Но кто желал смерти Бертрана? Перебирая в уме всех ближайших претендентов на наследство, всех своих именитых и безродных недоброжелателей, Герхард, как ни странно, не подумал о Конраде. Барон Норденфельд слишком мало знал своего младшего сына. Те из слуг, что были достаточно наблюдательны, могли бы многое рассказать, но, разумеется, молчали.
Единственный, известный Герхарду старый, верный способ узнать виновников порчи, казался очень простым. Следовало собрать мочу больного в стеклянный сосуд и кипятить её, читая молитвы на изгнание дьявола. Барон знал, что этим способом не только исцелит сына, но и погубит своих врагов. Но заставить мечущегося в бреду юношу помочиться было довольно трудно. Капеллан предложил использовать для обряда мочу одного из близких больному людей: отца или младшего брата. Разумеется, Герхард не допустил, чтобы привилегия исцеления наследника досталась Конраду.
Вспомнив, наконец, о младшем сыне, барон решил, что тот, вероятно, уже достаточно наказан, и приказал выпустить его из-под замка. Для Конрада это вовсе не означало, что отец простил его, но сейчас Герхард был слишком занят, чтобы заниматься мальчишкой, чья жизнь не стоила волоска с головы Бертрана.
Свободы Конрад не получил. Он понял это, оказавшись в своей комнате. Ему помогли умыться, переодели в его обычную одежду из чёрного бархата и снова заперли. В ярости он бросился к окну.
Майский день был безмятежно солнечным. Стена замка отвесно уходила в тёмную глубину пруда. Матовая поверхность воды отливала железом. На противоположном берегу маняще шумели деревья парка. Казалось, в этом светлом мире не было места для гнева и отчаяния.
Минувшая ночь изменила Конрада. Он чувствовал, что больше не в силах жить так, как жил до этих пор. Монастырь, о котором прежде он размышлял, как о своём будущем доме, теперь казался ему страшной тюрьмой. Конрад не умел плавать, но тёмная вода не пугала его. Он верил, что четыре защитника не дадут ему утонуть. Он не думал о том, куда направится. Куда угодно, лишь бы не оставаться в Норденфельде.
Ещё мгновение, и, открыв окно, он прыгнул бы вниз с головокружительной высоты…
По стеклу с наружной стороны скользнула алая искра размером с горошину. Конрад вздрогнул и отпрянул, в изумлении и суеверном страхе глядя на яркий огонёк, танцующий за окном. Искра проскользнула сквозь стекло в комнату. Мальчик попятился. Огонёк весело прыгал прямо перед ним.
Из-за чёрного полога кровати бесшумно выскользнули ещё три проворных огонька: золотистый, зелёный и синий. Светящиеся точки закружились в воздухе вокруг Конрада и внезапно метнулись к нему с разных сторон. Он увидел бледную вспышку и коротко, пронзительно вскрикнул. Огни исчезли. Ему почудилось, что в комнате сгущаются сумерки. Его тело стало лёгким и утратило чувствительность. Ощутив дурноту, он добрался до кровати и упал на широкую постель.
Невесомая рука легла ему на лоб. Над ним склонилась мать. На её ладони пульсировали четыре цветных огонька. Призрачная гостья улыбнулась с нежностью, заставившей его сердце дрогнуть и замереть. Никто на земле никогда не смотрел на него так. Она любила его. С недосягаемых высот она спустилась к нему, чтобы утешить и защитить.
- Не бойся, - сказала она. - Это духи, вызванные тобой. Они не причинят тебе зла.
Сияние, исходившее от неё, облаком окутывало Конрада, проникая в его плоть и душу. Наполняясь этим ласковым светом, он постепенно успокаивался.
- Я не хочу в монастырь, - беззвучно прошептал он, погружаясь в забытьё. - Возьми меня к себе…
Мальчик лежал, в изнеможении раскинув руки. На огромной смятой постели он казался более хрупким и маленьким, чем был в действительности. Духи-защитники перестали мучить его. Он спал спокойно. Рядом с ним развенчанный бог на время утратил свою демоническую сущность. Ангел ослепительной красоты ласково гладил светлые волосы ребёнка.
