– Утро доброе, почтенный Лис, – раздалось из-за колеса. Это Нирина, перекатившись, выбралась из плотного кокона одеял и, подперев рукой лицо, из-под повозки с интересом наблюдала за побудкой.
– Мое почтение, шаери Вирин, – сказал посетитель и скинул капюшон плаща. – Я, собственно, с письмом к вам…
Женщина встала, сдерживая желание потянуться. Оглянулась на замершего Рилисэ, с удивлением созерцавшего раннего гостя. Невысокого, хрупкого смуглокожего блондина с раскосыми глазами ярко-синего оттенка и острыми ушами, прикрытыми, впрочем, съехавшей повязкой.
– Мой новый управляющий, Рилисэ Хедани – Лис Ранирашери шеер'нари Лирины Данир, – быстро произнесла карванщица, представляя друг другу мужчин, и протянула руку. На ладонь лег толстый, перевязанный лентами конверт, извлеченный из недр серого кафтана.
– Утро доброе, – заметил Хедани.
– И весьма, – ответил Лис, – услуга за услугу, шаери.
– Сочтемся, – Нирина прикрыла глаза. И резко развернулась к Главе карвана, неслышно возникшему из предрассветных сумерек, – приветствую, Релат. Где вы вчера ночью пропадали, друг мой? У меня для вас новости.
– И какие же, о пропустившая костер? – старший каравана был доволен, видимо тем, как поправляются раненые.
Запоздало Нирина сообразила, почему Релата ночью не было на месте. Целители!
– Да вот, – женщина раздраженно махнула рукой в сторону замершего на пороге фургона мужчину. – Мой новый управляющий с семьей. Поедут с нами дальше. Я внесу за них полагающуюся плату.
– И много той семьи? – нахмурившись, осведомился ведущий каравана.
– Только я, – из-за спины учителя выглянул заспанный мальчишка. Все пару мгновений помолчали. Ну кто из живущих за Красными песками не знает, как выглядят аланийские аристократы?
Лис фыркнул, звонким голосом разбивая напряженную тишину на серебристые осколки:
– За сим я вас оставляю, шаери, почтенный Глава, Мастер, – раскланявшись со всеми, остроухий попятился, затем вдруг театрально прищелкнул пальцами и начал охлопывать себя по карманам. – Забыл! Мастер Лирина просила передать… вам, Рилисэ!
Светловолосый вытащил тонкий пергаментный свиток, опутанный алой нитью. Кончики ее были вплавлены в темно-алую восковую печать.
– Рекомендация в Школу, – подошел ближе, осторожно, медленно, скользящим шагом, готовый в любой момент отскочить назад, из-под удара. Уж больно недовольным, а еще более раздраженным выглядел белокожий аланийский полукровка, мог бы и сорваться. Всеобщее внимание, сосредоточенное на ребенке, его абсолютно не радовало. Но… никто никого не собирается убивать. Прямо сейчас.
Рилисэ вынул руку из-под полога, выпуская из пальцев скрытый под тканью клинок и, спрыгнув вниз, с поклоном принял бумагу.
– Мои наилучшие пожелания вашей шеер, почтенный Лис. – Замялся на миг, внимаельно разглядывая синеглазого, демонстрирующего дружелюбный оскал на запыленном лице, а потом добавил, резко кивнув, – услуга за услугу.
Остроухий удивленно вздернул бровь, но согласно взмахнул рукой. И, наконец, удалился, весело что-то насвистывая. Рилисэ же, отправив за полог своего мальчишку, решительно пошел знакомиться с будущими спутниками. Главой каравана, охранниками, соседями по пути…
А стоянка тем временем оживала. Релат, уверенно дирижируя людьми, готовил караван к отходу. Водоворот лиц вокруг целенаправлен и точен, указания скупы, и, в общем-то, не так уж необходимы. Все прекрасно знают, что полагается делать ранним утром, едва забрезжит рассвет над верхушками Дарующих жизнь. Стоящий рядом Рилисэ Хедани запоминал каждого, кто проскальзывал мимо, кивал в ответ на приветствия, четко отвечал на вопросы… Самый главный – что ты умеешь, способен ли прикрыть в случае неприятностей оружием или магией? Но мастер улыбался, старательно подавляя желание сбежать, отвечая, что скорее способен убить Словом.
