На стене напротив входа висел портрет молодой женщины в белом, украшенном цветами, платье. Внешность её поразила Гертруду. Такое лицо могло быть у ангела. Она смотрела и улыбалась, как живая. Казалось, она вот-вот шевельнётся, развернёт сложенные за спиной и потому невидимые крылья и бесшумно ускользнёт в солнечный свет…
- Это покойная баронесса Августа Венцеслава, - тихо сказал подошедший к дочери Альбрехт фон Регенсдорф.
Рука Конрада дрогнула в руке Гертруды.
- По такой женщине стоит до конца своих дней носить траур, - шепнул он Криштофу Мареку. Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.
Взгляды всех четверых были прикованы к портрету, когда в зал вошёл хозяин замка. Недавно пережитое горе заметно изменило Герхарда. Он выглядел усталым, но держался с большим достоинством. Любезно поблагодарив гостей за честь, которую они оказали ему своим визитом, он пригласил их к столу. В Норденфельде в этот час подавали обед.
В прежние времена Герхард любил весёлые застолья. Его дурное настроение понемногу рассеялось. Общество Гертруды и её отца, с которым он был дружен когда-то, мирило его с необходимостью терпеть несносного Конрада фон Адельбурга с его ядовитыми шутками.
Альбрехт фон Регенсдорф завёл беседу об охоте. Мужчины поддержали тему. Гертруда молчала. Перед глазами у неё стояло лицо покойной баронессы, в сумраке зала незримо сияли её удивительные синие глаза. Гертруде вспомнился белокурый мальчик - младший сын барона Герхарда. На похоронах она любовалась этим ребёнком. Он казался ей хрупким и нежным. Было трудно поверить, что Герхард - его отец. Она дивилась их несходству. Теперь она поняла: мальчик был похож на мать.
Воспользовавшись возникшей паузой, Гертруда спросила о здоровье наследника и тут же пожалела, что сделала это. Хозяин замка помрачнел.
- Слава Богу, наследник в добром здравии, - угрюмо ответил он и перевёл разговор на другое.
После обеда Герхард предложил выйти в парк. Стояла жара, и гости были рады пройтись по тихим тенистым аллеям. Конрад и Криштоф горячо обсуждали достоинства соколиной охоты. Герхард вёл Гертруду под руку и невыносимо скучно рассказывал ей о своих славных баварских предках. Гостья вежливо улыбалась. Альбрехт фон Регенсдорф шёл молча, поглядывая по сторонам. Внезапно он наклонился и поднял что-то. Никто не обратил на это внимания.
Повеяло свежестью. Между деревьями блеснула гладь пруда.
- Какая прелесть! - воскликнула Гертруда.
Герхард взглянул туда, куда она смотрела, и обомлел. На скамейке у воды сидел его младший сын. Он был абсолютно голый. В лучах яркого солнца его белая, не знающая загара кожа и золотистые волосы будто светились. Глаза были закрыты. Рядом с ним на краю скамьи стояла большая золотая чаша удивительной красоты. Потрясённый Герхард увидел, как мальчик взял её обеими руками и поднёс к губам.
Забыв о своих спутниках, барон ринулся сквозь кусты на берег пруда и остановился, озираясь, как охотник, упустивший добычу. На скамейке у воды никого не было.
Гости недоумённо следили за странными действиями владельца замка. Осторожно ступая по скользкой траве и шуршащим под ногами камешкам, Гертруда спустилась к пруду.
- Неужели вы хотите сорвать её ради меня? - она указала на прелестную кувшинку, белеющую на тёмной воде. - О нет, прошу вас, барон, оставьте эту красавицу на её зыбком ложе!
Герхард облегчённо вздохнул и заставил себя улыбнуться. Ну конечно, его милая гостья восхитилась водяным цветком и решила, что галантный хозяин устремился, не разбирая дороги, чтобы сорвать его для неё. В глазах тщеславной дамы благородная и оправданная поспешность. Никто из гостей не видел того, что видел он… Но что это было - обман расстроенного воображения или магия тайного врага?
Не жалея туфель с роскошными лентами и шёлковых чулок, Герхард вошёл по щиколотку в мутную воду, сорвал кувшинку и бережно прикрепил к корсажу Гертруды. Адельбург и Криштоф Марек зааплодировали.
Помня, что в Норденфельде траур, гости не стали засиживаться и вскоре уехали.
На обратном пути Конрад фон Адельбург не удержался:
- Дорогая, вы похожи на лесную нимфу, чьей любви добивается угрюмый фавн!
Гертруда не осталась в долгу:
- Мой супруг, вы не умеете ценить красоту не только цветов, но и человеческой души. Барон пожертвовал парой новых чулок, чтобы украсить наряд вашей жены скромным цветком. Если бы я тонула в этом пруду, вы бы послали мне на помощь слуг, но едва ли решились испортить ваши кружева.