Но вскоре в двери скрипнул ключ. В комнату вошёл Лендерт с фарфоровым тазом, рукомойником и полотенцем и посторонился, пропуская вперёд шестнадцатилетнего паренька по имени Микулаш - слугу Конрада. В руках у Микулаша был большой поднос.
Разбуженный приходом слуг маленький пленник сел на постели и с высокомерным равнодушием наблюдал, как они накрывали на стол.
- Иди, Микулаш, - тихо сказал Лендерт. - Я сам.
Юноша охотно послушался. Он не отличался трудолюбием и радовался любой возможности переложить свои обязанности на кого-нибудь другого.
Едва Микулаш вышел, маска высокомерия мгновенно исчезла с лица Конрада. Он спрыгнул с кровати и крепко обнял Лендерта. Старик ласково прижал к себе мальчика, невольно провёл ладонью по его худым плечам и выступающим лопаткам. Чёрт возьми, что за дурак его светлость барон Герхард фон Норденфельд! Жестокий, безмозглый дурак. Старшего сына не уберёг, теперь и младшего загубит. Мальчишка совсем исхудал: кожа да кости.
- Лендерт, - сказал Конрад, с обожанием глядя на своего единственного друга. - Выполни мою просьбу. Не говори никому о том, что я не молился перед обедом. Я умру с голоду, пока прочитаю молитву до конца.
- Бог с тобой, сынок, - старый голландец усмехнулся. - Не думаю, что от молитв еда становится вкуснее.
Конрад одним прыжком очутился за столом и, как волчонок, набросился на яства. Торопливо и жадно поглощая жареное мясо с овощами, он, казалось, забыл о Лендерте. Старик прислуживал ему больше ради соблюдения этикета, чем по необходимости. Младший сын Герхарда не был избалован вниманием и привык к самостоятельности. Лендерт не решался сказать ему о тяжёлой болезни Бертрана, не зная, как он воспримет это известие.
В последнее время отношения между братьями заметно ухудшились. На Пасху барон Герхард едва не уморил Конрада из-за охотничьего ножа, который тот украл у Бертрана. Выдал мальчика один из лакеев. Герхард учинил сыну допрос. Конрад признался, что взял нож поиграть и собирался незаметно вернуть его на место, но потерял в парке.
Великодушный Бертран охотно простил бы младшего брата. Какому мальчишке не хочется иметь настоящее охотничье оружие? Но Герхард был непреклонен. Кража, вдобавок совершённая во время поста, требовала сурового наказания.
До Пасхи оставалась неделя. Чтобы не омрачать себе праздник, барон позволил младшему сыну очистить душу строгим постом и молитвами. Капеллан одобрил мудрое решение владельца замка. Конрада не заперли, но присматривали за ним, не позволяя выходить из комнаты. Утром и вечером ему приносили кувшин воды и кусок хлеба. Мальчик вёл себя кротко. От голода у него не было сил ни шалить, ни убегать от слуг. Он часами простаивал на коленях, беззвучно шепча молитвы.
Лендерт негодовал, но ничем не мог ему помочь.
В честь праздника барон простил сына. Конраду было разрешено сесть за стол вместе с отцом и братом. После пиршества он, смертельно бледный, испуганный, корчась от нестерпимой боли, пришёл в каморку Лендерта. Старик успел разговеться и был навеселе. Конрад опустился на пол у его ног.
- Спрячь меня, Лендерт. Если отец узнает, что мне плохо от освящённой пищи, мне конец.
Лендерт с недоумением смотрел на мальчика, свернувшегося на полу. Конрад скрипел зубами. Проклиная Герхарда, старик поднял ребёнка, перенёс на постель и закутал в свой плащ, подбитый волчьим мехом.