Заболтать до смерти, то есть.
Один из воинов весело улыбнулся, демонстрируя острую нехватку зубов.
– Тогда мы пригласим вас к нашему костру, почтенный Мастер. Ради ваших несомненно интересных историй.
– Буду рад.
Но вот звучит рожок, и Рилисэ опускается на скамью рядом с караванщицей. Нирина придирчиво изучает спутника, одетого в потрепанную дорожную палетту. Из-под коротковатых рукавов выглядывают манжеты нательной рубахи. На голову накинут глубокий капюшон, мягкие сапоги на ногах, и никакого, даже самого тонкого доспеха. Шаери Вирин вздохнула. В таком виде придется ехать до Арана, а то и далее. Где подходящий найдешь? И одолжила мужчине широкий шарф из плотного двойного плетения шелка, дабы прикрыть лицо.
Стражи на границах оазиса никого не задержали, только проводили каждую повозку внимательным взглядом, пересчитывая людей. Релат поднял вымпел, раскланялся с дорожным служителем, поставившим печать на большой подорожной, вскочил на подножку, резко свистнув. И фургоны выкатились под беспощадное солнце.
Длинный переход пролетел незаметно, за разговорами. А чем еще заниматься, когда колеса, проворачиваясь с легким скрипом, беспечно пересчитывают бесконечные шаги пути, когда солнце, нависая над головой, выжигает в глазах цвет, а руки привычно удерживают поводья? И если имеются аж два весьма благодарных слушателя?
Вот Нирина и говорила, неспешно нанизывая на нить повествования слова. Легенда о Аран Пресветлой и пуховом клубке заняла время почти до самого полуденного привала. Долог был путь прекрасной принцессы, ушедшей в пустыню в поисках возлюбленного, обманом захваченного в плен коварным ворожеем. А шла она за пуховым клубком, чародейкой зачарованным и самостоятельно катящимся. По дороге сей клубок ронял семена, ибо был скатан из тонких нитей и цеплючих головок воздушного репейника. И там, где семена прорастали, появлялись оазисы. В том же месте, где настигла принцесса ворожея и победила его умом и хитростью, клубок укоренился. Подчинившись высшей воле, принцесса и ее возлюбленный поселились там, основав город. Так появился оазис Аран.
Вот почему предвестниками этого пустынного приюта являются многочисленные рощи сухих колючек, узкими языками пересекающие пологие песчаные холмы и чередующиеся с ними проплешины растрескавшейся земли.
Так, по крайней мере, звучит сказание, объясняющее наличие огромного количества того самого воздушного репья в окрестностях источника. Из него плели циновки, строили дома, из обмятых в молотилке стеблей делали плотную ткань.
Вот так вот. Караванщица закончила как раз тогда, когда фургоны один за другим принялись втягиваться в огороженный репьем колодезный круг.
Рилисэ с интересом помял в руках клубок колючек, потом принялся задумчиво выщипывать белые пушинки. Нирина загнала фургон в полукруг стоянки, бросила поводья и заглянула за полог:
– Ребенок, пойдем, разомнемся. Поможешь воду принести. А вы… – это уже потирающему повязку бывшему учителю, – не могли бы… отвар поставить?
Мужчина кивнул согласно, и поднялся, пережидая неожиданный приступ слабости. Пальцы, легшие на одной из реек, побелели от напряжения.
А Жильвэ выглянул неохотно, поморщился на стоящее в зените солнце, но послушно выбрался наружу и поплелся следом, огибая серо-зеленые, похожие на меховые комки, но вовсе не такие мягкие, кусты. Широкие, свернутые трубочкой жесткие листья и усыпанные мелкими иголочками ветки подцепили подол палетты, отчего она сползла, мальчишка, нервно оглядываясь, одернул ее, вновь скрывая лицо под тканью.
