От лица болотного гонта отхлынула кровь, он умоляюще вскинул руки и замотал головой. Ничуть не спеша, лорд Уиэри протянул к Оборванцу руку, и его пальцы сомкнулись на внезапно опустевшем, рваном и засаленном пальто. Брезгливо поморщившись, лорд Уиэри отшвырнул эту грязную тряпку за балюстраду.
- Что это ты сейчас сделал? - удивился Вилл. - И как ты это сделал?
С лестницы появилась Хьердис - точно так же, как минуту назад Оборванец.
- Он большой специалист по всяким морокам, - сказала она. - Или я ошибаюсь?
Лорд Уиэри улыбнулся и пожал плечами.
- Да, - сказал он, - я когда-то был главным царским Устроителем Развлечений. Не то чтобы, конечно, Его Отсутствующее Величество когда-нибудь прибегал к моим скромным услугам, и все же… У меня был определенный талант, и я поддерживал его регулярной практикой. Не один и не двое придворных были моими созданиями. Однажды я устроил бал-маскарад, половина участников которого не имели никакой объективной реальности. А наутро многие лорды и леди узнали, проснувшись, что их постельные партнеры суть воздух и причуды фантазии.
- Я ничего не понимаю.
- Он создает иллюзии, - объяснила Хьердис. - Очень убедительные. Для развлечения. Когда я жила в укрытии неподалеку от Баттери, власти прислали к нам посреди зимы такого вот морочника, и он заполнил все улицы кометами и яркими бабочками. - И печально добавила: - Так что же, несчастный Оборванец был, если разобраться, пустым местом, одним из твоих порождений?
- Вы уж простите старому эльфу его капризы, - виновато потупился лорд Уиэри. - Я сотворил его для большой ключевой роли, если это может быть объяснением. Он должен был застрелить меня как раз в тот момент, когда я собирался бы занять Обсидиановый Престол. Застрелить и тут же погибнуть от карающих рук вот этого нашего импульсивного героя. - Он кивком указал на Вилла. - После чего, лежа на руках у Джека, я попросил бы его взойти вместо меня на престол, что, по причине его амбиций и так как это была бы моя предсмертная просьба, он, конечно, исполнил бы. Увы, мой интерес к этой игре истлел и угас задолго до ее завершения. Ну что же тут можно поделать? Я полагаю, - обратился он к Хьердис, - что тебя привела сюда какая-то срочная необходимость.
- Да. Твои взрывники заминировали опорные сваи стоящих над нами зданий. Погибнут все мои йохацу и вся Армия Ночи.
- И это, как ятюнимаю, очень тебя беспокоит? - вздохнул лорд Уиэри. - Глупая девочка. Начать с того, что их никогда и не было.
Все крики, стоны, вопли и прочие звуки, доносившиеся снизу, резко, как обрезанные, стихли. Хьердис выглянула наружу и увидела только вдруг опустевшие перроны и рельсы. Не было ни трупов, ни в щепки разнесенных баррикад, не было ни татей, ни обгорелых саблезубых волков, не было ни малейших следов повстанческой армии, не было ничего, кроме заброшенной станции метро и самого обычнейшего мусора.
- Так, значит… все они - и йохацу, и тати - просто твое порождение? И только я и Вилл были…
Лорд Уиэри вскинул бровь, и Хьердис замолкла. Надолго.
- А я-то считала себя настоящей, - сказала она наконец скучным, безжизненным голосом. - У меня же были свои воспоминания. Страсти. Друзья.
- Ты впадаешь в сентиментальность.
Лорд Уиэри потянулся к Хьердис, и его пальцы сомкнулись на какой-то тряпке. Он перекинул ее через балюстраду точно так же, как и грязное пальто, бывшее когда-то Оборванцем.
- А теперь, как нетрудно догадаться, подошла моя очередь, - горько сказал Вилл и сжал кулаки. - А я ведь тебя любил! Изо всех твоих жестоких, порочных деяний это хуже всего. Я заслуживал лучшего. Может быть, я и не реален, но я заслуживал лучшего.
