Еще несколько шагов, и впереди показалась хижина. Впрочем, хижиной обиталище лесного нелюдя можно было назвать с большой натяжкой. Землянка, похожая на небольшой холм с темным отверстием входа. Весной и летом, должно быть, это место выглядело очень живописно, и плавные наклоны крыши, покрытые землей, травой и листьями, создавали ощущение естественности. Но в самом начале весны в жилище альва Гилд ничего привлекательного не обнаружил. Нора большого зверя, только и всего.
Вид своего дома, единственного дома в целом мире, вызвал у Риана прилив нежности и щемящей радости. Он гордился своим творением, теплым зимой и прохладным летом, с настоящим очагом. Гордился тем, что в его доме имелось даже маленькое окошко, и тем, как он замаскировал от постороннего взгляда свою обитель. Даже дым из трубы рассеивался практически незаметно. А еще несколько лет назад Риан выкопал запасной тайный ход, и чувствовал себя, словно барон в каменном замке.
Альв ловко нырнул внутрь, разжег масляный светильник, чтоб гость не упал в потемках.
- Заходи! - позвал он.
Круглый очаг посредине, заботливо выложенный из речной гальки и гранитных булыжников, низкий столик, явно людской работы, но с отпиленными ножками, такого же происхождения глиняная посуда. Это означало, что при всей уединенности жизни хозяин поддерживает какие-то отношения с людьми. Впрочем, вся остальная обстановка свидетельствовала совсем об ином, о нелюдских вкусах и привычках. Низкая широкая кровать, застеленная мягким одеялом с редкостным, удивительным растительным узором, медный чайник в виде толстого селезня, аккуратные резные полочки с инструментом и всевозможным снаряжением для рыбной ловли, охоты и прочим ремеслом. Оно и понятно, жизнь в одиночку предполагала полную концентрацию на выживании. Кроме того, там же находилось бесчисленное количество всевозможных горшков, берестовых коробок, ящичков, веничков сушеных трав, вязанок луковиц и корешков. Значит, хозяин обладал какими-то познаниями в травничестве. Но не только этим. Боевой лук на стене был черный лакированный, со вставками из кости, бронзовыми накладками, и выглядел так, словно его сделали год, от силы пару лет назад, а не несколько веков. И говорил этот лук, что лесной отшельник не только владеет благородным оружием предков, но и тщательно заботится о нем.
Если бы не нынешнее состояние, Гилд бы присвистнул от удивления и, наверняка сказал хозяину что-нибудь лестное, давая понять, что его поразило жилище. Все было продуманно, все устроено замечательно. Гилду было с чем сравнивать, он с горечью вспомнил все давнее жилье, в лесу, далеко отсюда. Оно было другим, но тоже удобным и любимым. Ему нравилось там жить… А потом вспомнилась вынужденная зимовка, когда не было ничего, абсолютно ничего, и по всем расчетам, он не мог там выжить, а ведь выжил же!
- У тебя хороший дом. - Только и смог произнести он.
Хозяин снова коротко кивнул в ответ и бросил:
- Садись.
Он показал Гилду на свою кровать. Потом подумал и добавил.
- А лучше ложись.
- Зачем?
- Я буду мыть твои раны.
Более ничего пояснять странный альв не стал, а углубился в раскопки на своих полках, выбирая из горшочков необходимые ингредиенты для лечения.
- Спасибо, я лучше сам.
Гилд с трудом стащил с себя грязную, пропитанную кровью куртку и бросил ее на пол, а затем присел на самый край кровати, боясь испачкать что-нибудь.
- Если тебе не сложно, я бы просто взял немного воды и помылся где-нибудь на улице, а то… - он озадаченно посмотрел на грязные, заляпанные кровью одежду и руки.
Риан, казалось, и не слышал обращенных к нему слов, занимаясь своим делом с какой-то запредельной сосредоточенностью. У Гилда создалось впечатление, что он разговаривает с каменной стеной.
- Как хоть звать тебя? - отчаявшись добиться какой-то реакции, спросил он.
- Риан. - Просто и спокойно ответил хозяин землянки.
