28. "На моей щеке выжжен след его руки. Красная отметина. Точно он пометил меня и забрал к себе в рабство"
Прости. Прости. Прости.
Я не могу открыть глаза, не могу посмотреть на него. Знаю, он сейчас не улыбается. Я зажмуриваюсь крепче и повторяю про себя как мантру.
Прости. Прости. Прости.
Надеюсь лишь на то, что, возможно, мысль материальна. Но ничего не происходит. Я получаю пощечину, и щека горит после грубого прикосновения.
Я не могу ничего ответить. Только молча глотаю затопившие горло слезы и снова и снова повторяю про себя:
Прости. Прости. Прости…
Но Джо не слышит.
На моей щеке выжжен след его руки. Красная отметина. Точно он пометил меня и забрал к себе в рабство. Точно я должна ему что-то за то, что провинилась.
А затем слышу его тихое "прости" - точно выдох - и его сбившееся дыхание над моим ухом. Крепкие сухие руки обхватывают мои узкие плечи. Но меня уже нет. В этом жалком теле меня - уже нет.
…
Десять минут до полуночи.
Обессиленно склонив голову на грудь, я едва умещаюсь на промерзшем подоконнике (совсем не на таком широком, как карниз в "не-моей комнате"), обхватив колени руками. Все слезы выплаканы, слова сказаны… и внутри не остается… ничего. Ни единой мысли, ни чувства. Впервые за всю мою жизнь не остается даже привычной чувствительности.
Я стараюсь не смотреть в сторону Джо, хотя и знаю, что он там - в нескольких шагах от меня. Наверняка сидит в обнимку с какой-нибудь коллекционной бутылкой, но не пьет ее содержимое - одним глотком осушает до дна. Я знаю.
Он зол, но первоначальная ярость уже улетучилась, так что я могу попробовать начать.
- Джо, я… - Голос сиплый. Не мой. Чужой. От меня вообще ничего не осталось.
Он перебивает на полуслове:
- Почему не сказала раньше, Кесси? Почему не сказала? - И его голос чем-то похож на мой.
- Они же дети, понимаешь?
- Они такие же дети, как и ты! - вскипает он. Я вновь касаюсь едва затянувшейся раны.
- Им всего по семнадцать! - срываюсь. Но он не слушает. И я его не слушаю. Предпочитаю кричать в пустоту.
- Ты должна была сказать! Возможно, еще неделю назад мы могли бы что-нибудь сделать! Но не теперь, когда… Ты тоже ребенок, да, Кесси. Безответственный эгоистичный ребенок, который думает только о себе!
Я ничего ему не должна, - навязчивым жужжанием звучит в голове. Этот голос гипнотизирующий, точно постоянно повторяющий: "Сделай какую-нибудь дрянь, Кесси. А потом надери им всем задницы".
Но в действительности я только крепче сжимаю обветренные губы, чтобы ненароком не ляпнуть что-нибудь не то. В груди зарождается какое-то новое, непривычное для меня чувство. Коктейль из обиды и заглянувшей ненадолго совести. Но я действительно могла сказать ему… Могла все облегчить.
Я всегда вечно во всем виновата. Виновата в том, что успела совершить и в том, что совершить еще не успела. И это замкнутый круг. Нечестная игра, в которой я заранее оказываюсь побежденной независимо от исхода сражения.
Мое молчание он же воспринимает как согласие и тоже некоторое время молчит, а затем тихо произносит:
- У тебя рубашка насквозь промокла.
От слез, наверное.
- И что ты предлагаешь? - Я с легким вызовом поднимаю на него заплаканные глаза, но со стороны, наверное, я выгляжу не устрашающе - скорее, жалко.
- На, возьми. - Он швыряет мне прямо в руки тонкую черную водолазку. Она мне велика, скорее всего. Но я почему-то послушно стягиваю с себя зареванную рубашку и натягиваю вместо этого столь любезно предложенное. И так почему-то становится гораздо спокойнее. Как будто если на мне его вещь - он меня больше не тронет. Не посмеет тронуть. Но это ошибка. Очередная.
Мне не приходилось прежде видеть его таким, точно разочарованным во мне. Хотя, возможно, он действительно разочарован. Он думал, я отдалась ему, отдала все свои мысли, все свои способности чувствовать. Думал, я как послушная собачонка тут же сообщу ему, если возьму очередной след.
Но он просто не знает, насколько много следов можно взять в этом гнилом Нью-Йорке, а я не хочу ему говорить. Это того рода тайна, которую я не расскажу никому. Никогда.
Джо не представляет масштабов катастрофы. Думает, он типа рьяный садовод-любитель, избавляющий свои драгоценные тепличные растения от редких жучков-паразитов. Но на самом деле тут требуется кое-что похлеще, чтобы избавить мир от этой жуткой заразы.