- Ты столь же реален, как и я сам, - успокоил его лорд Уиэри. - Не больше и не меньше. - Он старел у Вилла на глазах. Его кожа, все еще розовая и чистая, как у ребенка, обвисла складками. Его волосы тоже остались по-детски пушистыми, но стали совершенно седыми. Голос его проникал до самого сердца. - Прими это, если можешь, в качестве утешения. Лично я выбрал путь просветления, пролегающий через предательство и горы насилия. Теперь же, когда я постиг единство всего сущего, мне представляется, что старость пришла ко мне как раз…
Глаза лорда Уиэри закрылись, голова упала на грудь. Медленно, без шума и суеты он растворился. Вместе с ним исчезли и балюстрада, и вся галерея, и весь в мире свет. Вилл почувствовал, как его обнимает тьма, подобная теплым нежным рукам Матери Ночи.
Он уже не знал, существует он или нет, и ему это было безразлично. Война лорда Уиэри - если допустить, что она вообще начиналась, - закончилась.
Придя в сознание, Вилл обнаружил себя лежащим на рельсах в метро. Он кое-как поднялся на ноги и тут же был вынужден отскочить от мчавшегося по туннелю поезда.
Когда его на время ослепленные глаза снова начали видеть, Вилл пошел. Он не знал, что из того, что он за последнее время видел и чувствовал, происходило в действительности. Погибли друзья - но были они или не были? Были ли Костолом, Эпона, Дженни Танцышманцы и все остальные пустыми фантазмами? А если они не существовали, если они никогда не существовали, освобождает ли это его от всяких перед ними обязательств? Он взглянул на свои руки, на знакомые шрамы, полученные за время пребывания под землей. Уж они-то, во всяком случае, были реальны.
При всех своих стараниях он не мог обнаружить в пережитом ни малейшего смысла.
Он и плакать даже не мог.
Какое-то бесконечное время он блуждал в темноте. Иногда спал, иногда просыпался. Затем, пробудившись окончательно, он обнаружил, что боль хоть и не ушла, но стала терпимой.
Тогда Вилл вернулся на станцию "Нифльхейм", чтобы вытащить свою старую, припрятанную до времени одежду. Он завалил ее тогда кедровыми стружками, набранными в отвалах лесоторгового склада, так что она прекрасно уцелела. Он побрился и помылся в мужском туалете полуподвального помещения станции "Арсенал" (одной из многих, до которых можно было добраться по вентиляционным каналам, не выходя на улицу), надел новенькие ботинки из той партии в несколько сотен штук, которую он с тремя своими солдатами позаимствовал в удачно подвернувшемся товарном вагоне. Закончив туалет, он уже не был больше похож на одиозного командора Джека Риддла. Он вполне мог сойти за респектабельного гражданина.
Поднявшись на улицу, он увидел, что уже весна. Он провел под землей целую зиму.
У Вилла был целый карман мелочи, вытряхнутой как-то из любителя приключений, который забрел в темноту дальше, чем ему бы следовало, и по секундному порыву он сел на поезд, шедший к Висячим садам.
Висячие сады вполне заслужили свою славу, считать ли их парком, дендрариумом или сельскохозяйственной выставкой. В них был небольшой городок аттракционов с каруселью и колесом обозрения, плавательные бассейны и искусственные джунгли, где абатва с копьями, похожими на зубочистки, охотились на водяных драконов длиною с Вил-лову ступню. В птичьем вольере была добрая сотня разновидностей колибри, тринадцать разновидностей аистов и даже дюжина различных пилливиггинов, которых на всем континенте больше нигде и не найдешь. Угрюмые фавны сидели на травке и торговали воздушными шариками. Но больше всего Виллу понравилась эспланада. Облокотившись на бетонный парапет, он смотрел, как далеко внизу, у причала, великаны, стоящие по пояс в воде, неспешно разгружают прибывшие контейнеровозы. С окаймляющего мир Океана дул свежий, с запахом соли ветер. Над водой кружились чайки, крошечные, как пылинки, пляшущие в солнечном луче.