Он сторонился людей, в особенности звонко и громко смеющихся мальчишек, наперегонки таскающих полные меха и ведра к своим фургонам. Кто-то его толкнул, он отскочил, напоролся на еще один куст, который с расстановкой, неспешно похрустывая плодам и веткаи, поедала чья-то лошадь. И все же добрался до разомкнутой колодезной башенки. Тронул за руку женщину, с трудом найдя ее в пестрой шумной толпе.
– Шаери Вирин… Я…
– Успокойся, лучше на вот, отнеси! – и Нирина всучила подопечному большой булькающий мех, отчего мальчишка едва не завалился на камни. Поправив лямку, перекинутую через худое плечо, отправила ребенка обратно, ободряюще стиснув руки. Пусть привыкает, маленький принц. Понаблюдав за его неровной, шарахающейся походкой, хмыкнула и, обернувшись к колодцу, с наслаждением погрузила руки в ледяную воду.
Строго говоря, это был не колодец, а широкий и глубокий круговой желоб из темно-серого камня, в который сейчас струилась поднимаемая воротами влага. Чуть желтоватая, сладкая и мягкая, прошедшая залегший где-то под землей глиняный пласт.
Вода оазиса Аран.
Странно, но делить путь на двоих, а точнее на троих оказалось не легче, нет. Приятнее. Нирина всегда сама прекрасно справлялась, но…
Рилисэ Хедани, отлежавший в подполье, по его собственному заявлению, все кости, прекрасно справился с лошадьми. Напоенные отъевшиеся животины, помахивая хвостами, довольно хрустели лакомством – сочными колючками, обмятыми в большом мешке так, чтобы пошел сок. Жильвэ прилежно учил ронийский по названиям трав и мазей, заваривая настой на маленькой жаровне. Смахивая капли пота, он, прикусив язык и скосив глаза, тщательно размешивал ароматную жидкость, стараясь не поднять осадок. Отложил мешалку, потянулся, вставая… И громко вскрикнул, перекрыв на миг шум и гам стоянки.
Это Нирина, подойдя сзади, ловко окатила его ледяной водой. Тряся головой и разбрызгивая с волос капли, мальчишка яростно выпалил что-то на дворцовом алани. И испуганно замер, зажав рот руками, но никто, кроме неодобрительно качающего головой Рилисэ, не обратил внимания на вспышку ребенка. Других дел хватало.
Лошади недовольно переступили копытами, лишившись внимания восхищенного пассажира, и мужчина вернулся к расчесыванию грив. Еще он раздумывал, что бы такое рассказать у вечернего костра на перекрестке путей. Приглашали его всерьез. Что, если…
Нирина тронула аланийца за плечо:
– Пора.
Над пустыней разнесся звук рога.
Приняв из рук названного сына пиалу, полную ароматного напитка и усевшись поудобнее, мужчина заметил:
– Теперь моя очередь вести рассказ. О торговой системе царства Алании не желаете ли послушать, шаери?
– С преогромным удовольствием, почтенный Мастер.
А у прощального ночного костра, в окружении более чем дюжины слушателей, свободных от работы стражей, тоже самое было изложено в виде притчи о жадном торговце и нищем выходце благородного дома. Только Нирина не слушала. Некогда. Она весь вечер проторчала на большом караванном пустыре, помогая Релату делить фургоны. Собственно, в том не было большой нужды, но проследить за тем, кто уходит, а кто решает присоединиться, диктовала простая предусмотрительность. А проще всего это сделать, заполняя перепись.
