привезти дозорных с собой, - ответил Левкон. - Если повезет, вернусь еще до темноты.
Люди опасливо загудели:
- В усадьбе охрана! У нас дети!
- Пятерых стражников мы убили, - успокоил их гиппарх. - Шестой с нами. - Он кивнул на Гелона. - Сколько осталось в доме?
- Еще четверо, господин.
- Вот видите, - подбодрил их Левкон. - Ваше дело только захватить дом.
- Хорошо, мы попробуем, - вздохнул Мол. - Но… господин, вы клянетесь вернуться?
Левкон взял меч и коснулся его крестовины:
- Клянусь памятью отца.
Он снова вскочил в седло и сделал Гелону знак уезжать.
- Надеюсь, они нас не подведут.
- Уж больно они трусят, - протянула Арета, но, поймав на себе раздраженный взгляд спутника, осеклась. Она не понимала, за что Левкон сердится на нее.
- Можешь отвезти нас к рабам? - Гиппарх погнал лошадь по пустынной улице. - Где живут те, кто работает на полях? Явно не в усадьбе.
- На берегу, под горой. Большой сарай с соломенной крышей, - отозвался охранник. - Никомед считает: нечего тратить на них пресную воду. Кроме питья, конечно.
По крутому спуску лошади съехали к морю чуть не на крупах. У камней несколько человек полоскали одежду. Их бритые синюшные головы уже издалека выдавали рабов.
- Вы толчетесь на крестьянских наделах? - крикнул им Левкон.
Те разом опустили свое тряпье и удивленно уставились на всадников.
Раньше гиппарх никогда не задумывался, как говорить с невольниками.
- Пантикапейцы есть?
Двое выступили из-за спин товарищей.
- Мы из Тиритаки, я и отец, - отозвался тот, что помоложе.
Оказывается, не у всех здесь были отрезаны языки.
- А мы из Мермекия, - подал голос другой невольник, крепко державший за руку соседа. Вид у того был придурковатый. - У моего брата припадки, ему нельзя здесь, - пожаловался мермекиянин. - Я в город его вез к лекарю… Он мочится под себя. Другие рабы обижают его, бьют.
Кроме греков, в толпе невольников Левкон различил до блевка знакомые меотийские рожи.
- Кто-то попрекал меня степняками? - с недоброй усмешкой повернулся он к Колоксай.
Девушка соскочила с коня и на своем языке обратилась к сородичам:
- Это наши, со стены. Они продолжали работать по договору, когда Тиргитао начала поход. Гекатей немедленно обратил их в рабство. Говорят, сначала они рыли рвы, а потом их раздали по хозяевам.
- Хотите домой? - просто спросил Левкон. - Я настоящий хозяин этой усадьбы. И мне столько рабов не нужно. Я отпущу вас всех к родным. Тем, кто из Пантикапейской хоры, дам охрану до места. Остальных, - он скосил взгляд на меотов, - проводят до пролива. Прошу только об одном: помогите сегодня вечером крестьянам захватить усадьбу и не сопротивляйтесь мне, когда я приеду с отрядом дозорных.
Рабы загудели.
- Бояться нечего, большую часть охраны мы уже перебили. Не трогайте только слуг и не жгите дом.
"Очень умно, - подумала Колоксай. - Если он примкнет к ним сейчас, то Народное Собрание обвинит его в грабеже и подстрекательстве. А так - законный наследник вернулся и навел порядок".
- Поехали. - Гиппарх сделал ей хлыстом знак следовать за ним.
Уже выехав в степь, Арета придержала коня.
- Я, пожалуй, останусь, - сказала она спутнику и, не дожидаясь ответа, бросила их с Гелоном в одиночестве.
Левкон хорошо ее понял. Колоксай не доверяла рабам и хотела проследить сама. Главное ведь не в усадьбе… Он знал, что убийца Тиргитао все сделает правильно.
Молча всадники проделали путь почти до самого Пантикапея и завернули в небольшую деревеньку, названия которой Левкон не знал.
- Вон дом Главка, - сказал Гелон, указывая хлыстом на четвертый двор вниз по улице.
Из-под ног лошадей с кудахтаньем разбегались куры. Через глухую выбеленную стену на дорогу свешивались ветки яблони с пыльными цветами.
Мужчина геркулесова сложения стоял на нижней ступеньке дома и, обнимая одной рукой двух хорошеньких рабынь, другой крошил гусям хлебный мякиш.
