- Кто их знает… - сказал полковник задумчиво. - Если мы умеем так обращаться с любыми языками… Кто их знает. Одно я вам скажу со всей уверенностью: по заверению компетентных лиц, никаких следов магии здесь не усматривается. Что ни о чем еще не говорит: иные наши достижения тоже к магии не имеют ни малейшего отношения. Ну, будем надеяться, что никто нас не слышит. Будем так считать, потому что все равно ничего другого не остается, нам попросту не найти другого уединенного места… Итак… - он развернул тот самый лист бумаги, - хоть какие-то новые сведения. Писано, несомненно, рукой Ягелловича - да я верю, что он действительно скрывал написанное под столешницей, на всякий случай… "Башни с игольчатыми шарами, по достоверным данным, числятся за Министерством Небес. Предназначение пока что выяснить не удалось". Вот, собственно, и все. Какое отношение это имеет к случившемуся, сейчас ответить невозможно. Но сведения, безусловно, интересные. Как и само здешнее Министерство Небес. Занимается оно вроде бы только тем, что руководит всеми здешними обсерваториями, но министр сей здесь играет большую роль и влиянием пользуется громадным. Да и обсерваторий что-то очень уж много, по нашим сведениям. Никогда не бывало в истории, чтобы какая бы то ни было монархия придавала астрономии столь большое значение и ставила соответствующего министра так высоко… да и других подобных министров я что-то не припомню. Конечно, здесь свой уклад жизни, свои порядки… но не так уж они отличаются от того, что нам привычно. А посему все это чуточку странно.
Маевский сказал осторожно:
- Вы полагаете, наши потому и… пропали без вести, что занимались этим? - он кивнул на бумагу.
- Предполагать можно все, что угодно, - без малейшего раздражения ответил полковник. - Вот только толку от предположений ни малейшего. Ягеллович разузнал, что Министерство Небес каким-то образом тесно связано со здешней религией, а религия здесь, в отличие от многих других мест, проста: они поклоняются некоему Великому Змею, чьего гнева положено страшиться, - помните, как нас приветствовала Элвиг? На этот счет есть пословицы с поговорками, кажется, даже соответствующие проклятья. Собственно говоря, в этом вроде бы и заключаются их религиозные воззрения - почитание этого самого Великого Змея и страх перед ним - вроде бы, я сужу по собственным наблюдениям, нешуточный. Мне довелось дважды беседовать с императором. Превосходно владеет собой, человек незаурядный, но когда зашла речь о Великом Змее, он, такое впечатление, явственно изменился в лице…
- И священники соответствующие есть? - деловито спросил Маевский.
- Разумеется.
- А монахи?
- Вот чего нет, того нет…
- Жалко, - с искренним сожалением сказал штабс-капитан. - По опыту других путешествий знаю, что монахи могут послужить бесценным источником информации. Если сесть с ним в трактире и заказать кувшин-другой… Впрочем, попы тоже на этот счет грешат порою… Благословите, господин полковник, в этом направлении действовать? Простые попики, в общем, везде одинаковы, и посидеть за бутылочкой не чураются, и поболтать любят. Помню я одного аббата в Париже…
- Ну что же… - подумав, кивнул полковник. - Возможно и есть резон. Только не увлекайтесь, зная вашу натуру…
- Обижаете, господин полковник, дело есть дело…
- Уж не сочтите за обиду, Кирилл Петрович, но энергическая ваша натура мне прекрасно известна, - сказал полковник с некоторой жесткостью. - Так что постарайтесь без… гусарских перегибов. Вряд ли они будут нас держать на положении узников, так что при первой возможности следует начать поиски. Как ни плохо вы оба ориентируетесь в здешней жизни, успели, наверное, понять, что никаких особенных сложностей здесь нет? Задача ваша не такая уж и сложная: попытаться хоть что-то узнать о наших людях. Деньги на расходы вы получите. Они настоящие… Где наши люди жили, с кем общались, примерно известно. Во все времена находилось немало пронырливых субъектов, готовых обменять свои знания на звонкую монету…
- Тем более что есть случаи, когда деньги и не придется тратить, - весело подхватил Маевский. - Вы же сами мне давали инструкцию подружиться с красоткой Элвиг. Буду выполнять с величайшим усердием. Что-то мне подсказывает, что эта особа - не монашеского склада, в глазах такие бесенята порой пляшут…
- Вот кстати, - сказал полковник, отчего-то отводя глаза и словно бы став сумрачным, - вынужден вас разочаровать, штабс-капитан. Поручение отменяется.
