Из поколения в поколение изустно передавалась история о Велимудре. Этот древний, тщедушный волхв из Ладоги, не вымолвил и слова, когда его пытали, дабы предал он, или продал, Свентовита с Велесом, чтобы уверовал он в мощь христианского бога. Молчал старик, когда привязывали к столбу. Уж задымились одежды, но вот, превозмогая боль, к удивлению толпы, сбежавшейся поглазеть на казнь колдуна, жрец проклял Великокиевского Кагана и все его семя, и наконец, вскричав, "О неумолимый Велес! Прими меня - я иду!", испустил дух. Добрыня собственноручно зарезал в Новгороде престарелого Богомила Соловья* - верховного жреца Велеса.
Проклятие волхва не умерило жар сладострастия. Прелюбодей и маньяк, Владимир обрюхатил всю округу близ Киева, имея несколько сот наложниц, согласно возложенному на себя званию - так просветитель Руси улучшал породу. Это может показаться дикостью не только с точки зрения современного читателя, но даже в те суровые времена любовные похождения Владимира Святославича, мягко говоря, не укладывались в рамки "права первой ночи".
- И вот десять лет царства Владимир провел в эдаких оргиях, - рассуждал Игорь зло, - а на одиннадцатом вдруг морально перековался. В единый миг и стал добропорядочным божьим рабом и служителем Христа! Ой, что-й-то мне сие напоминает?
Все повторяется на кругах истории! Нелепость! Говорят, у него были проблемы со зрением, и Анна посоветовала ему креститься, чтобы окончательно не ослепнуть. Да, любой врач скажет, что столь резкая смена образа жизни приведет не только к потере зрения, но и вообще к сумасшествию… А это был здоровый кобель, хотя и трусливый, как всякий деспот и тиран. В народе долго вспоминали ту ночку, что провел княже под мостом, сберегаясь от врагов. Не случайно, видать, былинный Владимир "лижет пятки" Идолищу, воссевшему во Киеве? И лизал бы до скончания веку, кабы не старый казак Илья Иванович!
Отцову кровь Ярослава Мудрого охладила его супруга, шведская княгиня Ингигерд, внучка князя бодричей. По приезде на Хольмградскую землю вместе со своими викингами она обосновалась в родовом гнезде Рюриковичей Ладоге. Отсюда на мечах словен, варягов и свеев, сын Владимира совершил восхождение к вершинам власти, перешагнув через трупы братьев, весьма кстати зарезанных Святополком.
Когда волхвы возглавили голодные людские толпы в Суздале. Захватив языческих жрецов, Ярослав одних отправил в изгнание, прочих казнил, дав суздальцам благочестиво-христианское объяснение постигшего их мора: "Пути Господа неисповедимы!"
Истребляя носителей традиции, целому народу стирали историческую память.
Мы - уж иные русы, иное племя. Все вернется на круги свои - будут взлеты, их сменят падения. На дыбу послали скоморохов, а пели то всего лишь
"Орут глашатаи по Русской Земле,
Что князь наш - уверенность в завтрашнем дне.
А мы говорим: "Погляди из окна!
Увидишь, как мало осталось до дна!""
А ничего и не "осталось". Добро пожаловать в самую бездну!
ГЛАВА ПЯТАЯ. ПОСЛЕДНЯЯ ЦИТАДЕЛЬ РУТЕНИИ
В Арконе часто искали пристанища бродячие певцы. На всех городских площадях, на любых дорогах Европы ныне их преследовала воинствующая монашеская братия, коль песня не по нраву окажется. Редкому счастливцу удавалось найти знатного покровителя, прошли те старые и добрые времена, когда ярлы и конунги заманивали к себе перехожих мастеров скальдскапа в надежде, что стихотворцы прославят имена благодетелей навек в сагах и балладах.
Мельчали и сами скальды, многие охотно шли в услужение, все больше звучало песен на заказ, да на потребу городской публики.