В итоге выяснилось, что количество спутников уменьшилось до дюжины повозок, из которых новыми оказалось две. Усохший тощий пустынник с семьей из двух человек на фургоне с потрепанным перештопанным пологом, желающий осесть где-то поближе к Индоле, и почтенный Саман Марис, оружейник. Вот последний был на самом деле не столь уж почтенный. Мог продать что угодно и кому угодно, например, отравленный кинжал предполагаемому убийце. Но сам бы руки пачкать не стал. И служку своего к подобным делам не подпустил. Так что высокого благообразного индолийца не стоит подозревать… А вот эти пустынники! Голенастые глазастые дети, женщина, укутанная во множество слоев полупрозрачной от старости ткани, смуглый до черноты мужчина с нервными, резкими движениями. Документы у них были в полном порядке, переселенцы из малого оазиса Сейнин, брошенного по причине гибели источника, но это – не показатель. У Рилисэ тоже в пергаментах все нужные отметки стоят.
Посмотрим. Понаблюдаем…
Скатав свиток, женщина перевязала его суровой ниткой и с коротким поклоном вручила Релату, закончившему наконец разговор с Марисом, категорически не желавшим ехать последним. Старик возмущенно топорщил голову, раздраженно одергивал полы кафтана, гонял по площади услужливого помощника. То за водой, то за пером, то за бумагой. Но все же, когда окончательно стемнело и угасли последние зарницы, ему пришлось заплатить за желание попасть в центр каравана. Ведущий только улыбнулся, стягивая горлышко мешочка, куда спрятал три больших чеканных серебряных пластинки. К правилам каравана и его казне мужчина относился трепетно, и пощипать богатого, взывающего к благородству путников и требующего почтения к собственному статусу купца никогда не отказывался. Опоздал к жребию – плати.
Нирина тоже провела это время не без пользы для кошелька. Ее названная племянница умудрилась ввести среди своих пациентов новую моду, только добавив дому необычности с помощью ярких плетеных циновок. Мягких, удобных, оригинальных, без единого повторяющегося узора. Тючок из полусотни похожих сегодня же займет место в подполье. Товар получился редкий и дорогой, пусть и не такой, как огненные камни, но многие в Серебряном кольце Роны пожелали добавить своим особнякам изысканной прелести жаркого востока. Так пусть их… развлекаются.
Старый мастер, живущий в доме, построенном из таких же разноцветных циновок и скрытом в зарослях репейника, достигающего в высоту, пожалуй, полутора человеческих ростов, никому не расскажет, что означают узоры из цветных стеблей. И если кто-то украсит спальню циновками с пожеланиями провалиться пропадом, то это только его проблемы.
Напряженное ожидание какого-то подвоха не доставляло удовольствия. Постоянное наблюдение за плетущимся в хвосте колонны фургоном портило все удовольствие от разговоров, от неспешно меняющегося, оживающего зеленью вида.
От горизонта до горизонта стелилась сухая степь. Пространство, заросшее сухими, сизо-золотыми вьющимися по ветру стеблями ковыля еще разрывали песчаные отмели, мимо неслись, подпрыгивая клубки репья и перекати-поля. Горячий ветер выжимал из глаз слезы, солнце пекло нещадно, пробивая насквозь редкие белые облака. Но это уже была не пустыня. И клубы забивающей горло пыли из-под колес не поднимались так высоко.
Но всю прелесть борющихся миров затмевала необходимость наблюдать. Настороженно озираться на каждое движение в придорожных кустах, проверять, насколько отстал последний фургон, не скрылся ли кто-то из оборванцев, спрыгнув с высокой скамьи. Не метнется ли из-за высокого бархана отравленный дротик? Ведь охранение вновь шло в отдалении, Реваз все чаще скрывался за узорчатой стеной растений, его дорожная палетта сливалась цветом с золтисто-бежевыми сероватыми зарослями.
А дневная стоянка? Разве возможно безмятежное наслаждение сочной, яркой зеленью оплетающих колодезные вороты вьюнов, разве доставит удовольствие плывущий над широкой котловиной свежий аромат отцветающих лаймов? И вряд ли на губах мелькнет улыбка снисхождения, если мимо пронесется стайка смуглых тощих ребят, ведь один из них может оказаться отравителем. Щепоть сухого порошка или минеральной пыли, неловкое движение, и исходящий паром настой превращается в смертоносный яд…
Жильвэ огорченно созерцал большую пиалу, в которую собирался макнуть подсохшую кукурузную лепешку. Нирина, погладив коня и позволив ему собрать мягкими губами с ладони пару просоленных корок, обернулась:
– Не уследил?