- А меня Гилд. - Ему показалось, что он мог этого не произносить.
"Ну и ладно. Действительно, какое ему дело до моего имени, я и сам его уже почти забыл". Рядом с молчаливым и сосредоточенным Рианом, он чувствовал себя очень неловко. Ему хотелось остаться одному, снять с себя грязные вещи, хоть как-то помыться, приложить к ране травы, которые еще оставались в его мешке, а затем лечь где-нибудь в тихом уголке, хоть на полу, неважно, лишь бы можно было закрыться с головой одеялом, свернуться калачиком и заснуть.
Хозяин, казалось, не замечал его. "Ну что же, это его право" Гилд встал, порылся в своем мешке, обнаружив там и чужие вещи, происхождение которых ему было вполне понятно, и снова спросил:
- Можно я возьму воду?
Хозяин кивнул.
- Спасибо.
Его шатало. Он осторожно взял в левую руку котелок и вышел из землянки. На улице он прислонился спиной к толстому стволу дерева, и какое-то время стоял неподвижно, ожидая, пока пройдет дурнота. Ему действительно стало немного легче, словно силы пробуждающегося весной бука входили и в тело, притупляя боль. Затем он с трудом развязал завязки на рубашке.
Грязные, темно-бурые струйки воды потекли на оттаявшую землю. Поминутно останавливаясь и прислоняясь к дереву, он ждал, когда исчезнут зеленоватые пятна перед глазами, а затем продолжал. Снять повязку, сделанную родичем, уже не было сил: "Пусть остается, как есть. Неважно, пройдет и так!" Кровь больше не выступала на тряпке, да и сама повязка похоже присохла. Гилд решил, что так тому и быть, кое-как натянул чистые вещи, закутался в плащ и вернулся в землянку. Надеясь, что удастся полежать.
Тем временем Риан разжег огонь в очаге, наполнил небольшой бронзовый котел водой, насыпал туда какой-то пахучей травы, светлого порошка, капнул пару капель из кувшинчика, и повесил котел над огнем. Запах был терпковато-кислый, вяжущий, в чем-то даже приятный, и чем горячее становился отвар, тем более он усиливался, навевая какие-то ленивые мысли. Над водой поднимался зеленоватый пар, и сквозь него на Гилда глядели прозрачно-серые льдистые глаза Риана. Спокойные, ничего не выражающие, словно тот глядел не на гостя, а сквозь него в прошлое или в будущее, и видел неведомое. От равномерного помешивания деревянной, длинной ложкой кружилась голова, а может быть это от запаха, или от потери крови, или от усталости и боли.
- Можно я лягу? - снова короткий кивок в ответ.
Он стянул сапоги и устроился на краю кровати, накрывшись собственным плащом. Забытье пришло сразу, обволакивая и затягивая, словно спасительный омут, принося покой.
"Гилд…Гилд…Гилд" - Риан покатал имя своего гостя на языке, мысленно повторив несколько раз. Терпкое имя, терновое и осеннее. Оно ему понравилось, и оно очень подходило сородичу. Золотистоглазый листочек, оторванный осенним ветром от родного дерева и унесенный в сумерки. Впрочем, все они потерянные и отринутые, забытые и забывающие, осколки великого народа, для которых наступили бесконечные сумерки, в преддверии вечной ночи. Риан печально вздохнул, припоминая, как его самого носило по этой земле, швыряло из крайности в крайность. Тяжело найти покой там, где тебе нет места, среди ожесточенных чужаков, захватчиков и поработителей. Им не оставили никакой возможности стать своими… Да и как можно освоиться в среде диких, одержимых ненавистью, завистью и похотью существ? Как можно принять их животное существование единственно возможным и верным? Понять их безумную нетерпимую веру?
С другой стороны, чем его, Рианово, существование отличается от жизни лесного зверя? Тем, что он пьет и ест из посуды? Ежедневно моет тело? Умеет разговаривать? Последнее утверждение почти сомнительно. Он не говорил целую зиму, если не считать тех ночей, когда подпевал песням волков во славу полной луны. Так нестерпимо было желание, чтоб на твой голос кто-то откликнулся. Пусть даже волк.