Дай мне самый большой секатор, Джо. Чик-чик. И нет никакой заразы.
Но это не так просто. Просто он не знает, не чувствует.
- Джо?.. - Это уже какая-то глупая привычка - без повода окликать его. Чтобы просто проверить, что он рядом. Что никуда не делся.
И он уже по-привычке - не отвечает.
Вспоминаю как-то некстати старую Шонову квартиру со странной фотографией на стене, вспоминаю впервые выпитое на пороге чужого дома горько-сладкое пиво. Вспоминаю сломанный мною Шонов телевизор и этот последний услышанный по нему выпуск новостей.
- Я тут подумала… - заминка, - …хотела спросить тебя. Ты случайно не из комитета по уголовным расследованиям?
- А что? - Теперь он почти что смеется надо мной.
- Просто спросила.
От досады я начинаю жевать нижнюю губу. Чувствую себя не в своей тарелке. Чувствую - ситуация дерьмо. А еще чувствую на себе его заинтересованный, почти хищный взгляд. Знаю, что он сейчас смотрит на меня вплотную. Впервые за все время. Но для меня это уже не важно.
Я жду, пока он отвернется. Но он все смотрит, и смотрит, и смотрит. Хочет прожечь на моей коже дыру. Или, на крайний случай, специальное клеймо, которое ставят животным на фермах. Вот и я как одна из этих коров - со своей личной несвободой. Несвободная в самом свободном городе мира. Это могло бы быть забавно.
И чувствовать я могла бы ровно настолько, чтобы не понимать, что он все еще смотрит на меня. Изучает. Лучше бы я не видела, не знала.
Я не замечаю того, как он подходит ко мне и едва касается своими губами моего лба. Я даже не успеваю почувствовать.
…
Наши отношения - они странные. При отсутствии каких-либо взаимоотношений вообще. Он говорит, что у нас вроде как симбиоз - отдаешь то, что нужно другому, и получаешь то, что нужно тебе. Но мне кажется, что на нас эта схема не работает - на мне вообще ничего не работает.
Наши отношения - они за гранью. За чертой того, что предполагалось, что должно было произойти, но - по какой-то неведомой мне причине - не произошло.
Наши отношения - я не знаю, что он хочет в них найти. Зато знаю, что хочу найти в них я. В каждом его движении, в каждой черте его тела я пытаюсь выискать что-то от Кима. Представляю, что Джо - это Ким. Но у Джо волосы не кудрявые, и дышит он не так часто. А еще у него ухмылка всегда опасная. И это отрезвляет.
То, что между нами происходит, - за чертой нормальной человеческой логики. Это что-то неправильное, неестесственное. Но самое страшное не это. Страшно то, что мы оба знаем, что когда-нибудь - очень скоро - это все закончится, лопнет, как мыльный пузырь. Знаем и все равно продолжаем что-то выдумывать.
С каждым днем становится все холоднее, но я не чувствую это. Таких простых вещей я больше не чувствую.
На мне - тонкая куртка, и я зябко кутаюсь в нее, но не потому, что замерзла, - просто не могу больше ждать. Свободной рукой я держу полупрозрачный одноразовый шприц и, чтобы хоть как-то себя развлечь, незаметно для Джо маленьким фонтаном выпускаю из острия ядовитую жидкость. Если он узнает - убьет. Но меня это уже мало волнует.
Я не замечаю, не чувствую тот момент, когда он оказывается рядом. Резко хватает меня за запястье, и от неожиданности я выпускаю шприц, и он бесшумно падает на пол.
Почему-то что-то внутри меня отчаянно хочет, чтобы я смотрела прямо на Джо. Прямо в глаза. И я едва сдерживаюсь, чтобы первой не отвести взгляд. Хотя мне кажется, что сейчас внутри него происходит такая же внутренняя борьба. Он тоже едва не сдается первым.
- Не сегодня, Кесси, - выдавливает он сквозь зубы, но по-прежнему держит меня в своих невидимых наручниках - не выпускает запястье.
Теперь я смотрю на него непонимающе, точно пытаюсь выискать, когда именно он решил меня провести. Чтобы повеселиться, посмеяться надо мной.
- Сегодня мы займемся кое-чем другим. А это пока может подождать, - объясняет он терпеливо, но я все равно не верю.
Мне кажется, что это не он. Не Джо. Кто-то другой просто спрятался в его оболочке и сейчас пытается обвести меня вокруг пальца. Потому что тот Джо, которого я знаю, - привыкла знать, - он никогда не был таким серьезным.
Вспоминаю Кима. Он всегда был рационально мыслящим. Даже когда язвил надо мной, всегда оставался в холодном здравом рассудке. Для Джо же это - нонсенс. Для него быть серьезным - непозволительная роскошь.