Мальчик покаянно кивнул, почти уткнувшись носом в медленно меняющую цвет с темно-коричневого на белесый жидкость. На светлом лаке, которым была покрыта глина, появился сероватый налет.
Женщина легко пригладила торчащие спутанные волосы бывшего принца. Черные завитки уныло поникли.
– Не расстраивайся. Пусть отец, – она особенно выделила это слово, – расскажет тебе о том, как следует обезопасить себя. Странно, что прежде о том не зашло речи.
Жильвэ сглотнул, перехватил горячую пиалу.
– Я… я думаю, раньше обо мне заботились… по-другому.
– Ребенок. О тебе и сейчас заботятся, – успокаивающие прикосновения заставили подопечного сдержать всхлип, – поверь, никто тебя не бросит. Просто пора уже взрослеть.
Поймав встревоженный взгляд мужчины, караванщица подозвала его. Раздраженно дернула себя за вьющуюся прядь, едва не выдрав блестящий на солнце завиток. Отойдя в тень фургона, отобрала пиалу у мальчишки и показала спутнику. Тот, тяжело оперевшись о колесо, только брови вздернул:
– Длинные руки новой власти…
И потом осторожно обнял названного сына. Тот еще раз всхлипнул, затем обреченно вгрызся в сухую лепешку.
– Все будет в порядке.
– Именно, – медленно сливая начавшую пованивать жидкость под копыта лошадям, буркнула караванщица, – не слишком удачная попытка.
– Вторая может статься успешнее, шаери.
– Хм… вот и разъясните молодому господину правила сохранения жизни в целости. В таких случаях. Видно, раньше не довелось вам этого делать, – в голосе женщины явно прозвучал упрек.
– У нас были более срочные нужды, – хмурое признание ошибки, способной добавить в будущем проблем. – Но мы все же выжили, несмотря ни на что… займемся и сим пробелом, шаери.
На эти слова замечание Нирина только плечами передернула, прихватила подвешенные на крюке фляги и торопливо направилась к источнику. Воду там никто травить бы не стал. Это серьезнейшее преступление против пустынных уложений. Тем более, что в этом маленьком становище жили люди. Было бы кому в таком случае нагнать караван или подать жалобу на суд кагана.
Две дюжины невысоких полукруглых домишек из желтоватого легкого камня, частью больше похожих на погреба, выбитые в плотном слежавшемся песке и накрытые узорчатыми мисками давали приют полусотне мужчин, женщин и детей. По неширокой тропе, мимо завешанных шкурами дверных проемов и узких, прикрытых полупрозрачными, с темными слюдяными прожилками пластинками окон, Нирина прошла к источнику. Тот встретил женщину тихим журчанием прохладной воды под сенью высокого ослепительно-белого обелиска. Это был малый колодец, влага из которого использовалась только для питья. Окруженный невысокими корявыми деревцами, цепляющимися за песок и голые камни, выложенные длинной полукруглой стеной, с наружной стороны оплетенной дикой лианой, сейчас высохшей и грозящей обрушиться на землю при малейшем прикосновении. Присев на бортик, женщина окунула фляги, почтительно склонилась перед мозаикой, видной на дне. От рук расходилась рябь и казалось, что блекло-синий дракон вот-вот оживет, взметнется ввысь, разбрызгивая капли воды и закружит в небе подобно буревестнику.
В горлышках сыто булькнуло, миг спустя полные живительной влаги емкости устроились на плече, слегка оттягивая его широкими кожаными ремнями.
Прошептав слова благодарности местному хранителю, караванщица поклонилась обелиску, оставила на чисто выметенной площадочке две перламутровые монеты.
Если вы никого не видите, это не значит, что за вами не наблюдают. Так что лучше всего соблюдать все неписанные правила оазисов. Особенно если местные жители не только охотой, но и разбоем промышляют…