- Я же сказал, давно, Кейл. Ничего страшного. Я таскал эти шарики… Девять Адов, не знаю, зачем я их таскал.
Он полез в другой кошель.
- Мне нужно закурить.
Пока Ривен нашёл, набил и закурил свою трубку, Кейл рассказал Абеляру всё, о чём они знали. Пока он говорил, начали сыпаться капли предсказанного Элденом дождя. Ударяясь о листья, деревья, о поверхность озера, они напоминали звук шагов. Троица укрылась под кроной вяза, и Кейл рассказал Абеляру о Буре Теней, о Кессоне Реле, о селгонтском союзе с Шадовар, и о Ривалене Тантуле, слуге Шар.
- Шар здесь повсюду, - сказал Абеляр, и его взгляд снова обратился к поверхности озера. Он как будто потерял уверенность.
- Не всюду, - ответил Ривен, выдохнув облако дыма.
Они стояли втроём под вязом, отделённые от остального лагеря образованным слезами неба пузырём.
- Теперь ты часть происходящего, - предупредил Кейл Абеляра. - Хочешь услышать всё?
Абеляр не смотрел на Кейла. Он посмотрел на озеро, на пузырящуюся под дождём поверхность воды, и кивнул.
Кейл рассказал ему об потерянном Элгрин Фау, о заполнивших его мертвецах, и об обещании, которое он им дал. Он рассказал Абеляру, какую роль они с Ривеном и Магадоном сыграли в освобождении Кессона Рела, рассказал о Фёрлинастисе, о Магадоне и Мефистофеле.
Когда он закончил, Абеляр покачал головой.
- Вы сделали много добра.
Ривен хмыкнул и выпустил струю дыма.
- Нет, - ответил Кейл. - Мы делали то, что должны.
- Это я понимаю, - отозвался Абеляр. Он посмотрел Кейлу в лицо, прочистил горло. - Что заставило тебя обратиться к твоему богу, Эревис?
Вопрос застал Кейла врасплох. Он попытался найти ответ, чувствуя на себе ещё и взгляд Ривена.
- Ничего конкретного, думаю. Это был процесс… который разворачивался постепенно.
- Как будто события всей твоей жизни были подстроены таким образом, чтобы привести тебя к этой вере, - сказал Абеляр, кивая.
- Да.
Абеляр отвернулся.
- Странно, что один миг, одно событие может полностью переменить выбор, рождавшийся на протяжении всей жизни из множества различных моментов. Не так ли?
Ривен ответил раньше Кейла.
- Ты должен научиться жить с собой, прежде чем научиться жить со своей верой. За твоего сына необходимо было отомстить. Это всё. Ты сделал правильный выбор.
Ривен посмотрел сразу на Кейла и на Абеляра и медленно произнёс:
- Ты сделал правильный выбор.
- Я сделал единственный выбор, - сказал Абеляр, покачав головой. - И в этом проблема.
Ривален выдохнул облачко дыма.
- Я вижу всё иначе.
Абеляр повернулся к ним спиной, улыбаясь, несмотря на боль.
- Но, опять же, у тебя лишь один глаз.
Ривен улыбнулся, не выпуская трубки изо рта, но голос его был серьёзным.
- А у тебя только один сын. Помни об этом.
Улыбка Абеляра исчезла. Он бросил взгляд на озеро, поверхность которого дрожала под напором дождя. Оглянувшись на Ривена, он сказал:
- Ты прав.
Кейл понял, что Абеляр вовсе не сломлён, и трещины в нём тоже нет. Абеляр разрывался на части. Как Магадон между дьяволом и извергом. Как Кейл между прошлым и настоящим, между человеком и… не человеком.
- Что ты будешь теперь делать? - спросил Кейл.
- Буду рядом с сыном. Позабочусь о безопасности этих людей. А вы?
Ривен хмыкнул и потушил трубку.
- Пойдём убивать бога, - ответил Кейл.
Бреннус сидел за обеденным столом. С портрета на него смотрела мать, и взгляд её обвинял сына. Он достал из кармана ожерелье и положил на стол. С Бреннуса текли тени. Из него сочилась скорбь. Он потерял мать, а брат и отец предали его. Правду ему рассказал только архидьявол.
Гомункулы сидели на столе лицом к хозяину, скрестив ноги и подперев подбородки ладонями.
- Тебе грустно, хозяин? - спросил один.
Бреннус протянул руку и почесал существо по голове, вызвав у гомункула довольное урчание. Придвинулся, ревнуя, другой - требовал, чтобы его тоже почесали. Гомункулы заставили его улыбнуться, заставили подумать о матери.
- Как бы мне хотелось, чтобы она увидела вас двоих, - сказал Бреннус.
Его конструкты всегда радовали мать. Сейчас он мог легко создавать гомункулов, и они не были воплощением всей меры его Искусства, но их ужимки мать развеселили бы.
- Они чудесные, Бреннус, - сказала бы она своим чистым голосом, и в ответ Бреннус просиял бы.
Его воспоминания о матери были такими чёткими. Казалось, в последний раз они разговаривали ещё вчера, а не две тысячи лет назад. По какой-то причине, память о матери напоминала ему о солнечном свете. Он был рад, что матери не пришлось отправиться на план Тени вместе со всеми. Она была слишком яркой для этого.
Он не мог понять и не мог простить отца. Шар потребовала в жертву тело его матери. Теперь отец требовал, чтобы Бреннус принёс в жертву свою память о ней, отравил свои воспоминания бездействием.
Он не мог так поступить. И не станет так поступать.
Он призвал к себе тьму, нарисовал в сознании свои временные покои в Саккорсе, летящем сейчас над северной Сембией, и шагнул туда сквозь тени.