- Почему?
- Да исключительно потому, что у нее самой совершенно другие планы, - сказал полковник все так же хмуро. Поднял руку и постучал ногтем указательного пальца по золотому цветку на лацкане камзола поручика. - Вы оба, конечно, не знаете, что эта сцена означала. А я уже осведомлен о здешних обычаях. Будь вместо цветка птичка, это означало бы просто приглашение к флирту - с совершенно туманными перспективами, непредсказуемыми заранее. А цветок регондии, который здесь куртуазно именуется "ключом от спальни", здесь означает нечто гораздо большее. Я же говорил о здешней свободе нравов. Кому-то нужно что-то объяснять?
- Да что там объяснять… - понурясь, сказал Маевский. - Везунчик вы у нас, Аркадий Петрович, завидую, право, но зла, конечно же, не питаю - судьба-с…
Только теперь Савельев наконец понял. Возмущенно выпрямился:
- Вы что же, хотите сказать…
- Хочу, - усталым, тусклым голосом произнес полковник, так и не встречаясь с ним взглядом. - Я хочу сказать, что если здешняя барышня вручает кавалеру цветок регондии, это в ста случаях из ста означает, что ему вручен ключ от спальни. И промедление для дамы просто оскорбительно.
- Но я…
- Я все понимаю, дорогой Аркадий Петрович, - сказал полковник, взяв его за локоть. - Вы любите свою жену, у вас нет ни малейших желаний ей изменить, эти чувства делают вам честь… при других обстоятельствах. Но наша клятая служба, как вы уже не раз слышали, порой заставляет нас поступать против чести… - у него были невероятно грустные и усталые глаза. - Так уж сложилось, что она именно вас выбрала. Как выразился Кирилл Петрович, судьба-с… И надо ей следовать.
- Люди пропали, - сказал Маевский с необычной для него серьезностью, - отличные офицеры и хорошие товарищи. А ключик к их загадочному исчезновению, быть может, известен некоей прекрасной и легкомысленной особе. Господин полковник прав: сейчас не до морали и чести. Служба, черт бы ее побрал… Так что вы уж, категорически вас прошу, переступите через все эти моралите… Дело требует.
Поручик смотрел в пол. На душе у него было чрезвычайно муторно - словно вывалялся в грязи, причем отмыться нельзя. Очень уж неожиданной стороной обернулась увлекательная служба…
- Это приказ? - спросил он, отворачиваясь.
- Я не имею права отдавать такие приказы, - ответил полковник сумрачно. - Я просто объясняю вам, какие именно действия в данный момент крайне необходимы для дела. Крайне. Впрочем, если вам нужно полное душевное успокоение и, так сказать, моральная индульгенция, я готов отдать…
- Не нужно, господин полковник, - отозвался поручик, стараясь ни на кого не смотреть. - Я, в конце концов, не мальчишка-идеалист, понимаю, что такое служба… Слушаюсь! - он выпрямился, опустил руки по швам, преувеличенно картинно щелкнул каблуками.
Словно не замечая этого молчаливого неодобрения, полковник произнес мягко:
- Вот и прекрасно. Идите, господа, отдыхайте, мне вам больше нечего сообщить, спросите вина, оно здесь великолепно, только не увлекайтесь чрезмерно…
Поручик вышел первым, четко печатая шаг. Мрачный, как сто чертей, промаршировал по мозаичному полу, распахнул высокую дверь. Из угла прихожей бесплотным духом выдвинулся лакей, поинтересовался со вкрадчивым почтением:
- Благородный дарет что-то желает?