- Какая идиллия! - возмутился Левкон. - Здорово, дружище! Позволь испортить тебе жизнь.
От неожиданности Главк выпустил из рук общипанную булку, а вглядевшись в загорелое лицо гостя, и вовсе присел.
- Ноги мои, ноги! - жалобно изрек он. - Боюсь, не сойду теперь с места!
- Сойдешь, сойдешь! Старый развратник!
Гелон шлепком отшвырнул от Главка перепуганных рабынь и подтолкнул его вперед.
Гиппарх бросил повод лошади как раз в тот момент, когда на него с медвежьими объятиями обрушился новый командир дозорных.
- А я думал: правда, что ли, ты? Или обознался? Живой! Живой! Живучий!
Они крепко обнялись.
- Идемте в дом. Эй, Гелия, Филена, вина!
- Постой, не до вина сейчас.
Друзья осушили по килику, преломили ячменную лепешку, но больше пить не стали. Левкон изложил свое дело.
- Мне хорошо бы явиться туда с твоими дозорными, - закончил он. - Вроде как "подавить бунт". Наказывать я, конечно, никого не собираюсь. Сам понимаешь.
- Но для Калимха надо, - кивнул Главк. - Ушлый пес. В любую щель влезет. А за своего дружка-казнокрада три шкуры снимет. Так что ты правильно рассчитал.
Через час дозорный отряд Главка покинул деревню, где квартировал чуть ли не на шее своего командира. Сумерки уже сгущались, когда всадники поскакали в сторону побережья.
Усадьба пылала. Это было видно издалека. Все-таки рабы не удержались. Но когда дозорные подскакали ближе, стало ясно, что горит не сам дом, а тростниковые крыши над хозяйственными постройками. Дозорные для порядка помахали плетками, но никто не оказал им сопротивления. Водворить спокойствие оказалось невозможно: люди, потрясенные всем, что совершили, бегали и орали во все горло, не зная, как выпустить захлестывавший из азарт.
- Дайте им откричаться или побросайте в море, - распорядился гиппарх.
Он быстрым шагом направился внутрь дома на поиски дяди. Никомед лежал в своей спальне. С первого же взгляда Левкон понял, что он мертв, хотя ни крови, ни следов борьбы вокруг не было. Возле ложа стоял таз с остывшей водой. Видимо, смерть настигла хозяина в тот момент, когда он парил ноги и собирался отходить ко сну. Это случилось еще до начала штурма усадьбы, потому что лицо Никомеда хранило полное спокойствие.
Возле окна стояла Арета, задумчиво глядя на пожар.
- Ты ничего не пропустил, - сказала она. - Довольно скучная была свалка.
Левкон поднял одеяло, закрывавшее тело дяди, и уставился на его огромный живот.
- Ничего не увидишь, - бросила Колоксай. - Слишком много жира. Но сердце разорвалось легко.
Гиппарх все-таки разглядел черную точку под вторым ребром слева. Сюда Арета ударила пальцем. Один раз.
- Это спальня моих родителей, - протянул гиппарх. "И здесь будут рождаться мои дети", - этого он не сказал вслух.
- Дом большой. Перенесешь спальню в другое место, - пожала плечами Колоксай, не очень понимая, что для него это невозможно. - Так или иначе, твой дядя умер от сердечного приступа.
На следующий день сам Левкон, "очевидец" произошедшего охранник Гелон и начальник дозорного отряда Главк, "наведший порядок" в усадьбе, тронулись в Пантикапей доложить о случившемся. Они прихватили с собой и старосту Мола, который намеревался клятвенно подтвердить в Народном Собрании личность сына Леарха.
Впрочем, людей, узнавших Левкона, оказалось достаточно и в отряде дозорных, и в самом городе. Однако это не сняло вопросов Калимаха, очень подозрительно отнесшегося к смерти своего дружка и появлению "законного наследника".
- Мой дядя опасался неповиновения слуг, - сказал Левкон в конце разговора. - Когда мы встретились, он говорил о своих распоряжениях на случай смерти. Никомед хотел, чтоб две солеварни и поместье у хвоста Мышиного мыса отошли к его другу и благодетелю казначею Калимаху. - Гиппарх выдержал паузу, проверяя, какое впечатление произвели его слова. - Я поспешил за дозорным отрядом, но… опоздал. - С тяжелым вздохом он опустил глаза долу, выражая уважение к памяти покойного. - Последнее желание дяди для меня - закон. Мои рабы сегодня же уйдут с обеих солеварен и пустоши у Мышиного.