Конрад фон Адельбург придержал своего белоснежного арабского красавца, поравнялся с женой и, наклонившись с седла, поцеловал её в нежную щёчку.
- Я готов нырнуть в любое болото ради вашего спасения, дорогая, но бедность чувств и скудость воображения не позволили бы мне сорвать с болотной кочки цветок для вашего наряда.
Альбрехт фон Регенсдорф задумчиво улыбался, сжимая в ладони маленький, ничем не примечательный камешек, не один год пролежавший в парке Норденфельда. Этот камень видел прежних и нынешних обитателей замка и многое мог рассказать тому, кто был способен слышать его безмолвную речь…
Проводив гостей, Герхард фон Норденфельд поспешил к сыну. Конрад лежал на животе поперёк кровати и читал большую старинную книгу.
Сконфуженный Фриц поклонился барону. Верный слуга никогда не лгал своим господам и счёл необходимым признаться, что не доглядел за наследником. Зная, что Фриц глуховат, Конрад сделал вид, будто уснул, подождал, пока слуга выйдет в соседнюю комнату, тихо поднялся с постели, убежал в библиотеку, взял любимую книгу своей матери и, как ни в чём не бывало, вернулся.
Конрад не оправдывался, но было видно, что раскаяния он не испытывает и с нетерпением ждёт, когда его оставят наедине с книгой. Герхард взял её и пролистал. Это были стихи какого-то неизвестного ему поэта. Поморщившись, барон заметил, что наследнику славного рода Норденфельдов не пристало читать всякую ерунду. Конрад не возразил ни словом, когда отец приказал Фрицу отнести книгу в библиотеку.
До самого вечера мальчик изучал Библию. Временами Фриц заходил в его комнату узнать, не нужно ли ему чего-нибудь и, выполнив его просьбы, вновь оставлял его в одиночестве. Слуга дивился благочестию Конрада. Для Бертрана осилить страницу священного писания было настоящим мучением…
Бездумно скользя взглядом по строчкам великой книги, Конрад беседовал с существами, воплощёнными в его сознании.
- Мне скучно, - жаловался мальчик. - Я здоров. Сделайте так, чтобы отец разрешил мне встать с постели.
- Дождись ночи, - отвечал тихий голос. - Сегодня праздник полнолуния. Тебя будут ждать в парке возле пруда. Ты увидишь чудесные вещи.
- Фриц не выпустит меня из комнаты. По-моему, он никогда не спит…
- Он не услышит, как ты пройдёшь мимо него.
- Но как же я выйду в парк? Внизу стоит стража.
- Пройди известным тебе ходом.
- У меня не хватит сил сдвинуть с места дверь в чулане…
- Мы поможем тебе.
Ночь была тихой и лунной.
Стоя у окна в комнате, отведённой ему гостеприимным зятем, барон Альбрехт фон Регенсдорф смотрел на жёлтую луну, пылающую над верхушками деревьев. В руке он держал камень, поднятый в парке замка Норденфельда. За спиной Регенсдорфа на столе горела свеча.
Камень говорил… Он рассказывал о мальчике, которому слишком часто приходилось защищать себя от жестокого отца, и о глупце, разрушающем своё счастье…
Прервав мысленную беседу с камнем, Регенсдорф неторопливо прошёл вглубь комнаты. В дальнем углу поблескивали, отражая тонкий огонёк свечи, печальные тёмные глаза. На бархатной подушке лежала, вытянув острую мордочку между передними лапами, пушистая белая собачка. Это была Лизи. Она не шелохнулась, только чуть слышно заскулила, когда рука Регенсдорфа легла ей на голову, скользнула по шелковистой холке, ласково взъерошила шёрстку на спине.
- Да, я с тобой согласен, - сказал отец Гертруды. - Было сущим варварством надеть на такую хрупкую шейку тяжёлый ошейник, да вдобавок с подложным письмом. Но прости безумца, сделавшего это. Он будет наказан.
Оставив Лизи, Регенсдорф подошёл к столу, взял измятый листок бумаги и ещё раз прочитал записку, написанную почерком Конрада.
К счастью, она не попала в руки Мирослава. Один Бог ведает, что он мог бы выкинуть по горячности. В свои двадцать девять лет Мирослав ведёт себя, как юнец. Этот нелепый траур по давно умершей возлюбленной, тайные свидания и переписка с незаконнорожденным сыном, увлечение некромантией…
Скомкав записку, Регенсдорф поджёг её на свече и бросил в камин.
Глава 5
Изгнание дьявола
Утром Фриц заметил, что ночные туфли Конрада испачканы землёй. К ним пристали сухие травинки. Мальчик спал, хотя солнце уже поднялось высоко.
Фриц счёл своим долгом показать туфли мажордому, тот отнёс их барону.