Я хочу ущипнуть себя, чтобы проверить, не сон ли это, но он держит мою руку так крепко, что у меня просто нет сил высвободиться из его цепкой хватки. (Воспользоваться второй рукой просто не приходит в голову.)
Над входной дверью звякает колокольчик, и мы оба одновременно поворачиваемся в сторону того, кто посмел так бесцеремонно ворваться в наш разговор.
Это пришибленный полу-лысый мужчина, в маленьких круглых очечках, испуганным взглядом и пивным брюшком. Он старается не обращать на нас внимания и быстрыми шажками семенит к администраторской стойке. Незаметный тощий мужчина за стойкой - мексиканец-гей с непроизносимым именем. Наверное, поэтому мы с ним и не общаемся. Не находим точек для соприкосновения.
Мексиканец достает с полочки обшарпанный, перелапанный, покрытый слюнями и табачным дымом альбом и пододвигает его к смущенному клиенту.
Выбирай.
Мужичок несмело начинает перелистывать страницы и вскоре тычет толстым пальцем в наверняка первую приглянувшуюся фотографию. Он слишком смущен.
Мексиканец кивает и спрашивает его на исковерканном английском:
- Я заполню вам формуляр.
Мужичок сдавленно сглатывает, точно собирается рассказать мексиканцу какой-то свой грязный страшный секрет.
- Я работаю в комитете по уголовным расследованиям…
Мексиканец трясет головой.
- Нет, ваше имя.
- Ну… - Мужичок понимает, что здорово оплошал. - Друзья обычно зовут меня Джо.
- Сколько времени вы планируете…?
- Около часа…
Но дальше я уже не слушаю. Все еще не отпуская моего запястья, Джо - настоящий Джо - приглушенно хмыкает и тянет меня к выходу. Я не сопротивляюсь.
…
Прежде я никогда не была в этом районе, но все когда-то бывает в первый раз. Особенно в Нью-Йорке.
Это один из тех испанских районов, в котором рано гаснут окна. Уже в одиннадцать тут резко замолкают все фонари. И дома, как две капли воды похожие друг на друга. Все до странного одинаковые. Повторяющиеся. И сейчас я понимаю, что это даже хуже монотонных бесконечных звуков за тонкими стенами. Да, это намного хуже.
Джо нервничает в этот раз особенно. Я могу определить это только по тому, как крепко сжимает он мою руку. А ведь прежде даже не прикасался.
В темноте я не вижу его лица, хотя лучше бы вообще никогда не видела. Я не лгу - просто мне бы так было спокойнее.
На какой-то момент мне кажется, что Джо теперь - это вовсе не Джо. И что он тащит меня в самый темный район большого мегаполиса, чтобы медленно убить меня в каком-нибудь из самых темных углов. Там, где мое изуродованное тело никогда не найдут.
Невовремя - мне приходится признать, что эта картина - всего лишь очередная прихоть моего больного воображения, потому что Джо, он как и Ким - принципиальный. Если он и убьет меня, то, повинуясь каким-то своим внутренним безоговорочным жизненным правилам, сделает это на самом видном месте Нью-Йорка.
Мы преодолеваем, наверное, уже сотый поворот. Плутаем по густому городскому лабиринту, не в поисках выхода - в поисках разъяренного минотавра.
И тут я каким-то шестым чувством понимаю, за чем именно мы пришли сюда.
На самом последнем этаже одного из этих типичных похожих одно на другое зданий, под самой крышей, я замечаю одно-единственное светящееся окно. Свет среди прочей пустоты. Как одинокий злобный костерок посреди темного леса.
Мое тело внезапно передергивает - от понимания.
- Нет… нет-нет… - как заведенная, шепчу я и начинаю что есть силы трясти головой из стороны в сторону. - Нет…
Джо оборачивается и оказывается как-то слишком близко ко мне, в нескольких дюймах. Я чувствую на себе его неровное дыхание (совсем как несколько часов, когда я плакала, а он влепил мне пощечину).
- Ты сама меня просила, Кесси, не помнишь?
- Когда ты говорил про этот чертов симбиоз, я не думала, что ты серьезно!..
- Думаешь, я лгу?!
- Думаю. - Ответ вылетает прежде, чем я окончательно понимаю смысл сказанного. Прежде чем понимаю, насколько мы - похожи. Вечные, вечные-вечные лжецы. Но это больше не забавно - теперь это омерзительно.
Мы замолкаем, и теперь между нами - только тишина. Но слишком густая, напряженная, слишком ощутимая.
- Почему бы тебе просто не заткнуться, Кесси? - как ни в чем не бывало интересуется Джо и резко наклоняется ко мне, точно таран, налетающий на башню. Он просто хочет взять этот замок штурмом. Вряд ли получится…
Я сама не понимаю, когда наступает тот момент, когда я позволяю его губам завладеть моими. Когда позволяю делать ему все (все-все), что он пожелает. Я не могу поймать тот момент, когда я почти стала его.