- Вина, - сказал поручик, не глядя на него. - И… прочее.
Лакей бесшумно улетучился. Сорвав камзол, поручик небрежно швырнул его прямо на покрытый мягчайшим ковром пол, отправил следом пояс с ножнами, кожаный, в затейливых золотых бляшках - подберут, куда денутся! - и прошел в дальнее помещение.
Он еще в батальоне узнал, что там все офицерские квартиры снабжены роскошной и редкой новинкой, ваннами. Однако здешняя ванная, как и все прочее, поражала великолепием. Ниже уровня мозаичного пола, изрядных размеров, с полукруглым дном, выложенная узорчатыми плитками, словно бы не каменными, а бархатными (так мягко и тепло они касались кожи). С полдюжины золотых кранов с затейливыми головками.
Разбросав одежду как попало, он залез в ванну. Бесшумно возникший лакей опустил рядом с краем ванны поднос, тихонечко спросил:
- Благородный дарет помнит, как этим пользоваться?
- Помнит, - сказал поручик, не удостоив его и взглядом. - Ступай, любезный, ступай…
Поворачивал краны, пока не добился подходящей температуры воды, пустил в ванну струйку белой ароматной пены, струйку еще какой-то жидкости с приятным хвойным запахом. Блаженно вытянулся в этом теплом, пенном благоухании, прикрыл глаза, ругая себя за то, что не испытывает очень уж сильного неприятия возложенной на него, изволите ли видеть, миссии. Неприятие было - но, как бы это выразиться, вполнакала, и поручик именно за это себя ругал. Хорошенькое дело… Увлекательная служба с приключениями и головокружительным жалованьем… Однако, если отрешиться от прежних взглядов…
Сердито открыв глаза, выругавшись про себя последними словами, он протянул руку к подносу, где стояли сразу три черных пузатых бутылки, тончайшие фарфоровые блюдечки с разнообразными закусками. Светло-розовая струя полилась в радужный стеклянный бокал, распространяя дивный аромат. Поручик залпом его осушил, несмотря на сквернейшее настроение, поневоле расплылся в глуповатой улыбке - великолепнейшее вино, вот уж поистине дворцовое…
Настроение чуточку поднялось - иногда для этого русскому человеку необходима самая малость… Дотянувшись до валявшихся поблизости штанов, извлек из кармана серебряный портсигар, сунул в рот папиросу и чиркнул спичкой о сухую каменную плитку.
Он представления не имел, известно ли здесь курение, но, поскольку полковник не запретил им с Маевским взять в путешествие портсигары, стоит полагать…
Совсем рядом послышался тихий шум, словно кто-то осторожно переступил босыми ногами. Поручик поднял глаза. Разинул рот от неожиданности, в прямом смысле слова, папироса упала в пенную воду и, зашипев, мгновенно погасла. Инстинктивно прикрылся обеими руками, хотя над благоухающей водой, покрытой густой невесомой пеной, и так виднелась только голова. Растерянно выдохнул:
- Какого черта?
У самой кромки ванны стояла девушка с распущенными темными волосами и кукольным личиком в чем-то наподобие древнегреческого хитона с подолом до колен, скрепленном на круглых плечах двумя золотыми пряжками. Хитон оказался совершенно прозрачным и ничуточки не скрывал великолепную фигурку, способную восхитить любого гусара, да и не только гусара.
Поручик так и таращился на нее снизу вверх, по-прежнему прикрываясь под водой обеими руками, в состоянии полного ошеломления. "Действительно, нравы незамысловатые, - подумал он сердито, - прямо тебе Версаль…"
Красавица, улыбаясь ослепительно, но как-то заученно, подняла обе руки, расстегнула пряжки, и хитон невесомым облачком стек к ее ногам, только золотые пряжки едва слышно стукнули о резные каменные плитки. Встала совершенно нагая, ничуть этого не стесняясь, как ни в чем не бывало улыбнулась:
- Благородный дарет позволит к нему присоединиться?