Пролетел гиппогриф, рассыпая за собой звонкий смех.
Он пролетел так близко, что Вилл ощутил ветер от его огромных крыльев и острый лошадиный запах. Волосы всадницы вились за ее спиною как рыжий вымпел.
Вилл смотрел как громом пораженный. Молодая женщина, гордо восседавшая в седле, была само изящество, помноженное на атлетизм. На ней были зеленые брюки и в тон к ним мягкие кожаные сапоги. Зеленым же был и лиф, под которым золотом сверкала узкая полоска живота.
Она была великолепна.
Всадница случайно взглянула вниз и увидела заглядевшегося Вилла. Она тут же натянула поводья, так что ее птица-лошадь встала на дыбы и на мгновение остановила полет. Затем она взяла поводья в зубы и левой рукой сдернула вниз свой лиф, обнажив ослепительные груди. А правой рукой - показала ему средний палец. Затем, издевательски улыбнувшись, снова натянула лиф, схватила поводья и умчалась.
У Вилла перехватило дыхание. Эта незнакомка словно приставила к его груди пистолет. На какое-то мгновение она полностью им овладела.
И ведь он знать не знал, кто она такая, не знал, увидит ли когда-нибудь ее снова.
В этот сказочный момент, момент замешательства, в голову Вилла вплыла откуда-то мысль: он зря растрачивает жизнь.
Там, внизу, он был героем - а зачем? Он вел за собою солдат, которые не смогли бы выйти из туннелей, потому что боялись света.
Он понял, что не хочет возвращаться.
Вместо этого он покинул сады и пошел бродить по городу, иногда поднимаясь на лифте вверх, иногда спускаясь по лестнице. Долгие бесцельные блуждания привели его в тусклый запущенный квартал, и тут по мгновенному побуждению он вошел в первое попавшееся питейное заведение - грязноватую забегаловку "Крысиный нос". Он подойдет прямо к бармену и попросит какую-нибудь работу. Даже если ему поручат мыть посуду и подметать пол, это все-таки будет начало.
Из-под столика вылезла на четвереньках маленькая девочка и лучезарно ему улыбнулась.
- Привет, - сказала она. - Меня звать Эсме, а как звать тебя?
Нат опустил газету и тоже улыбнулся: - Ну вот, наконец-то! А то я начинал уже думать, ты никогда не объявишься.
12
КОМНАТУШКА В КОБОЛЬД-ТАУНЕ
- О'кей, о'кей, кто играет? - Нат кинул на столик карту. - Поставишь пятерку, получишь десятку, поставишь десятку, получишь двадцатку, если ты угадал! - Он кинул на столик вторую карту. - Угадай даму, чернявую даму, la reine de la nuit, и ты сразу выиграл! - Он кинул третью карту и по очереди все их перевернул. Две красные двойки и дама пик. - Сколько ставим, сколько ставим? Поставишь сорок, получишь два по сорок, поставишь пятьдесят, получишь сотню. Игра - проще нет, как сказал старый дед! Ставим, ставим? - Он поменял пару карт местами, поменял еще раз, поменял еще раз. - Одна из них уж точно брюнетка, выбери брюнетку, и ты победил.
Под навесом обшарпанного кинотеатрика "Рокси" собралась небольшая толпа. Здесь были в основном хобгоблины и хайнты с малой подмесью рыжих карликов. Вилл стоял в самой гуще толпы, притворяясь, что глазеет на карты, а сам исподтишка высматривал клиента. Из хайнтов получались отличные налимы: они были заранее уверены, что к концу недели окажутся на мели, и наблюдали за исчезновением своих денег со стоическим спокойствием. Карлики любили играть, но совсем не умели проигрывать. Как правило, они не стоили связанного с ними беспокойства. А вот хобы - те были прижимистые, но при этом очень азартные. Вилл уже присмотрел одного хоба, который держался позади толпы и скептически хмурился, однако было совершенно ясно, что мельканье карт его завораживает.