Риан попробовал на вкус свой отвар. То, что надо. Теперь, если его гордый и независимый сородич будет пить по чашке в день, то вскоре ничего не напомнит ему о ранах и боли. "Будем надеяться, что благоразумия Гилду должно хватить" - подумал альв.
Конечно, держать насильно гостя Риан не стал бы никогда. Мысль о любом варианте неволи казалась ему чудовищной и жестокой, как бы остро не было его собственное одиночество. Он просто видел, что парень ранен, потерял много крови, и ему, прежде чем куда-то идти, необходимо выздороветь и немного набраться сил.
Он оглядел гостя. У Гилда были густые темные волосы, длинные, сильно отросшие и неухоженные, обветренные губы, поношенная одежда, обувь на последнем издыхании. Словом, все признаки бесприютного бродяги, одинокого скитальца, какими, собственно говоря, и вынуждены были, помимо своей воли, стать последние эльфы этого мира. Во сне он вздрагивал, дышал тяжело, и выглядел не самым лучшим образом, хотя наверняка, проваливаясь в сон, давал себе обещание, что вот немножко отдохнет и пойдет дальше.
Тем временем отвар был перелит в кувшин почти целиком, но часть дожидалась своего часа в неглубокой плошке, постепенно остывая. Риан смолол на ручной мельнице немного муки из остатков зерна, проверил съестные запасы, найдя их крайне ограниченными в пересчете на двоих, сходил к ручью за ведром, заодно принес воды, подлатал куртку, а гость продолжал крепко спать. Лишь один раз он приоткрыл глаза, бессмысленно огляделся и попытался что-то сказать. Он хотел воды.
- На, выпей.
Риан поднес к его рту чашку с отваром, с удовлетворением убедившись, что гость выпил все до дна. Снадобье, кроме всего прочего, прекрасно утоляло жажду. Затем Гилд погрузился в еще более крепкий сон, не заметив, как хозяин подвинул его на широком ложе, чтоб лечь спать самому. Кровать была достаточно широкая, а спать в собственном доме на полу Риан не собирался.
К половине ночи сон у Гилда медленно перешел в кошмар. Недаром говорят, что срединные часы между восходом луны и первыми проблесками рассвета называются "часом волка" - самое темное и мрачное время ночи. Когда нет даже отблеска света, хищники выходят на тропу, а вместе с ними и к душам живущих на земле подступает мрак. Он подкрадывается неслышно, превращая старые думы в новые муки для спящего тела. Душа мечется где-то вдали, стараясь зацепиться за реальность как за соломинку, но та предательски уходит от нее, поворачивается другой стороной, и вот уже… Гилд снова видел себя среди людей, с которыми ему довелось служить в гарнизоне у герцога. Вроде бы и не было там кошмаров, сознание давно вытолкнуло их, не признавая, поддерживая его на плаву, давая возможность выжить, но омуты подсознания глубже. Они показывают все в искаженном, странном свете, а, может быть, именно в том, единственно верном, кто знает?
Почему из всех смертей и невзгод ему запомнилась именно смерть собаки, разве мало умерло людей, да и альвов, на его глазах? И сам он много раз был совсем рядом со смертью, но нет, он видел того несчастного пса, прибившегося к гарнизону себе на погибель. Он пытался защитить его от пьяных вояк, хотел, но не смог. Наяву он никогда не вспоминал о той потасовке. Итогом которой стала жестокая драка, шрам на предплечье и застреленный с немыслимого для человека расстояния солдат, а потом спешный уход из гарнизона, который не понял бы никто, кроме своих. Только пса все это не спасло… да и своих нигде не было.