Чувствуя, что весь залился краской, поручик отчаянно замотал головой. На кукольном личике девицы не отразилось ни малейших эмоций. Улыбнувшись той же чуточку неестественной улыбкой, она спросила:
- Благородный дарет предпочитает, чтобы я его дожидалась в спальне?
- Пошла вон отсюда! - прикрикнул поручик. - Вообще вон, ясно тебе?
Должно быть, прочитав по его лицу, что он настроен серьезно, девушка едва заметно пожала плечами, присела, грациозным движением подобрала хитон и, на ходу набрасывая его через голову, тихонечко скрылась. Убедившись, что ее и след простыл, поручик убрал руки, вновь наполнил бокал до краев и осушил его, крутя головой, похмыкивая. Вытерев руки огромным мягчайшим полотенцем, достал новую папиросу, сердито закурил.
Заслышав тихие шаги и, обернувшись туда, папиросу уже изо рта не выпустил и прикрываться не стал, но удивился еще более. К ванне почти бесшумно прошествовал стройный юноша в золотистой набедренной повязке, грациозный, хрупкий, довольно-таки женственный.
Машинально пуская дым, поручик недоуменно уставился на него. На языке так и вертелось: "Тебе чего тут?"
Улыбнувшись ему этаким порочным манером, юноша мелодично вопросил:
- Благородный дарет позволит к нему присоединиться?
Только теперь до Савельева дошло. Сжимая кулаки и багровея от злости, он рявкнул, словно сто унтеров сразу:
- Пошел отсюда! Чтобы духу твоего…
Юноша, не моргнув глазом, с чуточку недоуменным видом исчез из ванной. Вторая папироска плавала рядом с первой. Чертыхаясь, поручик выдернул пробку, включил душ и, вскочив, встал под теплыми струйками. Быстро обтерся полотенцами досуха, всерьез опасаясь каких-то новых проявлений широкого императорского гостеприимства, принялся торопливо одеваться, косясь на вход, чтобы не оказаться вновь застигнутым врасплох.
Обошлось. Зато едва он вышел в гостиную с загадочными "зеркалами" на столике, откуда-то справа возник лакей и, кажется, очень даже сокрушенно поинтересовался:
- Благородный дарет чем-то недоволен?
Бесцеремонно взявши его за шкирку, поручик сказал с расстановочкой, без всякого дружелюбия:
- Чтобы никаких больше… гостий и гостей. И сам пропади куда-нибудь, чтобы я тебя больше не видел. Ясно?
Лакей изобразил на лице величайшее понимание и потение, после чего скользнул к двери, чуть-чуть ее распахнул и форменным образом просочился в образовавшуюся цель, после чего дверь бесшумно закрылась.
- Нравы, однако… - сказал поручик вслух, медленно остывая. - Это уже, пожалуй что, и не Версаль, это почище будет…
Нерешительно потоптавшись и обретя через пару мгновений ясную цель, он отправился в ванную, перенес оттуда поднос на вычурный столик в гостиной (помещавшийся рядом с тем, на котором стояли "зеркала"), уселся в громадное кресло, обитое тисненным золотыми узорами шелком, уже совершенно успокоившись, наполнил бокал из другой бутылки. Вино оказалось зеленоватого цвета, наподобие мозельского, оно пахло столь же восхитительно, на вкус оказалось столь же божественным.
Малое зеркало внезапно осветилось, возникло лицо Элвиг. На сей раз поручик уже не испытал особого удивления. Девушка беззаботно улыбалась:
- Благородный Аркадий, не будет ли с моей стороны чересчур смело напроситься к вам в гости?
Тяжко вздохнув про себя, поручик отозвался:
- Почту за честь, благородная Элвиг…
Глава VIII
Охотники и дичь
Очень скоро высокая резная дверь бесшумно распахнулась - он это прекрасно видел от своего столика в гостиной. Элвиг пересекла покои энергичным шагом, остановилась перед ним, и поручик торопливо поднялся, следуя привычному этикету. Неизвестно, полагалось ли и здесь благородному господину вставать при появлении дамы, но получилось это чисто машинально.