Какой-то хайнт протянул замогильно-бледную руку и уронил на столик две скомканные долларовые бумажки.
- Вот эта, - ткнул он пальцем.
- Так не эта, говоришь? - Нат перевернул бубновую двойку, - И не эта? - Двойка червей. - Ты выбрал даму, ты победил! Поставил два, получай четыре. Шевелитесь, шевелитесь, делайте ставки. Поставил десять, получил двадцать, поставил двадцать, получил сорок. Что тут у нас, что тут у нас?
Хлоп-хлоп-хлоп - перевернулись карты. Хайнт оставил четыре доллара на столе и снова выбрал карту. Нат перевернул соседнюю.
- Нет, там уж точно не бубновая двойка. Две карты, только две карты на столе, и одна из них точно выигрывает, поставишь пять, получишь десять. Играйте, играйте, кто больше играет, тот больше получает. - Он поменял две карты местами и поменял еще раз, вернув их в начальное положение.
Хайнт упрямо потряс головой и ткнул прокуренным пальцем в ту же самую карту. Вилл уже понимал, что из этого больше не вытряхнуть. Наверное, Нат пришел к тому же заключению, потому что он снова переложил карты и при этом незаметно сунул даму в карман, заменив ее второй червовой двойкой.
- Последнее предложение, будешь удваивать? Нет? Ну, тогда мы открываем… двойку!
Деньги отправились Нату в карман.
- Кто теперь, кто теперь? Много поставишь, много получишь, ну как?
Хоб начал уже поворачиваться, собираясь уйти, и никто из остальных к столу особенно не спешил, поэтому Вилл протолкался вперед.
- Кладем три карты - раз, два, три. Теперь перевернем их. Три, два, один. Ну так что? Двадцать - сорок, полсотни - сотня.
Дама лежала посередине. Нат поменял двойки местами, затем поменял местами даму с одной из двоек. Вил кинул на стол двадцатку.
- Эта, - сказал он и ткнул в среднюю карту.
По толпе прокатился страдальческий стон, ведь все они ясно видели, что дама с краю.
- Ты так думаешь? - ухмыльнулся Нат. - А вот на эту, - он указал на перевернутую даму, - поставить ты не хочешь? Нет? Ну ладно, тогда перевернем - раз, два, и кралечка моя.
- Ну конечно! - не выдержал соседний хайнт. - Дама, она же точно здесь, это же каждый видел.
- Слушай, друг, - вскинулся Вилл, - играй тогда сам, если ты такой умный.
Хоб напряженно наблюдал и никуда уже больше не хотел уходить. Он был уже почти уверен, что выиграть проще простого. Налим проглотил наживку. Теперь его нужно подцепить.
- Поставишь десять, получишь двадцать, поставишь двадцать, получишь сорок, - тараторил Нат. - Угадаешь даму - получишь вдвое, черные бледных всегда побьют. Двадцатка - сороковка, полсотни - сотня, все очень просто, просто, как короста!
Он бросил три карты на стол и, торжествуя, перевернул их лицом вверх.
- Дай-ка я взгляну на эту твою даму!
Вилл схватил карту со стола, придирчиво осмотрел ее с обеих сторон и положил на место. В этот самый момент Нат зажмурился, заслонил рот рукою и громко чихнул, а Вилл успел тем временем загнуть уголок дамы. Когда Нат сгреб карты со стола, ничего, как видно, не заметив, Вилл повернулся к хайнту, который был так уверен, что карта выбрана неправильно, и заговорщицки ему подмигнул. И налим прекрасно это видел.
- От дамочек - от них вся радость! Ставишь двадцать, получаешь сорок. Ну так что? Вот три карты, запомните получше. Теперь мы их перевернем, пару раз переложим. Ставишь двадцать, получаешь сорок - это если угадал. Ставишь полсотни, получаешь сотню, ну так что?
Вилл швырнул на стол весь свой бумажник. Хоб подбирался к столу все ближе и ближе, в глазах его горела откровенная алчность.
- Две сотни, что дама посередке. - Вилл указал на карту с загнутым уголком.