Странная штука жизнь, такой ли задумал ее Единый? Можно оплакивать смерти людей, а он сидел на траве, в глуши леса и плакал, вспоминая того пса, он отдал бы все, чтоб вернуть его, но можно ли так говорить, когда у тебя ничего нет. Сейчас Гилд снова видел, как скулит и вертится собака, еще не могущая понять неизбежной, нелепой гибели от зверских побоев пьяных солдат. Пес смотрел им в глаза, всхлипывал, и стараясь увернуться от новых ударов, он не мог взять в толк, почему эти руки, еще вчера кидавшие ему кость, вдруг вершат над ним жестокую расправу, в чем он виноват? А в чем виноват нелюдь, оказавшийся волей судьбы заброшенным в мир людей. Гилд чувствовал его боль, как свою.
Плечо ужасно горело, а бедро он вообще не чувствовал, словно его и нет вместе с ногой. Жар поднимался к голове, пульсируя в висках и, кажется, уже сжигал мозг.
Обычно Риан просыпался мгновенно, стремительно пересекая границу сна и яви, будто старался быстро захлопнуть дверь в реальность перед носом своих безмолвных кошмаров. Ему опять снилась кровь, ему опять снилась боль, и беспомощность, и страх. Из этого омута альв рванулся наверх, усилием воли напомнив себе, что он спит. Вынырнул, вздохнул и почувствовал, что Гилд прямо таки пышет огнем, как раскаленная печка. Вот это неприятная новость.
Плащ был сброшен на пол, но, несмотря на холод, разлившийся по землянке, Гилду казалось, что сейчас он задохнется. Перед глазами плыли искаженные злостью лица людей, разум и человеческие черты были с них полностью стерты, хохочущие рожи гоблинов склонялись над вздрагивающим телом пока еще живой собаки, желая добить. Пес уже не сопротивлялся, но понял, что это его конец, он только смотрел и скулил.
Во сне Гилд со стоном повернулся на спину, пытался вздохнуть поглубже, но не смог. Рука случайно коснулась кого-то живого, теплого рядом, и он тут же открыл глаза. Первое, что в них было, это страх, ибо крепче всех наук он запомнил, что живое существо, появившееся рядом ночью, скорее всего, означает собственную внезапную смерть. Он рванулся, пытаясь вскочить и отпрянуть в сторону, но из темноты на него смотрели два спокойных, светлых глаза, в которых не было вражды.
- Тебе плохо?
Риан легко коснулся кончиками пальцев лба сородича. Словно перышком.
- Извини, я тебя разбудил. - Голос был очень хриплым, слова давались с трудом. - Я сам виноват, знал же, что нельзя оставлять все так, но не смог…
Из несвязных фраз Риан понял, что повязку тот не менял и вообще ничего не сделал, только смыл грязь, а теперь раны, видимо, воспалились и дали о себе знать. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Во мраке землянке, только и можно было различить, что миндалевидные овалы блестящих глаз, словно говорящих без слов.
- Ты что не промыл раны? - Риан поразился беспечности родича.
- Я понадеялся…, раньше ничего не случалось… - он помялся, но потом все же произнес, - я не хотел повязку отдирать, она присохла - нехотя признался он.
Это были первые искренние слова, произнесенные здесь. Гилд дышал часто и с трудом, он и не думал о помощи, он просто сказал правду первый раз за долгое время.
- Ничего, само пройдет. - Попытался успокоить он, видимо, самого себя. - Можно я полежу у тебя, я не смогу утром уйти, мне очень плохо…
Это прозвучало беззащитно, почти по-детски, Риан даже опешил. Видимо боль на какое-то время обнажила что-то надежно скрытое годами, и сейчас его гость говорил то, что думал.
- Повязку нужно поменять, рану промыть и выпить снадобья. - Сказал Риан, тоном не терпящим возражений.
Он не знал, разозлиться ему, возмутиться, или просто промолчать. Он встал и начал собирать все необходимое для перевязки.
- У меня само пройдет… - попробовал вывернуться Гилд.
- Раздевайся. - Решительно сказал Риан, сказал без всякой злости и раздражения. Самое удивительное состояло том, что раньше он бы сорвался на крик, ругался бы и кричал на бестолкового парня, не способного позаботиться даже о самом себе. Риан сам себе удивился. То ли лесное отшельничество изменило его натуру, то ли он незаметно сам изменился.
Гилд с усилием приподнялся и начал стаскивать с себя рубашку.