В любых необъяснимых вещах Герхард подозревал козни адских сил. Здесь же явно не обошлось без дьявола. Как иначе удалось бы Конраду незаметно выбраться среди ночи во двор, миновав стражу, охраняющую выходы из замка?!
Барон немедленно отправился к сыну, разбудил его и потребовал объяснений. Испуганный и растерянный Конрад не мог вспомнить, что произошло с ним ночью.
Фриц клялся, что с вечера до утра наследник не покидал комнату. В действительности слуга не был в этом уверен.
Приказав ему выйти, Герхард остался с сыном наедине и долго беседовал с ним, затем послал за капелланом.
Такого страха Фриц не испытывал с детства, с тех пор, как однажды на него, десятилетнего мальчишку, бросился сорвавшийся с цепи сторожевой пёс.
Барон и капеллан нескоро вышли из комнаты. Оба были чем-то сильно обеспокоены. Капеллан, бледный, как смерть, брёл за своим господином, еле передвигая ноги.
Некоторое время спустя мажордом привёл Фрицу помощника. Дингер, бывший солдат, отличался жестоким нравом и разбойничьей внешностью. Худощавый и смуглый, он был родом из Южной Австрии. Несколько лет он прослужил в армии императора. Заскучав на службе, дезертировал, бежал в Моравию и нанялся к Герхарду фон Норденфельду, но из-за дрянного характера числился на плохом счету.
Дингер устроился на стуле у входа в комнату наследника и попытался завести какой-то глупый разговор, который Фриц не поддержал - у него были другие заботы.
Барон позволил Конраду встать с постели, но выходить из комнаты настрого запретил.
За время болезни мальчик сильно исхудал. Одежда, прежде лежавшая на нём безупречно, теперь была велика ему. Фриц с трудом скрыл удивление, узнав, что барон, очевидно в наказание, распорядился вместо обеда принести сыну варёные овощи, кусок хлеба и кружку воды. Таким же скудным был и ужин Конрада. Так же кормили его и в последующие дни. Отец не заходил к нему. Казалось, вернулись времена, когда был жив Бертран.
Конрад почти не разговаривал со слугами. С утра до вечера он сидел у окна, читал Библию или молился, перебирая чётки. Ежедневно его навещал капеллан.
Фрицу приходилось делить комнату с Дингером.
Ночами солдат громко храпел, не давая старому слуге уснуть, днём донимал его пустой и злобной болтовнёй. От Дингера Фриц узнал, почему барон так странно обращается с Конрадом: мальчика заподозрили в связи с дьяволом. Среди прислуги ходили слухи, будто Герхард потребовал от капеллана тайно провести обряд экзорцизма.
Всякий раз, входя к Конраду, Фриц с опаской присматривался к нему, но не замечал в нём ничего демонического. Мальчик часто плакал, особенно по ночам, хотя, по поверью, настоящему колдуну легче выдохнуть пламя, чем проронить слезу.
Конрад недоумевал: как отец мог узнать о его переписке с паном Мирославом из Праги? В эту тайну был посвящён только Микулаш, значит, его пытали и, вероятно, убили. Лизи тоже исчезла. Фриц уверял, что она убежала и потерялась в лесу. Проклятый лгун! С каждым днём Конрад всё больше ненавидел своего нового слугу. Фриц никогда не нарушал запретов и докладывал барону обо всём, что говорил и делал наследник.
Совсем иначе вёл себя Дингер. Он держался независимо и ничего не боялся. Его неприязнь к Норденфельдам была известна. Слёзы изголодавшегося, запуганного ребёнка не могли его разжалобить, очевидно, поэтому барон и приставил его к своему сыну. Дингер редко покидал свой пост. Целыми днями он сидел в комнате Микулаша и, развлечения ради, мастерил фигурки из соломы. Конрада они очень интересовали.
По долгу службы Фрицу приходилось часто отлучаться. Как-то раз, когда он ушёл, судя по всему, на довольно продолжительное время, Конрад заглянул в комнату Микулаша.
Дингер обедал. Перед ним на столе стояла бутылка вина и лежал на блюде жареный цыплёнок. При появлении наследника дерзкий страж не только не соизволил встать, но и не счёл необходимым прервать свою трапезу. Это удивило Конрада. Он сел напротив, молча оторвал большой кусок цыплёнка и с наслаждением вонзил зубы в жирное сочное мясо. Солдат и бровью не повёл.
Когда от цыплёнка осталась горстка на совесть обглоданных костей, Дингер налил немного вина в кружку и подал Конраду.
- Если ваш отец узнает об этом, он не оставит на моей спине ни клочка кожи.
Конрад беззаботно махнул рукой.