Сев и его названые братья обходили вечерним дозором побережье, когда на склоне холма замаячили фигуры чужестранцев. Их было трое, все они разительно отличались друг от друга, но в их облике проступало что-то неуловимо единое и каждый дополнял другого. Первым спускался древний старец в выцветшей от солнца и стирки холстине, в руке он сжимал посох, а сбоку от заплечного мешка на ремне у него имелись гусли. Впрочем, может и не они, но в таких тонкостях Игорь не разбирался. Второй приметили девушку в черном. О том, что она свободна, говорили не знавшие платка золотые волосы - большая редкость ныне; - судя по одежде, наверное, трюкачка. И был еще один… Этот третий, как поглядел Игорь, выделялся колоритной внешностью, которая никак не вязалась с ремеслом бродячего артиста.
Не сладко приходилось боянам и на Руси.
В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал - их будут жечь и убивать не меньше чем последних волхвов и прочих носителей Вед. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.
Эрили, так звали сельских знахарей и калик в Скандинавии, с успехом пользовали низшей магией символов, заключенной в рунах. Скальды и бояны владели искусством составления рунического заклинания. Объединенные в целое руны порождали магическое действие. Именно это таинство божественного творения помирило асов и ванов, как не должно никогда разъединить германцев и славян! И в знак согласия между собой создали боги Квасира. После трагической гибели он превратился в чудодейственный напиток, Приводящий в Движение Дух, так асы и ваны, а через них и люди, обрели мед поэзии - дар стихосложения.
"Расскажу о том, как Квасура получил от небожителей секрет приготовления сурыни. И она есть утоление жажды, которое мы имели. И мы должны на празднике-Радогоше около богов радоваться, и плясать, и венки подбрасывать к небу и петь, славу богам творя. Квасура был мужем сильным и от богов вразумляемым. И тут Лада, придя к нему, повелела вылить мед в воду и осуривать его на солнце. И вот Солнце-Сурья сотворило то, что он забродил и превратился в сурицу. И мы пьем ее во славу божью…" - рек Любомудр еще одну, на этот раз словенскую версию обретения кваса, а Игорь-Ингвар, вспоминая, дивился - и как это он раньше не примечал.
- И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней… Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова - это от Чернобога, а другой получит радость - то от Белобога. Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род - мера всему! - говорил верховный волхв.
Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.
А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но "иными глазами", этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.
- Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? - окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.
- Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.
- Худо им.
- Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!
- Дело есть?
- А то как же? Имеется… - ответил за всех мужчина с мечами.
- Таково ли дело, чтобы князь рядил? - засомневался Сев, показываясь с противоположной Ратибору стороны.
- Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! - прервал его Ингвар, и уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил - Вы простите нас, странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы скажите нам, какого вы родуплемени… А до князя вам лучше с нами добираться. В ночи оно и заблудиться можно.
- Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы бродячие. Нам дорога - дом родной, чисто поле - пуховая постель… - опять ответил за всех подозрительный рыжеволосый.
- Ой, что-то не нравится мне этот боян! - раздалось в ответ, - Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец? Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам - схватки лютой память?
Песнь клинков - лучшая из песен! Скажешь не так? - не унимался Сев.
- Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня Светланою, - встала между ними девушка. - А спутники мои - верный Инегельд она указала на мужчину - и Златогор, дед моего отца. Именуют нас по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными. Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне Одина.
"Ага!" - сказал себе Игорь - "То-то больно стар, кудесник. И молчун к тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!"
- Имя-то не наше, Инегельд, не русское! - заупрямился Сев.
- Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно тебе - таким знают меня враги! Но как величать себя - знаю сам.
- Пусть Инегельд споет! - предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. "А если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится - вот стыд то! Но лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!" - подумал он.
- Я не могу петь, когда того не желаю… - начал Инегельд и улыбнулся, видя как ладонь Ратибора нервно поглаживает рукоять грозной и таинственной датской секиры - ибо те, кто с ней познакомился поближе, никому больше не выдавали тайну этого знакомства… впрочем, как и все остальные тайны тоже.
- Сейчас самое время для хорошей драпы, потому что всем нам скоро потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее настроение… - продолжил молодой скальд.
Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на колени и, не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Певец вершил свое колдовство:
Встречай зарю, пока ты юн,
А если млад - познай булат!
Мужчиной быть - далеко плыть…
В могильник слег, чуть срок истек.
Звенящий вал тишь разорвал.
Враг у ворот - вставай, народ!
Когда огнем пылает день.
И тень длинна. И кровь красна.
Запел клинок, и ночь легла
Кровавых рос да вдовьих слез.
Из пепла вновь восстань Любовь!