- Извини, друг, но предел пятьдесят.
Толпа угрожающе зарычала. Нат с испуганным видом вскинул руки вверх:
- Ну хорошо, хорошо! Сегодня, так уж и быть, играем без лимита. - Без всяких на этот раз прибауток он перевернул карты. - Ты выиграл.
Самодовольно ухмыляясь, Вилл забрал свой выигрыш и отошел от столика. Как только Нат снова завел свою песню, вперед с криком "Ставлю три сотни, что я угадаю даму!" протолкался хоб.
Налим попался на крючок, теперь его нужно подтащить.
- Ты хочешь сыграть? Так на сколько ты там сказал? Поставишь сотню - получишь две, поставишь три - получишь аж шесть. Угадай даму, и ты при деньгах. Чернявая дама, чернявая дама, чернявая дама. Черная краля, царица ночи, la reine d'Afrique, угадал и выиграл. Раз… два… три. Выбирай.
Налим уверенно ткнул пальцем в карту с загнутым уголком.
Нат тут же ее перевернул.
Теперь наступали сладчайшие мгновения, когда до налима доходило: он увидел картинку карты, уголок которой Нат успел загнуть, и эта была, конечно же, не дама, чей уголок Нат столь же незаметно успел распрямить. Налим увидел, как его деньги исчезли в кармане Натовой куртки. Налим понял, что его надули, перехитрили, выставили полным идиотом. А еще, и это важнее, до него дошло, что он не может обвинить Ната в жульничестве, не признавшись одновременно в своем собственном бесчестном поступке. От растерянности пополам со злобой челюсть хоба отпала, его рот превратился в большую букву "о".
С привычным уже проворством Вилл скользнул за спину налима, его рука сжимала в кармане короткую тяжелую дубинку. Так, на всякий пожарный. Однако в данном конкретном случае данный конкретный хоб только возмущенно развернулся и ушел по каким-то своим хобячьим делам.
- Делаем ставки, делаем ставки.
Вилл снова стал оглядывать толпу - и увидел, что прямо на него смотрит да еще при этом слегка улыбается благопристойного вида хайнт в благопристойном же костюме-тройке. Для уличного мошенника он был слишком уж дорого одет. От него не исходило вайбов, свойственных ле-ворукому братству, и уж точно он не был налимом. Так что же он тогда такое?
Раздумья Вилла были прерваны пронзительным свистом. Свистевшая в два пальца Эсме стояла у перекрестка на мусорном контейнере и энергично размахивала руками. Убедившись, что Вилл и Нат на нее смотрят, она указала на хуаку в форме городской стражи, который только что прошел мимо нее. Нат мгновенно сгреб карты и деньги и пошел вдоль кинотеатра, ничуть не беспокоясь о складном столике, а зеваки и кандидаты в налимы, у которых, как правило, не было особых причин любить жандармерию, рассеялись по сторонам, Вилл же направился прямо к стражнику.
- Арестуйте этого негодяя! - потребовал он, яростно жестикулируя. - Он мошенник и проходимец, он выманил все мои деньги! - Бронзоволицый хуака попытался пройти мимо Вилла, но тот опять заступил ему путь. - Он не должен остаться безнаказанным!
- Да уберись ты, на хрен, с дороги, - прорычал хуака и оттолкнул Вилла в сторону.
Поздно, слишком поздно. Нат уже исчез в узком проулке между "Рокси" и соседствовавшим с ним москательным магазином. Стражник угрожающе двинулся на Вилла, но тот щеголял деловым костюмом и сногсшибательным репсовым галстуком, так что хуаке было не понять, можно начистить ему морду или стоит поостеречься, поэтому он ограничился словесным разносом и добрым советом больше не попадаться. А Вилл забрал Эсме, а так как его учительница музыки приболела, а тренер по фехтованию должен был драться на каком-то турнире, а значит, никаких уроков у него сегодня не было, они провели остаток дня в Дарул-эс-Саламских аркадах за игрой на механическом бильярде.