- Наверное, я большой грешник, - сказал Конрад. - Отец опять накажет меня…
"Если успеет", - со злостью подумал Лендерт. Ему доводилось наблюдать, как во время голода умирали в страшных судорогах истощённые люди, которым удавалось раздобыть пищу и наесться досыта. Он не был уверен, что Конрад выживет. Мудрее всего было бы позвать врача, но мальчик умолял не делать этого.
- Мне уже лучше, не выдавай меня! - обеими руками он удерживал Лендерта за руку.
Старик понимал, что рискует головой, уступая этим отчаянным мольбам, но кое-что из его опыта могло пригодиться Конраду.
Какие радости доступны простому солдату, когда в кармане есть деньги? Шлюхи, азартные игры, пьянство и обжорство. В шайке мародёров Лендерт научился нехитрому способу, позволявшему после бешеной оргии быстро возвращать себе лёгкость и подвижность. Достаточно было сунуть в рот пальцы и сделать небольшое усилие, чтобы извергнуть содержимое переполненного желудка. Именно так старый голландец спас Конрада в тот злополучный день.
Они оба вспомнили об этом теперь.
- Не ешь много, - сказал Лендерт.
Конрад удивлённо взглянул на него и послушно отодвинул почти опустевшую тарелку.
- Ты боишься, что я заболею?
- Да. Лучше не рисковать.
- Ты мой спаситель. Тебя мне послал Бог. - Мальчик погладил голландца по руке.
Словно тёплым ветром повеяло в душу старика. Он любил этого ребёнка, как собственного сына, и ради него был готов на всё. Конрад отвечал ему такой же преданной любовью. Мальчик, с которым не мог справиться родной отец, беспрекословно слушался старого слугу.
- Пожалуй, ты прав, - Конрад глубоко вздохнул, ощутив тяжесть в желудке. - Хорошо, что ты меня остановил. Но ведь теперь тебе придётся уйти. Что мне придумать, чтобы ты мог остаться со мной?
Лендерт улыбнулся. Ему действительно было бы нечего сказать в своё оправдание, если бы кто-нибудь случайно увидел, что он выполняет обязанности бездельника Микулаша.
Конрад вымыл руки и прополоскал рот над тазом. Лендерт бережно поливал ему в ладони из серебряного рукомойника, глядя, как вспыхивают и переливаются на солнце всеми оттенками золота пушистые волосы ребёнка.
Красоту Конрада замечали немногие. Розовощёкий здоровяк Бертран, в семнадцать лет выглядевший на все двадцать пять, бесспорно, считался красавчиком, и молодые служанки украдкой вздыхали, завидуя его невесте. Лендерт снисходительно посмеивался, видя, как девушки провожают восхищёнными взглядами наследника Норденфельда. Лет через шесть - восемь младшие сёстры этих болтушек будут так же млеть при виде Конрада, если только к тому времени монастырские стены не укроют его от их глаз…
Конрад молча вытер руки полотенцем, которое подал ему старый голландец, и сел на постель.
- Иди, Лендерт, - тихо, безжизненно проговорил он. - Я не хочу, чтобы тебя наказали из-за меня.
Лендерт внимательно взглянул на него.
Мальчик сидел в причудливой позе, согнув колени почти у подбородка, приподняв острые плечи и обнимая живот скрещенными руками. Его необычная гибкость всегда удивляла старика. Размышляя о чём-нибудь, Конрад мог часами сидеть по-турецки. Лендерт не выдержал бы так и минуты. Но сейчас что-то то ли в положении плеч, то ли в напряжённой неподвижности ребёнка насторожило голландца.
Конрад медленно, словно в полудремоте, кивнул:
- Иди.
Выходя из комнаты, Лендерт ещё раз оглянулся. Мальчик смотрел ему вслед.
Вскоре явился Микулаш - убрать со стола. Конрад лежал лицом к стене, свернувшись по-кошачьи. Решив, что он спит, слуга не стал подходить к нему.