Смерть на конце шальной иглы,
А на лице сто тяжких мук -
На что мне лук без тетивы!
Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу:
О власти волшебников много легенд,
И это оно неспроста.
Той власти в сердцах возведен монумент,
За тысячи лет до Христа.Ту власть сто веков проклинают слова,
Но сердце иное твердит…
Легко Чародеям - считает молва,
Но этот неверен вердикт.Нет могуществу мага границ,
Он творит несомненно и глыбко.
Почему же тогда, у волшебников с лиц,
Навсегда исчезает улыбка?Попы чародеям готовят костры,
И пытки в подвалах тюрьмы.
Мечи крестоносцев длинны и остры,
Но так ли их мысли прямы?Их души источены страхом вконец,
Им зависть сжигает сердца.
И магу наденут терновый венец,
Восславив святого отца.Нет могуществу мага границ,
Он приводит подонков в смятение.
И они перед ним, сами падают ниц -
Чтоб потом отомстить за падение.Тому, для кого все открыты пути,
Не стоит земным рисковать.
Работай, играй, путешествуй, шути,
Учись свое счастье ковать.Но если спиною ты чувствуешь Рок,
И боль причиняешь, любя,
Знай, это тебе преподносят урок -
То Магия ищет тебя!Нет могуществу мага границ,
Хоть могущество - это не мед.
Он стряхнет мои слезы, с пушистых ресниц,
И взамен ничего не возьмет…
Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь - то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли…
- Раунд прошел в позиционной борьбе - усмехнулся Игорь в усы.
- Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под свои же стрелы соваться! - нарушил Всеволод повисшее в воздухе молчание.
* * *
Ярославова "Правда" узаконила деление божьих рабов на "новых" русичей огнищан и русичей "старых" - смердов: "Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика". Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Умения трудиться народу русскому не занимать.
Хромой сын Владимира, подобно отцу, весело проводил ночи в своей загородной резиденции, селе Берестове.
Иерей местной церкви Святых апостолов, Илларион, вскоре стал митрополитом и благословил православных на окончательное изничтожение языческой ереси.
С той поры служители Велеса засекретили свою деятельность, хотя то здесь, то там появлялись перехожие калики, лечившие заклинанием да заговорами. Костоправы и травники, скоморохи и сказители путешествовали по дорогам и почитались за юродивых да блаженных. Волхвы и вещуны схоронились в чащах и пещерах. Впрочем, через двадцать лет, один из них, по слухамдед руянского волхва Любомудра возглавил восстание в Новом городе. Бедный люд взялся за колья, но жрец не хотел крови, наивный, он верил в силу Слова, ведь и зверь, бывает, слушает, как человек. Епископ Новгородский в полном облачении и с крестом в руках вышел на вечевую площадь, предложив всем язычникам отойти к волхву, а христианам собраться вокруг князя Глеба.
Сам князь вышел на переговоры:
- Если ты волхв, скажи, что сбудется с тобою самим?
- Мои боги говорят, что ты не в силах причинить мне вред. И еще говорят мои боги, что свершится скоро великое чудо.
- Говорят? Врут твои истуканы!
Получи!.. - с этими словами Глеб обрушил топор, ранее спрятанный под плащом, на голову жреца.
Все, кто стал за язычника, были порубаны предательски налетевшей, остервенелой и вооруженной до зубов дружиной.
Года через три епископ Феодор скончался при странных обстоятельствах, Глеб тоже отправился вслед за святым отцом в свой христианский загробный мир два лета спустя. Произошло это, надо полагать, не без ведома Стрибога.
* * *
Ах, как все похоже! Язычников никогда не любили - их боялись, не важно, были они японцами, эфиопами, татарами или итальянцами. Не было и нет всеобщего рецепта от бед, единого лекарства от всех болезней. Если власти и знали об этом, то от осознания собственного бессилия казнили направо и налево, тщетно доказывая свою необходимость и значимость. Любой инакомыслящий тем или иным способом преследовался, изничтожался, его втаптывали в грязь, сжигали и распинали. Между тем, именно еретики от науки, отщепенцы от религии, язычники искусства подымали человеческую культуру ввысь, покоряя вершину за вершиной. Именно то, что называют благом цивилизации или государственным благом неумолимо сталкивало культуру вниз и обращало в ничто.