- Он не узнает, если только ты сам не расскажешь ему, как я съел твой обед. Но ведь я могу делать всё, что угодно, ты же слышал о том, что в меня вселился дьявол? Его нужно кормить и задабривать, иначе он выдаст нас обоих. Поэтому завтра ты принесёшь мне яблок, изюма и чего-нибудь ещё, что сумеешь достать.
Дингер оторопел. До сих пор он не верил в одержимость Конрада и считал Герхарда глупцом.
- Фриц возвращается, - сказал мальчик и выскользнул из комнаты.
Действительно, вскоре появился Фриц и первым делом заглянул к наследнику. Конрад молился перед распятием.
В этот вечер внезапное недомогание помешало капеллану навестить своего подопечного.
Утром Дингер раздобыл яблоки и кусок мясного пирога, но изюма достать не смог. Конрад снисходительно принял угощение.
- Изюм есть у Лендерта, - сообщил он, уплетая пирог. - Лендерт мой друг и ничего не пожалеет для меня. Когда я стану бароном Норденфельдом, мои друзья получат самые почётные должности. Кем бы ты хотел быть?
- Я не думал об этом, ваша светлость, - Дингер поёжился и почесал шею, отчётливо ощутив, как вокруг неё затягивается петля. Разговор становился опасным. Фриц мог вернуться в любой момент…
Доев пирог, Конрад вытер руки о край скатерти.
- Послушай, Дингер, ты ведь не веришь в мою одержимость?
- Разумеется, нет, ваша светлость.
- А Герхард верит, и если я скажу ему, что два дня подряд ты угощал меня мясом и пирогом, он решит, что именно ты помог Жану Майену вселить в меня демона. Но Майен не умел колдовать. Я сам вселил в себя четырёх духов, а научила меня этому мать. Все думают, что она умерла, но она была ангелом и не могла долго оставаться среди людей. Я вижу её каждую ночь и разговариваю с ней. Она говорит, что я тоже ангел.
Дингер молчал, не зная, что сказать на это.
- Ты ненавидишь Герхарда за то, что когда-то он приказал тебя выпороть, - продолжал Конрад, не сводя с него ясного взгляда. - Поэтому вчера ты дал мне поесть, а вовсе не потому, что тебе жаль меня. Ты убил бы его, если бы мог, правда?
От необходимости отвечать на ужасные слова мальчика, одержимого бесами, Дингера избавило возвращение Фрица. Заслышав шаги, Конрад метнулся к выходу. Он недоумевал, зачем рассказал слуге о матери и своих защитниках, но не жалел об этом, ибо Дингер поверил ему и испугался.
- Ну, что, ты принёс изюм? - первым делом поинтересовался Конрад на следующий день, оставшись с ним наедине. - Опять не принёс?! Я же сказал тебе, где его взять! Почему ты не пошёл к Лендерту?
- Ваша светлость, я не настолько свободен, чтобы навещать друзей, ведь я приставлен к вашей персоне, - возразил Дингер со всей почтительностью, на которую только был способен. Он стыдился своего страха перед этим ребёнком.
- Вот и выполняй то, что приказывает тебе моя персона, - Конрад принял важный вид, но, не удержавшись, фыркнул. - Какой же ты смешной, Дингер! Вчера ты не верил в то, что я одержим бесами, а сегодня боишься смотреть на меня. И всё-таки тебе придётся взять у Лендерта изюм.
- Хорошо, ваша светлость, я сегодня же схожу к Лендерту, - согласился Дингер, сообразив, что в настойчивом желании мальчика получить вожделенное лакомство кроется нечто большее, чем каприз избалованного сладкоежки.
Конрад зевнул, лениво опустился на скамью, облокотился на стол и лёг щекой на скрещенные руки.
- У меня всю ночь болел живот, - сонно проговорил он. - Наверное, мне подмешивают в питьё святую воду, но доктору я скажу, что ты угостил меня несвежим пирогом. Тогда Герхард уж точно повесит тебя.
- Нет, ваша светлость, не повесит.
В тоне Дингера было больше уверенности, чем в его душе, но, в конце концов, сколько можно терпеть глумление капризного мальчишки? Ребёнок есть ребёнок, даже если он благородных кровей. Для его же пользы ему иногда необходимо слышать "нет" вместо привычного "да".
- Ты думаешь, что отец не поверит мне?
- Я думаю, ваша светлость, что он ничего не узнает.
- Почему?
- Потому что вы не предадите меня, иначе кто принесёт вам изюм?
- А если мне станет совсем плохо?
- Вам не станет плохо, ваша светлость. Ангелы не боятся святой воды.
Улыбка юного хозяина вознаградила Дингера за находчивость.
- Значит, ты веришь в то, что я ангел? Но разве у меня есть крылья?
- Ваша светлость, чтобы быть ангелом, совсем не обязательно иметь за спиной крылышки, - улыбнулся Дингер. - В вашем возрасте все дети - ангелы.