- Спасибо тебе… - произнес он совсем тихо и посмотрел на родича, будто пытаясь, что-то понять, прочесть по его лицу. - Я все понимаю, но знаешь… иногда становится все равно.
Он словно ждал ответа на невысказанный вопрос и, в то же время боялся его услышать.
- Мне - не все равно. - Сказал Риан.
Сказал и снова замолк на какое-то время, словно прислушиваясь к чему-то далекому, и слышному только ему одному.
- Если я сейчас не почищу твои раны, они загниют, и ты можешь лишиться ноги или руки. От небывалой длины своей речи Риан закашлялся.
- Я знаю, - словно эхо отозвался Гилд. - Ты прав… лучше я сам оторву повязку.
Он все же справился с рубашкой, сняв ее и, помогая себе зубами, начал развязывать повязку на плече. Риан видел, что на теле родича есть шрамы и рубцы. Тонкие линии порезов и более широкие от колющих и режущих ран, причем, судя по виду, их не пытались залечивать. Они выглядели так, словно зажили сами, не стягивая мышц, не мешая движениям, и все, дальше их никто никогда не лечил.
- Зачем срывать повязку? - не понял Риан. - Ее же можно размочить.
На лице альва сменилась целая гамма совершенно непонятных Риану эмоций, наконец, он снова поблагодарил его непонятно за что, и добавил:
- Понимаешь, я был в гарнизоне, у людей. Я знаю, как они отдирают повязки вместе с мясом.
- Ты был в плену? - Риан похолодел.
- Нет. Они делают это со своими ранеными. После такого лечения многие умирают, прямо у эскулапа на столе.
- Они любят причинять боль. - Убежденно отозвался альв, непроизвольно дернув головой.
Риан знал о боли все, ну или почти все. Все что может знать живое существо. Тысячи всевозможных оттенков, десятки тысяч всяких сочетаний, и даже давние отголоски, и даже предчувствие будущих ощущений. Мастерство палачей выточило из него совершенного знатока, не ведающего ошибки. Эти знания были выжжены огнем, вбиты плетьми, кнутами и обычными коваными сапогами, сначала на его теле, а когда не осталось телесных свидетельств, тогда они проявились где-то внутри.
Риан дал ему пригубить приторно сладкую настойку из своих запасов, и все ощущения быстро притупились, стали отзвуком, бледной тенью, ушедшей за грань сознания.
- Тебе не будет больно, - заверил он, - мы размочим повязку, поверь мне.
- Правда? Мне тоже казалось, что у нашего народа должны быть другие методы.
- Ты что, никогда не жил среди своих?
- Почему, жил… давно…
Энтузиазма в этих словах было не много, но от разговора взгляд у парня прояснился. Он оперся спиной о стену, и, полусидя, с интересом наблюдал, как Риан разводит в теплой воде какие-то снадобья. Они поговорили о травах, оказалось, что Гилд тоже знает в них толк. Правда, его познания были разрознены, и большей частью касались сиюминутных нужд: остановить кровь, ускорить сращивание тканей, снять воспаление. Он посмеялся, сказав, что экспериментировал на себе, и всегда получалось довольно успешно.
В землянке было прохладно, но из-за жара холода Гилд не ощущал. Когда Риан подошел к нему с водой, он с трудом подавил желание отпрянуть, видимо, это был въевшийся годами инстинкт, избавиться от которого было не так просто. Вначале он был очень напряжен, хотя боли и вовсе не чувствовал, но, по мере спокойных и уверенных движений родича, чуть расслабился и стал наблюдать за ним с интересом. Он больше не ловил себя на том, что хочет вырваться и убежать.
- Давай я подержу воду, - не слишком решительно предложил он.
Когда же Риан дошел до последних слоев повязки, альв даже не дернулся, хотя под пальцами врачевателя показалась кровь. Он сидел, не шевелясь, словно боялся вспугнуть что-то повисшее в воздухе, и самое удивительное, что Риан тоже чувствовал эту тонкую, слабую ниточку, словно паутинку, связавшую их.