- Пусть останутся. - Калимах благосклонно поднял руку. - Я надеюсь, Левкон, сын Леарха, - проговорил казначей, вполне оценив достойные шаги нового наследника, - что ты будешь для народа Пантикапея такой же поддержкой, какой был твой благочестивый дядя Никомед. Не хочешь занять должность ойкиста?
- Я счастлив служить народу Пантикапея, - отозвался гиппарх, прекрасно понимая, как должен ответить, - на любом поприще. Но не судите меня строго, благородный Калимах, я только что вернулся из плена и хотел бы отдохнуть, заняться делами хозяйства…
- Ну что ж. - Казначей склонил голову. - Достойное решение для наследника таких достойных людей, как Леарх и Никомед. Удачи тебе.
- А ты умеешь дать взятку, - сказал Гелон, когда они уже покинули мегарон Народного Собрания.
- Да, ты парень не промах! - Главк с такой силой хлопнул друга по плечу, что тот аж присел. - Без солеварен он от тебя бы не отстал.
Левкону стало тяжело на душе. Только что он преспокойно обделывал дела с человеком, который поставил на колени его родной город. А еще вчера спрашивал: почему все подчинились? У каждого был дом, семья, обстоятельства… "Неужели и я вот так… Кер-олаг!" - выругался гиппарх.
Справиться с сердечной мутью Левкону удалось только на обратном пути. Он успокаивал себя тем, что сможет что-то сделать для жителей поселка и бывших рабов. Вид у усадьбы был такой, словно по ней топтались великаны. Почти все крыши сгорели, кое-где глинобитные стены растрескались от огня, в доме все двери были сорваны с петель, а дорогая посуда побита. Однако скот и хлеб удалось спасти. Крестьяне собрались на площади и ждали, пока новый хозяин усадьбы начнет дележ. Они нуждались не только в ячмене и пшенице для будущего посева. Их надо было кормить сейчас. И какими бы богатыми ни казались стойла и хлева Никомеда, отдать пришлось почти все.
- Ты нищий, - с коротким смешком констатировала Арета, когда Мол и еще двое мужиков тянули за веревку со двора едва ли не последнюю корову. - Как жить будешь? Продашь себя в рабство?
- Первый год как-нибудь перебьемся. - Левкон не разделял ее скепсиса. - А со следующего урожая деревня отдаст мне почти половину. Да и этот урожай не за горами. - Он показал на молодой овес, топорщившийся на ветру. - Сеяли рабы Никомеда, хотя земля и крестьянская. Значит, опять половина моя. Ты за меня не бойся.
Колоксай снова усмехнулась:
- Заботишься об овцах, чтоб потом их лучше стричь?
Он вспомнил, где и когда видел у нее эту кривую, как нож, улыбку. Именно так Арета скалилась, когда играла с Ясиной в кости.
- Что тебя злит?
- Пустое. - Девушка отмахнулась. "Просто все кончается, и от этого больно". - Поедем в степь, - сказала она. - Или на побережье. В твоем доме сейчас нет ни единого угла, в котором можно было бы спрятаться.
Гиппарх пожал плечами. В степь так в степь. В последние сутки он был настолько взвинчен, что не знал, хочет ли оказаться со спутницей наедине. Скорее сейчас ему это мешало. Но как только они сделали крюк через желтые травы и выехали к морю совсем одни, ветер выдул из его головы всю дурь. Не было слышно ничего, кроме сильного бриза и рокота волн.
Арета тронула уздечку и молча пустила коня вниз по каменистой тропе. Она знала, что Левкон последует за ней на берег. За кустами держидерева спутники привязали лошадей и сбросили одежду. Сейчас они испытывали почти отталкивание друг от друга. Левкон не знал, как протянуть руку и коснуться плеча Ареты. Девушка шла к морю перед ним, и гиппарх угрюмо смотрел на ее смуглые лопатки. Он никак не мог расслабиться. Постоянно думал о поместье. Слишком много всего навалилось сразу. И Арета была лишней. Лишней…
Она повернулась к нему и взяла за руку:
- Завтра я уеду и уведу рабов-меотов.
Он молчал.
- Сегодня побудь со мной. - Ее палец коснулся его брови и стер белую капельку пота.
Левкон глубоко вздохнул и, перехватив девушку за запястье, повлек к морю.