Ещё во время обеда Конрад почувствовал странное жжение внизу живота. Боль была несильной и вскоре угасла.
Она ожила внезапно, когда он встал из-за стола, и наполнила его внутренности бушующим пламенем. Дикая мысль пришла ему в голову. Он вообразил, что отравлен по приказу барона. Лендерт, конечно, не знал, что в пищу был подмешан яд. Во всяком случае, Конраду хотелось верить в то, что его друг - не предатель. И всё же он не сказал голландцу о своём подозрении. Какой смысл просить о помощи слуг, если ты приговорён их господином!
Проводив взглядом уходящего Лендерта, Конрад мысленно простился с ним. Он даже не задумывался о том, почему так уверенно, безоговорочно обвинил своего отца. Барон Норденфельд имел немало возможностей, не убивая, удалить младшего сына из дому.
Но Конрад не ошибся. Именно в это время его отец приступил к выполнению обряда.
По совету капеллана, которого самого не мешало бы сжечь за подозрительную осведомлённость в вопросах колдовства, Герхард добавил в свою мочу несколько капель крови Бертрана. По традиции ритуал должен был совершаться в закрытом помещении. На заднем дворе, в большом сарае разложили костёр, подвесили над огнём стеклянную бутыль со смесью. Бросив в огонь щепоть освящённой соли, капеллан начал читать молитвы. Герхард, высокий, жилистый, в чёрной одежде, стоял рядом один, без вассалов и слуг. За минувшую ночь он заметно постарел. Его бесцветные волосы казались осыпанными пеплом.
В своей комнате Конрад с тихим стоном скорчился на постели. Боль становилась невыносимой. В полуобморочном оцепенении он услышал, как вошёл Микулаш. Судьба вновь предоставила Конраду возможность позвать на помощь. Если бы он сделал это, Герхард узнал бы колдуна, который изводил Бертрана. Участь Конрада была бы ужасной. Разъярённый барон собственноручно сжёг бы младшего сына, предавшегося дьяволу.
Но Конрад снова промолчал. Чем мог помочь ему бестолковый Микулаш?
Слуга собрал посуду и ушёл.
Дрожа в болезненном ознобе, Конрад беззвучно произнёс имя матери - своей единственной защитницы.
Она вошла в комнату сквозь наружную стену. Не меняя позы, он смотрел глазами души, как призрачная фигура приближалась к его постели.
- Я скоро буду с тобой, - сквозь слёзы прошептал Конрад. - Отец отравил меня.
- Он убивает тебя не ядом.
Гостья наклонилась к мальчику и плавно повела над ним ладонью.
- Он не сможет убить тебя. Ты сильнее, - сказала она. - Где твои защитники? Позови их!
Конрад представил четыре блуждающих огонька и на мгновение забыл о боли.
- Змеи…
Они лежали вокруг него на широкой постели, лениво шевелясь. Их чешуя отливала воронёной сталью, неподвижные глаза напоминали драгоценные камни. У самой крупной змеи глаза горели рубиновым огнём. Её плоская голова качалась возле лица Конрада. Он замер, глядя, как трепещет её раздвоённый язык.
В тени полога поднялись ещё три чёрных головы. Холодно глянули на мальчика три пары глаз - изумруды, сапфиры, жёлтые опалы.
- Заступитесь за меня, - едва шевеля губами, вымолвил он.
Страшные защитники тенями проструились через него и исчезли, оставив на его коже ощущение липкого скользящего холода…
…Подвешенная над костром бутыль лопнула от огня и разлетелась, разбросав тучу осколков. Её кипящее содержимое с шипением пролилось в пламя. Над обугленными поленьями поднялся серый пар.
Кто знает, возможно, в этот миг или минутой позже сердце наследника Норденфельда перестало биться.
Глава 2
Полынь
Барон Герхард наблюдал из окна, как на лужайке возле замка его новый наследник играет с собачкой.
Траур по Бертрану не заставил Конрада отказаться от привычных развлечений. Он жизнерадостно смеялся, глядя, как его любимица с тявканьем гоняет воробьёв.