Мельком я смотрю на единственное горящее окно в одном из домов, под самой крышей. И яркий свет на мгновение ослепляет меня, заставляя забыться.
29. "Нужно бежать, не оглядываясь, не потому, что показалось. А потому, что кто-то действительно гонится за мной"
Я больше не хочу верить в то, во что верила прежде. Больше не могу.
Мне надоело запихивать в свое тело всякую плешь, чтобы потом она там прижилась, пустила корни. Надоело думать о том, что, возможно, Ким на самом деле не хотел, чтобы так получилось. Надоело строить предположения о том, что он просто не все предусмотрел.
Меня трясет только от одной мысли о том, что наш мир - это огромная грязная лужа. И, пытаясь выбраться из нее, мы только крепче вязнем.
Я пытаюсь все отрицать. Пытаюсь убедить себя, что всего этого нет. Не существует. Не существует проблем, ровно как и их решения. Что все это - лишь мои глупые фантазии. Мысли, заставляющие меня двигаться. Бежать, не оглядываясь, не потому, что что-то показалось, а потому, что кто-то действительно гонится за мной.
Там, позади.
…
Все маленькие дети верят в мир, прячущийся в темноте. Они спят с включенным светом, пытаются уцепиться за взрослые крепки руки, бояться оставаться одни только потому, что знают, что там, в темноте, действительно что-то есть. Там прячется то, что темноте едва удается сдерживать, и еще немного - и монстры вырвутся на свободу.
Но самое ужасное - это то, что нет никакой гарантии, что это не произойдет прямо сейчас.
Взрослые думают, что то, во что верят дети, - это вздор, сущий бред. Думают, что с возрастом это пройдет. Это и вправду проходит, но чудовища из темноты никуда не исчезают. Они остаются там, но уже для тех, других детей, пришедших на смену предыдущим.
Так в чем же дело? Дети верят, чувствуют, знают ровно до тех пор, пока не становятся взрослыми. Но почему до сих пор чувствую я? Затянувшийся переходный возраст? Маловероятно.
Единственное, в чем я на самом деле уверена, так это в том, что в темноте действительно кто-то есть. Здесь, в этом темном подъезде без единой работающей лампочки.
Джо по-прежнему крепко держит меня. Он чувствует, как дрожит мое тело, но предпочитает делать вид, что не чувствует. Только сжимает мою ладонь чуть сильнее.
Он не знает, почему именно я боюсь, хотя и знает, что все дело, должно быть, в этом глупом диагнозе. Гиперчувствительность. Слово, когда-то сломавшее мне жизнь.
Темнота бесшумно поглощает каждый мой выдох, затягивает, точно в водоворот. А дыхание мое слишком частое, хотя и не такое частое, как у Кима когда-то. Кровь стучит в голове, и в такие моменты я чувствую особенно сильно. И не только других, не только то, что вокруг меня, - чувствую себя. Чувствую, в каком бешеном ритме работает сердце, почти могу вычислить скорость сбегающих, ускользающих мыслей. Ладони потеют, но ту, что зажата в крепкой ладони Джо, - пробивают переменные электрические заряды, выходящие потом через кончики пальцев.
Мне хочется замедлить шаг, хочется остановиться, встать и медленно, размеренно проникаться этой темнотой, так похожей на ту, в которой я находилась еще совсем недавно 24 часа в сутки. Мне вообще хочется никуда не спешить и все делать медленно.
Но не выходит. Потому что никогда и ничто не выходит именно так, как хочется мне.
Мы останавливаемся перед одной из дверей на последнем этаже. Дверь как дверь - везде такие. Правильные черты, темная обивка, поблескивающая в темноте ручка. Дверь как дверь, если бы эта дверь не походила на дуршлаг для макарон. Странные, крохотные, бесконечные дырочки по всему периметру. Сначала кажется, что так и должно быть, но…
Джо толкает дверь, и она открывается, не выказав ровным счетом никакого сопротивления, даже скрипа. В этот момент он впервые отпускает мою руку, и я оказываюсь снова одна, уязвимая и беззащитная. Кесси, про которую он думает, что она сама со всем справится.
В любой момент ожидая нападения, я неосознанно что есть силы напрягаю мышцы и мысленно все еще продолжаю вспоминать, куда же я засунула шприц с ядовитой жидкостью. Затем вспоминаю - Джо выбил его из моих рук там, на первом этаже дома с синими окнами.
Все это происходит в течение нескольких секунд - открывание двери, мои мысли насчет яда, резкий свет, моментально ударяющий в глаза и на мгновение лишающий всякой ориентации. Время стремительно ускоряет свой бег, и теперь счет уже идет даже не на минуты - на доли и доли долей одной-единственной секунды.