Летопись свидетельствует о восстаниях русичей Новгороде, в Ростове, Муроме; все они жестоко подавлялись.
Язычники-вентичи, несмотря на гонения, еще в конце четырнадцатого века сжигали мертвых по обычаю предков, поклонялись Сварожичу да Велесу.
После смерти Ярослава Мудрого были Изяслав, Владимир и Всеволод. Они, впрочем, не оставили по себе доброй памяти. Правда, брат их, Святослав Ярославич Черниговский с тремя тысячами воинов уничтожил половецкое войско в пять раз большее по численности, но он не прокняжил и четырех лет, как внезапно умер.
Поговаривали, что Святослава Ярославича извели… Кто знает?…
Читая в бытность свою "Историю Российскую" Татищева, Игорь обратил внимание на описание волнений в Киеве за 1113 год. Поводом тогда послужила смерть князя киевского Святополка. А причины были в том числе таковы, что ростовщики в правление Святополка получили "многия пред христианы вольности", "отчего многие христианы торгу и ремесел лишились". Приобретенные выгоды ростовщики надеялись удержать с помощью Олега Святославича. Он был тесно связан с Тьмутараканью и всячески оберегал хазарскую торговую корпорацию, чем привлек к себе иудейскую общину Киева, которая после смерти Святополка выступила на стороне киевского тысяцкого Путяты. Последний добивался вокняжения брата Олегова, Давида - эту смуту и тщету "творяху людем" ростовщики. Соловьев не без оснований полагал, что они-то и "озлобиша киян непомерными резами".
Киевляне пригласили Владимира Мономаха, а попутно "кияне же разграбища двор Путятин, тысяцкого, идоша на Жиды и разграбиша я".
Государь Владимир Мономах! За тридцать два года фактического правления он изрядно досадил ростовщикам и "миссионерам", со времен Вещего Олега у Руси не было лучшего князя.
Вот уж кто, действительно, Красно Солнышко.
Отпрыск самого Вещего, тоже Олег в 940 году был провозглашен королем Моравии, там при поддержке двоюродного брата - Игоря Старого, он воевал с остатками авар - венграми. Война продолжалась девять лет с переменным успехом, сначала боги покровительствовали Олегу Младшему, но после удач в 945 года, спустя пару лет, его разбили на реке Мораве. Бесполезным выдался и поход на Велеград. Некоторые историки видят в венграх потомков гуннов, и с этой точки зрения деятельность Олега Олеговича оправдывалась в глазах современников, особенно киевлян, подсознательно питавших вражду к ним. После победы у Ольмюце последовал разгром при Брюнне. Затем из Гардарики неожиданно пришло известие о смерти Игоря. Около года погостив у ляшского князя Земислава, и приняв христианство, Олег Младший вернулся в Киев, где помог Ольге расправиться с древлянами и благоустроить Русь. Вероятно, он же и подтолкнул старую княгиню на крещение десять лет спустя. Олег кончил свои дни в 967 году, так и оставшись лишь тенью великого отца.
По смерти Мстислава, сына Мономаха, Рюриковичи передрались, не брезгуя никакими средствами, лишь бы досадить соседу. Тут нельзя не вспомнить и младшего Мономашича, Юрия, прозванного Долгоруким, за персты загребущие. Юрий Владимирович действительно обустроил Ростово-Суздальский край, и поставил он на реках да озерах немало городов и крепостей - та же Москва с Дмитровым, Звенигород, Переславль-Залесский и Юрьев. Однако, женатый на дочери половецкого хана, князь не раз подговаривал половцев нападать на русские земли. В конце-концов он воссел на Киевском престоле, но, будучи превеликим любителем питья, еды, женщин, не прокняжил там двух лет, как скончался. Не выдержало старое сердце, ему было около шестидесяти пяти.
Друг-дружку князья, как правило, ослепляли, так случилось с Васильком, и зятем Глебовым, выжгли очи рязанскому князю Ярополку.
Еще Мудрый Ярослав заметил к стыду своему - оскудела Земля Русская на ученый люд. И тогда хлынули на Русь греки да латыняне, иудеи и персы, уму-разуму русичей поучить.
Отчего же не послушать разумных иноземцев, коли не врут и душой светлы? Только стоило ли резать собственных книжников?