Собачка была забавная - комок белого меха с хорошенькой острой мордочкой и пушистым хвостом-калачиком. Привёз её Конраду брат его матери. Лизи - так звали пушистое существо, сразу же признала нового хозяина. Днём она повсюду бегала за ним, ночью дремала у его кровати, а когда он крепко засыпал, запрыгивала на постель и пристраивалась рядом.
Характер у Лизи был непростой. Если ей что-то не нравилось, она заливалась сердитым лаем, пыталась кусаться. Услышав гневный окрик, начинала громко, отчаянно скулить.
Конрад воспитывал Лизи: строго покрикивал на неё, если не слушалась, пускал в ход хлыстик. На хозяина она не обижалась, признавая его власть, но и кусала его чаще, чем других. После шумных игр с ней на его коже оставались следы её зубов.
Появление Лизи чудесным образом изменило характер Конрада. По крайней мере, так считал Герхард, которому не часто приходилось слышать счастливый смех младшего сына. Барон не догадывался о том, какая тяжесть упала с души Конрада со смертью Бертрана. Мальчик, обречённый на вечное заточение в монастыре, получил не только свободу, но и право остаться навсегда в родном доме, а со временем стать его законным владельцем!
Лето было в разгаре. Стояли жаркие, ясные дни, и в сердце Конрада сияло солнце. Он не замечал неприязненных взглядов слуг. Многие в замке жалели о Бертране и боялись нового наследника. Как ещё проявит себя со временем этот злой своенравный мальчишка?
Герхард уже не наказывал его так жестоко, как прежде, и поводов для наказания с каждым днём становилось всё меньше: осознав себя будущим хозяином Норденфельда, Конрад повзрослел. Перемена в его судьбе сказалась и на его здоровье. Он стал крепче и выносливее. Взяв его с собой на дальнюю верховую прогулку, Герхард был приятно удивлён. Конрад уверенно держался в седле и справлялся с лошадью не хуже, чем отец. Барон одобрительно поглядывал на сына. Мальчик, не привыкший к верховой езде, не проявлял ни малейших признаков усталости. Герхард словно впервые познакомился с ним, до тех пор чужим и далёким.
День за днём Конрад упорно и терпеливо завоёвывал суровое сердце отца. Теперь они проводили вместе достаточно много времени. Неосознанно стремясь заполнить пустоту, оставшуюся в душе после смерти Бертрана, Герхард перенёс свою любовь на младшего сына. И Конрад заслуживал любви! Он был настоящим аристократом - сдержанным, немногословным, исполненным достоинства. "Истинный сын своей матери", - думал Герхард, невольно дивясь такому проявлению наследственных черт. Конрад, никогда не видевший Августу Венцеславу живой, унаследовал её манеры и вкусы, а также внешнюю мягкость, за которой таилась несгибаемая воля - Герхарду это было известно лучше, чем кому-либо!
Глядя на сына, играющего с Лизи, барон Норденфельд мысленно упрекнул себя за то, что ещё совсем недавно в тайне желал смерти этого никому не нужного ребёнка. Не потому ли Бог взял к себе Бертрана?
Со дня похорон прошло чуть больше месяца. Герхард сильно изменился, стал замкнутым и угрюмым, но именно таким он был ближе своему младшему сыну. Победа далась Конраду нелегко, и он дорожил её плодами. Его сердце устало от вражды и жаждало мира. Он невольно умолкал и замирал, затаив дыхание, когда отец в раздумье обращал на него тяжёлый взгляд, но этому привычному страху суждено было постепенно угаснуть и забыться.
Герхард никогда не был ласков с сыновьями. К нему нельзя было прибежать, и, задыхаясь от радостного волнения, поведать о какой-нибудь своей маленькой удаче или неожиданно сбывшемся желании. Нельзя было, устав от игр, тихонько посидеть рядом. Нельзя было доверить ему что-то сокровенное.