Элвиг, полное впечатление, смотрела на него со скрытой насмешкой:
- Так-так-так… Я слышала, любезный Аркади, вам не по нраву пришлось прославленное дворцовое гостеприимство?
Почти не смутившись, поручик ответил:
- Слышали?
- Ну конечно, слышала, а как бы иначе я могла узнать? До умения видеть сквозь стены мы еще не дошли, - она продолжала безмятежно. - Здешние лакеи - все поголовно наши шпионы, вы же понимаете… Вот интересно, вы от полного гостеприимства отказались по причине высокой добродетели или вам нужно нечто особенное?
Поручик посмотрел на нее очень внимательно. Ошибки быть не могло: ее глаза лучились самой откровенной насмешкой. Ну да, конечно, та самая вольность нравов…
- Ни в чем особенном я не нуждаюсь, - сказал он сухо. - Просто… Просто… У нас столь утонченное гостеприимство не в обычае.
- Да что вы?! Ваш мир исполнен той самой высокой добродетели настолько, что вас наши обычаи ужасают?
- Ничего подобного, - подумав, сказал поручик. - У нас… В общем, у нас всякий сам о себе заботится.
- Но это же, должно быть, жутко неудобно и доставляет лишние хлопоты? - ее личико оставалось невинным, как у ангелочка, но глаза полны тех самых скачущих бесенят, которых подметил Маевский. - Почему вы стоите? Даже ваш суровый начальник отчего-то вскакивает, едва я появляюсь в комнате. Это обычай?
- Да, - сказал поручик. - Нельзя сидеть в присутствии дамы.
- Как интересно… А у нас вот ничего похожего нет. Только в присутствии императора сидеть нельзя, не во всех случаях, правда… - она уселась напротив, без всяких церемоний придвинула чистый бокал и наполнила его благоухающим вином. Поднесла к губам, резко отставила, посмотрела на поручика с наигранным испугом: - Ой… Я вас ничем не потрясла? Вдруг у вас дамам не положено пить вино в присутствии мужчины?
- Отчего же…
- Отрадно слышать, - она отпила половину, играя невесомым радужным бокалом, лукаво глянула в глаза: - Когда выпадет свободная от дел минутка, вы мне расскажете о ваших обычаях? Как у вас развлекаются благородные господа и дамы, как устраивают балы… ведь если у вас есть дворянство и монарх, не может же не быть балов и придворных увеселений?
- Ну разумеется, - сказал поручик. - Все есть… только, признаться по чести, мне никогда не доводилось бывать на придворных балах.
- Почему же так? Вы, несомненно, из благородных…
- Не удостоен пока что такой чести - быть при дворе.
- Понятно… Надеюсь, еще сделаете карьеру, учитывая важность вашей миссии и все, с ней связанное… Но ведь балы бывают не только придворные? Так что вы мне все расскажете: про балы, про охоты… - она прищурилась, - про то, как благородные кавалеры у вас ухаживают за благородными девицами…
- С чего прикажете начать? - спросил поручик, покоряясь судьбе.
Она вздохнула:
- Я же сказала: когда выпадет свободная минутка… Сейчас, к сожалению, нас с вами ждут неотложные дела. Кажется, мои шпионы напали на след ваших друзей… Или вы все же предпочитаете закончить вечер здесь, за вином из дворцовых подвалов? В таком случае не стану настаивать…
- Ну что вы, наоборот! - поручик отставил бокал.
- Я, конечно, могла бы справиться и сама… Но чует мое сердце, что вы все же подозреваете нас в исчезновении ваших друзей… если не вы сами, то уж ваше начальство наверняка. И потому нам бы хотелось, чтобы кто-то из вас сопровождал меня при расследовании и розыске. Мое начальство этому было бы только радо.
- Но мне следовало бы сообщить…
Элвиг улыбалась уже открыто: